2. Теория «плодов отравленного дерева»
2. Теория «плодов отравленного дерева»
Недопустимость доказательств, производных от незаконных, — «плоды отравленного дерева»
В уже упоминавшемся деле «Allan v. the United Kingdom» (постановление от 5 ноября 2002 года) Европейский суд отметил, что право не свидетельствовать против себя будет нарушено, если доказательство получено от подозреваемого путем какого-то обмана, давления, помимо его воли и если оно использовано против него в суде. Из этого следует, что только доказательство, положенное в основу обвинительного приговора, может стать предметом рассмотрения Европейским судом. Такой подход очень типичен для старой логики исследования «справедливости процесса в целом».
Европейский суд, осознавая недостатки традиционного подхода оценки методов получения доказательств с точки зрения «справедливости в целом», стал постепенно отходить от него. Одним из шагов в этом направлении стало развитие теории «плодов отравленного дерева». Название взято из библейского текста, в котором говорится, что плоды отравленного дерева тоже ядовиты[297].
Некоторые российские авторы не вполне правильно понимают суть этой теории[298], поэтому проиллюстрируем теорию «плодов отравленного дерева» следующим примером. По делу о краже в ходе обыска в доме подозреваемого следователь нашел ключ от банковской ячейки, информацию о ее местоположении и номере. Обыск впоследствии суд признал незаконным. Однако в результате выемки в ячейке были обнаружены похищенные вещи. Теория «плодов отравленного дерева» предполагает, что выемка и ее результаты не могут использоваться в процессе, так как несут на себе печать «первородного греха» — незаконного обыска.
На практике же этот подход применяется с различными оговорками. Для примера можно взять американское дело «Nix v. Williams»[299], в котором заявитель в результате незаконного допроса указал на местоположение трупа жертвы. Однако к этому времени полиция уже знала примерно, где находится труп, и прочесывала местность с помощью добровольцев. Таким образом, рано или поздно этот труп был бы найден, поэтому Верховный суд не стал исключать это доказательство и отметил, что если доказательства, полученные как «плод отравленного дерева», все равно были бы добыты следствием, просто большими усилиями, то нарушения справедливости правосудия нет (так называемая доктрина «независимого источника»).
Европейский суд столкнулся с проблемой доказательств, производных от незаконных, в деле «G?fgen v. Germany» (постановление Большой палаты от 1 июня 2010 года).
В этом деле заявитель похитил ребенка с целью получить выкуп от богатых родителей. Полиция арестовала его в момент получения выкупа. Следователь полиции, который думал, что похищенного ребенка можно еще спасти, стал угрожать подозреваемому пыткой, чтобы тот указал на место, где содержался ребенок. Подозреваемый (заявитель) признался, что задушил мальчика, и рассказал, где спрятан его труп. После этого полиция вместе с заявителем выехали на место происшествия, где заявитель еще раз (под запись) указал на место, где был спрятан труп. В ходе осмотра были обнаружены новые улики против заявителя, в частности следы автомобильных шин, оставленные его машиной. По возвращении в участок свидетель дал более подробные признательные показания; в результате их проверки следствием были обнаружены дополнительные улики (вещи убитого ребенка, вещи самого заявителя, печатная машинка, на которой было написано письмо с требованием выкупа).
В начале процесса защита заявила, что все доказательства, полученные в результате первого допроса, являются «плодами отравленного дерева» и должны быть, соответственно, исключены из процесса.
Суды согласились, что против заявителя применялись недозволенные методы допроса, и исключили протокол первоначального допроса из списка доказательств. Более того, суд постановил, что все протоколы его допросов должны быть исключены, так как полицейские не объяснили подозреваемому, что его первоначальный допрос был незаконным и не будет использоваться против него. Однако суды признали допустимыми вещественные доказательства, полученные следствием на основе информации, сообщенной заявителем в результате незаконных допросов.
В своем решении германский суд указал, что незаконность допроса не должна в этом деле иметь слишком далеко идущих последствий. При оценке того, насколько незаконность первоначального следственного действия «отравляет» последующие доказательства, суд учел тяжесть преступления, в котором обвинялся заявитель, а также серьезность нарушения его прав (угроза пытками). Таким образом, германский суд произвел операцию «взвешивания интересов»: государственная политика противодействия пыткам, с одной стороны, и государственный интерес в расследовании убийства — с другой.
Интересно, что после такого определения заявитель дал в суде признательные показания и сказал, что полностью раскаивается.
В результате суд приговорил его к пожизненному заключению. Приговор был основан в значительной степени на признательных показаниях заявителя, данных на суде, а также подкреплен показаниями сестры жертвы, вещественными доказательствами и рядом косвенных улик — результатами исследования трупа мальчика, анализом отпечатков автомобильных шин на месте преступления, протоколами обысков и выемок, в результате которых у заявителя были найдены деньги, выкуп, уплаченный родителями мальчика, и т.п.
Таким образом, приговор был полностью основан на материалах, полученных и исследованных в ходе судебного разбирательства. Ни один из протоколов допроса заявителя на следствии судом рассмотрен не был.
Дальнейший отход от оценки справедливости всей процедуры в целом и выделение значения критических моментов процедуры в связи с анализом права на доступ к адвокату. Использование признания, полученного без адвоката
Теория «справедливости в целом» продолжалась размываться и после дела «G?fgen». Следующим шагом на этом пути стало дело «Salduz v. Turkey» (постановление от 27 ноября 2008 года).
В этом деле заявителя, 17-летнего юношу, подозревали в участии в запрещенной политической демонстрации и изготовлении плаката в поддержку курдского лидера. Его арестовали и допросили, без адвоката. Протокол о задержании заявителя полицией указывал на то, что он принимал участие в демонстрации. Перед допросом заявитель дал подписку о том, что ему сообщено о его праве не давать показания. Во время допроса он признал значительную часть фактов, которые ему инкриминировались. Несколько других участников демонстрации показали, что заявитель убеждал их принять в ней участие[300].
Позже, когда его допрашивал следственный судья, заявитель отказался от своих первоначальных показаний. Он стал утверждать, что давал эти показания под давлением и что на самом деле оказался на месте демонстрации случайно. Заявителю предоставили адвоката. На суде заявитель продолжал утверждать, что он невиновен. Сообвиняемые также отказались от своих первоначальных показаний. Была проведена экспертиза плаката, который заявитель, по мнению полиции, изготовил, но эксперт не смог прийти к каким-то определенным выводам о том, кто написал этот плакат.
Турецкие суды приговорили заявителя к двум с половиной годам заключения. Приговор был основан на первых допросах заявителя и сообвиняемых полицией, а также ссылался на результаты экспертизы и полицейские протоколы о задержании.
Правительство в этом деле предлагало Европейскому суду (Большой палате) воспользоваться старым подходом и оценить процедуру в целом. Действительно, как мы видим, в этом деле у заявителя был адвокат в течение основного судебного процесса и на значительной части следствия. Кроме того, против заявителя помимо его собственного признания были и другие доказательства, например полицейские протоколы, в которых утверждалось, что заявителя арестовали среди других демонстрантов, а также показания других сообвиняемых — активистов курдского движения.
Европейский суд отметил, что показания, добытые в первые дни и даже часы следствия, играют впоследствии очень важную роль на суде. Арестованное лицо находится в уязвимом положении и может не понимать всех сложных конструкций уголовного права и процесса. Ссылаясь на дело «John Murray», Суд признал, что он ранее соглашался с правом властей ограничивать право подозреваемого на встречу с адвокатом, но эти ограничения должны были иметь серьезное обоснование[301]. Кроме того, никакое ограничение не должно полностью лишать заявителя права на правовую помощь. Например, в принципе недопустимо использовать признательные показания, добытые без адвоката, для обоснования обвинительного приговора[302].
Анализируя факты дела, Европейский суд решил, что сама по себе норма турецкого законодательства, которая ограничивала доступ к адвокату для подозреваемых по особой категории дел, не соответствовала требованиям статьи 6 Конвенции. К тому же в данном деле основная доказательственная база была сформирована до того, как заявитель получил доступ к адвокату. Для турецких судов признательные показания стали основным аргументом для вынесения обвинительного приговора; при этом суды не оценили допустимость этих показаний в связи с нарушением права заявителя на защиту.
Если посмотреть на доказательственную базу по этому делу, становится понятно, что признание заявителя не было единственной уликой против него. Трудно сказать, был бы он приговорен без использования его собственных показаний, только на основе протокола задержания и показаний сообвиняемых. Тем не менее Европейский суд решил, что использование первоначальных показаний заявителя коренным образом повлияло на его приговор и тем самым на справедливость судопроизводства в целом, даже при наличии других серьезных доказательств.
Суд отметил, что заявитель дал подписку, из которой следовало, что ему разъяснили его право молчать. Однако, по мнению Суда, это нельзя расценивать как отказ от права. Заявитель был несовершеннолетним; кроме того, по всем делам, рассматриваемым судами безопасности, адвокат не полагался. Следовательно, отказа от права в данном деле не было. Европейский суд пришел к выводу, что здесь была нарушена статья 6, § 1, в совокупности со статьей 6, § 3 (с), Конвенции[303].
Отметим, что в деле «Salduz» заявитель дал некоторые признательные показания, которые позже были использованы против него. Возникает вопрос, будет ли подход ЕСПЧ к делу «Salduz» применим в тех случаях, когда (1) заявитель воспользовался своим правом не давать показания и молчал и (2) его молчание не было и не могло быть истолковано против него (как в деле «John Murray», о котором мы говорили выше)?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.