1) Уголовное право договоров с греками

1) Уголовное право договоров с греками

Искусственный характер постановлений договоров с греками (именно, компромисс между обычным правом руссов и византийским правом) был уже указан нами в своем месте (см. часть 1, с. 114); но там же было сказано, что в них больше следов русского права. Это и подтверждается преимущественно уголовными постановлениями договоров. – Благодаря влиянию греков, в договорах мы встречаем общие термины (иногда переводные с греческого) для выражения понятия преступления, именно: «проказа» (Договор Олега, ст. 3), «съгрешение», и понятия о наказании, именно: «казнь», «епитимия». Но из этого не следует, что эти понятия были навязаны русским византийцами; в договорах ясно видны уголовные воззрения, свойственные первобытному народу; в частности:

а) Относительно убийства договор Олега (ст. 4) постановляет, что убийца должен умереть на том же месте («идеже»), где совершит убийство; договор Игоря (ст. 13) изменяет и пополняет это так: «Убийцу должны держать родственники («ближние») убитого, чтобы потом убить его». Здесь, очевидно, византийцы (редактировавшие договоры) стремились примирить свои понятия о смертной казни за убийство с русским обычаем мести так, чтобы для руссов сохранилась полная возможность применения мести. Именно: по договору Олега здесь разумеется месть досудебная, требующая, однако (по аналогии явлений других народов), последующего оправдания судом; иначе даже побежденные греки едва ли бы согласились предать себя на произвол руссов. Но при Игоре греки были победителями и поспешили более ограничить произвол руссов, именно потребовали, чтобы месть совершаема была родственниками убитого после суда; это было обусловлено особой статьей (Договор Игоря, ст. 12): руссы не имеют права казнить грека, подданного империи, ни за какое преступление, он получает наказание по приговору судов империи, т. е. в случае совершения убийства греком над русским преступник, уличенный судом и подлежавший смертной казни по византийским законам, выдается (взамен казни) руссам – родственникам убитого, которые совершают над ним кровную месть (по древнееврейскому законодательству, «смертоубийство злоумышленное наказывается смертью, что совершается родственниками убиенного, которые ни в каком случае не имеют права взять от убийцы выкуп». Неволин: Энциклопедия, II, 188. Ср. Судебник Казимира 1468 г., ст. 12). – Обратно, если русский убьет грека, то право суда над ним принадлежит русским; они выдают его (в случае виновности) грекам, которые и совершают над ним смертную казнь. – Так договоры примирили право мести, свойственное руссам, с правом смертной казни по византийским законам. – Но право мести не было безусловным произволом и у самих русских; соединение ее с судом мы укажем ниже и в национальном русском праве, а потому грекам легко было выговорить и другое ограничение мести. Именно месть непосредственная, допущенная договором Олега, позволяется только в момент совершения убийства (delicto flagrante); такой смысл имеет выражение: «идеже аще створит убийство». Здесь указывается не место совершения убийства, а момент времени, как видно из следующих затем слов статьи договора: «если же убежит сотворивший убийство», то наступает двоякое последствие: в случае состоятельности убежавшего преступника, взыскание обращается на его имущество, которое поступает в пользу родственника убитого, за исключением части, следующей жене убийцы. В случае же несостоятельности преступника, истцы ждут, пока он не будет найден, и тогда могут убить его. Здесь ясна полная уступка со стороны греков в пользу русских обычаев (ибо по византийским законам не существовало замены казни имущественным выкупом); в пользу греческого права выговорена только неприкосновенность имущества невинной жены преступника. Случай замены мести денежным выкупом, указанный здесь, т. е. бегство преступника, есть именно самый первоначальный повод возникновения композиций у всякого народа. Представленное здесь изъяснение статей об убийстве одинаково устраняет как предположение о том, что в договорах вовсе отменена месть, вопреки обычному праву русских (как думают одни), так и предположение о том, что в них допущено безграничное право мести, вопреки интересам греков (как думают другие).

б) Относительно нападения на здоровье (нанесение побоев и ран) договор Олега (ст. 5) и договор Игоря (ст. 14) постановляют, что за удар мечом или другим орудием виновный платит 5 литр сер. по закону русскому. Действительно, по русскому закону (Русской Правде), за удары и раны полагается денежный штраф (различный по различию цели нападения). Хотя Русская Правда допускала рядом с денежными штрафами и месть за преступления этого рода, но и византийское право, конечно, позволяло безнаказанный ответ оскорблением за оскорбление. В этой сфере уголовного права явления мести дожили даже до наших дней. – Из других преступлений против личных прав договоры упоминают о лишении свободы: «человека поработить» (Договор Игоря, ст. 9).

в) Относительно преступлений имущественных и прежде всего кражи, в договоре Игоря (ст. 6) содержится также ссылка на закон русский в такой форме: вор должен не только возвратить украденную вещь, но и уплатить еще столько же, сколько она стоит, и (сверх того) вор будет наказан по закону греческому и по уставу и по закону русскому. В договоре Олега (ст. б) постановлено тройное вознаграждение потерпевшему, но нет указаний на уголовную кару. Двойное, тройное или четверное вознаграждение при воровстве-краже находим у всех первобытных народов; по древнеримским законам «poena manifesti furti quadrupli est». В литовско-русском праве установлено также двойное («совитое») возвращение цены вещи. Подобное же находим у наших сибирских инородцев. («Сборник обычного права сибирских инородцев», ст. 152, 227 и др.). В Русской Правде принята не рыночная цена вещи, а назначенная законной таксой, и, сверх того, известная сумма в пользу общественной власти (продажа), иногда совершенно равная частному вознаграждению (см. Акад. сп. Рус. Пр., ст. 30 и Кар. 86). Несомненно, что продажа и урок явились в Русскую Правду из первоначального двойного вознаграждения. – Что касается до добавочного уголовного наказания (по договору Игоря), то его знает византийское право, полагавшее за воровство болезненные, членовредительные наказания и даже смертную казнь (за вторичную кражу). Этого не находим в Русской Правде, но встречаем в других памятниках, современных ей: арабские писатели сообщают, что у русских за воровство наказывали виселицей; наши летописи XII в. смертную казнь через повешение считают специальным наказанием для воров (князь упрекает галичан, что они князей Игоревичей повесили «как злодеев», т. е. воров). В своем месте уясним, как согласуется это с постановлениями Русской Правды.

К постановлениям о краже относится также позволение убивать противящегося вора на месте преступления (Договор Олега, ст. 6); если же вор сдается, то хозяин может только связать его (взять). Это согласно с византийским правом (по которому позволялось «убивать в нощи крадущего вора, если нельзя было без беды пощадить его»), но также согласно и с обычным правом русских; ниже будет представлено учение древнейшей Русской Правды о том, что позволяется убивать ночного вора лишь тогда, когда нельзя было его связать, и не позволяется убивать вора бегущего. Ограничения произвола над вором постановляют также и другие древние славянские законодательства (статут Винодольский). И здесь соглашение права византийского с русским было возможно и легко.

Из других преступлений против прав имущественных договоры (Олега, ст. 7; Игоря, ст. 5) отмечают явное отнятие вещи (грабеж) и дружинное похищение (разбой), но назначают за них такое же наказание, как и за татьбу. Древнему русскому праву (равно как и большей части прав первобытных народов) неизвестен грабеж, как преступление sui generis, но из этого не следует, что такое деяние вовсе не считалось преступным и не наказывалось; напротив, оно только не выделялось в особый вид из целой массы имущественных преступлений, заключенных под общим названием татьбы (факты, доказывающие это из времен Русской Правды, приводятся ниже).

Общее значение уголовных постановлений договоров с греками для истории русского уголовного права заключается в том, что ими определяется исходный момент развития этого права: если право народа столь первобытного, каковы были руссы X в., легко могло быть соглашено с правом народа такой дряхлой цивилизации, каковы были византийцы, то, очевидно, что основные уголовные понятия тождественны у людей всяких ступеней развития. И младенческие народы признают, что убивать, наносить побои, красть непозволительно. Уголовное право (как и всякое другое) исходит из общих законов физической и психической природы человека, а не из искусственных воспрещений законом тех или других деяний. Оно не есть явление позднейшей цивилизации, наступившее вслед за падением института мести; напротив, оно зарождается вместе с самим обществом: рукою мстителя действует (еще неясно сознанное) чувство права.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.