Глава 1. Доказывание как познавательная деятельность по уголовному делу
Глава 1. Доказывание как познавательная деятельность по уголовному делу
1. Доказывание — получение доказательств и оперирование ими в целях воссоздания действительной картины изучаемого события — является единственным средством достижения целей судопроизводства, т. е. защиты прав и законных интересов потерпевших и ограждения личности от незаконного привлечения к уголовной ответственности, ограничения ее прав и свобод (ст. 6 УПК РФ). За пределами доказательственной деятельности реализация судебной власти, а именно разрешение судом социальных конфликтов в сфере права, невозможна. Поэтому доказывание и доказательства, по мнению прошлых и новых исследователей, были и остаются сердцевиной уголовного судопроизводства.
Понятие доказывания неотделимо от его философской основы — познания. Это обстоятельство всегда рождало теоретические споры о соотношении этих понятий; споры также касались содержания и структуры доказывания, круга субъектов и обязанности доказывания, особенностей его реализации на различных этапах процесса и т. д.
Не утихли, а, наоборот, обострились эти дискуссии с принятием УПК РФ 2001 г., в основу которого законодатель положил системообразующий принцип состязательности (ст. 15). Разграничив процессуальные функции сторон и определив роль суда как арбитра в их споре, закон наделил стороны обвинения и защиты широкими правами, превратив их, таким образом, в активных фигурантов доказывания, имеющих возможность убедить суд в правильности своей позиции. Это побудило исследователей подвергнуть критическому анализу многие положения теории доказательств с точки зрения их соответствия новым законоположениям.
В этой ситуации попытаемся проанализировать взгляды исследователей по наиболее важным проблемам доказывания и на этой основе обосновать по ним свою позицию.
2. На протяжении многих лет в теории доказательств утвердилось представление о доказывании как познании (непосредственном и опосредованном) события прошлого, осуществляемом следователем, прокурором, судом в особой процессуальной форме — путем собирания, проверки и оценки доказательств. Также принято трактовать доказывание в широком и узком смыслах: в первом — как осуществление всей познавательной деятельности субъектов, ведущих процесс, охватывающей не только оценку, но и собирание и проверку доказательств, во втором — лишь как логическую деятельность по обоснованию выдвигаемого тезиса[1]. Такое представление находит поддержку и в общей теории права. Например, по мнению С. С. Алексеева, «доказывание (в широком смысле) — это деятельность субъектов, направленная на установление с помощью доказательств истинности обстоятельств дела». Сюда автор включает собирание, исследование и оценку доказательств. «В… узком смысле понятие доказывания… состоит в деятельности по обоснованию выдвигаемых доводов и возражений, по убеждению в их истинности тех или иных лиц»[2].
Соответственно этим представлениям обязанность доказывания также принято трактовать в двояком смысле — как обязанность собирания, проверки и оценки доказательств в целях установления истины и как обязанность обосновать свои выводы с помощью доказательств. Естественно, что та и другая обязанности лежат на органах государства, осуществляющих доказывание, — следователе, прокуроре, суде, хотя содержание ее для каждого из этих органов оказывается различным.
3. Однако существуют и иные взгляды на доказывание. В работах некоторых исследователей нередко употребляется термин «уголовно-процессуальное доказывание», позволяющий считать, что существует и доказывание иного рода. С этим термином можно было бы согласиться, если обозначить им доказательственную деятельность в одной из трех сфер осуществления юрисдикции. Тогда другими разновидностями доказывания стало бы «гражданско-процессуальное» и «административно-процессуальное» доказывание, хотя с учетом общих черт процессуального познания соответствующие виды познавательной деятельности предпочтительнее именовать доказыванием в уголовном, в гражданском или административном процессе. Однако сторонники этого термина вкладывают в него более широкий смысл, полагая, что существует некое, не ограниченное сферой юрисдикции, а универсальное для любой познавательной деятельности людей доказывание. «Судебное доказывание, — писал А. А. Эйсман, — это частный случай доказывания вообще, т. е. особого способа передачи информации, связанного с обоснованием передаваемых сведений»[3]. Если встать на такую точку зрения, то действительно есть основания выделять юридическую разновидность «доказывания вообще», т. е. доказывание уголовно-процессуальное, гражданско-процессуальное и т. д. Подобные универсальные представления разделяют И. М. Лузгин, Р. Г. Домбровский, В. С. Джатиев, А. А. Давлетов и многие представители гражданско-процессуальной науки.
Полагаем, что с таким представлением нельзя согласиться, ибо оно не соответствует исходным положениям теории познания.
Прежде всего нет оснований утверждать, что в теории существует универсальное понятие доказывания. Как известно, для обозначения процедуры получения выводного знания логика использует понятие «доказательство», которое твердо устоялось в этой и других (прежде всего математических) областях науки, имеет, следовательно, универсальный характер. Поэтому нет необходимости вытеснять его другим, заимствованным из юриспруденции, понятием.
Существует и противоположный взгляд, служащий основанием для выделения «процессуального доказывания». «Необходимо, — пишет Л. М. Карнеева, — четко различать процессуальное доказывание как строго регламентированную законом деятельность, включающую обнаружение, получение, проверку и оценку сведений, являющихся доказательствами, от доказательства логического (выделено мной. — С. Ж), имеющего своим предметом абстрактные представления и развивающегося по законам логики»[4]. Автор правильно включает в «процессуальное доказывание» оценку доказательств. Но поскольку необходимой составной частью оценки является обоснование выводов, исключать из доказывания или обособлять от него, а также противопоставлять ему логическую деятельность — оперирование аргументами, нет оснований. Следовательно, и в этом случае теряет смысл обозначение доказывания как «процессуального».
Попытки разграничить познание и доказывание по временному признаку, представив их как качественно разные, хотя и выполняемые иногда одним субъектом операции, предприняты и в уголовно-процессуальной науке. В свое время подобные суждения высказывали Э. С. Зеликсон, Р. Г. Домбровский, а в последние годы — А. А. Давлетов и В. С. Джатиев. Они пытаются вывести внешнепредметную познавательную деятельность за пределы «процессуального доказывания», обозначив ее как «познание» или «исследование» доказательств[5]. Показательны в этом отношении суждения Р. Г. Домбровского.
«Собирание следователем фактических данных… — пишет он, — является для него познавательным процессом, а не доказыванием»[6]. Автор утверждает, что следователь становится субъектом доказывания лишь тогда, когда результаты познания он излагает в постановлении о прекращении уголовного дела и обвинительном заключении[7].
Логическим следствием подобных представлений является парадоксальный вывод о том, что на протяжении предварительного следствия доказывание отсутствует, а имеет лишь место познание (элементы доказывания обнаруживаются только при составлении итоговых процессуальных актов — обвинительного заключения и постановления о прекращении дела). Получается, что следователь, собирая, проверяя и оценивая доказательства, доказывания не осуществляет. Здравый смысл, однако, не может мириться с мыслью, что оперирование доказательствами не есть еще доказывание.
4. Но дело не только в пренебрежении здравым смыслом. Рассматриваемая концепция беспомощна и в методологическом аспекте, так как пытается развести, разъединить процессы извлечения знаний и обоснования их истинности. Согласно этому познание ограничивают извлечением знаний и в то же время гипертрофируют логический аспект познания — обоснование истинности знания (как об отдельных фактах, так и об их совокупности), — составляющий существенный признак доказывания. Между тем нераздельность этих операций не вызывает сомнений в теории познания. Фактически оба эти вида деятельности составляют лишь разные стороны единого процесса познания[8]. Иначе говоря, доказывание в узком смысле этого слова, т. е. обосновывающая деятельность мысли, есть неотделимый элемент познания, проникающий в систему практических операций по собиранию и проверке доказательств. Следовательно, познание не предшествует обоснованию вывода, а включает его в себя, хотя на отдельных этапах познавательного процесса извлечение знаний и обоснование их правильности имеет разный — больший или меньший — удельный вес. Так, при формировании конечных выводов — составлении обвинительного заключения, произнесении обвинительной речи в суде — на первый план выступает логический, обосновывающий элемент познания, в то время как на этапе собирания и проверки доказательств ведущую роль играет извлечение знаний. Однако было бы непростительной ошибкой считать, что в этот момент «доказывание-обоснование» отсутствует, ибо, как давно подмечено в философской науке, логическая категория «доказательство» не является чем-то внешним по отношению к познанию, не состоит в оправдании уже полученных результатов, а внутреннее присуще процессу их получения[9]. Эту же мысль высказывает и П. В. Копнин: «…ошибочным является представление, что процесс достижения истины и доказательство ее являются абсолютно независимыми и не связанными между собой сферами»[10].
Поясним эту мысль. Несомненно, что «доказывание-обоснование» не сводится к построению силлогизма или к иной логической операции, посредством которой из совокупности знаний выводится новое знание. Необходимо обосновать и надежность аргументов, оперируя которыми субъект доказывания подтверждает правильность своих выводов. Но эта сторона познавательной деятельности, обращенная к будущему адресату доказывания, явственно просматривается уже в деятельности по собиранию доказательств. Говоря другими словами, обоснование доброкачественности аргументов, т. е. допустимости и достоверности доказательств, осуществляется следователем (хотя и не окончательно) уже в момент получения доказательств. Так, допрашивая свидетеля, следователь фиксирует данные о нем, показывающие, что информация получена от надлежащего источника (субъекта, не страдающего физическими и психическими недостатками). Он отражает условия допроса (место проведения, время, продолжительность, характер вопросов, а при звукозаписи — их тон), констатирующие такой признак допустимости, как законность способа получения доказательства. Следователь также вносит в протокол уточнения и удостоверение допрашиваемым сделанной в нем записи, что свидетельствует о правильном, неискаженном уяснении смысла сообщения. В протоколах таких следственных действий, как осмотр, обыск, выемка и т. п., гарантией достоверности отображения информации служит подтверждение правильности фиксации наблюдавшихся фактов понятыми, специалистами и т. д. Поэтому нельзя считать, что, собирая доказательства, следователь заботится только об их допустимости, откладывая оценку их достоверности на завершающий этап расследования. Общеизвестно, что оценка доказательств пронизывает все этапы доказывания. Уже в момент получения показаний следователь своими вопросами выявляет степень убедительности, достоверности показаний. Таким образом, процесс извлечения знаний есть в то же время и процесс обоснования их правильности, неотделимый от того, что составляет содержание «доказывания-обоснования». Против этого не говорит и то, что оценка допустимости и достоверности доказательств — это процесс длящийся, не ограниченный лишь этапом собирания доказательств, вследствие чего первоначальная оценка может измениться.
Приведем еще одну мысль в пользу сказанного. Собирая доказательства и удостоверяя результаты следственных действий, следователь осуществляет познание не только «для себя», как иногда полагают, а мыслит себя частью познающей системы, в которую входят и последующие адресаты доказывания — прокурор, суд. Именно для убеждения их в доброкачественности аргументов и правильности своих выводов следователь и осуществляет вышеназванные действия, направленные в конечном счете на превращение «истины в себе» (неотраженной и неудостоверенной информации) в «истину для всех». Таким образом, обоснование правильности выводов, т. е. доказывание в логическом аспекте, лишь завершается составлением итогового процессуального акта или произнесением обвинительной речи, начинается же оно и протекает в процессе извлечения знаний, т. е. при собирании и проверке доказательств. И не имеет решающего значения тот факт, что обосновывающая деятельность следователя, дознавателя (и прокурора, утверждающего обвинительное заключение или обвинительный акт) обращена к суду не непосредственно, как это имеет место при произнесении обвинительной речи, а опосредованно — в виде формулирования и обоснования обвинительного тезиса, подлежащего исследованию судом.
С учетом сказанного приходим к выводу, что попытки представить познание и доказывание в уголовном процессе как разделенные во времени и сменяющие друг друга операции не соответствуют реальному положению вещей и исходным положениям гносеологии, утверждения же, что следователь ничего не доказывает, могут лишь дезориентировать практику. Ошибочность подобных представлений стала особенно наглядной с принятием УПК РФ, ст. 85 которого определяет доказывание как деятельность по собиранию, проверке и оценке доказательств в целях установления обстоятельств, предусмотренных ст. 73 УПК РФ, ибо эту деятельность, несомненно, осуществляет орган расследования.
5. В свете сказанного отметим, что в литературе предприняты попытки разграничить познание и доказывание не по временному признаку, а по объему полезной информации, присущей тому и другому. И здесь делается ошибочный, на наш взгляд, вывод о несовпадении этих понятий. Широкое распространение получили утверждения о том, что познание в уголовном процессе шире доказывания, так как доказывание осуществляется путем оперирования доказательствами, познание же включает в себя и непроцессуальную информацию. В частности, отмечается, что для определения оснований следственных действий, тактики их проведения, построения следственных версий наряду с доказательствами используются результаты оперативно-розыскных мероприятий. Для повышения эффективности доказывания может быть использован и прошлый опыт следователя, судьи и т. п.
Все это так: постижение следователем, дознавателем обстоятельств уголовного дела осуществляется им с учетом и непроцессуальной информации, которая сопровождает доказывание и повышает его эффективность. В этом смысле познание действительно шире доказывания.
Однако в подобных суждениях речь идет о познании вообще, об обыденном познании, хотя и осуществляемом в связи с производством по уголовному делу. Такое познание лежит за пределами уголовного процесса и не может считаться уголовно-процессуальным. Уголовно-процессуальное же познание осуществляется в процессуальной форме и поэтому не может быть не чем иным, как доказыванием, т. е. оперированием доказательствами.
Сказанное означает, что отсутствуют какие-либо основания к пересмотру сформировавшейся в процессуальной теории концепции, согласно которой доказывание в уголовном судопроизводстве не существует наряду с познанием: оно и есть познание обстоятельств дела, осуществляемое в особой процессуальной форме[11]. Поэтому доказывание — это специфический юридический, процессуальный термин, обозначающий познавательную деятельность управомоченного органа государства в сфере юрисдикции, осуществляемую по процессуальным правилам. Полагаем, что уяснение этого положения предотвратит как исключение из доказывания практических операций по формированию доказательств (и, следовательно, их недооценку), так и игнорирование правил логики доказывания и порождаемые этим попытки определить достаточность собранных доказательств на уровне интуиции.
6. Попытки пересмотреть и по-новому определить понятие доказывания предприняты в процессуальной литературе в последнее время в связи с чрезмерно широкой трактовкой принципа состязательности.
Так, известны предложения вообще отказаться от широкого понимания понятия доказывания, определенного в ст. 85 УПК РФ, ограничившись его узким аспектом, и рассматривать эту деятельность лишь как логическое обоснование итоговых выводов органов расследования и суда. Предлагается понимать под доказыванием целенаправленную деятельность по логическому обоснованию собранными в установленном уголовно-процессуальным законом порядке по делу доказательствами утверждения о виновности (невиновности) обвиняемого (подсудимого) в совершении преступления[12]. Неясным, однако, остается, какое место отводится самому собиранию доказательств «в установленном уголовно-процессуальном порядке». Автор на этот вопрос не отвечает, но, судя по всему, фактически воспроизводит отмеченную выше позицию ученых, которые считают эту деятельность не доказыванием, а познанием, не пытаясь при этом опровергнуть критические суждения по поводу подобной концепции.
С иных позиций критикуют ст. 85 УПК РФ другие исследователи. Так, исходя из принципа состязательности и трактовки органов расследования как односторонних обвинителей, утверждается, что положения ст. 85 УПК РФ, установившей, что собирание, проверка и оценка доказательств есть доказывание, противоречат презумпции невиновности, которая возлагает обязанность доказывания на сторону обвинения. В связи с этим предлагается пересмотреть понятие доказывания и понимать под ним «деятельность, направленную на обоснование обвинения», а ст. 85 исключить из УПК РФ[13]. Утверждается, что познавательная деятельность следователя, прокурора есть не доказывание, а деятельность органов уголовного преследования по установлению и обоснованию вины лица в совершении преступления[14]. Собирание же, проверка и оценка доказательств — это не доказывание в традиционном смысле, а не более чем виды, элементы деятельности, направленной опять-таки на доказывание обвинения[15]. Выходит, что эти действия изначально не предназначены (а значит, непригодны) к установлению обстоятельств, оправдывающих обвиняемого, что звучит как парадокс.
Такая позиция затрагивает вызвавший острые дискуссии в литературе вопрос о процессуальной функции следователя (дознавателя), т. е. о том, следует ли считать его односторонним обвинителем или же надлежит исходить из того, что он должен объективно исследовать все обстоятельства дела, в том числе и те, которые ослабляют или опровергают обвинение. По этому вопросу высказались многие исследователи, и вряд ли есть смысл повторять и анализировать все «за» и «против». Приведем поэтому наиболее существенные, на наш взгляд, соображения, которые не позволяют видеть в органе расследования субъекта, призванного собирать только обвинительные доказательства.
Первое из них касается сущности российского уголовного процесса и пределов действия в нем принципа состязательности.
И по этому вопросу нет единства среди ученых. Можно, конечно, как это делают некоторые авторы, опираясь на ст. 123 Конституции РФ и ст. 15 УПК РФ, провозгласивших, что судопроизводство в России осуществляется на основе состязательности, и с учетом того, что термин «судопроизводство» охватывает и досудебные стадии, утверждать, будто и предварительное расследование построено на основе последовательной состязательности. Но при этом игнорируется тот факт, что наш уголовный процесс в основе своей был и остается смешанным, в котором досудебное производство включает лишь отдельные элементы состязательности[16]. Из ст. 15 УПК РФ следует, что законодатель, провозглашая состязательность принципом процесса, в первую очередь имел в виду производство в суде, так как именно на суд возложена обязанность создать условия для осуществления сторонами их функций, о чем говорится в этой статье, между тем как на досудебном производстве он это делать не в состоянии. На предварительном расследовании также имеет место свойственное состязательности разделение процессуальных функций, осуществляется судебный контроль, но отсутствует такой существенный признак состязательности, как равноправие сторон, которым они пользуются в суде (ч. 4 ст. 15). Поэтому говорить, что стадия целиком построена на основе состязательности нет ни логических ни фактических оснований.
Второе соображение касается правового регулирования роли следователя, из которого вовсе не следует, что он односторонний обвинитель. Так, положения п. 5–7 ч. 1 ст. 73 УПК РФ обязывают следователя выявлять обстоятельства, реабилитирующие обвиняемого либо смягчающие степень его ответственности, что явно не согласуется с ролью органа расследования как одностороннего обвинителя. Представляется несомненным, что исследование и установление всех элементов предмета доказывания есть всесторонность исследования. Помимо этого составители УПК РФ, «исторгнув» принцип всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела, как якобы несовместимый с принципом состязательности (с чем по соображениям логики невозможно согласиться), не смогли, руководствуясь здравым смыслом, полностью пренебречь этим принципом и фактически сохранили его в отдельных статьях УПК РФ. Так, ст. 152 допускает проведение расследования по месту нахождения обвиняемого или большинства свидетелей «в целях обеспечения его полноты и объективности», а ст. 154 разрешает выделение дел в отдельное производство, «если это не отразится на всесторонности и объективности предварительного расследования».
Но есть и другое, не менее убедительное опровержение тезиса: «следователь — только обвинитель». Это постулат логики, именуемый косвенным апагогическим доказательством[17]. Суть его в том, что утверждение какого-либо положения возможно лишь при условии опровержения противоположного утверждения. Эту же мысль высказал и Конституционный Суд РФ в постановлении от 29 июня 2004 г. № 13-П «По делу о проверке конституционности отдельных положений статей 7, 15, 107, 234 и 450 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросом группы депутатов Государственной Думы». Суд указал, что, осуществляя уголовное преследование, прокурор, следователь и дознаватель обязаны принимать решения в соответствии с требованиями законности, обоснованности и мотивированности (ст. 7 УПК РФ), в силу которых обвинение может быть признано обоснованным только при условии, что все противостоящие ему обстоятельства дела объективно исследованы и отвергнуты стороной обвинения. Из этого постулата следует, что следователь, как сторона обвинения, должен всесторонне исследовать обстоятельства дела и, оставаясь объективным, опровергнуть доводы стороны защиты. Если этого сделать не удалось, то основания для обвинения отпадают. Тщательный и всесторонний анализ позиций защиты, незапрограммированность в законе исхода этой деятельности никак не совмещаются с утверждением, что доказывание — это не деятельность, направленная на объективное установление обстоятельств предмета доказывания, как принято считать, а «деятельность по обоснованию обвинения».
7. Предлагаемый узкий взгляд на доказывание лишь как на обоснование выводов аргументируется и новой ролью суда, который традиционно также рассматривался как субъект доказывания. Такое представление сохранилось и в УПК РФ, ч. 1 ст. 86 которого устанавливает, что собирание доказательств наряду с органами расследования осуществляется и судом путем производства процессуальных действий. Однако в трактовках этого предписания учеными наблюдаются существенные различия. Одни исследователи, считая, что в состязательном процессе суд осуществляет роль пассивного арбитра, лишь разрешающего правовой спор, утверждают, что он доказывания не осуществляет (хотя и признают право суда собирать новые доказательства), т. е. субъектом доказывания не является[18]. Другие занимают противоположную позицию, полагая, что суд осуществляет доказывание и обязан принимать меры для установления истины по делу[19].
Определение действительной роли суда в доказывании требует взвешенного подхода, учета его особого положения в состязательном процессе, что исключает возможность безоговорочного присоединения к той или другой позиции спорящих ученых. При этом нельзя не учесть, что суд играет в доказывании достаточно активную роль. Эта активность не может быть беспредельной, она ограничена тем, что состязательное судебное следствие мыслится как попеременное представление доказательств сторонами (ст. 274 УПК РФ), которые и должны в этом проявлять необходимую активность. Тем не менее в исследовании доказательств не может не участвовать и суд, дополняя в необходимых случаях активность сторон. Этот аспект деятельности суда также получил отражение в законе.
Как видно из ст. 240 УПК РФ, суд заслушивает показания подсудимого, потерпевшего, свидетелей, заключение эксперта, осматривает вещественные доказательства, производит другие судебные действия по исследованию доказательств. Но следует иметь в виду, что даже исследование доказательств, представленных сторонами, фактически представляет собой акт собирания доказательств, так как суд, фиксируя в протоколе результаты познавательных действий, формирует новые доказательства, которые по своему содержанию могут совпадать с доказательствами, полученными органом расследования, но могут и отличаться от них. Как отмечает И. Б. Михайловская, в этом случае исследование судом доказательств, собранных на предварительном расследовании, как бы «надстраивает» их процессуальную форму, придает им более высокий юридический статус и этим превращает следственные доказательства в «судебные»[20].
Представляется несомненным право суда собирать новые доказательства помимо имеющихся в деле. Прежде всего это вытекает из обязанности суда проверить представленные ему доказательства в том числе и путем «получения иных доказательств, подтверждающих или опровергающих проверяемое доказательство» (ст. 87 УПК РФ). Было бы странным, если бы суд отверг доказательство, представленное стороной, ввиду его сомнительности, не пытаясь внести ясность посредством допроса новых свидетелей, назначения экспертизы и т. д. К тому же арсенал познавательных средств, имеющихся для этого в распоряжении суда, в новом УПК РФ существенно расширен возможностью проведения в суде освидетельствования, предъявления для опознания, следственного эксперимента. Сам характер этих следственных действий таков, что организовать и произвести их сможет только «хозяин процесса», т. е. суд, а не стороны. Полагаем, наряду с этим, что новые доказательства могут собираться судом не только для проверки уже имеющихся, но и для устранения пробелов в доказательственном материале, касающемся существенных обстоятельств дела, когда стороны об этом по тем или иным причинам не ходатайствуют. Иное положение вынуждало бы суд выносить приговор, сознавая, что он не отражает действительных обстоятельств исследуемого события, т. е. является необоснованным[21].
Доказательственная деятельность суда проявляется, наконец, и в том, что он обязан мотивировать свой приговор, т. е. привести доказательства, на которых основан его вывод. Деятельность суда по логическому обоснованию выводов представляет собой доказывание в узком смысле слова, т. е. соответствует представлениям тех авторов, которые сводят доказывание к логическим операциям, но при этом исключают суд из круга субъектов доказывания.
Из сказанного следует, что и суд осуществляет доказывание, хотя его доказательственная деятельность отличается своеобразием, обусловленным особым положением в состязательном процессе.
8. Поскольку доказывание, как отмечалось, не может быть сведено к логическим операциям по обоснованию выводов, а включает в себя познавательную деятельность, связанную с получением аргументов для обоснования этих выводов, т. е. доказательств, важно выяснить, каким образом в уголовном деле появляются эти аргументы, т. е. доказательства. Закон, ст. 85 УПК РФ, определяет доказывание как собирание, проверку и оценку доказательств в целях установления обстоятельств, образующих предмет доказывания. Следовательно, доказательства собираются на начальном этапе доказывания.
Разделяемое многими исследователями и ставшее традиционным представление о собирании доказательств определяет эту деятельность как имеющую познавательно-удостоверительный характер и основанную на отражении и преобразовании в сознании познающего субъекта информации, сведений, содержащихся в следах, оставленных событием.
Теперь никто из исследователей не возражает против тезиса о том, что готовых доказательств, т. е. показаний, заключений, вещественных доказательств, протоколов и иных документов (ч. 2 ст. 74 УПК РФ), в природе не существует и существовать не может: объективно существуют лишь следы события, в которых содержится нужная информация. Но эта информация — еще не доказательство. И лишь в процессе познавательно-удостоверительной деятельности определенных субъектов доказывания, наделенных для этого соответствующими правомочиями, информации придается надлежащая процессуальная форма и возникают, т. е. формируются, доказательства[22].
Рассмотрим более детально, что надлежит понимать под формированием доказательств. Не следует упрощать это понятие, считая, что формирование доказательства ограничивается запечатлением полученных сведений путем применения надлежащих форм фиксации, т. е. протоколированием результатов очной ставки, других следственных действий. Формирование доказательств, как видно из вышеизложенных теоретических положений, в первую очередь состоит в преобразовании первичной доказательственной информации, т. е. извлекаемой субъектом доказывания из следов, оставленных событием[23]. Образы события, хранящиеся в памяти свидетелей, потерпевших, обвиняемых, подозреваемых, знания, которыми обладает эксперт и специалист, — это еще не доказательства. Информации, сохранившейся в следах события, еще предстоит преобразоваться в доказательства в результате применения соответствующих познавательных процедур. Так, в результате допроса формируются показания (не случайно ст. 76–80 УПК РФ устанавливают, что показания — это сведения, сообщенные этими лицами на допросе), а в результате назначения экспертизы и исследований, проведенных экспертом, появляется заключение эксперта; протоколы следственных действий (ст. 83 УПК РФ) появляются в результате проведения осмотра, обыска и т. д. Можно поэтому утверждать, что собирание, а точнее формирование доказательств, — это комплекс осуществляемых субъектом доказывания операций, дающих ему возможность выявить носителей искомой информации, воспринять ее и преобразовать в надлежащую процессуальную форму, т. е. в форму показаний, заключений эксперта и т. д. Следовательно, формирование доказательств — это процесс преобразования доказательственной информации в форму доказательств, предусмотренных уголовно-процессуальным законом.
9. С учетом сказанного следует уточнить, в какой момент доказательство можно считать собранным, т. е. сформированным. Представляется верной мысль, что таким является момент объективизации субъектом доказывания воспринятых им сведений, т. е. их закрепление с помощью предусмотренных законом средств фиксации. Закрепление доказательств — это завершающий элемент их формирования, без которого эту деятельность законченной считать нельзя. Доказательственная информация, воспринятая и преобразованная субъектом доказывания в ходе допроса, осмотра и т. д. и существующая в его сознании в виде идеальных образов, останется таковой до момента ее объективизации с помощью описания. «Пока доказательство не рассмотрено и не закреплено процессуально, — писал М. С. Строгович, — нельзя утверждать, что доказательство действительно обнаружено, так как еще неизвестно, что именно обнаружено и является ли действительно доказательством то, что обнаружено»[24].
На первый взгляд некоторым противоречием сказанному являются такие виды доказательств, как вещественные доказательства (ст. 81 УПК РФ) и иные документы (ст. 84 УПК РФ), которые как будто формируются не следователем и не судом, а объективным ходом события (т. е. в процессе, не регулируемом нормами доказательственного права) и включаются в материалы дела в первозданном виде. Но такое представление не учитывает реального процесса их получения. Так, хотя вещественные доказательства — это предметы, которые служат первозданными источниками информации, сочетая в себе ее носителя (сам предмет) и сведения, имеющие значение для дела (его признаки — форму, размер, изменения и т. д.), в действительности такой предмет станет доказательством лишь при условии, что его относимость будет выявлена посредством процессуального действия — осмотра с выявлением признаков предмета и месторасположения и закреплением этих обстоятельств путем протоколирования и иных средств фиксации. Соответственно и этот вид доказательства формируется субъектом доказывания путем преобразования «вещной» информации в иную форму, в том числе с помощью описания. Признание предмета вещественным доказательством закономерно оформляется процессуальным актом — постановлением следователя, завершающим процесс его формирования.
Нечто схожее наблюдается и при приобщении к делу иных документов. Они, на наш взгляд, могут быть признаны доказательством также только в ходе процессуальной деятельности с обоснованием необходимости их получения (постановление), фиксацией факта их обнаружения, изъятия и представления (протокол), хотя решение об истребовании документа часто не оформляется отдельным постановлением (в ряде случаев достаточен простой запрос). Но и здесь имеет место преобразование информации.
В свете сказанного представляется очевидным, что даже непосредственно воспринимаемые следы события, реально существующие явления — место происшествия и его отдельные элементы (труп, повреждения на нем, орудия преступления), помещения и хранящиеся в них предметы, тело человека, документы и т. п. — в процессе формирования доказательств подвергаются преобразованию, а информация, заключенная в следах, при переносе ее в материалы дела меняет свою первоначальную форму. Еще более многократному преобразованию подвергаются явления действительности, воспринимавшиеся будущими свидетелями, обвиняемыми, подозреваемыми: сначала они трансформируются в образы памяти, затем (на допросе) — в устные сообщения и, наконец, в протокольную запись.
Таким образом, преобразование информации в иную форму — это универсальная по отношению к любому виду доказательств процедура, сопровождающая их формирование.
Подводя итог сказанному, сформулируем некоторые выводы.
A. Попытка ограничить доказывание лишь обосновывающей деятельностью мысли не соответствует исходным теоретическим представлениям о нераздельности практических и логических познавательных операций, в том числе операций по извлечению знаний и обоснованию их правильности.
Б. Также неправомерны попытки противопоставить доказывание и уголовно-процессуальное познание как по хронологическому основанию, так и по объему используемых знаний, ибо эти явления тождественны. Доказывание не существует наряду с уголовно-процессуальным познанием; оно и есть познание обстоятельств дела, осуществляемое в особой процессуальной форме.
B. Непродуктивны попытки пересмотреть традиционное представление о доказывании как познавательной деятельности, осуществляемой органами расследования и судом и направленной на установление обстоятельств, подлежащих доказыванию. Отсутствуют как нормативно-правовые, так и содержательные аргументы для интерпретации доказывания как деятельности органов уголовного преследования, направленной лишь на обоснование обвинения ввиду того, что: следователь (дознаватель), не будучи односторонним обвинителем, обязан в процессе доказывания объективно отображать все обстоятельства дела, в том числе и несовместимые с обвинением; суд в рамках состязательности процесса также осуществляет познавательно-удостоверительную деятельность.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.