3. Лейбниц

3. Лейбниц

Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646—1716) — великий немецкий юрист, философ, математик, один из ярких представителей раннего Просвещения в Германии. Будучи универсальным ученым, он внес выдающийся вклад в процесс обновления и развития гуманитарных и естественных наук.

Свое юридическое образование Лейбниц получил в университетах Лейпцига и Йены. Наряду с юриспруденцией он изучал философию и математику. В 1666 г. он получил звание магистра философии за диссертацию «О комбинаторном искусстве». В том же году он стал доктором права, защитив докторскую диссертацию «О запутанных судебных делах».

В течение ряда лет (1668—1672) Лейбниц находился на службе в Майнцском курфюрстве и занимался вопросами совершенствования права и кодификации законодательства. В 1672—1676 гг., продолжая свои научные занятия, посетил Париж, Лондон, Голландию, изучал состояние науки в разных европейских странах, встречался с выдающимися учеными и политиками той эпохи, установил с ними прочные связи, вел обширную переписку. С 1676 г. и до конца жизни он занимал высокую должность тайного юстиц-советника двора герцогов Ганновера, занимался вопросами права, политики и экономики, выполнял дипломатические поручения внутригерманского и общеевропейского характера. Такую же должность тайного юстиц-советника Лейбниц занимал при австрийском и бранденбургском дворах, а в дальнейшем — и при русском дворе.

Выдающихся успехов Лейбниц добился и в области естественных наук, особенно в математике, где независимо от Ньютона открыл дифференциальное и интегральное исчисление и первым опубликовал в печати результаты своих математических открытий. Изобретенная им счетная машина положила начало созданию счетно-решающей техники, в русле развития которой в XX в. возникла кибернетика.

Лейбниц был неутомимым пропагандистом и умелым организатором науки, членом научных обществ и академий наук Парижа, Лондона, Вены и Рима, создателем и первым президентом Берлинской академии наук.

Воодушевленный реформаторской деятельностью Петра I, Лейбниц приложил много усилий для распространения в России достижений европейской науки, техники, образования и просвещения. В личных беседах с русским царем, в многочисленных письмах, реформаторских проектах и программах Лейбниц постоянно развивал свои мысли о необходимости и благотворности создания в России собственной академии наук, организации разветвленной системы школьного и университетского образования, научно-исследовательских центров, публичных библиотек и музеев, внедрения достижений науки и техники в народное хозяйство страны. По указу Петра I от 1 ноября 1712 г. Лейбниц был принят на русскую службу в качестве тайного юстиц-советника с годовым жалованьем в 1000 талеров.

По поводу связанного с его службой поручения представлять соображения о русском законодательстве, в том числе о судоустройстве и административном управлении, Лейбниц несколько шутливо говорит о своих обязанностях в качестве «русского Солона»: «Вам покажется странным, что мне придется быть в известном смысле русским Солоном, хотя и издалека. Так как, по моему мнению, самые краткие законы, как, например, десять заповедей или двенадцать таблиц древнего Рима, лучше всех других законов и так как на этот предмет с самых ранних пор были обращены мои размышления, то поручение царя меня нисколько не затруднит».

Выполняя поручения по русской службе, Лейбниц, помимо подготовки многочисленных проектов об организации науки и образования в России и различных конкретных мер по их реализации, занимался вопросами истории русского государства и законодательства и разработкой предложений по их модернизации в условиях петровских преобразований. В направленном Петру I проекте об устройстве коллегий в России, в числе которых предусматривалась и «ученая коллегия», Лейбниц, в частности, писал: «Опыт достаточно показал, что государство можно привести в цветущее состояние только посредством учреждения хороших коллегий, ибо как в часах одно колесико приводится в движение другим, так и в великой государственной машине одна коллегия должна приводить в движение другую, и если все устроено с точною соразмерностью и гармонией, то стрелка жизни непременно будет показывать стране счастливые часы. Но как по различию часов одни требуют большего, другие меньшего количества колес, так бывают различны и государства, а потому ни как нельзя установить для всех одинакового числа коллегий».

Также и в других вопросах Лейбниц, пропагандируя европейские достижения в области государственно-правового строительства, постоянно подчеркивал необходимость учета особенностей, первоочередных задач и возможностей петровской России и предостерегал против слепого копирования зарубежного опыта, которому к тому же присущи не только достоинства, но и свои существенные недостатки. Так, касаясь вопросов реформирования суда, Лейбниц отмечал сложность и неоднозначный характер последствий внедрения в России европейского судопроизводства: «Я сомневаюсь, чтобы царю нужны были юристы, и мне кажется, что он, скорее, желает обойтись без них из опасения ввести вместе с ними кляузничество. Очень трудно удержаться в середине между судебным кляузничеством, которое господствует в нашем судопроизводстве, и насильственным произволом турецкого визиря или паши».

Также и в своей многообразной дипломатической деятельности, которой он успешно занимался с молодых лет до конца жизни, Лейбниц выполнял ряд поручений русского двора, содействовал расширению международных связей России и укреплению ее позиций во внутригерманской и общеевропейской политике, направленной на полное освобождение Европы от турок, на прекращение войн и утверждение мира между европейскими государствами.

Лейбниц был горячим поборником веротерпимости, согласия и единения всех направлений христианства, включая и православие.

Веротерпимость и согласие различных христианских конфессий в самой Германии Лейбниц считал важным шагом на пути к преодолению феодальной раздробленности страны и формированию единого централизованного немецкого государства.

Политико-правовые взгляды Лейбница тесно взаимосвязаны с его общенаучными и метафизическими (философскими и теологическими) воззрениями. Созданное Богом мироздание — это, по Лейбницу, лучший из возможных миров, в котором царят божественно предустановленная гармония, согласованная деятельность и прогрессивное развитие бесконечного множества монад. Под монадой (от греч. монас — единица) он имеет в виду индивидуальную субстанцию всего сущего, нечто нематериальное, единое и неделимое, некий «бестелесный автомат», обладающий автаркией (самодостаточностью), самостоятельностью. Сущность монады — это деятельность. Самодеятельность монад, постоянная смена их внутренних состояний представляет собой актуализацию их внутреннего потенциала, раскрытие и развертывание исходно заложенного в них субстанциального содержания.

Каждая монада обладает представлением (восприятием) и влечением (стремлением). Лейбниц характеризует монады как бессмертные «жизненные начала», распространенные во всей- природе. Воспринимая в себя весь космос, каждая монада как «зеркало вселенной» представляет собой микрокосмос. В неорганическом мире монады — это субстанциальные формы; монады, обладающие чувством, — это души; монады, обладающие разумом, это — духи. Все мироздание — это непрерывная лестница монад: от низших монад до разумного человеческого духа. Высшей монадой является Бог — творец всех других монад, носитель вечных истин, творец мировой гармонии и гарант совершенства мира.

В рационалистической «теодицее» (богооправдании) Лейбница подразумевается «философский» Бог, главным атрибутом которого является разум, а сущностью — чистая деятельность. По поводу наличия зла в созданном Богом мире Лейбниц отмечает: «Зло можно понимать метафизически, физически и морально. Метафизическое зло состоит в простом несовершенстве, физическое зло — в страдании, а моральное зло — в грехе. Так как физическое и моральное зло не необходимы, то достаточно, чтобы они были возможны в силу вечных истин... В этом и состоит божественное определение о допущении зла».

В области присущих Богу вечных истин, внутри Божественного ума «пребывает не только первоначальная форма добра, но и начало зла». Без возможности зла невозможно и добро: «Говоря, что зло допущено как conditio sine qua поп (т. е. как непременное условие. — В. Н.) добра, я понимаю это не в смысле принципа необходимости, а в смысле принципа соответствия; допускаемое мною предопределение всегда надо понимать в смысле побуждения и никогда — в смысле принуждения». Это побуждение ко злу присуще и соответствует не Богу, а самим несовершенным и ограниченным созданиям, которые сами своими действиями производят зло.

Подобное ограниченное и несовершенное создание, становясь причиной греха, замечает Лейбниц, бывает причиной зла по некоторой недостаточности, подобно тому как заблуждения и дурные склонности возникают от некоторого лишения и подобно тому как лишение становится действенным лишь по случаю. Бог ожесточает не тем, что сообщает душе нечто злое, а тем, что действие его благого влияния ограничивается сопротивлением души и обстоятельствами, способствующими этому сопротивлению, когда Бог дарует не все благое, способное превзойти зло. Но если бы Бог захотел сделать больше, то ему надо было бы с помощью каких-то чудес изменить природу имеющихся созданий или создать новые творения, чего «наилучший замысел» не мог допустить, подобно тому как, например, не мог допустить, чтобы течение реки было быстрее, чем допускает ее уклон. «Ограниченность или изначальное несовершенство созданий, — замечает Лейбниц, — производит то, что наилучший замысел универсума не может быть свободен от известного зла, которое тем не менее превращается в наибольшее благо. Это в некотором роде беспорядки в частностях, которые, однако, удивительным образом открывают красоту целого, подобно тому как некоторый диссонанс, допущенный кстати, делает гармонию более прекрасной». Так что в целом можно сказать: все к лучшему в этом лучшем из миров.

Бог, поясняет Лейбниц, прежде желает блага, а затем — наилучшего. В отношении сущности зла Бог совершенно не желает морального зла и отнюдь не желает физического зла или страданий, поэтому-то и нет безусловного предопределения к осуждению; да и физического зла Бог желает как должного наказания за вину или в виде средства для цели, т. е. для предупреждения больших зол и для достижения наибольших благ.

Наказание равным образом служит и в качестве устрашения, и зло часто ведет к большему ощущению добра и иногда также приводит к большему совершенству того, кто его творит. Но Лейбниц подчеркивает, что никоим образом нельзя нарушать правило: «Не следует совершать зла, чтобы достичь добра».

Из своих суждений о добре и зле Лейбниц заключает, что человек должен постоянно стремиться к лучшему, трудиться над самим собой и добиваться своего морального самосовершенствования. Хотя абсолютная свобода и чистая деятельность, свободная от всякого зла, доступны лишь Богу, но и «человек свободен». Как разумное и духовное создание, высшая из всех земных монад он способен к самопознанию и самоопределению и благодаря этому является самостоятельной личностью, свободным существом, обладающим свободой выбора, возможностью моральной мотивации своих поступков и успешного морального совершенствования на пути к лучшему. Между людьми как духовными созданиями и Богом, подчеркивает Лейбниц, существует не только «отношение машины к мастеру, но и отношение гражданина к государю; они должны существовать, пока существует универсум».

Корень свободы человека — его разумность. «Понимание, — подчеркивает Лейбниц, — есть как бы душа свободы, а прочее составляет как бы ее тело и основание. Свободная субстанция определяет сама себя, и определяет себя посредством благого мотива, понятого разумом, который ее склоняет, но не принуждает. Все условия свободы содержатся в этих немногих словах».

Лейбниц, отмечая двусмысленность термина «свобода», различает свободу юридическую и фактическую. Под юридической свободой он, по существу, имеет в виду абстрактную правосубъектность и правоспособность лица. «Согласно юридической свободе, — замечает он, — раб совсем несвободен, крепостной не вполне свободен, но бедняк столь же свободен, как и богач. Фактическая свобода заключается либо в силе делать то, что хочешь, либо в силе хотеть как должно». Характеризуя фактическую «свободу действий», Лейбниц подчеркивает ее зависимость от реального положения и состояния лица: «Вообще говоря, тот, у кого больше средств, более свободен делать то, что он хочет».

Согласно лейбницевской диалектике свободы, необходимости и случайности, свобода воли (свободные действия, свобода выбора) отлична от разума, предполагает случайность, а не необходимость акта воли и в этом смысле противоположна абсолютной (метафизической) необходимости. При этом разум (с помощью соответствующих доводов) может детерминировать волю, но способом, который «склоняет, не принуждая». В этой связи Лейбниц считает удачным положение Аристотеля, что свободные действия — это такие действия, которые не просто спонтанны (случайны), но еще и вдобавок обдуманны.

Человек, обладающий свободой воли и разумом, как маленький бог свободно действует в своем мире. «Поэтому, — замечает Лейбниц, — человек есть малый бог в своем собственном мире, или в микрокосмосе, управляемом им на свой манер; он творит в нем нечто удивительное, и его искусство часто подражает природе». Свободная воля людей проявляет себя по- разному и нередко приводит к большим прегрешениям. При этом человек испытывает зло по мере своей вины и подвергается наказанию, но Бог своим удивительным искусством превращает все прегрешения этих малых миров в величайшее украшение своего великого мира.

Подобные положения, подчеркивает Лейбниц, следует рассматривать не только как приятные и утешительные, но и как вполне истинные. Тем более что в универсуме нет ничего истиннее счастья и приятнее истины. «К довершению красоты и общего совершенства Божественных творений, — отмечает он, — следует признать, что во всей вселенной совершается известный непрерывный и свободный прогресс, который все больше продвигает культуру. Так, цивилизация с каждым днем охватывает все большую и большую часть нашей земли. И хотя верно, что некоторые ее части дичают или же разрушаются и подавляются, но... эти разрушения и падения способствуют достижению более высокой цели». И в этом бесконечном развитии и движении к более высоким ступеням совершенства и культуры нет какого-либо предела для прогресса.

С этих оптимистических позиций Лейбниц защищает предустановленную гармонию этого лучшего из миров от разного рода его пессимистических оценок и трактовок. Так, он считает преувеличением положение французского философа П. Бейля о том, что человек зол и несчастен, что всюду тюрьмы и больницы, а история — это лишь собрание преступлений и несчастий рода человеческого. На самом деле, замечает Лейбниц, в жизни людей несравненно больше добра, чем зла, как несравненно больше домов, чем тюрем. Заблуждение историков, подчеркивает Лейбниц, состоит в том, что они обращают внимание больше на зло, чем на добро, между тем как главная цель истории, равно как и поэзии, состоит в том, чтобы посредством примеров учить благоразумию и добродетели и изображать порок в таком виде, чтобы это возбуждало отвращение и позволяло или помогало избежать его.

В русле своего учения о предустановленной гармонии Лейбниц трактовал историю (священную и гражданскую) как актуализацию, развертывание и выражение Божественного замысла. «История, — писал он, — есть зеркало Божественного провидения и представляет нам Бога облеченным нравственностью, поскольку Он проявляет себя не только как первоисточник (принцип) вещей (как в метафизике и в математике), не только как изобретатель удивительных машин (как в физике), но и как управитель духов в этом мировом государстве. И проявляет Он себя так, как будто он один из наших близких, т. е., следовательно, некий Дух, к нам наилучшим образом расположенный; таким образом Он раскрывает человеческому роду свою бесконечную благость и в отношении руководства империями, и в отношении сокращения наших путей к спасению... Гражданская история, в которую я включаю и современную, указывает на Его неограниченную волю».

Власть земных правителей Лейбниц уподобляет власти Бога в «мировом государстве». «Бог, как зиждитель всякого порядка, — писал он, — управляет всем своею невидимою десницею мудро и законно. Боги этого мира, представляющие образчик божьего могущества, должны устроить свое правление по образу небесной державы, если хотят за свои большие труды наслаждаться процветанием своего государства».

С этих же позиций своей рационалистической теологии Лейбниц замечает, что «человеческие законы» должны служить «как бы ограждением для божественного закона, чтобы отвратить нас от порочных устремлений, приучить к добру и сделать для нас добродетель обычной». Это, отмечает он, было целью Моисея и других хороших законодателей, а также Иисуса Христа.

Однако вопросы государственной власти и законов Лейбниц, имея в виду тогдашнее деление наук по четырем профессиям и факультетам (теологии, юриспруденции, медицины и философии), относит к предмету юриспруденции, а не теологии. Более того, он как профессиональный юрист (теоретик и практик) саму теологию трактует как своеобразную юриспруденцию. Отметив, что «теология занимается вечным блаженством», Лейбниц с характерным для него юридическим взглядом на вещи добавляет: «Она своего рода юриспруденция, занимающаяся тем, что считают относящимся к foro interno (внутреннему суду), и оперирующая невидимыми субстанциями и духами». Предметную область юриспруденции Лейбниц определяет следующим образом: «Предметом юриспруденции являются государственная власть и законы, цель которых — человеческое счастье, поскольку ему можно заметным образом содействовать извне. Но юриспруденция занимается главным образом лишь тем, что зависит от природы духа, не вдаваясь в рассмотрение материальных вещей, которые она использует в качестве средств. Таким образом, она заранее оставляет в стороне вопросы, связанные со здоровьем, силой и совершенством человеческого организма, забота о которых возлагается на медицинский факультет».

Все предметы, не включенные в эти три высших факультета (теологический, юридический и медицинский), относились в те времена к сфере философского факультета, преподавателям которого, в отличие от членов «высших факультетов», не давали «средств для практического самоусовершенствования». Лейбниц считал такое деление научных дисциплин несоответствующим правильной организации наук, одним из основных принципов которой, по его мысли, должна быть тесная связь теории и практики. Кроме того, он поддерживал мнение о том, что необходимо создать и экономический факультет. В сложившихся условиях, отмечал Лейбниц, философский факультет рассматривается как введение к другим факультетам: на философском факультете изучали историю, риторику, основы математики, «начатки теологии и естественного права, не зависящие от божеских и человеческих законов» и оторванные от практики.

Между тем ученые, соединив теорию с практикой, могли бы стать «подлинными наставниками человеческого рода». Для этого необходимы глубокие изменения как в сфере самой науки (обновление методов научных исследований, создание и сотрудничество научных обществ и академий наук в европейских странах, формирование «республики ученых» и т. д.), так и в области «государственного управления» (утверждение новых отношений между государством и наукой, проведение государствами активной и продуманной политики по поддержанию и развитию естественных и гуманитарных наук, внедрению их достижений в практику и т. д.). «И когда я, — писал Лейбниц, — думаю о росте человеческого знания за последний век или два и о том, как легко было бы людям продвинуться несравненно дальше, чтобы стать более счастливыми, то я не отчаиваюсь в том, что человечество добьется значительных успехов в более спокойные времена при каком-нибудь великом государе, которого Бог поставит для блага человеческого рода».

Этими гуманистическими идеями научного прогресса и просвещения во имя блага людей пронизаны и все политико-правовые взгляды великого ученого.

Лейбниц был убежденным сторонником просвещенной монархии, в которой власть действует справедливо на основе и в рамках божественных и человеческих законов во имя общего блага, включающего в себя также свободу и частные интересы людей. Сопоставляя земное государство и божественное «мировое государство», он писал: «Подобно тому как в хорошо устроенном государстве, насколько возможно, осуществляется забота об отдельных лицах, так и универсум не может быть совершенным, если при сохранении общей гармонии в нем не соблюдаются частные интересы».

Цель государственной власти и законов — «человеческое счастье, поскольку ему можно заметным образом содействовать извне». Подчеркивая взаимосвязь и единство общего блага и счастья каждого, Лейбниц считал, что «в этом отношении нельзя было установить лучшего правила, чем закон, утверждающий, чтобы каждый участвовал в совершенстве универсума и своим собственным счастьем, соразмерным его добродетели и воодушевляющему его доброму стремлению к общему благу».

Защищая свои идеи и представления о просвещенной монархии, Лейбниц критиковал деспотические формы правления, но вместе с тем, считаясь с социально-политическими реалиями своей эпохи, достаточно примиренчески относился к абсолютным монархиям тогдашней Европы и княжескому абсолютизму в феодально раздробленной Германии. При этом он полагал, что по мере прогресса науки, техники и культуры и повышения благосостояния населения в европейских странах постепенно и повсеместно утвердятся и будут развиваться все более и более гуманные, совершенные и просвещенные формы правления, государственного управления и законодательства, а параллельно с этим будет расширяться и углубляться мирное и плодотворное сотрудничество всех европейских государств, народов и ученых.

Существенную роль в этом процессе совершенствования внутригосударственных и международных отношений должны, по мысли Лейбница, сыграть науки и практическое применение их достижений. В этой связи он пропагандировал идею сотрудничества и союза ученых и политиков, необходимость государственной поддержки науки, без чего невозможно улучшение государственных дел, облегчение бремени народа, развитие экономики, мануфактурного производства, земледелия, военной науки и техники, приумножение богатства страны. Ошибки правителей и политиков, пренебрегающих науками, наносят «большой ущерб государству» и в тех случаях (вопросы войны и мира, государственной жизни, судопроизводства, экономики, военного дела и т. д.), когда требуется «тщательнейшая оценка и почти математическая строгость» для того, чтобы установить, «от чего зависит общественное благо». Здесь Лейбниц, по сути дела, говорит о необходимости организации и осуществления надлежащей научной экспертизы наиболее важных государственных решений с позиций такого критерия, как «общественное благо». Только там, где наука занимает подобающее ей место и принимает активное участие в решении важных проблем в жизни страны, «государство держится собственной силой» и способно успешно вести свою внутреннюю и внешнюю политику.

Многие особенности трактовки Лейбницем проблем государства обусловлены спецификой его естественно-правовых воззрений. Различая естественное и позитивное право, Лейбниц под естественным правом имеет в виду тот разумный и справедливый порядок (его смысл, логику, требования, правила), который выявляется и постигается человеческим разумом в божественно предустановленной гармонии мироздания. Первооснова права (как естественного права), таким образом, — это разумная природа вещей, а человеческое право (законы и другие источники позитивного права) устанавливается по воле государственных властей, которые при этом должны руководствоваться требованиями естественного права. Закон (позитивное право) должен, следовательно, соответствовать естественному праву, быть разумным и справедливым.

В своей трактовке права Лейбниц использовал ряд естественно-правовых идей прежних мыслителей, в том числе и положения Аристотеля о справедливости как свойстве права, о различных видах справедливости и т. д. Присоединяясь к высоким оценкам учения Аристотеля со стороны Цицерона и Фомы Аквинского, Лейбниц продолжает: «То, что он писал о нравственности, весьма прекрасно и добыто из жизненного опыта, а также чрезвычайно полезно для юристов, а поэтому должно быть признано теми молодыми людьми, которые собираются приступить к общественным занятиям... А в политике и риторике Аристотель царствует полновластно».

Лейбниц различает следующие два вида справедливости: 1) универсальную справедливость (iustitia universalis), которая в качестве правила морального совершенствования требует «жить честно»; 2) партикулярную справедливость (iustitia particularis), которая требует соблюдения двух правил — «воздавать каждому свое» и «никому не вредить».

Далее Лейбниц, во многом следуя Аристотелю, выделяет две разновидности партикулярной справедливости: 1) распределяющая справедливость по правилу «воздавать каждому свое», которое применяется в сфере публичных отношений соответственно мере добродетелей, достоинств и заслуг тех или иных индивидов; 2) уравнивающая справедливость менового (обменного) характера по правилу «никому не вредить», действующему в сфере частных (приватных) отношений, где все люди равны и значимо различие не лиц, а их конкретных деяний. Осуществление в сфере земной жизни требований партикулярной справедливости с помощью принудительных законов государства является, по смыслу подхода Лейбница, частичной реализацией требования универсальной справедливости «жить честно». Полная же реализация этого требования осуществляется в сфере (и в плане) совершеннейшего государства под управлением Бога, где все справедливое получает действительность, где никакое добро не остается без соответствующего награждения, а никакое зло — без надлежащего наказания.

Оценивая значение требований этих различных видов справедливости в их взаимосвязи и единстве, Лейбниц отмечал: «Общественное счастье состоит не только в том, чтобы мы не страдали, но ив том, чтобы мы работали для общего блага, которое потом возвращается нам». Земное государство, устанавливая требования и запреты для людей, определяя границы их свободы, должно постоянно руководствоваться образцом «наилучшей республики» (Optima Respublica), в которой «все блага находятся в руках государства, и люди могут пользоваться благами лишь соответственно своей добродетели и заслуг».

Определяя правила различных видов справедливости, Лейбниц использует (хотя и в другой концептуальной схеме) известное положение римского юриста Ульпиана о требованиях права: «Предписания права суть следующие: жить честно, не чинить вред другому, каждому воздавать то, что ему принадлежит».

Естественно-правовые положения римских юристов лежат в основе и той концепции «рациональной юриспруденции», которую Лейбниц начал разрабатывать еще в молодые годы. Замысел концепции состоял в том, чтобы «уложить в кратчайшие слова, по образцу древнего непрерывного Эдикта (кодекса, составленного при римском императоре Адриане около 125 г. — В. #.), элементы права, содержащегося в Римском правовом корпусе, с тем чтобы из них затем вывести и как бы доказать все его законы».

Поиски формализованных основ (аксиом) всего римского права, приведшие в дальнейшем Лейбница к целому ряду фундаментальных идей (об общем аксиоматически-математическом методе выражения всех истин разума, об универсальном знаковом языке изложения положений всех наук, искусстве открытия новых знаний, комбинаторике понятий и т. д.), стимулировались и подкреплялись рядом обстоятельств. И прежде всего тем, что «невероятно тонкие», ясные и убедительные, как аксиомы в геометрии, ответы римских юристов по правовым вопросам, сохраненные в Дигестах, в своей значительной части «возникли почти полностью как развитие положений естественного права, а остальные выводились с тою же последовательностью из немногих оснований, хотя и произвольных, но по большей части извлеченных из государственной практики». Другое важное обстоятельство состоит в том, что, хотя не все римское право (например, положения императорских рескриптов и т. д.) входит «в состав чистого естественного права», но это не меняет сути дела, «тем более что, как можно смело утверждать, половина римского права принадлежит чистому естественному праву, и общеизвестно, что почти вся Европа пользуется этим правом и оно нигде не оспаривалось открыто в местных обычаях».

Разработка формализованно-аксиоматического метода для юриспруденции была для Лейбница, с одной стороны, продолжением соответствующих идей и достижений предшествующей юридической мысли (от римских и средневековых юристов до Гроция и других авторов Нового времени), а с другой стороны, это одновременно было также в определенной мере исходной пробной частью реализации в хорошо известной ему юридической сфере более глобального научного замысла — создания (в духе Ф. Бэкона и других новаторов и реформаторов науки в Новое время) «начал и образцов новой всеобщей науки, служащей устроению и преумножению знаний на благо народного счастья». Существо нового метода такой науки состоит, согласно Лейбницу, в «искусстве открытия», включая «новое замечательное исчисление» и изложение «способа представления доказательств относительно любых предметов — доказательств совершенно твердых и равных математическим и даже высших в сравнении с математическими... И стоит только взяться за перья, как уже будет достаточно, чтобы двое спорящих, отбросив словопрения, сказали друг другу: давайте посчитаем!».

Также и в значимой для юриспруденции сфере познания новый методологический подход содержит надлежащий «способ, сообразный рассмотрению самих вещей», в частности: «Элементы науки о нравственности и гражданском обществе, а также о естественном праве и общественном благе; в этой части речь пойдет и о подданных, нуждающихся в значительном облегчении гнета для еще большего благоденствия самих правителей, и о воинском искусстве».

В плане юридической методологии большой интерес представляют идеи Лейбница о том, что доказательственное значение имеют не только математические и логические суждения, но и любое строгое и последовательное рассуждение по определенной форме. «Всякое рассуждение, делающее вывод в силу самой формы, т. е. всегда приводящее к результату, если подставлять вместо одного примера любой другой, обладает правильной формой» и в полной мере обладает «силой умозаключения». «Особенно же, — подчеркивает Лейбниц, — следует обратить внимание в этих аргументациях на значение формы, связываю - щей их как некий торжественный и обязательный обряд, не позволяющий мысли блуждать и спотыкаться».

Очевидно, что всеми свойствами такой доказательственной формы обладает в наибольшей мере именно правовая форма аргументации, доказательств, суждений и умозаключений, поскольку уже само право как предмет всех этих юридических суждений и умозаключений является общеобязательной формой, т. е. правовым порядком отношений по общеобязательным правилам (нормам). Формальность как необходимое свойство права — основа всех тех формализации (в процессе его установления, толкования и применения), которые внутренне присущи юридическому подходу вообще и обобщенно именуются юридическим формализмом.

Обосновывая свою идею о методологическом значении устоявшейся «правильной формы», которая «как некий торжественный и обязательный обряд» связывает и упорядочивает рассуждения о соответствующем предмете и придает им доказательственную «силу умозаключений», Лейбниц отмечает, что это имеет место не только в школьных формулах, геометрических доказательствах, арифметических вычислениях, в бухгалтерских книгах, налоговых документах и т. д., но также и «в самих судебных актах, и в юридическом процессе, совершающемся в должном порядке и тем лучше, чем лучше законы в государстве, регулирующие эти отношения». А в римском праве, которое Лейбниц профессионально изучал и высоко оценивал, правовые формы, процедуры, формулы и т. д., особенно в ранний период, вообще носили сакральный характер.

Разработка надлежащей формы в праве (и шире говоря — адекватных положений догмы права и юридической логики) имеет, согласно лейбницевской новой методологии познания и доказательных рассуждений, такое же значение, как создание формул или каких-то общих законов в математике и логике. Сочинения римских юристов, подчеркивает он, «свидетельствуют, что нет других авторов, которые больше, чем эти юристы, приблизились бы к славе и достоинству геометров по постоянству обозначений, адекватности формы, по силе и убедительности заключений, по прочим достоинствам логической речи. Они повсюду настолько остаются верны себе, что едва ли возможно отличить Ульпиана от Папиниана, как Евклида от Аполлония... Впрочем, в Дигестах есть бесчисленное множество положений, которые столь надежно выводятся из каких-то четких предпосылок, что им недостает лишь названия доказательств».

Хотя Лейбниц не систематизировал свои политико-правовые воззрения в отдельной специальной работе и его многочисленные суждения по этой проблематике встречаются в разных произведениях, однако в целом его естественно-правовой подход — в соответствующей философско-правовой и теоретикопознавательной трактовке — выступает как единая основа и вместе с тем как общая методология учения Лейбница об обществе, государственной власти и законе. С этих позиций он отстаивает необходимость соответствия государственно-правовых реалий требованиям естественного права и одновременно критикует различные политико-правовые учения, игнорирующие идеи и ценности естественного права.

Так, высоко оценивая достоинства «гражданской науки» Т. Гоббса, где «доказательства, как в геометрии, имеют общий, отвлеченный от материи характер», Лейбниц вместе с тем критикует его договорную концепцию происхождения государства, безграничной власти суверена и прекращения действия естественного права в государственном состоянии. Лейбниц считает распространенным предрассудком утверждение Гоббса о том, что «не существует никаких нетелесных субстанций, что всякая истина произвольна и зависит от того, как назвать явление, что основанием всякого права и общества служит взаимный страх». В отличие от Гоббса Лейбниц исходит из общественной (общежительной) природы человека и при этом считает, что «благополучие каждого состоит в ожидании лучшей жизни и справедливым будет все, что представляется каждому способствующим получению ее в удел; наконец, и защита нынешней жизни не возбраняется божественным правом, хотя она и перестает быть высшей ценностью».

При этом Лейбниц, отвергая распространенные представления о естественном состоянии и договорном учреждении государства, трактовал происхождение права и государства как реализацию начал божественно предустановленной гармонии и подчеркивал, что «в предположении существования Владыки мира не может быть никакого вполне естественного состояния людей вне всякого государства, раз Бог — общий монарх для всех». Земное государство и позитивное право возникают как осуществление и выражение божественного плана предустановленной гармонии по образцу вселенского государства и требований естественного права, восходящих к божественному разуму. В этом смысле не только возникновение, но и существование государства и позитивного права предполагают наличие и действие естественного права.

С этих позиций Лейбниц возражает против концепции Гоббса об отчуждении естественных прав в условиях государства и его утверждение о том, что «все право передано подданными государству». Согласно подходу Лейбница, как у отдельных индивидов, так и у народа также и «внутри государства сохраняется право защищать себя, если угрожает гибель либо в государстве, либо со стороны самого государства». Развивая эти идеи, характерные для раннебуржуазного либерализма (Локк и др.), Лейбниц считал, что «в государстве, так же как и в первобытном состоянии», которое Гоббс и другие авторы называли «естественным состоянием», «обоснованное предвидение огромной опасности является справедливой причиной для предотвращения зла».

В подобных условиях люди имеют право на сопротивление произволу правителей и народ вправе свергнуть тиранию. «И если, — замечает Лейбниц, — неопровержимо явствует, что подвергаются преследованию невиновные, если непрестанно свирепствует произвол тирании, то... те, кто стоит перед этой опасностью, вправе вступить в заговоры... Простой народ поступит правильно, если ради достойной жизни без страха пожертвует своим покоем, повинуясь чувствам негодования, сожаления и другим душевным движениям».

Богатое и разностороннее творческое наследие Лейбница оказало большое влияние на последующее развитие юриспруденции, философии, математики и целого ряда других наук. В области политико-правовой и в целом общественной мысли значительную плодотворную роль сыграли рационалистическое учение Лейбница о естественном праве и просвещенной монархии, его концептуальные положения о совершенствовании методов научных исследований, об укреплении взаимосвязей теории и практики, его мысли о формировании «республики ученых», «союза ученых и политиков» и в целом о все возрастающем значении науки и ученых в цивилизованных странах, его достижения в развитии диалектики и применении исторического подхода к явлениям общества, государства и права, его идеи неуклонного общеисторического прогресса в сфере познания, культуры, общественной и политико-правовой жизни.

Ближайшим последователем Лейбница был его знаменитый ученик X. Вольф, который в систематической форме изложил юридические (и прежде всего естественно-правовые) и философские воззрения своего учителя. Работы Вольфа содействовали широкому распространению идей Лейбница, многие из которых в дальнейшем были восприняты и развиты представителями европейского Просвещения и немецкой классической философии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.