Феномен трех почерков

Феномен трех почерков

Россия XVIII века дала миру Михаила Васильевича Ломоносова – гениального ученого и поэта, заложившего основы русского литературного языка, истинного энциклопедиста, научные открытия которого обогатили многие отрасли знания и далеко опередили науку того времени. Математика, физика, химия, география, геология, философия, поэтика, грамматика – таков далеко не полный перечень его научных интересов. Не обошел он своим вниманием и такую науку, как история. Его «Краткий Российский летописец с родословием» и «Древняя Российская история» положили начало русской историографии. По разным причинам некоторые его труды в те годы не были напечатаны; другие публиковались в сокращенном, урезанном виде; третьи вообще исчезли, затерялись; четвертые вышли в свет без имени автора. Недруги (а их у Ломоносова было предостаточно) старались замолчать его работы по русской истории. Позднее к Ломоносову как к историку стали относиться довольно скептически – он, дескать, весьма поверхностно знал древнерусские летописи, а потому не имел базы для серьезных исторических исследований.

И вот перед криминалистом 28 снимков со старинных рукописей с пометами. Старший научный сотрудник Пушкинского Дома, доктор филологических наук Галина Николаевна Моисеева убеждена: они сделаны рукой М. В. Ломоносова, но доказать этого не может. Требуется квалифицированная помощь специалиста-почерковеда.

Что же предстоит исследовать?

Общее ознакомление с представленными материалами показывает, что пометы, приписки, коротенькие характеристики, несомненно, сделаны человеком, великолепно ориентировавшимся в материале. Сразу видно, что читавший не просто знакомился с текстом, а глубоко анализировал его, сопоставляя с другими историческими источниками, сопровождал комментарием и проверял, ничего не принимая слепо, на веру.

Перед исследователем старинная Псковская летопись. Ее подарил библиотеке Петербургской академии наук историк В. Н. Татищев. Почти на каждом листе – замечания, комментарии. Вот, к примеру, рассказ о Мамаевом побоище. Описав поспешное бегство из пределов Руси литовского князя Ягайло, узнавшего о разгроме татар, летописец сообщает, что войска «побегоша назад вси со много скоростию, никем не гонимы, не видеша бо тогда великого князя, ни рати его, ни оружия его. Токмо литва имени его бояхуся и трепетаху. И не яко при нынешних временах литва над нами издеваются и поругаются». На полях – приписка: «Видно, что сия книга не позже Расстригинских смущений писана».

(Автор летописи – человек, живший в конце XVI века и видевший, как изнывают русские люди от засилья польско-литовских феодалов, сознательно сопоставляет события прошлого и настоящего – события, изображенные им в «Сказании о Мамаевом побоище» (конец XIV в.) с волнующими его событиями современной ему действительности.) Коротенькая приписка Ломоносова имеет очень емкое содержание, по существу предвосхищая методику исследования старинных летописей – так называемую критику первоисточника, которая позволяет определить время их создания и воскресить имена их авторов и составителей.

«Тогда бой бысть немцев с литвой на Сряпе реке и побиша литвы 40 тысяч», – пишет летописец. Последние слова подчеркнуты, и на полях энергичное замечание: «Враки!». В другом месте летописец подробно описывает характер князя Олега Рязанского, на что следует убийственный комментарий: «Олег любил дураков…».

Таких помет, развернутых и предельно кратких, остроумных и глубоких, мудрых и ироничных, – сотни.

Для выяснения истины очень важно было установить библиотеки, которыми пользовался М. В. Ломоносов, содержание их тогдашних фондов; выяснить, какие древнерусские рукописи значились в каталогах и какие именно могли попасть и попали на рабочий стол ученого. Просмотрев фонды библиотеки Петербургской академии наук, Патриаршей библиотеки, Посольского приказа, Славяно-греко-латинской академии, библиотеки Эрмитажа, Александро-Невской семинарии, литературно-исторические материалы в музеях и архивах Москвы и Ленинграда, Г. Н. Моисеева побывала еще и в Ярославле, Архангельске, Киеве. И везде встречала она эти пометы! Галина Николаевна так долго занималась рукописным наследием Ломоносова, что узнавала его «речения» по стилю и манере.

Но не по почерку! Он-то как раз весьма заметно варьировался. Это смущало филолога. А скептики чувствовали себя во всеоружии. «Позвольте, – говорили они, – какой же это Ломоносов? Разве это его почерк? Да тут три разных почерка!»

В самом деле было похоже, что на трех фотокопиях древнерусских летописей пометы сделаны тремя разными людьми. Неужели филологическое чутье обмануло? Кто писал?

Именно на этот вопрос и предстояло ответить криминалисту.

Задача была не из простых. Тексты, отдельные слова и знаки на многих фотоснимках получились нечетко. Не все снимки с рукописных листов передавали текст в натуральную величину. Кроме того, пометы на рукописях были сделаны в разное время и не только на русском, но и на латинском языке. Все это осложняло и без того нелегкую работу. Но зато как интересно! Ведь предстояло помочь в прочтении неизвестной страницы в биографии нашего великого соотечественника.

Криминалиста охватил исследовательский азарт. Чтобы не ошибиться, экспертизу пришлось начать с самых азов, т. е. с детального изучения биографических материалов.

Из официальных источников известно, что М. В. Ломоносов родился в семье неграмотного «государственного крестьянина» – помора. Счету и письму обучался у дьячка. Первые его учебники – церковные книги и рукописи. Первая «умственная» работа – переписывание духовных текстов. Первый дошедший до нас документ, к которому пятнадцатилетний Михайло Ломоносов «руку приложил», сохранился в церковной книге. Почерк здесь маловыразительный, неустойчивый, сразу видно – в письме практиковался мало.

В те годы привычной для юного Михаилы письменной системой был церковный полуустав, отличавшийся от так называемого устава прежде всего более мелкими буквами. Даже в последние годы жизни в почерке академика М. В. Ломоносова сохранились некоторые навыки ученика дьячка – элементы рисованных букв. Кстати сказать, подобных признаков не встретишь у его сверстников, выходцев из обеспеченных кругов, получивших светское образование.

Шаг за шагом криминалист прослеживал жизнь великого ученого. Славяно-греко-латинская академия, где он обучался латыни и настолько овладел ею, что писал, сокращая слова, отсекая конец или пропуская среднюю часть. Потом учеба в Германии, возвращение в Россию и широкая переписка с вельможами. Почерк сильно изменился. Он уже не похож на тот, которым юноша писал на родном Севере, да и позже, будучи слушателем Академии. В новом почерке появились вычурность, красивость, завитушки и росчерки. Великосветская переписка!

Не здесь ли кроются истоки феномена трех почерков? Чтобы выяснить это, следовало подобрать рукописи Ломоносова, относящиеся к разным периодам его жизни, и сличить их поэтапно с пометами и приписками на древнерусских летописях.

Немало времени ушло на отбор и изучение образцов. В распоряжении криминалиста оказалось три фотокопии документов, относящихся к периоду до 1731 года, одиннадцать (на русском и латинском языках) – к 1734—1736 гг. Две рукописи были исполнены в 1741—1742 гг., девять – в 1741—1747 гг., одна – в 1750 году. Семь официальных документов и столько же черновых записей относились к 1740—1760 гг. Г. Н. Моисеева подобрала и представила эксперту за те же годы еще и ряд черновиков, редакторских пометок, записей на книгах. Материал получился богатейший. Теперь каждую помету в летописях можно было сопоставить с текстами, которые, бесспорно, принадлежали М. В. Ломоносову и содержали такие же слова и выражения.

Два месяца кропотливой работы позволили криминалисту прийти к следующим выводам: пометы в летописях и других исторических документах выполнены человеком, обладавшим выработанным почерком. Для своего времени он писал довольно быстро. Размеры строчных и заглавных букв повсюду одинаковы. Совпадали не только общие характеристики почерка, определяющие его в целом, – наклон и связность букв в одноименных словах, соотношение расстояний между ними и их высота, но и частные, индивидуализирующие признаки. Все признаки отличались устойчивостью и в своей совокупности могли принадлежать только одному человеку – М. В. Ломоносову.

Что касается помет в Радзивилловской летописи, то здесь общие признаки почерка Ломоносова вроде бы налицо. Более того, совпадали и некоторые частные признаки. И все же эксперта что-то настораживало. Опыт и интуиция подсказывали: писал другой человек. Своими сомнениями он поделился с Г. Н. Моисеевой. Та вспомнила, что у великого ученого был секретарь, и не кто-нибудь, а достаточно известный Иван Барков, чьими стихами увлекались гимназисты в XIX веке.

В 1748 году М. В. Ломоносову приглянулся смышленый и шустрый шестнадцатилетний слушатель Александро-Невской семинарии Иван Барков и он взял его для обучения в гимназии при Академии наук. В том же году начинающему гимназисту официально поручили перебелять рукописи для академии. Чаще всего он работал с Ломоносовым. Конечно, юноша старался во всем подражать своему наставнику. С годами (а они не расставались до самой смерти Ломоносова) почерк Ивана приобретал все большее сходство с почерком академика.

В «Опыте исторического словаря о российских писателях», вышедшем в 1772 году, Н. И. Новиков писал о Баркове: «Сей был человек острый и отважный, искусный совершенно в латинском и российском языке и несколько в итальянском».

По старым документам филолог Г. Н. Моисеева точно установила, что именно Барков имел дело с Радзивилловской летописью.

Когда Галина Николаевна принесла в лабораторию судебной экспертизы рукописи Баркова, эксперт поразился, как глубоко повлияло на почерк секретаря длительное и постоянное общение с великим ученым. Их почерки были удивительно схожи по общим признакам – степени выработанности, темпу письма, размеру, наклону, разгону и связности букв. Совпадали и некоторые частные признаки. Лишь дополнительное исследование позволило почерковеду выявить стабильные различия их почерков. Итак, пометы на Радзивилловской летописи были сделаны секретарем М. В. Ломоносова Иваном Барковым.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.