2.3. Классификация терроризма и террористических актов

Хотя понятие «терроризм», как было отмечено, более узкое, нежели понятие «террор», в своих проявлениях он многолик и многомерен. Это связано с тем, что если субъектом террора является только государственная власть, то круг субъектов терроризма, как мы уже говорили, значительно шире. Он включает в себя государственную власть, разные политические партии, организации и движения, религиозные течения и секты, индивидов и т. д. Все это, помноженное на разнообразные варианты реализации акта терроризма (взрывы, поджоги, убийства, захваты заложников, бандитизм, похищения людей и т. д.), и образует бесчисленное множество особенностей терроризма. Однако в главном, в способах и последствиях, все акты терроризма имеют схожие признаки. Все акты терроризма направлены на устрашение и, так или иначе, влекут за собой человеческие жертвы и большой, иногда даже невосполнимый, материальный ущерб. Причем последствия акта терроризма имеют определенный резонанс в обществе, иначе преступление теряет смысл для террористов. Все акты терроризма совершаются таким способом, который с необходимостью и неизбежностью должен привести к названным последствиям. Во всех актах терроризма их последствия не являются конечной целью террористов и выступают в качестве промежуточного звена в достижении конечной, стратегической, чаще всего политически мотивированной цели. Поэтому считаем, что классификация терроризма на основе конечных целей субъектов является единственно возможной и продуктивной. Целей субъектов терроризма (имеются в виду конечные, или стратегические цели организаторов, а не промежуточные цели, которые достигаются исполнителями) при такой классификации оказывается ограниченное количество, что позволяет свести к минимуму число разновидностей терроризма. Вместе с тем при подобной постановке вопроса ни один из многочисленных разновидностей терроризма не остается за рамками классификации.

Схема 2

Формы проявления террора

Например, в тех случаях, когда акт терроризма совершается аполитичными индивидами (группой), конечной целью преступников, как правило, является корысть (получение крупных сумм денег, наркотиков и т. д.). Изредка такие террористы выдвигают политические требования, например, стремятся покинуть страну, получить политическое убежище и т. д. (конечная цель – политический дивиденд). Но если субъектом терроризма является государство, то в его целях всегда обнаруживается политическая составляющая. Совмещение политического и корыстного элементов может иметь место, если субъектом терроризма являются политические партии, движения, организации, религиозные течения, секты и т. д., которые одним актом терроризма пытаются решить свои финансовые и политические проблемы.

Исходя из сказанного, считаем, что все многообразие видов терроризма можно свести к следующим трем группам: политический, религиозный и корыстный (в литературе именуемый криминальным).

1. Политический терроризм П. А. Кабанов определяет как совокупность насильственных уголовно-правовых деяний, совершаемых субъектами политики в целях изменения, прекращения деятельности конституционных органов государственной власти, высших должностных лиц либо видных политических деятелей (лидеров политических, религиозных, общественных объединений или международных организаций) либо в целях изменения границ государства[145].

Это определение достаточно полно отражает «политический терроризм» как явление в криминологическом смысле, но оно мало пригодно для уголовно-правовой оценки. Да и сами признаки, присущие этому явлению, определяются, как нам кажется, не совсем точно, поскольку, во-первых, смешиваются три смежных понятия – «террор», «терроризм» и «террористический акт», во-вторых, представлен далеко не исчерпывающий перечень целей политического терроризма и, в-третьих, не совсем понятно, кого следует относить к субъектам политики.

Н. Н. Кудрина определяет политический терроризм как систему насильственных действий, не связанную с массовой вооруженной борьбой, а скорее представляющую собой тактику политической борьбы, для которой характерно систематическое применение идеологически мотивированных действий[146].

Что бесспорно в этом определении, так это то, что политический терроризм – это тактика политической борьбы. Но вряд ли во всех случаях можно говорить о политическом терроризме как о системе, поскольку любая система предполагает наличие обратной связи. Однако устойчивые связи имеют место только в тех случаях, когда терроризм выступает в качестве средства разрешения вековых конфликтов, когда акты терроризма одной стороны с неизбежностью вызывают ответную, как правило, более жесткую реакцию, раскручивая, таким образом, спираль террористического насилия, выводя его на новый уровень. Системность в политическом терроризме отсутствует, если акт терроризма совершается для решения одной политической задачи, например, если терроризм оказывается включен в набор «выборных технологий». В подобных случаях при наличии политического мотива у терроризма могут отсутствовать систематичность и идеологическая мотивированность, поскольку политический и идеологический мотивы далеко не одно и то же.

В литературе для более четкой уголовно-правовой оценки различных проявлений терроризма предлагается законодательно закрепить разграничение терроризма на политический и общеуголовный. Предлагается ввести в качестве квалифицирующего признака указание на политический мотив совершения действий, описанных в диспозиции ст. 205 УК РФ. Признание политического мотива в качестве квалифицирующего признака данного преступления сделает более успешной борьбу с политическим экстремизмом. Формулировка, в которой акцент будет сделан на политическом мотиве, адекватно отразит сущность и общественную опасность рассматриваемого состава. Мотив как обязательный признак позволит более четко дифференцировать цели, достигаемые путем совершения актов терроризма, отграничит террористические акты по политическим мотивам от посягательств общеуголовного характера и значительно расширит возможности установления всех обстоятельств дела[147].

По замыслу авторов, указание в диспозиции ст. 205 УК на политический мотив позволит соответствующим образом квалифицировать конкретное деяние по его прямой относимости не только к террористической деятельности, но и к такой категории, как террористический акт из мести за государственную или политическую деятельность. Это же создаст возможность связать ст. 205 и 277 УК РФ в единый блок в целях более успешного противодействия терроризму, поскольку диспозиция последней предполагает политический мотив.

Подобные суждения расходятся с общей установкой на деполитизацию терроризма. Все больше ученые и политики высказываются в пользу того, чтобы лишить терроризм политического ореола[148] и рассматривать его исключительно как уголовное преступление. Если мы укажем на политический мотив преступления, то должны будем указать и иные мотивы, а они, как мы знаем, в каждом конкретном случае совершения преступления могут быть совершенно разными (не исключая и хулиганский), что значительно усложнит и саму юридическую норму, и практику ее применения. Надо отметить, что нет необходимости «увязывать» эти два преступления, поскольку, во-первых, это ничего не даст для практики борьбы с терроризмом, а во-вторых, они и так связаны как частное и единичное, хотя и рассредоточены в УК в зависимости от объекта посягательства.

Субъектами политического терроризма могут быть индивиды, политические партии и организации, движения и преступный тоталитарный режим. Но не все партии, организации, движения могут считаться собственно политическими. Как правильно отмечает А. С. Насер, любая организация лишь тогда может считаться политической, когда в своей деятельности опирается на широкие слои населения, а поскольку при терроризме этого нет, то необходимо лишить террористическую деятельность политического ореола[149].

Отказав терроризму в наличии политической составляющей, мы ничуть не приблизимся ни к пониманию существующей проблемы, ни к ее решению. Терроризм должен исследоваться таким, каков он есть на самом деле. А современный терроризм, по мнению многих ученых, в большинстве своем основывается именно на политической мотивации[150]. Но политический мотив организатора может не совпадать, например, с корыстным мотивом исполнителей преступления даже при наличии специальной цели (нарушение общественной безопасности и т. д.). Тогда действия исполнителей не могут рассматриваться как терроризм. Вместе с тем следует отметить, что терроризм должен признаваться политическим не только представителями публичной власти, но и самим субъектом преступления, а также теми, кто от него пострадал – непосредственными жертвами и обществом в целом[151].

Политический терроризм, конечно же, в основном связан с борьбой за власть и, соответственно, направлен на устрашение политического противника и на принуждение его к политическим уступкам. Но не только. Возможны случаи, когда борьба за власть отсутствует и субъект терроризма своими действиями пытается обратить внимание власти на ту или иную сферу жизнедеятельности общества, поскольку власть, по мнению субъекта терроризма, например, не уделяет должного внимания той или иной социальной сфере (экономике, экологии, вооруженным силам и т. д.) или ведет такую политику, которая не устраивает субъекта политического терроризма (политика экономического террора 1990-х гг., политика преследования граждан по их национальному признаку и т. д.).

Так, приговором Санкт-Петербургского городского суда Елисеев был осужден по ч. 1 ст. 205, ч. 1 ст. 222, ч. 1 ст. 223 на три года шесть месяцев лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии общего режима. Как указано в приговоре суда, Елисеев, будучи неудовлетворен условиями своей жизни и социальной политикой, проводимой правительством, вынашивая намерение публично покончить жизнь самоубийством, решил одновременно путем акта терроризма заставить органы власти провести расследование имевшего место, по его мнению, факта незаконного ведения агитации в ходе кампании по выборам Президента РФ в 1996 г.[152]

Здесь следует отметить, что безнравственность политического преступления, каковым в абсолютном большинстве случаев является терроризм, далеко не так очевидна и постоянна, как, например, безнравственность преступлений корыстных. Понятие о ней изменяется «сообразно времени, событиям, правам и достоинствам власти»[153]. Как было отмечено выше, к политически мотивированному терроризму приводит и чрезмерное увлечение субъекта самыми благородными идеями. Поэтому то, что вчера считалось государственным преступлением, сегодня или завтра может быть оценено как высокочтимый подвиг гражданской доблести. Государственное преступление «нередко… проповедь того, что еще недостаточно созрело и для чего еще не наступило время»[154].

Политический терроризм имеет место и в межгосударственных отношениях, когда одно государство посредством совершения актов терроризма пытается отстаивать свои геополитические интересы, влиять на политические, экономические, идеологические процессы, происходящие в других государствах.

Так, по сообщению американского журнала «Вестник разведки», ЦРУ в 1996 г. информировало государственный департамент США о том, что в ряде городов Сирии была проведена серия террористических актов, которые предположительно были организованы турецкой спецслужбой МИТ и являлись ответом на антитурецкие действия Курдской рабочей партии. В 1954 г. США организовали в Гватемале переворот, в ходе которого был свергнут президент X. А. Гусман. В 1979 г. после победы сандинистов в Никарагуа ЦРУ завербовало офицеров аргентинской армии, чтобы с их помощью организовать оппозиционные силы («контрас»), действовавшие с баз, расположенных вдоль границы с Гондурасом. По некоторым данным, американской разведкой в Европе – во Франции, Италии, Дании и других странах – была создана секретная организация «Гладио», в задачи которой входило осуществление диверсионно-тактических актов на территории этих государств. В мае 1995 г. в Риме был арестован итальянский гражданин, который в середине 70-х годов являлся связным между ЦРУ и террористическими организациями Италии[155]. Многократно аналогичные попытки делались в отношении стран, некогда входивших в «социалистический лагерь». Не отставал от США и Советский Союз, который так же организовывал перевороты в странах третьего мира для насаждения коммунистической идеологии. Если правопреемница СССР Россия на волне демократии отказалась от завоеванных СССР геополитических позиций, то США свои только укрепляет, применяя испытанные средства.

Разновидностью политического терроризма можно считать и идеологический терроризм, осуществляемый представителями тех политических идеологий, которые по тем или иным причинам оказываются исключены из рамок официальной или легитимной политики. Однако не все идеологии, поставленные вне закона, теоретически могут породить политический терроризм. Политический терроризм становится частью идеологии лишь в том случае, если отсутствуют иные средства влияния на социально-политическую реальность. Только те идеологии чреваты террором, в основе которых лежит фундаментальная и догматизированная концепция относительно сущности и абсолютной нелегитимности того строя, в рамках которого существуют представители альтернативной политической силы. Осуществление насилия предполагает преодоление глубинных психологических норм, свойственных большинству людей. Значит, для идеологии, признающей и оправдывающей терроризм, необходима особая антропологическая доктрина, релятивирующая общее человеческое качество в тех случаях, когда речь заходит о пособниках системы[156].

Нередко в политическом терроризме наличествуют элементы расизма, хотя этот расизм является подчас не биологическим, а антропологическим, классовым, духовным, гносеологическим и т. д. Представляется, что будет правильным рассматривать в качестве разновидности политического терроризма и терроризм этнический. Его субъектом является миноритарная национальная, этническая группа, включенная в состав мажоритарной группы, которая отказывает ей в праве на этнополитическое самоопределение. В данном случае система приравнивается к политической структуре мажоритарной нации. Здесь может иметь место определенное манихейство и «расизм», поскольку терроризм осуществляется в отношении демонизированной мажоритарной нации, вынесенной за скобки отчаянного этнического самоутверждения миноритарной группы.

Насилие, осуществляемое индивидом по отношению к другим членам общества как выражение рационально и идеологически необоснованного экзистенциального, субъективного протеста, можно считать разновидностью социального терроризма, вписывающегося в политический терроризм, поскольку это личное восстание индивида против общества и против его социальных институтов. Можно сказать, что это острая реакция на социальное состояние, отказывающее человеку в ценности интериорных аспектов его существования. В некотором значении следующий за осознанием такого факта припадок агрессии и спонтанный (или продуманный) акт терроризма имеет тот же смысл, что и в случае остальных разновидностей политического терроризма: невозможность легитимными средствами заставить мажоритарный социум считаться с онтологическими параметрами миноритарных общин вплоть до отдельного индивида и его персонального бытия[157].

2. Религиозный терроризм. В развитии терроризма немаловажная роль отводится религиозным учениям. Н. Д. Литвинов находит этому следующие объяснения: 1) Религия как форма идеологии уже сама по себе овладела сознанием определенной массы населения. Для многих религиозные нормы стали регулятивными. Вера в целом в религиозные догмы и привычка поступать в жизни в соответствии с предписаниями духовных пастырей значительно повышают восприимчивость населения к мотивационным и целевым установкам, формулируемым религиозными лидерами. 2) При широком диапазоне религиозных норм некоторая их «корректировка» в целях провоцирования антигосударственных выступлений может не осознаваться верующими. 3) Религиозные структуры – церкви, мечети, синагоги с «прикрепленным» к ним местным населением – представляют собой организационно-генерирующие центры, осуществляющие духовный контроль жизнедеятельности местных этносов. 4) Наличие взаимосвязи между определенной религией и этносом приводит к зарождению клерикального национализма как формы националистического течения среди духовенства, в связи с чем духовенство использует религиозные учения и возможности для защиты интересов верующих «своей» нации[158].

Во все времена в годы нестабильности в обществе религиозные деятели активно включались в политические и этнонационалистические процессы и использовали механизм церкви (мечети, синагоги) для разжигания национализма среди прихожан, выработки у них чувства неприязни и даже ненависти к людям другой веры и национальности, подрыва законопослушности.

За последние десятилетия усилилась разобщенность основных мировых религий, и связано это не только с осознанием массами, что «религия – опиум для народа», и не только с тотальным вовлечением религии в сферу большой политики. Это связано еще и с возникновением околорелигиозных и вовсе нерелигиозных, но использующих религиозные учения в политических и просто преступных целях, организаций и течений. Подобные организации разделили весь социум на множество групп, антагонистически настроенных по отношению не только к остальному обществу приверженцев традиционных религиозных учений, но и друг к другу. Эта тенденция отмечена в Концепции национальной безопасности от 10.01.2000, где говорится: «Этногоизм, этноцентризм и шовинизм, проявляющиеся в деятельности ряда общественных объединений, а также неконтролируемая миграция способствуют усилению национализма, политического и религиозного экстремизма, этносепаратизма и создают условия для возникновения конфликтов»[159].

По данным Министерства юстиции, за последние 15 лет в России многократно увеличилось количество религиозных организаций (с 3003 в 1985 г. до 20215 в 2001 г.). Более 11 тыс. из них представляют Русскую православную церковь, 4500 протестантские организации (лютеране, евангельские христиане, адвентисты, Свидетели Иеговы и другие), около 300 католические. Мусульманское сообщество представлено в России более чем 3000 организаций, буддистское 200[160]. Только в Дагестане с его двухмиллионным населением действуют 1594 мечети, 17 исламских вузов, 132 медресе, 670 школ при мечетях. Общее число обучающихся составляет 14 тыс. человек[161]. При этом согласно данным, представленным Министерством юстиции России по Республике Дагестан, только 7 из 17 зарегистрированных на территории республики религиозных высших образовательных учреждений имеют лицензии. В нарушение ст. 43 Конституции России, Закона «Об образовании» и Семейного кодекса России они принимают на учебу детей 11–13 лет, которые в результате не получают основного общего образования. В религиозных образовательных учреждениях не предусмотрено преподавание светских дисциплин, учебные программы не согласовываются с духовным управлением, не сформировалась система подбора и аттестации преподавательского состава[162].

Наряду с ростом количества признанных государством религиозных объединений возникает и немало незарегистрированных. К числу последних как раз и относятся деструктивные, оккультные, сатанистские псевдорелигиозные организации, в том числе и обладающие признаками организованных преступных формирований, распространяющие свое влияние на массы[163]. Сейчас в мире уже имеются десятки миллионов приверженцев сатанизма. В России (главным образом, в Москве и Санкт-Петербурге) он представлен объединениями: «Клуб самоубийц», «Южный крест», «Черный ангел», «Общество Сатаны», «Синий лотос», «Центр Юнивер», «Зеленый орден» и другими, имеющими немалый опыт преступной деятельности[164].

В приложении к информационном письму Минобразования России «О деятельности на территории России представителей нетрадиционных религиозных объединений» (от 12 июля 2000 г. № 549.28–16) отмечается, что «под влияние различных сект фактически попало значительное число граждан нашей страны. Например, “муниты” и “сайентологи” объединяют десятки тысяч человек, “иеговисты” – сотни тысяч… Религиозные экстремисты продолжают усиливать свою деятельность, меняя формы и методы работы, подстраиваясь под существующее законодательство. Так, получены данные о планах возобновления деятельности секты “Аум Синрике” (в настоящее время переименованной в “Алеф”) на Дальнем Востоке России. В орбиту негативной деятельности зарубежных центров оказались втянутыми ряд российских организаций, в частности, “Церковь последнего завета” (“Виссарионовцы”), “Богородичный центр” и другие. Из-за рубежа стимулируется деятельность экстремистов, направленная на внесение раскола в традиционные для России православные, мусульманские, буддийские и иудейские общины, что чревато острой внутриконфессиональной конфронтацией и массовыми противоправными проявлениями».

Межконфессиональные противоречия и конфликты, экстремизм на религиозной почве угрожают безопасности государства и могут создать угрозу миру и безопасности человечества. Представляется, что уже это обусловливает необходимость выделения религиозного терроризма в самостоятельный вид. Хотя следует оговориться, что часто используемое в научной литературе словосочетание «исламский терроризм» в большинстве случаев является ярлыком, предназначенным для противопоставления людей по религиозному признаку. Причиной укоренившегося среди иноверцев предубеждения против ислама является преднамеренное искажение смысла джихада, к которому обязывает мусульманина Коран.

Последовательное толкование положений Корана позволяет выделить три вида джихада: а) телесный джихад, согласно которому мусульманин своей внешностью, манерами поведения, физической красотой, строгим соблюдением религиозных обязательств (поста, пятикратного намаза) и т. д. должен делать ислам привлекательным для иноверцев; б) джихад словом, который обязывает мусульманина быть сдержанным, немногословным, не сквернословить, не клеветать, нести в массы предписания Корана и убеждать их в истинности этих предписаний и т. д.; в) вооруженный джихад, к которому мусульманину разрешено прибегнуть только в случаях, когда ему чинят препятствия совершать первые два вида джихада, либо когда он сам подвергается к гонениям из-за своей религиозной принадлежности[165].

В современный же период под предлогом джихада некоторые религиозные деятели исламских государств мобилизуют единоверцев для решения определенных политических задач. Их противники, в свою очередь, используют ярлык «исламский терроризм» для обоснования политики террора в отношении мусульманских государств. Поэтому осуществление современными террористическими структурами своей деятельности под религиозными лозунгами, равно как и использование политическими деятелями различных ярлыков для реализации государственной политики, является лишь спекуляцией на вере людей, позволяющей террористам и политикам управлять единоверцами в своих интересах.

Если сравнить, сколько горя и страданий человечеству принесло христианство и мусульманство, то итог будет явно не в пользу христианства. Достаточно вспомнить крестовые походы, инквизицию Средневековья, революции, Первую мировую, Гражданскую, Вторую мировую войны. От представителей христианской веры человечество, в том числе и его мусульманская часть, пострадало неизмеримо больше, чем от представителей ислама. Но ни ученые, ни политики не желают называть террор и терроризм, исходящие от представителей немусульманской веры, христианским, иудейским, русским, еврейским, английским и т. д., хотя, может быть, это было бы честнее. Русских царей убивали революционеры, революционный террор учинили большевики, в газовых камерах травили многие миллионы людей фашисты, ядерную бомбу на Японию сбросили американцы, жителей палестинских деревень Сабра и Шатила вырезали экстремисты, а не представители конкретной нации или вероисповедания. Когда дело касается христианской или иудейской веры, средства массовой информации в лучшем случае говорят о сектантском терроризме. Однако СМИ с готовностью информируют мир о каждом случае совершения акта терроризма, подчеркивая принадлежность террористов к мусульманской вере. Это позволяет предпринимать в отношении исламских государств различные дискриминационные меры.

Президент Ирана М. Хатами подверг резкой критике попытки некоторых западных политических и общественных деятелей организовать после сентябрьских событий 2001 г. в Америке под лозунгом «борьбы с терроризмом» новый «крестовый поход», использовать насильственные методы и запугивать целые народы, всемерно поощряя дискриминационные меры по отношению к мусульманам[166].

«Не может быть терроризма религиозного, – пишет В. Е. Петрищев, – может быть лишь терроризм, маскируемый религиозной догматикой»[167]. Поэтому, говоря о религиозном терроризме, мы имеем в виду именно терроризм, прикрывающийся религиозными идеями.

Субъектом религиозного терроризма выступает религиозное меньшинство или активный авангард мажоритарной религии, подпавшие под отчуждающее и враждебное влияние марионеточных властей. Революционный «расизм» имеет теологическую окраску, предполагает антропологическое принуждение представителей иной религии. Особым видом религиозного терроризма является терроризм неортодоксальных приверженцев религий, сект и т. д., оправдывающих насилие тем, что оно применяется «спасенными», «избранными» в отношении проклятых. Классическими образцами такого подхода является сионистский террор в Палестине и палестинский терроризм в отношении Израиля.

Религиозный терроризм может осуществляться не только между представителями разных религий, но и между приверженцами разных ветвей одной и той же конфессии. Так, в Пакистане насилие постоянно применяется по отношению друг к другу суннитами и шиитами, причем чаще всего страдает шиитское меньшинство (оно в Пакистане составляет 15 %). Экстремистские нападения на религиозной почве имеют место и в Индии. Насилие «ваххабитов» в отношении народов Северного Кавказа, приверженцев традиционного ислама, имеет целью подорвать основы нации, уничтожить ее обычаи и традиции, сделать нацию управляемой для внешних, враждебных сил.

Сектантство в большинстве случаев имеет мало общего с основными мировыми религиями и использует религиозный фактор с целью приобретения исключительной власти, получения денег для расширения сектантской идеологии и вовлечения в секту новых приверженцев. От нормального верующего сектант отличается нетерпимостью, безвольным преклонением перед своим учителем (в ущерб поклонению Богу), агрессивным стремлением обратить всех в свою веру[168]. По оценке специалистов «сектантский дух» проявляется «в культуре лидера… в начетничестве, подозрительном отношении к новым словам и идеям, в подмене дискуссии ультимативным требованием принять свою позицию, в готовности принести дружбу, родство, любовь в жертву идее». Схемы формирования различных сект «во многом схожи: выстраивается иерархия с железной дисциплиной, беспрекословным повиновением “учителю”, с принципами утаивания истинных задач от рядовых членов»[169]. Таким образом, в сектантстве речь идет не о свободной вере, а о психологической зависимости членов секты от ее лидера, а следовательно – о служении не вере, а лидеру, о готовности члена секты действовать в интересах лидера. По способу формирования и потенциальным возможностям секта представляет собой идеальное, хорошо законспирированное организационно-террористическое формирование. Подобного мнения придерживаются и другие ученые (Н. Д. Литвинов, М. В. Назаркин, О. В. Старков).

Когда секта прибегнет к терроризму, во многом зависит от воли и желания ее лидера. Объектами посягательств сектантского терроризма могут быть представители общественности, отдельные партии и движения, государственная власть, официальные конфессии, правоохранительные органы и т. д.[170] В тех случаях, когда секта обладает разветвленной сетью во многих странах мира, имеет свои лаборатории и постоянные источники финансирования (как, например, японская секта «Аум-Синрике»), ее потенциальными жертвами могут стать государство, общество и даже все человечество. Такие секты, будучи тоталитарными, т. е. полностью поглощающими и подчиняющими себе человека, готовы на самую яростную атаку[171].

3. Корыстный терроризм. Основными направлениями, дающими почву для проявления тех или иных форм терроризма, являются проблемы государственного строя и форм правления, религиозные и военные проблемы, вековые конфликты и геополитические интересы. Но сюда же можно отнести и некоторые формы противоправного группового взаимодействия людей, связанные с экономическими отношениями различных категорий населения. Имеется в виду так называемая высшая форма рыночной конкуренции, силовые виды экономической деятельности, или «силовой бизнес», который в конце 1980-х гг. получил в России широкое распространение. Многие обоснованно относят это явление к организованной преступности, формы и методы которой схожи с террористическими – вооруженная агрессия, захват заложников, взрывы и т. п. Это показывает, что организованная преступность и терроризм не так уж далеки друг от друга, вернее, одно предполагает другое. Те средства, которые в конце XIX – начале XX в. были характерны для политических террористических актов, сейчас вошли в криминальный мир и заняли там полноправное положение. Последнее позволяет рассматривать безудержный рост общеуголовной преступности в России в начале 1990-х гг. как предвестие криминального терроризма с экономическими целями[172].

Строго говоря, любая разновидность терроризма, неизбежно связанного с насилием, по своему существу является криминальной и наказуема по нормам международного или национального права. В данном случае, рассуждая о криминальном терроризме, мы придаем этому понятию более узкий смысл, имея в виду терроризм, осуществляемый уголовниками всех мастей, и в первую очередь – мафией в лице разнообразных группировок, семейств, кланов и синдикатов. Уголовная преступность в ее традиционных проявлениях – убийства, грабежи, разбои, вымогательства и т. д. – носит ограниченный характер и хоть плохо, но контролируется правоохранительными органами и, соответственно, не может рассматриваться как проявление криминального терроризма. Таковой она становится лишь в том случае, если приобретает массовый характер, выходит из-под контроля правоохранительных органов, превращая граждан и все общество в заложников произвола криминальной среды.

Выделение преступлений криминальных структур (преступного множества[173]) в самостоятельную категорию терроризма является некорректным, хотя, на наш взгляд, и позволяет установить зависимость между социально-психологическим состоянием общества и криминальной обстановкой в стране.

Хотя криминальный терроризм, как правило, интернационален, аполитичен и атеистичен, он не гнушается сотрудничать с террористическими организациями, отстаивающими те или иные политические воззрения. Он несет в себе заряд сугубо материальной заинтересованности, предполагает получение каких-то материальных благ террористическими методами, то есть методами угроз и силового воздействия. Случаи похищений детей или взрослых с последующим требованием выкупа либо каких-то социальных благ можно назвать рэкетом, разбоем, бандитизмом и т. п. Но по сути своей каждое из подобных деяний, сопряженное с угрозой для жизни и здоровья человека и порождающее массовый страх, является разновидностью терроризма и должно рассматриваться как его проявление.

Так, установлено, что в период туристического «сезона» по заказу зарубежных конкурентов (Кипр, Турция, Греция и т. д.) российские СМИ убеждают сограждан в бедственном положении отечественных курортов (обнаружена палочка сибирской язвы, ужасное состояние средств коммуникации, вероятность нападений террористов и т. д.), переориентируя российских туристов на другие государства (Караулов А. Момент истины. ТВЦ. 2003. 8 июня).

В августе 2001 г. на Кировском вещевом рынке в г. Астрахани взорвалось самодельное взрывное устройство. Погибли восемь человек, еще 60 получили ранения. В ходе расследования следствие пришло к выводу, что взрывное устройство подложили по заказу торговца Исакова для устрашения конкурентов[174].

В результате произошедшего 12 октября 2002 г. взрыва в ночном клубе Sari на острове Бали погибли 202 человека, 220 пропали без вести, 309 были ранены. Среди погибших граждане США, Австралии, Великобритании, Японии, Германии, Италии, Канады, Швеции и Швейцарии[175]. Никто не взял на себя ответственность. Глава МИД Австралии Александр Даунер, выступая по телевидению, назвал случившееся «террористическим актом». По его словам, эти взрывы выглядят как хорошо подготовленные и взаимосвязанные акции. Остров Бали является традиционным местом отдыха австралийских туристов, и Даунер подчеркнул, что действия организаторов взрывов были направлены против иностранных граждан[176]. 1 октября 2005 г. на этом же острове снова произведено 4 взрыва. Можно предположить, что целью этих актов терроризма была переориентация туристов на курорты других государств мира.

В подобных случаях совершение актов терроризма является куда более дешевым средством устранения конкурентов на рынке товаров или услуг, нежели здоровая конкуренция. Устрашение актом терроризма является наиболее убедительным аргументом для туристов, которые вряд ли захотят снова посетить небезопасный курорт.

Если мы согласимся с выделением криминального терроризма в самостоятельную категорию, то должны отметить, что этот вид является самым опасным, прежде всего, в силу своей массовости и непрогнозируемости. В момент достижения им пика своего развития все общество оказывается разделенным на преступников и жертв.

Примером разгула криминального терроризма может служить период перехода России к рыночной экономике, когда форсировано шел процесс первоначального накопления капитала и раздела (правильнее будет сказать «захвата») некогда государственной собственности, сопровождавшийся необузданным ростом преступности во всех ее проявлениях. В течение 1990-х гг. в России шла настоящая «криминальная революция». «Победой этой революции, – пишет С. Говорухин, – может считаться окончательное построение уголовно-мафиозного государства»[177].

Корни криминального терроризма не столько в общеуголовной преступности (хотя она и подпитывает терроризм), сколько, как справедливо отмечает С. В. Степашин, «в противоправной борьбе за передел собственности и сфер влияния в тех областях экономики и финансов, которые дают большую, часто неоправданно большую, прибыль»[178].

Главная, генерирующая роль в этой борьбе принадлежит организованной преступности[179]. Именно в те годы, по разным оценкам, на территории России орудовало около пяти тысяч мафиозных группировок, каждая из которых состояла из не менее чем 25 активных участников-боевиков. Вся эта грозная сила, не встречая сколько-нибудь серьезного, эффективного и решительного противодействия со стороны государственных структур, в первую очередь силовых, вела себя агрессивно и вызывающе, все чаще прибегая к актам насилия, что и определило особенность организованной преступности России переходного периода. Все крупные города и промышленные центры страны оказались во власти криминальных групп, оснащенных новейшим оружием, различным техническим оборудованием, средствами связи и прослушивания. По данным ГУБОП МВД России, на территории России в 2000 г. действовало 11 крупных преступных сообществ, в которые входило 243 организованные группы (организации)[180]. Несколько крупных сообществ имели хорошо налаженные связи с эмигрантами новой волны, они «распространили свою деятельность на 44 страны. На оперативном учете состояли и разрабатывались более 200 группировок, имеющих транснациональный характер, причем около 160 совершали преступления на территории России, стран СНГ, Балтии; более 60 – в США, европейских и ближневосточных странах, а также в Китае[181].

Социальные и экономические (материальные) последствия криминального терроризма в России состоят еще и в том, что он представляет собой посягательства на самую высшую ценность, охраняемую нашим законом, – жизнь и здоровье граждан. Использование преступниками взрывных устройств влечет за собой гибель или ранения одновременно многих людей, крупномасштабное уничтожение или повреждение материальных ценностей, принадлежащих государству, организациям, гражданам, что неизмеримо повышает тяжесть последствий. Так, по данным статистики, от рук преступников за период 1991–1995 гг. в России погибло 483 тыс. 364 человека, в 1997 г. 62,5 тыс. погибло и 101 тыс. человек получили увечья. В целом за период с 1997 по 2000 г. в результате различных преступлений в нашей стране погибло 268 тыс. 854 человека. Общее число потерпевших за этот же период составило 7 млн 751 тыс. 732 человека, а сумма причиненного материального ущерба – 67 млрд 729 млн 900 тыс. рублей. Только в 2000 г. число погибших в России возросло сразу на 11 тыс. 591 человека, а материальный ущерб возрос на 35 млрд 42 млн 600 тыс. рублей[182].

С 2003 г. в статистике МВД России введены отдельные графы «Преступления террористического характера» и «Преступления экстремистской направленности».

Преступлений террористического характера за 2004 г. зарегистрировано 8974 (прирост составил 16,1 %), абсолютное большинство среди них составляют заведомо ложные сообщения об акте терроризма (9493 преступления).

Таблица 1

Динамика зарегистрированных преступлений террористического характера и выявленных лиц, совершивших эти преступления, в 1997–2002 гг. в России

* Сведения отсутствуют.

Преступления экстремистской направленности предусмотрены ст. 148 – воспрепятствование осуществлению права на свободу совести и вероисповедания, ст. 149 – воспрепятствование проведению собрания, митинга, демонстрации, шествия, пикетирования или участия в них, ч. 2 ст. 213 – хулиганство, ст. 214 – вандализм, ст. 243 – уничтожение или повреждение памятников истории и культуры, ст. 244 – надругательство над телами умерших и местами их захоронения, ст. 280 – публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности, ст. 282 – возбуждение национальной, расовой или религиозной ненависти, ст. 2821 – организация экстремистского сообщества и ст. 2822 – организация деятельности экстремистской организации. В совокупности в 2004 г. зарегистрировано 107 таких преступлений (на 28,7 % меньше, чем в 2003 г.).

Схема 3

Виды терроризма

Главной же особенностью криминального терроризма является оказание серьезного негативного морально-психологического воздействия на население, порождающего у людей постоянный страх, беспокойство за собственную жизнь и жизнь своих близких, чувство неуверенности и незащищенности. Следствием этих отрицательных переживаний становится неверие общества в способность государства и его органов защитить своих граждан, обуздать преступность. Это, в свою очередь, снижает социально полезную активность населения, что может сказываться затем в течение десятилетий.

Таким образом, все акты терроризма в зависимости от конечных целей классифицируются на: политические, религиозные и корыстные (экономические, криминальные). При этом нередко при доминировании одного из видов терроризма, например политического, другие виды терроризма (религиозный, корыстный) имеют значение обеспечивающих. Политический терроризм может совершаться под религиозным флагом, корыстный терроризм может быть прикрыт политическими заявлениями или религиозными догмами. Религиозный терроризм чаще всего имеет своей конечной целью получение политического дивиденда и т. д. Например, антиизраильский терроризм на Ближнем Востоке имеет ярко выраженные политические цели – освобождение оккупированных земель и создание палестинского государства. Однако решающее значение в организации сопротивления (в обеспечении политической цели) имеет религиозный фактор – моджахед попадет в рай. Но сам моджахед, совершивший самоубийство в общественном месте, далеко не всегда делает это бескорыстно. Он сознательно уходит в мир иной, унося с собой жизни десятков людей, будучи уверен, что его семья наконец-то выйдет из нищеты. Даже в случаях, когда отсутствует материальная заинтересованность, поведение террориста-самоубийцы нельзя считать бескорыстным, поскольку его религиозный фанатизм основан на уверенности, что смерть во имя святого дела автоматически обеспечивает ему место в раю, где нет материального недостатка. Поэтому подобный поступок не самоотверженный, а значит, не бескорыстный, не настоящий. Он был бы лишь тогда самоотверженным, когда террористы-самоубийцы не верили бы в бога, когда смерть для них была бы столь же безнадежна, как и для людей вовсе неверующих. Для иных террористов – религиозных фанатиков – немаловажно остаться в вечной памяти народа борцами за свободу и независимость. В этих случаях поступок террористов-самоубийц можно рассматривать как уничтожение организма ради поддержания собственной репутации или собственного достоинства. Террористы-смертники отдают свою жизнь во имя высоких идей.

Задача классификации террористических актов упрощается в том смысле, что их жертвы всегда обладают характерными признаками, а именно – определенным социальным статусом. Поэтому за основу классификации террористических актов мы берем персональные особенности жертвы, которая олицетворяет или представляет определенный социальный институт – государственную власть или общественную организацию. Особая опасность посягательства на жизнь таких лиц выражается в том, что оно способно дестабилизировать политическую обстановку в стране, обострить социальные, политические, государственные и экономические противоречия.

Схема 4

Классификация террористического акта

Убийство государственного или общественного деятеля во многих случаях становилось весьма эффективным средством подавления инакомыслия и деморализации противников. Издревле этот вид преступной деятельности обеспечивал монополию на власть, служил основанием принятия глобальных решений. Именно поэтому такие террористические акты активно использовались в прошлом и используются в настоящем.

Мы не склонны считать приведенную классификацию идеальной, тем более завершенной, а перечень разновидностей террора, терроризма и террористических актов исчерпывающим. Существует множество мнений и суждений по данной проблеме, которые, в конечном итоге, приводят к открытию новых форм террористических проявлений. Но несмотря на то, что каждый акт террора или терроризма имеет свои особенности и практически каждый – признаки разных видов, в конечном счете все подобные проявления вписываются в приведенную классификацию. Для этого из понятия «терроризм» необходимо исключить категории, которые имеют самостоятельное значение и подпадают под понятия «террор» или «террористический акт». Эти явления подлежат отдельной классификации, что обеспечит чистоту классификации терроризма.