2. Разумный срок судебного разбирательства в практике Европейского суда

2. Разумный срок судебного разбирательства в практике Европейского суда

Соотношение процессуальных сроков по российскому законодательству и требования разумного срока по Конвенции

Введение в российское право понятия «разумный срок» как критерия обеспечения права на справедливое судебное разбирательство в рамках национальной правовой системы, т.е. в рамках domestic remedy (внутригосударственного средства правовой защиты по смыслу статьи 35 Конвенции), обусловливает необходимость пересмотра сложившихся российских подходов к значению сроков судебного разбирательства для обеспечения права на судебную защиту по смыслу статьи 46 Конституции РФ и статьи 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, а также для достижении целей гражданского судопроизводства. Исходя из этого необходимо не только уточнить сущность и критерии разумных сроков, усвоить ценности, заложенные в основу общеевропейского подхода к определению разумности срока судебного разбирательства, но и выяснить, как данное понятие соотносится с установленными российским законодательством сроками рассмотрения дел.

Российское гражданское процессуальное и арбитражное процессуальное законодательство представляет собой редкий в иностранной практике пример регулирования гражданского судопроизводства, при котором сроки рассмотрения гражданских дел установлены в самом законе[112]. В большинстве стран законом могут устанавливаться сроки совершения сторонами и судом отдельных процессуальных действий, но не срок рассмотрения дела в целом[113].

Статья 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, закрепляя право на рассмотрение дела в разумный срок, также не определяет даже примерных временных границ этого срока: соблюдение требования разумности применительно к сроку разбирательства оценивается Европейским судом индивидуально в каждом конкретном деле на основе совокупности критериев, выработанных в практике Суда. При этом зачастую сроки, соответствующие с точки зрения ЕСПЧ критерию разумности, весьма значительно превышают сроки, установленные российским законодательством для рассмотрения отдельных категорий дел[114]. Поэтому представляется, что нет оснований отождествлять эти виды сроков[115].

Цель данной книги — определение степени имплементации европейских стандартов в различные сферы российской правовой жизни — предполагает анализ соответствия сложившихся в практике Европейского суда подходов к реализации тех или иных статей Конвенции практике регулирования соответствующих правоотношений в российской правовой системе. Однако, как уже отмечалось, есть и другая цель, которая, по нашему мнению, заключается в определении того, являются ли выявленные различия неотъемлемой особенностью национальной правовой системы, связанной с глубинными причинами исторического, культурного, социального характера, преодоление которых не только затруднительно, но и нецелесообразно, или же эти «национальные особенности» не соответствуют потребностям современных правовых систем и социальным запросам к отправлению правосудия. Поэтому мы задались вопросом о генезисе современной концепции сроков судебного разбирательства в европейском и российском правовом поле и о причинах (или препятствиях) для сохранения современных российских подходов.

Чтобы понять, почему не совпадают подходы к срокам рассмотрения дел в российском праве и праве европейских государств, целесообразно проанализировать эволюцию этих подходов в разных правовых системах. Однако необходимо иметь в виду, что у данной задачи есть два уровня решения. Один уровень — это собственно анализ существующих подходов к определению понятия разумного срока судебного разбирательства в практике Европейского суда и случаев отступления от этих подходов в российских делах, а также анализ причин нарушения разумных сроков в данных делах, выявленных Судом. Второй уровень решения, гораздо более важный и сложный, — это анализ самого подхода к регулированию сроков судебного разбирательства, сложившихся в российском праве, в сравнении с подходами, принятыми в большинстве европейских стран.

Практика ЕСПЧ по вопросу о сроках судебного разбирательства

Нарушения разумного срока судебного разбирательства — по смыслу статьи 6 Конвенции — не являются распространенным основанием в российских жалобах. Число постановлений, в которых констатируется нарушение разумного срока судебного разбирательства в российских делах, в последние годы колеблется от 13 в 2007 году (во всех случаях речь идет о производстве в судах общей юрисдикции[116]) до 23 в 2010 году (причем эти дела охватывают случаи нарушения разумного срока как в гражданском, так и в уголовном судопроизводстве[117]). Таким образом, проблема чрезмерно длительных сроков судебного разбирательства в России все-таки существует, но в отличие от неисполнения судебных решений или от пересмотра судебных актов в гражданском процессе не носит системного характера.

В тех касающихся России постановлениях, где Европейский суд рассматривал вопросы, связанные с нарушением разумных сроков судебного разбирательства, он опирался на выработанные при рассмотрении прецедентных дел критерии определения разумности данного срока (постановление Большой палаты ЕСПЧ по делу «Frydlender v. France» от 27 июня 2000 года, постановление по делу «Comingersoll S.A. v. Portugal» от 6 апреля 2000 года и др.).

Эта практика Суда достаточно подробно изучена как в российской литературе[118], так и в зарубежных исследованиях[119]. К последним, в частности, относятся весьма детальные аналитические обзоры, подготовленные такими органами Совета Европы, как Венецианская комиссия[120] и Европейская комиссия по эффективности правосудия[121]. В их докладах подробно анализируются как критерии разумности срока судебного разбирательства, определяемые юриспруденцией Европейского суда, так и различные средства правовой защиты от данного нарушения, применяемые в государствах — членах Совета Европы, включая оценку Судом эффективности этих средств.

Критерий для оценки соблюдения разумного срока разбирательства

Европейский суд по правам человека выработал для оценки разумного срока судебного разбирательства следующие критерии: сложность дела, поведение сторон, поведение судебных властей, а также административных властей, которые вмешались в процесс («Frydlender v. France», «Comingersoll S.A. v. Portugal» и др.), важность предмета разбирательства для заинтересованного лица, например в области семейных и трудовых споров («Frydlender v. France»). При этом Суд на основании данных критериев рассматривает каждое дело индивидуально, и поэтому его решения не позволяют определить какие-либо «универсальные сроки» для рассмотрения отдельных категорий дел. Суд также не ставит задачу определить как причины чрезмерной длительности судебного разбирательства (хотя, анализируя его продолжительность, невольно эти причины констатирует), так и возможные пути их устранения.

Как отмечается в исследованиях европейских наднациональных органов об обеспечении своевременности в отправлении правосудия, разумный срок — в его концептуальном понимании, вытекающем из практики Европейского суда, — представляет собой «нижнюю границу», обозначающую водораздел между нарушением и отсутствием нарушения Конвенции[122], т.е. это максимально допустимый и оправдываемый срок. Государства же применительно ко всем аспектам судебной системы должны придерживаться трех принципов: 1) обеспечение равновесия между вложенными в систему правосудия ресурсами и поставленными перед системой целями; 2) создание универсального инструментария для измерения эффективности системы правосудия; 3) обеспечение равновесия всех требований, предъявляемых к справедливому судебному разбирательству (т.е. учет процессуальных гарантий, обусловливающих невозможность уменьшения тех или иных сроков).

В ведущих правовых системах доминирует характерный для юриспруденции ЕСПЧ акцент на том, что разумный срок судебного разбирательства отражает должный баланс между быстрым и справедливым разбирательством дела и что обеспечение процессуальных гарантий заставляет считать такие сроки выражением заботы о надлежащем отправлении правосудия («Acquaviva v. France», постановление от 21 ноября 1995 года, «Nider?st-Huber v. Switzerland», постановление от 18 февраля 1997 года).

В упомянутом выше докладе Венецианской комиссии, посвященном анализу практики ЕСПЧ по определению разумного срока судебного разбирательства, с одной стороны, и оценке национальных средств правовой защиты — с другой, подчеркивается следующее:

«Своевременность разбирательства дела отвечает потребности в правовой определенности, как для граждан, так и для государства, и необходимости поддерживать и восстанавливать так скоро, как только возможно, мирное сосуществование индивидов (Rechtsfrieden) (тем не менее, как сказано в постановлении по делу “Gast and Popp v. Germany” от 25 февраля 2000 года, “своевременность [отправления правосудия], однако, не должна быть целью в ущерб надлежащему его осуществлению”. — Ред. ).

<...> Надлежащее внимание должно в первую очередь уделяться необходимости обеспечить справедливость судебного разбирательства; другие гарантии, подразумеваемые в статье 6 Конвенции, именно право на доступ к суду, равноправие сторон, принцип состязательности и право располагать адекватным временем и возможностями для подготовки своей защиты, не должны умаляться или нарушаться слишком поспешным проведением судебного процесса.

<...> Требование своевременности правосудия не должно умалять необходимости обеспечить независимость судебной власти в части организации ею своих процедур без ненадлежащего внутреннего и внешнего воздействия.

<...> Оценка разумности продолжительности любой стадии судебного разбирательства никогда не должна быть механической. Она с необходимостью зависит от специфических обстоятельств дела»[123].

Причины нарушений разумного срока судебного разбирательства в российских делах

Выводы Европейского суда свидетельствуют об однотипности причин нарушения разумных сроков судебного разбирательства. Чаще всего Суд учитывает значительные периоды бездействия судебной системы, в отношении которых не представлено каких-либо убедительных пояснений. При этом Суд неоднократно указывал, что заявителю не могут предъявляться претензии за затягивание сроков в связи с использованием им в полной мере предоставляемых национальным законодательством возможностей для защиты своих прав (постановления по делам «Sokolov v. Russia», «Skorobogatova v. Russia» и др.).

Длительность разбирательства в различных делах, рассмотренных Судом, была обусловлена, в частности:

• длительным неназначением или проведением экспертизы без возможностей контроля над сроками и эффективностью последней («Volovich v. Russia», постановление от 5 октября 2006 года; «Nikitin v. Russia», постановление от 2 ноября 2006 года; «Angelova v. Russia», постановление от 13 декабря 2007 года; «Rolzeger v. Russia», постановление от 29 апреля 2008 года);

• ненадлежащей организацией судом хода судопроизводства (длительное неназначение судебного заседания, частый перенос судебного заседания, непринятие мер в отношении ответчиков — государственных органов в связи с их систематической неявкой в суд («Nikitin v. Russia»); многочисленные откладывания судебного разбирательства (так, в деле «Orlova v. Russia», постановление от 9 октября 2008 года, судебные заседания откладывались 40 раз, в том числе из-за неявки ответчика — государственного органа, болезни судьи и ее участия в другом процессе);

• ненадлежащей организацией судопроизводства внутри суда (длительное неназначение нового судьи в связи с заменой первоначального; участие судьи в другом процессе; длительная пересылка дела из одного суда в другой — «Shelomkov v. Russia», постановление от 5 октября 2006 года);

• неопределенностью в регулировании вопросов подведомственности дел различным ветвям судебной власти, в результате чего дела заявителей передавались из одной системы в другую в течение продолжительного времени («Baburin v. Russia», постановление от 24 марта 2005 года; «Avakova v. Russia», постановление от 22 сентября 2006 года; «Kudinova v. Russia», постановление от 2 ноября 2006 года; «Kolomietz v. Russia», постановление от 22 февраля 2007 года (в последнем деле Суд нашел «удивительным», что властям понадобилось более шести лет, чтобы установить компетентный суд по данному делу);

• многократным рассмотрением дела в суде вышестоящей инстанции с направлением на новое рассмотрение в суд первой инстанции («Maruseva v. Russia», постановление от 29 мая 2008 года).

Многих из приведенных выше причин задержек в разбирательстве дел российскими судами можно было бы избежать при лучшей организации процесса, предоставлении суду больших контрольных полномочий по организации хода судебного разбирательства, а также по воздействию на участников процесса в случае ненадлежащего исполнения ими их процессуальных обязанностей. Например, по делам, вытекающим из публичных правоотношений, в которых государственные органы выступают на стороне ответчика, бремя доказывания распределяется таким образом, что в силу действующего процессуального закона их неявка может привести к проигрышу ими дела. Если бы подобная мера применялась, это могло бы в значительной степени повысить процессуальную дисциплину участников процесса. Однако процессуальные санкции — согласно обычному подходу — ограничиваются лишь весьма небольшими судебными штрафами.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.