§ 2. Конструкции основных составов преступлений

В уголовном праве наибольшее внимание, пожалуй, уделяется именно конструкциям составов преступлений. По подсчетам В. Н. Кудрявцева, теоретически мыслимы 576 различных конструкций состава, в зависимости от комбинации категорий признаков[186]. В действительности же их число значительно меньше ввиду того, что многих комбинаций в законе не встречается.

В соответствии со ст. 8 УК РФ состав преступления входит в основание уголовной ответственности: последним признается совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления, предусмотренного Кодексом. Под составом преступления в теории уголовного права принято понимать совокупность объективных и субъективных признаков, характеризующих содеянное в качестве преступного. Или, в иной интерпретации, – совокупность необходимых и достаточных признаков для признания поведения преступным. Свойство достаточности означает, что никаких иных признаков не требуется для констатации в содеянном преступления. Требование необходимости предусматривает, что при отсутствии хотя бы одного из признаков состава нельзя вести речь о наличии в поведении лица преступления.

Какие же признаки признаются необходимыми? Принято выделять четыре группы признаков состава преступления, характеризующие: объект; объективную сторону; субъективную сторону; субъекта преступления. Если говорить о признаках, непременно фигурирующих в каждом составе, то наибольшим их числом представлен субъект преступления: в любом составе указывается, что речь идет о лице: 1) физическом, 2) вменяемом и 3) достигшем минимально установленного законом возраста уголовной ответственности. Субъективная сторона, как это единодушно признается отечественными юристами – теоретиками и практиками, во всех случаях представлена виной в форме умысла или неосторожности (либо одновременно или в альтернативе в обеих этих формах). Сложнее определиться с «представительством» двух других элементов. Один из них – объект: ясно, что им не может быть, скажем, факультативный его вид (поскольку, как следует из самого наименования, он присутствует не всегда), равно как и любой вид объекта, выделяемый «по вертикали» – общий, родовой и т. д. (поскольку он един для всего массива преступлений или, по крайней мере, для больших либо меньших их групп). Объективная сторона во всех составах представлена деянием (действием или бездействием) и, по мнению значительного числа ученых-юристов, также общественно опасными последствиями и причинно-следственной связью. С этим добавлением можно было бы согласиться, будь в законодательстве все составы «материальными». Однако ныне в большинстве своем составы в УК РФ – «формальные»[187], т. е. они не содержат указания на последствия преступления (а следовательно, и на причинную связь). В условиях, когда эти признаки отсутствуют в абсолютном большинстве предусмотренных в законе случаев (порядка 70%), некорректно признавать их безусловно обязательными.

Таким образом, всякий состав преступления состоит как минимум из шести признаков: основной объект; общественно опасное деяние (действие и бездействие); вина (в форме умысла или неосторожности); физическое лицо; вменяемое лицо; лицо, достигшее установленного уголовным законом возраста. Конкретный его вид включает в себя помимо упомянутых и иные, дополнительные, признаки. Поэтому вряд ли можно найти в УК РФ состав, состоящий исключительно лишь из упомянутых шести признаков. Кроме них, законодатель дает указание на дополнительный объект, предмет и потерпевшего (из группы элементов, характеризующих объект преступления); на преступные последствия, причинно-следственную связь, место, время, обстановку, орудия и средства, способ совершения преступления (из блока элементов, характеризующих объективную сторону преступления); на мотив, цель, эмоции (из группы элементов, характеризующих субъективную сторону); на специальный субъект (из блока элементов, относящихся к субъекту преступления). В случае вхождения в состав эти признаки становятся для данного вида состава обязательными.

То, что в юриспруденции именуют признаком состава, есть не что иное, как признак преступления, «возведенный» в ранг признака состава. Говоря иначе, всякий признак состава преступления есть одновременно и признак преступления, однако не всякий признак преступления обретает статус признака состава. В логике словом «признак» обозначаются любые черты, стороны, состояния предмета или явления, которые так или иначе характеризуют этот предмет или явление, помогают распознать их среди прочих предметов или явлений[188].

Как отмечается в литературе[189], при правильном построении законодательства признаком состава следовало бы считать лишь такой признак преступления, который соответствует совокупности следующих требований: а) он вместе с другими признаками определяет общественную опасность, противоправность, виновность и наказуемость деяния; б) выражает его отличие от других преступлений и правонарушений; в) прямо указан в законе или однозначно вытекает из него при толковании; г) не является производным от других признаков; д) присущ всем преступлениям данного вида. Между тем изложенные требования нуждаются в определенной корректировке, поскольку полностью ориентированы на признаки основного состава преступления и не учитывают, что квалифицирующие признаки – это тоже признаки состава.

В частности, с этой позиции неприемлем и. «г», ибо в уголовном законодательстве немало квалифицирующих признаков, производных от других. Например, «совершение преступления в крупном размере» – «в особо крупном размере» (см. ст. 171, 171¹, 172, 285¹ и др.), существенный вред, существенные нарушения – тяжкие последствия (см. ст. 201, 285, 286 и др.). Кроме того, по нашему мнению, нуждается в выделении еще одно требование: а¹) он (признак) способен и сам по себе «дозировать» общественную опасность деяния (например, тайно – открыто; насилие – угроза применения насилия; насилие опасное – насилие, не опасное для жизни или здоровья).

Раскрытие (описание) содержания признака состава преступления большей частью осуществляется не в уголовном законодательстве, а в разъяснениях Пленума Верховного Суда РФ. Следует заметить, что это не лучший путь обеспечения единой законности в осуществлении правосудия. Обращает на себя внимание та особенность, что в настоящее время национальные законодательства многих стран взяли курс на выделение в Уголовном кодексе глав, посвященных толкованию употребляемых в последнем терминов и понятий. Именуются они по-разному: «Поясняющие положения», «Общие положения», «Толкование некоторых терминов и выражений в уголовном законе», «Дополнительное положение. Разъяснение некоторых терминов», «Другие положения», и т. п. К сожалению, подобная идея, заложенная в теоретической модели Уголовного кодекса[190], не воспринята УК РФ 1996 г.

Вместе с тем действующий Кодекс применительно к некоторым главам и группам составов преступлений содержит законодательные определения отдельных признаков, например: понятия крупного и особо крупного размера (ущерба; см. примечания к ст. 158 и 169 УК), понятия должностного лица и представителя власти (см. примечания к ст. 285 и 318 УК), понятия субъекта воинского преступления и преступлений против военной службы (см. ст. 331 УК). Кроме того, хотя и редко, используется практика аутентичного толкования отдельных признаков состава преступления. Все это, несомненно, сказывается благотворным образом на правоприменительной деятельности.

Напомним, что в теории уголовного права выделяются признаки состава: позитивные и негативные, постоянные (признаки точного значения) и переменные, а среди последних – бланкетные и оценочные.

Что касается составов преступлений в целом, то существует несколько их классификаций. В зависимости от оснований деления различают составы: материальные, формальные и усеченные; основные, квалифицированные и привилегированные; простые и сложные (с альтернативными признаками, двумя объектами, двумя действиями, двумя последствиями, двумя формами вины). Некоторые ученые выделяют также общие и специальные, конкретизированные и обобщенные составы[191]. В случае, если логическое основание не выдерживается, классификация приобретает искаженный вид типа: материальный, формальный, усеченный, сложный[192].

Многочисленных сторонников деления составов на материальные, формальные и усеченные подчас критикуют как приверженцев «теоретически надуманной и практически вредной дифференциации»[193]. Но так ли это на самом деле? Если отвлечься от упреков чисто терминологического порядка (т. е. насколько удачны обозначения: усеченный состав; формальный и т. д.), сосредоточив внимание на сути проблемы, то нельзя не увидеть зависимость используемой законодателем в конкретном случае конструкции от его намерения так или иначе определить момент окончания описываемого в статье Особенной части Уголовного кодекса вида преступления.

Когда он принимает решение передвинуть этот момент с наступления последствий на более раннюю стадию развития посягательства (совершение действий либо осуществление акта бездействия), то уместно и, по сути, неизбежно обращение к конструкции формальных составов. Когда же в целях общей и специальной превенции (либо же ввиду нематериального, труднофиксируемого характера последствий) законодатель склоняется к необходимости, прибегнув к юридической фикции, связать момент окончания преступления с еще более ранней ступенью посягательства (с его начальной стадией, а то и с приготовительными действиями), без конструкции усеченного состава ему просто не обойтись.

Отрицание факта существования анализируемых конструкций наносит, безусловно, ощутимый урон и теории, и практике. В частности, вместо назревшей дискуссии об уточнении границ понятия каждой из трех конструкций, их разновидностей, об унифицировании взглядов на момент окончания преступлений с формальным и усеченным составами и т. д., ведется вялотекущая и, как представляется, малопродуктивная дискуссия по вопросу, существуют в природе такие конструкции либо же нет? Вопрос сам по себе, может, и важный, но не пора ли сделать серьезный шаг вперед?

Нетрудно заметить, что простой констатации использования законодателем различных конструкций в зависимости от его решения по определению момента окончания преступления явно недостаточно: в одних нормах этот момент связывается с фактическим наступлением последствий, в других – с угрозой их наступления, в третьих – с совершением действий (бездействия), причем оказавшихся успешными для виновного, хотя и не повлекшими преступных последствий (о них не говорится в диспозиции статьи), в четвертых – с формальным моментом окончания деяния, в пятых – с совершением хотя бы части деяния, описанного в законе, в шестых – с приготовительными действиями.

Следовательно, можно вести речь как минимум о шести видах состава только по одному основанию деления. Если оставаться в рамках выделяемых обычно трех (а подчас и двух – материальные и формальные) конструкций состава, необходимо четче определить разграничительные линии между ними и объем каждого понятия, а затем обрисовать их разновидности. В дополнительном осмыслении нуждаются причины, побуждающие законодателя прибегнуть к одной из шести разновидностей конструкции состава, равно как и то, насколько обоснованно толкуется момент окончания преступления применительно к той или иной конструкции его состава.

Анализ УК РФ 1996 г. показывает, что доля материальных составов в нем относительно невелика и составляет всего 28%[194]. Следовательно, на долю иных разновидностей конструкций приходится свыше 70%.

Это позволяет сделать ряд важных выводов.

Во-первых, далеко от действительности утверждение, приводимое почти во всех учебниках по уголовному праву, что последствия (а отсюда и причинно-следственная связь) – обязательный признак всякого состава преступления. Ведь они фигурируют менее чем в трети составов, а потому последствия – столь же факультативный признак в рамках общего учения о составе преступления, как, например, способ, орудия и средства совершения преступления, мотив, цель и эмоции, предмет преступления, специальный субъект.

Во-вторых, поскольку последствия – один из важнейших криминообразующих признаков, сомнительно столь редкое применение в уголовном законодательстве конструкций материального состава. В этом свете предпочтительной (хотя и вряд ли оптимальной) выглядит позиция УК Украины, в которой на долю материальных составов приходится около 32%.

В-третьих, в теории и практике необходимо больше внимания уделять иным (помимо материальных) видам состава преступления. Особенно в вопросах определения момента окончания посягательства. В некоторых случаях судебно-следственная практика в этих вопросах уже определилась. Так, относительно составов создания опасности, которых в УК РФ 15 (для сопоставления: в УК Украины их 40), сложилось твердое мнение, что речь идет о возникновении «такой ситуации либо таких обстоятельств, которые повлекли бы предусмотренные законом вредные последствия, если бы не были прерваны вовремя принятыми мерами или иными обстоятельствами, не зависящими от воли причинителя вреда. Угроза при этом предполагает наличие конкретной опасности реального причинения вреда…» (и. 6 Постановления Пленума Верховного Суда РФ «О практике применения судами законодательства об ответственности за экологические правонарушения» от 5 ноября 1998 г. № 14[195].

Когда речь идет о конструкции состава, где окончание преступления связывается с совершением приготовительных действий (организация незаконного вооруженного формирования, создание банды, преступного или экстремистского сообщества и т. д.), состав и преступление полагаются осуществленными в момент возникновения преступного объединения, наделенного всей совокупностью присущих ему признаков. Соответственно Пленум Верховного Суда РФ в и. 7 Постановления «О практике применения судами законодательства об ответственности за бандитизм» от 17 января 1977 г. № 1[196] указал: «В тех случаях, когда активные действия лица, направленные на создание устойчивой вооруженной группы, в силу их своевременного пресечения правоохранительными органами либо по другим не зависящим от этого лица обстоятельствам не привели к возникновению банды, они должны быть квалифицированы как покушение на создание банды».

Если деяние характеризуется в уголовном законе как «посягательство», «нападение», «требование», «призывы» и т. п., его окончание определяется моментом нападения, предъявления требования, озвучивания призывов и т. д. Так, «разбой считается оконченным с момента нападения в целях хищения чужого имущества, совершенного с применением насилия, опасного для жизни или здоровья, либо с угрозой применения такого насилия»[197].

Сложнее оценить ситуации, когда в диспозиции статьи действие обозначается отглагольным существительным: «воспрепятствование», «вмешательство», «выращивание», «привлечение», «вовлечение», «фальсификация», «изготовление», «принуждение» и т. и. Ясно, что речь идет о процессе осуществления деяния, имеющем, следовательно: а) протяженность во времени, б) незавершенный или завершенный характер, в) а при завершении – как успешный, так и безуспешный, неудачный итог. Как в этом случае определить момент окончания преступления?

Юристы – и ученые, и практические работники – в этом вопросе весьма расходятся во мнении. Так, полагаются оконченными: изнасилование и совершение насильственных действий сексуального характера – «соответственно с момента начала полового акта, акта мужеложства, лесбиянства и иных действий сексуального характера, предусмотренных объективной стороной данных составов преступлений, независимо от их завершения и наступивших последствий»[198]; незаконные охота и рыболовство – с момента начала добычи, «независимо от того, были ли фактически добыты водные животные или растения, рыба или иные животные»[199]; угон транспортного средства – с момента отъезда с места, на котором оно находилось[200]; изготовление фальшивых денежных знаков или ценных бумаг – с момента готовности хотя бы одной такого рода единицы (п. 4 Постановления от 17 апреля 2001 г. № I[201]); взяточничество – с момента принятия получателем хотя бы части взятки (п. 11 Постановления от 10 февраля 2000 г. № 6[202]), посев запрещенных к возделыванию растений – «с момента посева независимо от последующего всхода либо произрастания растений» (п. 16 Постановления от 27 мая 1998 г. № 9[203]) и т. д. Иначе говоря, в одних случаях момент юридического окончания деяний связывается с началом осуществления деятельности, в других – с ее физическим завершением, в третьих – с успешным (хотя бы частично) итогом для виновного осуществленного им поведения.

О неустойчивости позиции практики свидетельствуют и ее бесконечные колебания по определению момента окончания некоторых видов преступлений с формальным составом. Проиллюстрируем сказанное на составах «вовлечения» (ст. 150, 151, 240 УК и др.), где момент окончания посягательства зависит от трактовки именно этого признака объективной стороны. В Постановлении Пленума Верховного Суда СССР «О судебной практике по делам о вовлечении несовершеннолетних в преступную и иную антиобщественную деятельность» от 12 сентября 1969 г. № 8 говорилось, что вовлечение – это: а) действия, направленные на подготовку несовершеннолетнего к участию в преступлениях, а также б) подстрекательство его к совершению преступления в качестве исполнителя или пособника[204], т. е. акцент делался на виды поведения взрослого в отношении подростка, на объективную сторону (подготовка, подстрекательство). В последующем Постановлении (заменившем упомянутое) от 3 декабря 1976 г. № 16 тем же Пленумом было дано уже иное понимание вовлечения несовершеннолетнего: в первоначальной редакции (п. 10) – как действий, направленных на возбуждение у него желания участвовать в совершении одного или нескольких преступлений[205], а в новой редакции, изложенной в Постановлении от 5 декабря 1986 г. № 17, – с добавлением, что речь идет о действиях, сопряженных с применением физического или психического воздействия[206]. Что же касается ключевого момента – окончания посягательства, то вопреки приведенному определению (это «действия, направленные…») далее констатировалось: «Если несмотря на указанное воздействие подросток не стал участвовать в совершении преступления (хотя бы на стадии приготовления или покушения), действия взрослого должны расцениваться как покушение на вовлечение несовершеннолетнего в преступную деятельность»[207]. Таким образом, только при действиях, оказавшихся успешными в части возбуждения желания (его вызвать удалось), и к тому же когда желание хотя бы частично объективировалось в преступлении, можно, по мнению Пленума, вести речь об оконченном преступлении.

Новый поворот наметился в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ «О судебной практике по делам о преступлениях несовершеннолетних» от 14 февраля 2000 г. № 7. В п. 8 Постановления говорится, что если взрослый не знал о несовершеннолетии лица, «вовлеченного» им в совершение преступления, он не может привлекаться к ответственности по ст. 150 УК РФ. Далее преступление объявляется оконченным «с момента вовлечения несовершеннолетнего… независимо от того, совершил ли он какое-либо из указанных противоправных действий»[208]. Следовательно, при буквальном толковании вышеупомянутого для констатации окончания преступления требуется ныне установить два момента: 1) вовлечение состоялось, удалось (поскольку в п. 8 речь ведется о вовлеченном лице) и 2) необязательно, чтобы последовало со стороны вовлеченного совершение определенного преступления или иных антиобщественных действий.

Думается, использование законодателем отглагольного существительного несовершенного вида в принципе позволяет связывать момент окончания преступления с любой стадией процесса вовлечения. Другое дело, что начальная стадия такого противоправного поведения не достигает по общему правилу того уровня общественной опасности, который характерен для преступлений (например, начавшееся вовлечение было прервано по независящим от взрослого причинам и успело выразиться лишь в лести или уговорах).

При всех условиях подход к ситуациям с деяниями, обозначенными отглагольными существительными несовершенного вида, должен быть единообразным, что предстоит обеспечить на первом этапе Пленуму Верховного Суда РФ в принимаемых им постановлениях по соответствующим категориям уголовных дел. Очевидно, следует остановиться на варианте, согласно которому рассматриваемая конструкция деяния позволяет считать преступление оконченным с момента фактического завершения действия (бездействия).

Попутно заметим, что в последнем из упомянутых постановлений вовсе не дано толкования термина «вовлечение», что скорее всего свидетельствует о продолжающемся «брожении в умах» членов Пленума и Научно-консультативного совета, созданного при нем. Нет единодушия и в уголовно-правовой теории. Одни предлагают вовсе отказаться от этого термина, заменив его на «привлечение»[209]; «склонение»[210]. Другие связывают вовлечение только с возбуждением желания, считая, что вовлечь во что-либо – значит «возбудить желание это что-либо сделать»[211]. Но желание может отсутствовать, допустим, если лицо насильственно принуждается к антиобщественному поведению. Третьи трактуют вовлечение как совершение определенной «системы» вовлекательских действий[212]. Наконец, вместо вовлечения в преступление предлагается говорить в законе о вовлечении в антиобщественное деяние[213]. Но в ст. 150 УК РФ речь идет как раз о деянии, запрещенном уголовным законом.

С учетом сказанного под вовлечением следует, очевидно, понимать совершение действий, направленных на возбуждение желания совершить общественно опасное деяние, запрещенное уголовным законом, или на привлечение лица к участию в таком деянии[214].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.