§ 1. Уголовное право и его совершенствование

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

§ 1. Уголовное право и его совершенствование

В. И. Ленин говорил, что теоретические положения имеют ценность не сами по себе, а только тогда, когда они претворяются в практические дела. «Было бы величайшей ошибкой, если бы мы стали укладывать сложные, насущные, быстро развивающиеся практические задачи революции в прокрустово ложе узко-понятой «теории» вместо того, чтобы видеть в теории прежде всего и больше всего руководство к действию».[101]

Выработка правильных идей, отражающих потребности общества, в условиях реально существующей действительности имеет важнейшее значение для достижения желаемых целей. Идеи, не основанные на объективных требованиях жизни (или вообще не соответствующие им, или значительно опережающие их, или значительно отстающие от них), не могут быть реализованы и оказывать положительное влияние на жизнь общества. Но и верные идеи сами по себе не представляют собой движущую силу: «Идеи никогда не могут выводить за пределы старого мирового порядка: во всех случаях они могут выводить только за пределы идей старого мирового порядка. Идеи вообще ничего не могут осуществить. Для осуществления идей требуются люди, которые должны употребить практическую силу».[102]

К. Маркс говорил: «…теория становится материальной силой, как только она овладевает массами».[103] Эти положения в полной мере относятся и к идеям, составляющим содержание советской уголовно-правовой политики. Деятельность людей по реализации уголовно-правовых идей прежде всего проявляется в создании уголовно-правовых норм, в которых закрепляются и конкретизируются эти идеи. Уголовное право – основная форма выражения, закрепления и практической реализации уголовно-правовой политики. «Все потребности гражданского общества – независимо от того, какой класс в данное время господствует, – неизбежно проходят через волю государства, чтобы в форме законов получить всеобщее значение».[104]

С. С. Алексеев, отмечая роль социалистического права в практическом осуществлении руководящей деятельности КПСС, писал: «Решающая роль здесь принадлежит непосредственно массово-политической, организационной работе, имеющей оперативный, живой, творческий характер. Вместе с тем из самой природы руководящей и направляющей деятельности КПСС, связанной с научным управлением обществом, его целенаправленным развитием, вытекает объективная необходимость использования особых социально-политических институтов, которые обеспечили бы нормативное закрепление коренных интересов народа, проведение в жизнь долгосрочных программ социального развития, стабильность политического курса, фиксировали в качестве всеобщих условия экономической, социальной, культурной деятельности людей, их коллективов, всех социальных образований. Таким социально-политическим институтом и является право».[105]

Применительно к уголовному законодательству в этом же плане В. Н. Кудрявцев считает, что «специфическими средствами реализации уголовной политики являются как нормы права (уголовного, уголовно-процессуального, исправительно-трудового), так и система органов уголовной юстиции. Уголовная политика не только определяет предназначение, содержание и форму норм права и структуру органов, но и наполняет конкретным содержанием деятельность этой системы».[106]

Политика и закон – надстроечные категории, ближе чем другие части надстройки лежащие к базису. В них непосредственнее, чем в других частях, отражаются экономические и базирующиеся на них иные потребности общества. Политика и право – продукт сознательной деятельности людей, используемый для достижения единой конечной цели. Вместе с тем политику и право нельзя отождествлять:

во-первых, политика и право не совпадают по содержанию. Содержание политики шире содержания права, ибо политика осуществляется не только через право. Право выступает одним из средств осуществления политики. Например, уголовно-правовая политика осуществляется не только через уголовно-правовые нормы, но и посредством идеологической работы с широкими народными массами, членами законодательных органов государства, работниками правоприменительных органов;

во-вторых, политика и право отличаются по форме их выражения. Право есть всегда совокупность юридических норм, изданных компетентными государственными органами. Политика выражается и закрепляется прежде всего в решениях съездов партии, постановлениях Пленумов ЦК КПСС, в совместных решениях высших руководящих партийных и советских органов и лишь после этого в необходимых случаях закрепляется в нормах права;

в-третьих, политика и право отличаются по формам и методам их обеспечения. Право всегда опирается на принудительную силу государства. Если норма права добровольно не реализуется, то вступает в действие принуждение, осуществляемое органами государства. Осуществление политических идей опирается прежде всего на авторитет Коммунистической партии, которая формулирует эти идеи; в-четвертых, политика и право отличаются по субъекту их реализации. Политика осуществляется Коммунистической партией через партийные органы и организации, через членов партии, а право реализуется правоприменительными органами государства и теми лицами (юридическими и физическими), которым оно адресовано.

Эти и некоторые другие отличия политики и права не устраняют положения о том, что политика и право – это явления однопорядковые, что право есть средство закрепления и реализации политики и что, следовательно, право есть категория политическая. «Все юридическое в основе своей имеет политическую природу».[107] «Закон есть мера политическая, есть политика», – писал В. И. Ленин.[108]

В законах адекватно отражается политика, сформулированная Коммунистической партией. Это объясняется единством целей, которые ставят перед собой Коммунистическая партия и Советское государство. Коммунистическая партия выступает в нашем обществе как руководящая и направляющая сила. Она обеспечивает руководство и государством. Поэтому не может быть каких-либо политических противоречий между партией и государством и, следовательно, не может быть таких противоречий между политикой и правом. Между тем в реальной жизни встречаются расхождения между политикой и отражением ее в праве. Правильно писал по этому поводу Н. А. Стручков: «Политика формулируется у нас Коммунистической партией, в которую входят наиболее передовые представители нашего общества. Право создается государством. Оно, разумеется, отражает и закрепляет политику Коммунистической партии. Есть объективные и субъективные причины определенных расхождений между политикой и правом».[109]

Действительно, право как элемент надстройки более консервативно, чем политика. Политика более прогрессивна в силу своей большей оперативности, подвижности. Одним из качеств права является его стабильность, так как право отражает и закрепляет существенное (прочное, остающееся) в процессах, им регулируемых. Без стабильности права невозможно осуществление принципа социалистической законности. Частые и быстрые изменения норм права, исключение одних и добавление других норм порождают неуверенность в правильности действующих законов, неуважение к закону. Поэтому вполне мыслимы случаи, когда жизнь требует изменения закона, это требование отражается в политике, а изменения в законодательстве осуществляются лишь через какое-то (иногда продолжительное) время. Так, например, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 февраля 1941 г. была установлена уголовная ответственность за продажу, обмен и отпуск на сторону оборудования и материалов.[110] Нежизненность этого закона выявилась сразу же, что внешне проявилось в почти полном отсутствии на практике уголовных дел этой категории. Более того, стало ясно, что введенное Указом запрещение оказалось тормозом на пути оперативного перераспределения основных и оборотных средств между предприятиями и, таким образом, причиняло ущерб социалистическому хозяйству. Советская уголовная политика реагировала на эту ситуацию, сдерживая применение Указа от 10 февраля 1941 г. на практике. А сам Указ был отменен лишь в 1953 г.

Кроме этой объективной причины несоответствие между политикой и правом может быть и результатом субъективных причин. П. Т. Полежай видит три разновидности ошибок субъективного характера: «Во-первых, нормы права иногда принимаются преждевременно, когда еще не созрели материальные условия для их эффективного претворения в жизнь. Во-вторых, нормы порой принимаются с опозданием, когда нужда в них уже отпала. В-третьих, нормы права принимаются с целью регулирования тех общественных отношений, которые в юридической регламентации не нуждаются».[111] Это замечание верное, но применительно к уголовно-правовой политике и уголовному праву оно заужает круг субъективных причин, вызывающих несоответствие между политикой и законом. Собственно говоря, П. Т. Полежай говорит лишь об одной причине несоответствия – неправильной оценке законодателем характера общественных отношений, в результате чего закон регулирует общественные отношения, не нуждающиеся в регламентации либо в силу их характера, либо в силу отпадения необходимости, либо в силу незрелости условий для такой регламентации. Но ведь ошибки законодателя (законодатели – это люди и они не гарантированы от ошибок) могут проистекать и из других неправильных представлений: о сущности принципов уголовно-правовой политики, о степени общественной опасности деяния, о принципах построения системы наказаний, о содержании отдельных видов наказаний и т. д.

Правильно по этому поводу заметил Г. А. Злобин: «Как показывает история развития уголовного права, создание законодательной новеллы не всегда основывается на адекватном и глубоком осознании общественной необходимости. Нередко вывод о целесообразности изменить уголовный закон основывается на восприятии и оценке отдельных событий, носящих случайный характер. Получившие широкую огласку и возбудившие общественное негодование факты единичных преступных или аморальных деяний подчас приводят к интенсивному воздействию на законодателя, к требованиям установить или усилить за соответствующие действия уголовное наказание. В результате могут возникнуть и такие уголовно-правовые новеллы, которые отражают переоценку социально-регулятивных возможностей уголовного права».[112]

Субъективные причины несоответствия закона уголовной политике могут проистекать из неправильного понимания соответствующими органами любых положений советской уголовно-правовой политики. Эти обстоятельства требуют от законодателя постоянного внимания к вопросу соотношения законодательства и реальной жизни, с тем чтобы советские законы отражали действительно существующие общественные отношения, не отставали от них, а, наоборот, содействовали их прогрессивному развитию, но и не забегали значительно вперед, так как в этих случаях закон превращается в бессодержательную норму. Нельзя, например, уже сейчас издать закон о замене всех наказаний мерами общественного воздействия и воспитания, хотя партия и государство к этому стремятся. Принятие такого закона в современных условиях не только не содействовало бы успешному осуществлению борьбы с преступностью, а, наоборот, нанесло бы ей громадный ущерб. Неадекватное отражение в праве существа политики может быть вызвано пробелами в законодательстве. Эти пробелы могут быть вызваны некоторыми просчетами при составлении кодекса и появлением в социальной жизни общественно опасных деяний, которые ранее не могли быть и не были предусмотрены. Устранение пробелов должно осуществляться только путем дополнения законодательства новой нормой.

По вопросу о путях и средствах совершенствования уголовного законодательства, соотношения его стабильности и оперативности в настоящее время в теории советского уголовного права высказываются две точки зрения. Сторонники одной из них считают, что уголовное законодательство должно быть стабильным и различного рода новшества (дополнение новыми нормами, исключение тех или иных норм, изменение их) должны вноситься в него после продолжительной практики применения действующего законодательства, научного обобщения этой практики. Другая позиция заключается в том, что уголовное законодательство должно быть оперативно, оно должно быстрее реагировать на обнаруженные практикой недостатки законодательства (пробелы, неточные формулировки и т. д.).

Так, А. Б. Сахаров полагает, что «стабильность закона очень важна, но оправдана лишь в том случае, если закон полностью отвечает потребностям практики» и что «малейшее отставание закона от жизни снижает его силу, неизбежно влечет за собой ослабление законности».[113]

Представляется, что сторонники этих двух позиций говорят об одном и том же, лишь акцентируя внимание на разных сторонах одного и того же положения. Все советские ученые и практические работники понимают необходимость совершенствования уголовного законодательства. Все также понимают необходимость максимально точного отражения потребности общества в нормах права. Никто не призывает к тому, чтобы малейшие изменения в жизни немедленно влекли изменения в уголовном законодательстве. Все сходятся на том, что всякое изменение законодательства должно служить делу улучшения уголовно-правовой борьбы с преступностью, а для этого оно должно более точно, чем действовавшее до него законодательство, отражать реальные процессы, происходящие в жизни. Правильно говорил заместитель председателя Верховного Суда СССР, что «законы социалистического государства в основе своей должны быть стабильными и устойчивыми, так как частая смена юридических норм отрицательно сказывается на авторитете законодательства, создает определенные трудности во взаимоотношениях людей, государственных органов, общественных организаций… В то же время, разумеется, законодательство не может быть слишком консервативным. Оно должно своевременно реагировать на значительные изменения общественной жизни, на новые насущные потребности, и это тоже бесспорное положение. Строгое сочетание стабильности и гибкости – вот тот баланс, который необходимо поддерживать, чтобы советское законодательство наиболее действенно служило интересам народа».[114]

Не продолжительностью времени с момента обнаружения недочета в законодательстве до момента его исправления оценивается качество работы законодателя, а тем, насколько вновь принятый (измененный) закон лучше старого регулирует уголовно-правовые отношения, содействует усилению охраны социалистических общественных отношений. При решении этого вопроса необходимо учитывать и то обстоятельство, что для внесения изменений в действующее законодательство мало обнаружить недочет в нем, нужно еще научно обоснованно определить пути и форму его устранения с тем, чтобы новая (или измененная) норма вписывалась в существующую систему законодательства. А это требует иногда немалого времени. Поэтому от выявления необходимости внесения изменений или дополнений уголовного законодательства до фактического их внесения проходит иногда довольно продолжительное время. Так, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 октября 1975 г. была ратифицирована Международная конвенция о пресечении преступлений апартеида и наказание за него,[115] а Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 декабря 1975 г. – Конвенция о предотвращении и наказании преступлений против лиц, пользующихся международной защитой, в том числе дипломатических агентов.[116] После этого прошел значительный период времени, а уголовная ответственность, предусмотренная конвенциями, пока не установлена.

Практика свидетельствует о том, что советские законодательные органы ведут активную работу по совершенствованию уголовного законодательства. Так, в Российской Федерации за период с 1 января 1961 г. по 1 декабря 1984 г. из 63 статей Общей части УК было дополнено или изменено 32, т. е. 50 %, а из 206 статей Особенной части – 124 статьи, т. е. почти 50 %. За этот же период времени было вновь включено в Общую часть УК 8 статей и в Особенную часть УК 48 норм. Из Особенной части УК в 1968 г. была исключена статья 2121, в 1975 г. ст. 209 (злостное уклонение от выполнения решений о трудоустройстве и прекращении паразитического существования), включенная в УК РСФСР в 1970 г., в 1977 г. – ст. 1542 УК РСФСР, в 1978 г. – ч. 3 ст. 154 УК РСФСР. Внесение такого большого количества изменений и дополнений за 24 года применения– нового Уголовного кодекса вряд ли можно признать положительным явлением. Вместе с тем если необходимость этих дополнений и изменений диктовалась жизнью, то деятельность законодателя следует считать обоснованной. Анализ новелл уголовного законодательства показывает, что все они были вызваны к жизни общественными потребностями. Новые нормы были включены в УК либо потому, что уголовно-правовой охраны потребовали вновь появившиеся отношения (угон воздушного судна – ст. 2132 УК РСФСР), либо потому, что повысилась общественная опасность определенных деяний (склонение к потреблению наркотиков – ст. 2242 УК РСФСР, угон автотранспортных средств – ст. 212 УК РСФСР и др.), либо потому, что потребовалась конкретизация составов (сопротивление работнику милиции или народному дружиннику – ст. 191 УК РСФСР, оскорбление работника милиции или народного дружинника – ст. 192 УК РСФСР и др.), либо потому, что выявились пробелы в законодательстве (управление транспортными средствами в состоянии опьянения – ст. 2111 УК РСФСР, выпуск в эксплуатацию технически неисправных транспортных средств – ст. 2112 УК РСФСР и др.). Изменения вносились в целях уточнения формулировок норм Общей и Особенной частей УК с тем, чтобы они более точно отражали волю законодателя (угроза или насилие в отношении должностного лица или гражданина, выполняющего общественный долг, – ст. 193 УК РСФСР), или для приведения их в соответствие с новым решением данного вопроса законодателем (обман покупателей или заказчиков – ст. 156 УК РСФСР).

Необходимо отметить, что ряд дополнений и изменений был вызван некоторыми просчетами, допущенными при принятии Уголовного кодекса. Например, в 1969 г. УК РСФСР и УК других союзных республик были дополнены статьями, в которых раскрыто понятие особо опасного рецидивиста (ст. 24 УК РСФСР). Раньше это понятие раскрывалось по-разному в разных союзных республиках. При принятии Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик были все основания полагать, что понятие особо опасного рецидивиста должно быть единым, так как, во-первых, при решении вопроса о признании преступника особо опасным рецидивистом нужно учитывать преступления, совершенные на территории разных республик, и, во-вторых, наказание в отношении лица, признанного особо опасным рецидивистом, по законам одной республики может исполняться на территории другой союзной республики, где последствия признания лица особо опасным рецидивистом могут быть иными, чем на территории первой республики. Необходимость разработки единого понятия отмечалась в советской печати. Так, в начале 1963 г. Я. М. Брайнин писал: «До настоящего времени остаются нерешенными некоторые вопросы, которые должны быть урегулированы в общесоюзном законодательстве. К их числу относятся, например, понятия особо опасного рецидивиста… Учитывая важность борьбы с этой категорией преступников, а также необходимость единообразного применения норм, относящихся к особо опасным рецидивистам, желательно, чтобы этот вопрос был окончательно урегулирован в Основах уголовного законодательства».[117]

То же самое можно сказать по поводу дополнения Основ и УК союзных республик статьями, устанавливающими перечень тяжких преступлений (ст. 7 УК РСФСР и соответствующие статьи УК союзных республик).

Просчетами объясняются и еще некоторые дополнения и изменения. Например, в УК РСФСР 1926 г. в качестве самостоятельных преступлений предусматривались посредничество во взяточничестве (ст. 118 УК РСФСР 1926 г.), уклонение от допризывной подготовки и поверочных сборов (ст. 65 УК РСФСР), Указ Президиума Верховного Совета СССР от 9 апреля 1941 г. предусматривал ответственность за самовольную без надобности остановку поезда стоп-краном. При принятии УК РСФСР 1960 г. посредничество во взяточничестве как самостоятельный состав было ликвидировано, была отменена уголовная ответственность за уклонение от поверочных сборов и остановку поезда стоп-краном.[118] Очень скоро выяснилось, что это было ошибкой, и УК РСФСР в 1962 г. был дополнен ст. 1741 (посредничество во взяточничестве), в 1965 г. – ст. 213 (самовольная без надобности остановка поезда) и в 1968 г. – ст. 198 (уклонение военнообязанного от учебных или поверочных сборов). Совершенно очевидно, что за столь короткое время никаких существенных изменений условий социальной жизни, повлиявших на изменения в оценке степени общественной опасности указанных действий, не произошло.

Не всегда до конца продуманы и вносимые в уголовное законодательство новеллы. Так, например, в УК РСФСР была включена ст. 1912, предусматривающая ответственность за посягательство на жизнь работника милиции или народного дружинника. Это было сделано с целью усиления ответственности за посягательство на жизнь милиционеров и дружинников. Однако при этом было нарушено требование системного подхода при дополнении законодательства, что не позволило обеспечить достижение желаемого результата. Санкция новой статьи (лишение свободы на срок от 5 до 15 лет со ссылкой на срок от 2 до 5 лет или без ссылки, а при отягчающих обстоятельствах – смертная казнь) оказалась мягче санкции ст. 102 УК РСФСР (лишение свободы на срок от 8 до 15 лет со ссылкой или без таковой или смертная казнь), по которой наказывается убийство или покушение на убийство, совершенное в связи с выполнением потерпевшим своего служебного или общественного долга. К тому же ответственность за умышленное убийство наступает с 14-летнего возраста, а за посягательство на жизнь милиционера или дружинника – с 16-летнего возраста.

Различного рода недостатки уголовного законодательства в большей или меньшей степени искажают уголовно-правовую политику Коммунистической партии и Советского государства и поэтому не могут быть терпимы. Заслуживают внимания предложения о путях и методах работы по совершенствованию уголовного законодательства. В частности, привлекает к себе внимание предложение о создании доктринального варианта уголовного кодекса. Е. В. Болдырев пишет: «Проблема успешного обеспечения правотворческой работы в области уголовного законодательства необходимыми исходными, достаточно разработанными материалами ставит в качестве насущной задачи подготовку и так называемого доктринального варианта уголовного кодекса. Разумеется, такой вариант кодекса не может рассматриваться в качестве проекта, ибо при его подготовке, как нам кажется, должны преследоваться несколько иные цели. Доктринальный вариант УК может носить лишь “консультативный” характер. Разработка и опубликование такого кодекса будут иметь большое значение для дальнейшего развития уголовно-правовой мысли. Предложения по совершенствованию уголовного законодательства разрозненны, далеко не все опубликованы в печати, а поэтому не становятся достоянием широких кругов юристов, хотя это является необходимым условием успешного их обсуждения, выработки коллективного мнения и принятия оптимального решения законодателем. Опубликование доктринального варианта кодекса, в котором в систематизированном "концентрированном” виде был бы обобщен коллективный опыт ученых и практиков, помогло бы решению многих уголовно-правовых вопросов, требующих законодательного регулирования».[119]

При изучении вопроса о необходимости и целесообразности принятия новой уголовно-правовой нормы, внесения изменений в действующую норму, исключения нормы из действующего законодательства в целях повышения его эффективности представляется возможным, а иногда и чрезвычайно желательным проведение уголовно-правового эксперимента. Эксперимент может выражаться в принятии на определенный срок на территории всей страны или на территории союзной республики, или на какой-то части территории новой уголовно-правовой нормы или в отмене действующей нормы. Естественно, что эксперимент может проводиться только высшими органами власти Союза ССР и союзных республик.

«Эксперимент состоит из: а) формулирования общей гипотезы экспериментального исследования; б) разработки проекта опытной уголовно-правовой нормы, определения основной цели и задач; в) составления научной программы эксперимента; г) выбора экспериментальных и контрольных объектов, изучения их предэкспериментальной деятельности; д) реализации программы эксперимента, т. е. создания экспериментальной ситуации, наблюдения и контроля за деятельностью объекта в экспериментальных условиях; е) подведения итогов эксперимента (статистической обработки эмпирических данных, их теоретического истолкования и оценки)».[120]

Практика пока не знает случаев проведения уголовно-правовых экспериментов. Однако теоретики науки уголовного права все чаще ставят вопрос о проведении таких экспериментов, считая их целесообразными. Так, Е. В. Болдырев в указанной выше статье пишет: «Следует признать, что экспериментальная проверка новых правовых норм получает все большее признание. Однако в области уголовно-правового регулирования она почти полностью отрицается. В юридической литературе было высказано мнение, что распространение действия экспериментальной нормы на ограниченную территорию или на ограниченный срок будет нарушением принципа равенства граждан перед уголовным законом. Это верно. Однако в тех случаях, когда возникает социальная потребность в экспериментальной проверке нормы, регулирующей наиболее важную область уголовно-правовых отношений, нам представляется допустимым правовое экспериментирование (разумеется, с определенными ограничениями), ибо это происходит в интересах самих же граждан».[121] С этим положением в принципе можно согласиться. Проведение уголовно-правовых экспериментов и возможно, и целесообразно. Думается, что Е. В. Болдырев несколько робко ставит вопрос о возможности экспериментирования в области уголовно-правовой борьбы с преступностью. Дело заключается в том, что правильно организованный эксперимент не нарушает принципа законности и равенства граждан перед законом. Уголовное законодательство у нас в основном союзно-республиканское, и нередко складывается такая ситуация, когда на территории одной союзной республики действует один закон, а на территории другой республики по этому же поводу – другой. Такое положение с точки зрения суверенитета союзных республик вполне отвечает принципу равенства граждан перед законом. Законодательной практике известны случаи, когда уголовный закон действует только на части территории одной союзной республики. Так, например, в ст. 236 гл. 11 УК РСФСР «Преступления, составляющие пережитки местных обычаев» говорится: «Действие настоящей главы распространяется на те автономные республики, автономные области и другие местности РСФСР, где общественно опасные деяния, перечисленные в настоящей главе, являются пережитками местных обычаев». Поэтому одно и то же деяние (например, уплата и принятие выкупа за невесту) считается преступлением на территории Дагестанской АССР и не является таковым, если оно совершено на территории Ленинградской области. И никто не считает это нарушением принципа равенства граждан перед законом.

Что касается возможности издания закона на определенное время, то решение это полностью относится к компетенции законодателя. Поэтому эксперимент по выявлению эффективности уголовно-правовых норм практически возможен, если: 1) он проводится на территории союзной республики или страны в целом; 2) он осуществляется на основании закона, принятого в установленном Конституцией порядке; 3) норма, применение которой экспериментируется, принята на точно определенный срок; 4) одновременно с экспериментальной нормой принимается закон, разрешающий проведение эксперимента и устанавливающий порядок его проведения; 5) отсутствуют другие пути и средства выявления эффективности нормы. Думается, что некоторой робостью автора объясняется его оговорка, что «общим правилом допустимости правового эксперимента должно быть условие, что вводимая норма направлена на снижение уголовной ответственности (в любых формах) или ее дифференциацию. И, наоборот, исключить всякую возможность принятия в экспериментальном порядке норм, устанавливающих или усиливающих уголовную ответственность».[122]

Если исходить из совершенно правильной посылки автора, что эксперимент «происходит в интересах самих же граждан», и из общепризнанного положения о том, что гуманизм уголовного права выражается прежде всего в том, что оно защищает интересы всех трудящихся от преступных посягательств отдельных лиц, то вряд ли можно считать обоснованной приведенную выше оговорку. Ведь интересы трудящихся защищаются и путем смягчения, и путем усиления ответственности. Смягчение наказания и усиление наказания, если это было сделано в нарушение закона, одинаково оцениваются законодателем и влекут одинаковые правовые последствия. И то, и другое признается несоответствием назначенного судом наказания тяжести преступления и личности виновного и рассматривается в качестве основания к отмене приговора (ст. 342 УПК РСФСР). В ст. 237 УПК РСФСР говорится, что «не соответствующим тяжести преступления и личности осужденного признается наказание, когда оно хотя и не выходит за пределы, предусмотренные соответствующим уголовным законом, но по своему размеру является явно несправедливым как вследствие мягкости, так и вследствие суровости». Установление же более мягкой или более суровой санкции законом не может рассматриваться как нарушение принципа законности, нарушение прав граждан. В этом плане экспериментальный закон ничем не отличается от обычного.

Совершенствованию уголовного законодательства способствуют и иные, уже проверенные формы и методы (обобщение практики, социологические исследования, изучение общественного мнения и др.).

Назрела необходимость более точной регламентации деятельности по подготовке различного рода законопроектов. В нормативных актах должны содержаться четкие положения о порядке деятельности государственных и общественных органов по осуществлению законодательной инициативы и о порядке прохождения проектов законов через законодательные органы. В этом направлении уже проделана существенная работа, о чем свидетельствует принятие таких актов, как постановление Президиума Верховного Совета СССР от 12 декабря 1977 г. «Об организации работы по приведению законодательства Союза ССР в соответствие с Конституцией СССР»,[123] постановление Президиума Верховного Совета СССР от 25 декабря 1979 г. «О ходе подготовки законопроектов, предусмотренных планом организации работы по приведению законодательства Союза ССР в соответствие с Конституцией СССР»,[124] постановление Президиума Верховного Совета СССР от 6 мая 1980 г. «Об организации работы по опубликованию законов СССР, постановлений и иных актов Верховного Совета СССР»[125] и др.

Эта работа особенно важна в современных условиях, когда в общегосударственном масштабе идет глубокий процесс совершенствования всего законодательства. Совершенствование законодательства идет по трем основным направлениям: а) восполнение пробелов в законодательстве, возникших в связи с принятием новых Конституции СССР и Конституций союзных и автономных республик, что выражается в разработке и принятии новых законов, развивающих, дополняющих и конкретизирующих новые Конституции; б) приведение действующих законов в соответствие с новыми Конституциями, что обеспечивается внесением дополнений и изменений в вышеуказанные законы; в) систематизация законодательства, которая должна выразиться в создании Свода законов СССР и Сводов законов союзных республик. Такая систематизация законодательства проводится в нашей стране впервые. «На первое место здесь выдвигаются не законодательно-технические, а в первую очередь политические цели: приблизить законодательство к народу, сделать его более доступным для граждан, повысить его стабильность, укрепить авторитет. Главным видом систематизации в современных условиях становится подготовка Свода законов СССР и Сводов законов союзных республик, рассчитанных (в отличие от прежних систематизированных изданий) в первую очередь на граждан. Другим важным отличием современного этапа систематизации законодательства является то, что она не ограничивается технической, внешней обработкой систематизируемых актов, а предполагает и качественное улучшение значительной части законодательства путем его кодификации, консолидации, ликвидации имеющихся пробелов, а также внесения изменений и дополнений в частично устаревшие акты. Третье отличие проводимой систематизации – ее неразрывная связь с новым конституционным законодательством: одной из практических задач, решаемых в ходе подготовки Свода законов СССР, Сводов законов союзных республик, является приведение систематизированного законодательства в соответствие с новыми Конституциями».[126]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.