Глава 3. Понятие доказательства: спорные вопросы теории

Глава 3. Понятие доказательства: спорные вопросы теории

1. В развитии научных представлений о доказательствах отчетливо просматривается их историческая преемственность. Поначалу в отечественной науке суждения исследователей о понятии доказательств складывались под влиянием теории формальных доказательств, действовавшей в России до момента принятия судебных уставов. Кроме того, взгляды ученых того времени испытали на себе влияние немецкой уголовно-процессуальной доктрины доказывания, основанной на чувственном эмпиризме[35]. Так, Я. И. Баршев считал, что средства или источники доказательств заключаются либо в собственном непосредственном убеждении в предмете (личный осмотр, осмотр посредством сведущих лиц), либо в убеждении посредственном (собственное признание, показания свидетелей, письменные доказательства)[36]. Подобно этому В. Д. Спасович исходил из того, что способами познания являются чувственный опыт (личный осмотр судьей следов преступления и суждения экспертов) и передание или восприятие чужих убеждений (собственное признание обвиняемого, показания свидетелей и письменные документы). Автор не отграничивал, таким образом, доказательства от способов их получения[37].

Небезынтересно отметить, что и в действующем доныне УПК ФРГ главы, посвященные доказательствам, исходят из отождествления видов доказательств со способами их получения. Так, гл. 6 УПК ФРГ именуется «Свидетели» (§ 48–71), гл. 7 — «Эксперт и осмотр» (§ 72–93), гл. 8 — «Выемка, контроль телефонных переговоров и обыск» (§ 94—111), гл. 10 «Допрос обвиняемого» (§ 133— 136а). Иных определений доказательства УПК ФРГ не содержит. По-видимому, такая регламентация — отражение присущих инквизиционному процессу воззрений, на основе которых в 1877 г. был принят этот нормативный акт[38]. Что же касается общего определения доказательства, то в период до принятия судебных уставов исследователи ограничивались лишь логико-психологическим аспектом этого понятия. Так, Я. И. Баршев разграничивал доказательства и улики, называя доказательствами «те причины, на которых основывается убеждение в действительности какого-либо происшествия или которым предмет исследования делается известным»[39]. Также и В. Д. Спасович акцентирует этот аспект: «…доказательствами уголовными называются основания убеждения судьи в виновности или невиновности подсудимого»[40]. Такая трактовка сохранилась в научных исследованиях и после принятия Устава уголовного судопроизводства. И. Я. Фойницкий, разделяя позицию Ю. Глазера, считал, например, что понятие доказательств означает «совокупность оснований убеждения в действительности или недействительности обстоятельства, подлежащего судебному удостоверению по данному делу»[41].

2. Сознавая недостаточность одного лишь логического подхода к определению доказательства, другие ученые стремились раскрыть содержание этого понятия. Так появилась трактовка доказательства как факта, служащего основанием для вывода суда. Л. Е. Владимиров, посвятивший теории доказательств фундаментальное исследование, утверждал, что «уголовным доказательством называется всякий факт, имеющий назначением вызвать в суде убеждение в существовании или несуществовании какого-либо обстоятельства, составляющего предмет судебного исследования»[42]. Так же определял доказательство С. И. Викторский[43].

Этим акцентировался не только логико-психологический, но и содержательный аспект понятия: доказательства понимались уже не просто как средства убеждения суда в существовании обстоятельств, подлежащих доказыванию, но и содержательно — как установленные судом промежуточные факты, используемые им в качестве основания построения конечных выводов. При этом не проводилось различия между фактом как реальностью, как фрагментом действительности и фактом как достоверным знанием об этом фрагменте, т. е. продуктом познавательной деятельности. По-видимому, хотя и неосознанно, исследователи имели в виду второй аспект понятия факта — достоверное знание, ибо реальный факт действительности, принадлежащий прошлому, как уже сказано, перенести в материалы уголовного дела невозможно.

Сходное и вместе с тем близкое к современным представлениям, определение доказательства предложено В. Случевским: «…под уголовными доказательствами следует разуметь те фактические данные, на основании которых судья может образовать в себе в отношении преступного посягательства убеждение о событии преступления и виновности совершившего его лица»[44].

Что же касается показаний обвиняемых, свидетелей и т. д., то дореволюционные авторы также считали их доказательствами, однако не задумывались над тем, как эти явления соотносятся с доказательствами-фактами.

3. И те, и другие представления дореволюционных процессуалистов оказали свое влияние на постреволюционное уголовно-процессуальное законодательство и воззрения ученых советского периода.

Так, УПК РСФСР 1923 г. признавал доказательствами только показания свидетелей, заключения экспертов, вещественные доказательства, протоколы осмотров, иные письменные документы и личные объяснения обвиняемого, не раскрывая содержания этих доказательств и не объясняя их связи с логическими основаниями для построения выводов, т. е. с «доказательствами-фактами». Но с другой стороны, А. Я. Вышинский, вслед за Л. Е. Владимировым, утверждал, что доказательства — это факты действительности, подчеркивая, что речь идет о реальных обстоятельствах («доказательства — это обычные факты, те же совершающиеся в жизни явления, те же вещи, те же люди, те же действия людей»), а отнюдь не о знании об этих обстоятельствах[45]. Аналогичные представления развивал в своих трудах М. А. Чельцов[46], отождествляя, таким образом, обстоятельства, которые необходимо доказать, со средствами доказывания этих обстоятельств.

По поводу трактовки термина «факт» как фрагмента объективной действительности следует заметить, что это лишь одно из значений данного понятия. Не менее важным (а в аспекте теории доказательств, на наш взгляд, более важным) является второе его значение — «синоним понятия истина»[47], «знание, достоверность которого доказана»[48]. Б. М. Кедров понимает под фактом «дискретный кусок действительности, установленный человеком, познанный им», чем подчеркивает преобразованность реального явления, ставшего фактом[49]. По мнению В. А. Штоффа, термин «факт» обозначает не только фрагмент действительности, но и особого рода эмпирические высказывания или предложения (фактофиксирующие предложения), в которых описываются подлинные события или явления[50]. Недопустимость отождествления понятия «факт» с объективной реальностью подчеркивает В. Ф. Кузьмин. Он отмечает, что констатация факта — это прежде всего форма отражения человеческим сознанием реальной действительности. Факт — элемент знания, единство объективного и субъективного[51].

Таким образом, факт следует трактовать как продукт познавательной деятельности, знание, достоверность которого доказана.

4. Однако признание доказательствами только фактов объективной действительности, вернее достоверных сведений о них, и наряду с этим показаний, заключений и т. д. оставляло без рассмотрения вопрос, откуда берутся факты, т. е. достоверные сведения, признаваемые доказательствами. Ответом на него стала разработанная М. С. Строговичем двойственная трактовка понятия доказательства: показания обвиняемого, свидетеля, заключения эксперта, документы, именуемые автором источниками доказательств, признавались им доказательствами, поскольку содержали сведения об отдельных фактах, с помощью которых устанавливались обстоятельства, подлежащие доказыванию, и которые тоже признавались доказательствами. При такой конструкции доказательства-источники служили средством установления доказательств-фактов, а последние — средством установления обстоятельств, подлежащих доказыванию[52].

Принятые в декабре 1958 г. Основы уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик (ст. 16), а вслед за ними, два года спустя, и УПК РСФСР (ст. 69), в сущности, закрепили данную трактовку, признавая доказательствами любые фактические данные об обстоятельствах, подлежащих доказыванию, устанавливаемые показаниями подозреваемого, обвиняемого, свидетеля и т. д. Тем не менее некоторые исследователи (М. А. Чельцов, С. А. Голунский) усмотрели в новом законоположении подтверждение мысли о том, что доказательства — это только факты действительности, а показания, заключения и др., т. е. то, что именуется источниками доказательств, доказательствами не являются[53]. Уже тогда подобная трактовка была подвергнута критике за ее внутреннюю противоречивость: отождествление доказательства с предметом доказывания, смешение реальных обстоятельств действительности с достоверным знанием о них, игнорирование доказательственного значения «источников» — показаний обвиняемого, свидетеля, заключения эксперта и т. д.

5. Ошибочность взглядов, считающих доказательствами факты объективной действительности, стала особенно наглядной при анализе доказывания с позиций теории отражения и информационного подхода, разработанных в трудах В. Я. Дорохова[54]. В последние десятилетия такой подход стал методологической основой определения понятия доказательств в работах многих других исследователей. В свете теории отражения образование доказательства представляет собой сложный отражательно-информационный процесс. При этом следует учесть, что любой отражательный процесс, представляя собой воспроизведение до определенной степени полноты и точности и в иной форме объекта, существующего вне сознания познающего субъекта, сопровождается преобразованием отражаемого объекта[55]. Исследуемое событие, отражаясь в окружающей обстановке, оставляет в ней следы разного рода, которые несут в себе информацию об этом событии. Это «первичное отражение» события. Будучи выявленной, преобразованной субъектом доказывания и облеченной им в требуемую законом процессуальную форму, информация о событии, оставившем следы, становится доказательством в процессуальном смысле. Это, на наш взгляд, «вторичное отражение» события, на этот раз в сознании познающего субъекта и затем в материалах уголовного дела[56].

6. Анализ доказывания под углом зрения отражательных процессов позволяет соединить разъединенные в прежних определениях два явления — фактические данные, т. е. информацию о событии, и показания, заключения, и т. д., в которых эти данные содержатся. Так возникло разделяемое ныне многими авторами представление о доказательстве как о единстве содержания (фактические данные) и формы (показания, заключения и др.). Новый УПК РФ еще более укрепил это представление, отказавшись в ч. 1 ст. 74 от не вполне ясного определения доказательств как фактических данных, поскольку этот термин давал известные основания для его отождествления с фактами действительности, и заменив его термином «сведения», который ясно подчеркивает информационное содержание доказательства[57]. Заметим при этом, что сохранение слова «любые» применительно к слову «сведения» не дает оснований для его расширительной интерпретации, наблюдаемой в литературе, так как явно относится к содержанию информации, допуская ее разнообразие, и вовсе не затрагивает источников и способов ее получения. Не менее важно второе нововведение: показания, заключения, протоколы и т. д. включены теперь в определение доказательства (ч. 2 ст. 74 УПК РФ) не как средства установления фактических данных (такое их назначение усматривалось из прежней формулировки ч. 2 ст. 69 УПК РСФСР, где говорилось, что фактические данные «устанавливаются показаниями свидетеля…» и проч.), а как допустимые доказательства («в качестве доказательств допускаются…»), чем подчеркивается неотделимость сведений от показаний, заключений и т. д.[58] Теперь понятие доказательства обрело более четкое определение: первая часть ст. 74 УПК РФ раскрывает содержание доказательства, вторая — его форму. Иными словами, показания, заключения, вещественные доказательства, протоколы и документы являются доказательствами, но рассматриваемыми со стороны их формы (ч. 1 ст. 74), в то время как сведения о фактах, подлежащих доказыванию, составляют содержание доказательств (ч. 2 ст. 74). Синтезированное же определение доказательства будет звучать так: доказательство — это сведения об обстоятельствах, подлежащих доказыванию, полученные законным способом и облеченные в надлежащую процессуальную форму — в форму показаний, заключений и др. Равнозначно и определение, начинающееся не с содержания, а с формы: доказательствами являются показания, заключения и т. п., содержащие полученные законным способом сведения об обстоятельствах, подлежащих доказыванию[59].

7. В процессуальной литературе имела место попытка переосмыслить понятие доказательства, сделав акцент на его форме в ущерб содержанию. Так, по мнению А. С. Пашина, «доказательствами служат процессуально оформленные сообщения, а также документы или другие предметы, которые правомерно использовать в судопроизводстве для установления фактов, учитываемых при вынесении процессуальных решений, в особенности приговоров». По мнению автора, все доказательства — суть материалы, под которыми понимаются сообщения, документы или другие предметы, используемые при судопроизводстве[60]. Вряд ли такое представление является более точным и полным, чем традиционное. В нем отсутствует указание на весьма существенное свойство доказательства — его относимость, т. е. связь доказательства с предметом доказывания (не любые сообщения являются доказательствами, а лишь такие, которые указывают на обстоятельства, подлежащие доказыванию). Нет в нем и четкого указания на способ получения доказательства («процессуально оформленными» могут быть и сообщения, полученные незаконным способом), а главное — не разграничиваются содержание и форма доказательства, присущие любому явлению (сообщения, т. е. сведения, стоят в одном ряду с «документами или другими предметами»).

Попытки переосмыслить легитимное определение доказательств как сведений о существенных обстоятельствах дела, полученных субъектами доказывания, в том числе и органами расследования, с соблюдением надлежащей процедуры предпринимаются и в связи со стремлением распространить состязательность в полной мере на досудебное производство. Так, по мнению А. В. Смирнова легализацию доказательств, собранных сторонами в ходе предварительного расследования, должен осуществлять суд. Они «уже на стадии предварительного расследования могут приобретать статус судебных лишь при условии проверки их в ходе состязательной процедуры… перед лицом независимого следственного судьи»[61]. Эту мысль воспроизводит и А. И. Макаркин. «В состязательном процессе, — пишет он, — доказательственная информация может приобрести статус доказательства лишь в ходе исследования ее судом»[62]. Автор также именует эту процедуру легализацией доказательств, указывая на заимствование этого термина из англо-американской процессуальной теории. «Легализация доказательств имеет своим содержанием непосредственное восприятие судом информации, собранной сторонами в ходе их непроцессуальной деятельности, ее проверку и придание ей статуса судебных доказательств… Судебные доказательства образуются лишь в ходе судебной процедуры»[63]. Аналогичную позицию занимает и В. А. Лазарева, считая, что доказательства — это «любые сведения, представленные суду сторонами обвинения и защиты»[64], из чего следует, что до представления их суду они таковыми не являются.

Эти суждения были бы справедливыми при условии полного преобразования отечественного досудебного производства, уподобления его досудебному производству в странах обычного права. Однако в действующей структуре судопроизводства они неприемлемы, в связи с тем что органы расследования согласно закону осуществляют юрисдикционную функцию распоряжения производством, вследствие чего при соблюдении предписаний закона, регулирующих доказывание, оно завершается получением полноценных доказательств и основанных на них процессуальных решений[65].

8. В работах последних лет стало модным утверждать, что положения ч. 1 и 2 ст. 74 УПК РФ противоречивы. В действительности же никакого противоречия в этих нормах нет, ибо каждая из них раскрывает существенные, но различные стороны доказательства — его содержание и форму.

В связи с этим обращают на себя внимание не вполне удачные попытки устранить имеющиеся якобы противоречия и создать синтезированное определение доказательств, путем объединения предписаний части первой и части второй этой статьи без учета того, что в каждой из них констатируются не совпадающие, но существенные стороны единого понятия. Например, предлагается считать доказательствами «сведения о фактах, полученные и закрепленные… в источниках и порядке, предусмотренном настоящим Кодексом»[66], «сведения, содержащиеся в протоколах допросов, других следственных действий…»[67]. В таких определениях независимо от желания авторов, во-первых, гальванизируется ошибочная мысль о том, что «источники» — показания, заключения и т. д. — это не доказательства[68], и, во-вторых, исчезает важнейший признак показаний — их непосредственное бытие как сведений, изложенных на допросе в устной форме. По этой причине происходит неправомерное «удвоение» одного из доказательств: закон считает доказательствами показания допрошенных лиц, а цитируемые авторы — протоколы, в которых эти показания зафиксированы[69]. В действительности речь идет об одном виде доказательств, а именно о показаниях, непосредственно полученных в ходе допроса, протоколы же допроса — это способ консервации сформированного доказательства — показаний с целью их процессуального использования, а отнюдь не самостоятельный вид доказательств[70].

9. Важнейшим признаком доказательства является его допустимость и в первую очередь соблюдение надлежащей процедуры получения. Эта мысль достаточно определенно выражена в ст. 75 УПК РФ, провозгласившей вслед за ст. 50 Конституции РФ, что доказательства, полученные с нарушением требований УПК РФ, являются недопустимыми и не имеют юридической силы. Отсутствие у полученных сведений свойства допустимости означает, что, каким бы значимым ни было их содержание, они доказательством не являются. Отсюда по логике вещей следует, что доказательствами являются лишь сведения, полученные законным, т. е. предусмотренным УПК РФ способом. Это, казалось бы, элементарное положение теории ставится под сомнение авторами, пытающимися «втиснуть» в понятие доказательства сведения о существенных обстоятельствах, полученные без соблюдения надлежащей процессуальной процедуры. «Попытки выдать (!?) за доказательство результаты познавательной деятельности следователя или прокурора, — пишет В. А. Лазарева, — не соответствуют смыслу понятия доказательства как объективно существующей, независимой от познающего субъекта информации[71]. Автор признает доказательствами «любые сведения о совершенном преступлении, независимо от того, получены ли они в предписанной законом процедуре»[72]. Вряд ли стоит опровергать столь широкое и, главное, лишенное существенных нормативных признаков представление о доказательстве.

Подобная оценка распространяется и на результаты оперативно-розыскной деятельности в виде стремления показать, что полученные при этом сведения также обладают необходимыми признаками доказательства[73].

С такими суждениями согласиться нельзя, прежде всего потому, что материалы, полученные за пределами процессуальной формы, могут быть преобразованы в доказательства лишь с соблюдением процессуального, т. е. предусмотренного УПК РФ порядка, каким, на наш взгляд, может быть только официальное, с указанием происхождения сведений, представление их органам расследования. Именно поэтому Закон об ОРД в ст. 11 предусматривает такую возможность лишь с соблюдением процессуальной процедуры, соответствующей положениям уголовно-процессуального законодательства, регламентирующим собирание, проверку и оценку доказательств[74].

Чем же аргументируют свои предложения сторонники противоположной позиции? Они считают, что материалы оперативно-розыскной деятельности (ОРД) приобретают свойство допустимости, если при их получении оперативный орган соблюдал правила проведения оперативно-розыскных мероприятий (ОРМ), предусмотренных в ст. 6 Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности» (Закон об ОРД)[75]. Очевидно, однако, что эти правила, установленные закрытыми ведомственными актами, являются непроцессуальными и не содержат необходимых гарантий против возможных искажений информации (участие понятых, предупреждение об ответственности за сообщение ложной информации, протоколирование и т. п.). Поэтому само по себе соблюдение этих правил полученным результатам свойства допустимости не придаст, каким бы убедительным и значимым ни было их содержание[76].

Конкретизируя вышеназванные положения ст. 11 (Закон об ОРД), принятая недавно в новой редакции Инструкция о порядке представления результатов оперативно-розыскной деятельности дознавателю, органу дознания, следователю, прокурору или в суд от 17 апреля 2007 г., утвержденной приказом восьми правоохранительных ведомств (Инструкция от 17 апреля 2007 г.) устанавливает, что эти результаты «должны позволять (адресатам) формировать доказательства, удовлетворяющие требованиям уголовно-процессуального законодательства, предъявляемым к доказательствам в целом… содержать… указания на оперативно-розыскные мероприятия, при проведении которых получены предполагаемые доказательства» (выделено мной. — С. Ш.). Из этих нормативных предписаний с очевидностью следует, что за пределами процессуальной формы результаты ОРД доказательствами не являются, но они могут быть преобразованы в доказательства с соблюдением требований УПК РФ, к которым относится известность происхождения доказательственной информации.

10. Во многом сходны с вышеназванными предложения считать собиранием доказательств действия защитника, предусмотренные ч. 3 ст. 86 УПК РФ, а полученные им при этом результаты — доказательствами. Утверждения такого рода во множестве появились в работах последнего времени. Авторы их исходят из необходимости более последовательно претворять в жизнь начала состязательности и, соответственно, повысить роль защитников в доказывании, с чем нельзя не согласиться. Однако обозначение действий защитника, свободных от процессуальной формы (получение предметов и документов, проведение опросов, истребование документов), собиранием доказательств, выбивается из системы нормативных предписаний, жестко регламентирующих доказывание, в частности, не соответствует приведенным выше положениям ст. 75 УПК РФ о недопустимых доказательствах, а также статьям УПК РФ, детально регламентирующим способы собирания конкретных доказательств. В условиях, когда по своей структуре отечественное судопроизводство остается в основном смешанным, с учетом неприемлемости параллельного адвокатского расследования субъектом доказывания, формирующим доказательственную базу, остается следователь (дознаватель) и от него зависит, принять или не принять, ввести или не ввести в дело представленный защитником материал. Это относится и к полученным защитником документам, которые могут быть отвергнуты следователем ввиду их неофициальности, неизвестности происхождения и т. п. Уже отмечалось, что сторонники подобных взглядов вынуждены утверждать, что требование надлежащей процессуальной формы доказательств вообще оказывается ненужным, так как становится препятствием на пути «собирания доказательств» защитником. Фактически речь идет об устранении одного из важнейших постулатов теории доказательств — их допустимости, что подрывает всю ее систему. Согласиться с таким представлением нет никаких разумных оснований[77].

11. Обращает на себя внимание и отсутствие единства в определении свойств, которыми должно обладать доказательство, чтобы считаться таковым. Не вызывает сомнения, что необходимыми свойствами доказательства являются его относимость и допустимость. Но следует ли включать в понятие доказательства такое его свойство, как достоверность? Под достоверностью принято понимать верность, истинность сведений, составляющих содержание доказательства[78]. Нельзя не учесть, что итоговые выводы органов расследования, суда могут опираться только на достоверные доказательства.

В то же время некоторые авторы полагают, что доказательством следует считать сведения, которые не только обладают относимостью и допустимостью, но и являются достоверными, т. е. правильными по существу. Так, Р. В. Костенко полагает, что «нельзя согласиться с неточным утверждением, что каждое доказательство становится таковым с момента его получения соответствующими субъектами…»[79]. По мнению автора, выполняя в ходе расследования различные действия по собиранию сведений, следователь не может воспринимать их как уже «готовые» доказательства, поскольку таким доказательствам предстоит «выкристаллизироваться» из собранной информации позже. Поэтому «для определения понятия доказательства в уголовном процессе явно недостаточно ограничивать его только лишь исключительно двумя признаками — относимости и допустимости. Каждое доказательство должно обладать также признаком достоверности»[80].

В этих рассуждениях верно лишь одно: достоверность доказательства действительно не может быть выявлена в момент его получения, так как окончательно она определяется на завершающем этапе доказывания, когда оценивается вся совокупность собранных доказательств. Но это вовсе не означает, что полученные следователем и облеченные в надлежащую форму сведения — это еще не доказательства. Такая позиция не только необоснованно отдаляет момент появления в деле доказательств, но и игнорирует реальный процесс формирования доказательств, состоящий в выявлении и отображении информации, заключенной в следах, о чем говорилось ранее. Логика познавательного процесса такова, что любое полученное управомоченным органом доказательство всегда поначалу проблематично, так как содержащаяся в нем информация может быть как истинной, так и ложной. Именно поэтому каждое полученное доказательство подлежит последующей проверке и оценке, в процессе которых и определяется его достоверность. Но вероятностный характер информации вовсе не ставит под сомнение ее доказательственное значение и возможность оперирования ею. Например, показания свидетеля, оставаясь доказательством, могут проверяться путем очной ставки, назначения экспертизы, они могут стать основой для выдвижения версий и т. д. Не случайно закон (ст. 87 УПК РФ) предусматривает проверку именно доказательств, а не сведений. Иной подход, продиктованный на первый взгляд заботой об обоснованности и достоверности решений, принимаемых субъектами доказывания, фактически разоружает их, так как вынуждает осуществлять доказывание и принимать промежуточные решения при отсутствии доказательств[81].

12. Все вышесказанное дает основание подвергнуть критическому анализу правомерность термина «источник доказательств», которым, как ранее показано, часто обозначают явления, предусмотренные ч. 2 ст. 74 УПК РФ, т. е. показания, заключения, протоколы и т. д.

Основание для критики выявляется уже при анализе исторического процесса развития отечественного законодательства. Поначалу, как видно из вышесказанного, термину «источник доказательств» придавался иной, нежели теперь, смысл. Так, Я. Н. Баршев отождествлял этот термин с путями получения судом знаний об обстоятельствах дела. Можно полагать, что такое отождествление и положило начало современному словоупотреблению.

Б. А. Филимонов по этому поводу приводит суждение А. Миттермайера, согласно которому доказательством должен рассматриваться любой предусмотренный законом источник (Quelle), который может быть достаточным, чтобы судья сформулировал убеждение и признал релевантные факты истинными[82].

В такой трактовке термина есть определенный смысл: осмотр, допрос, обыск действительно являются источниками (точнее — способами) получения доказательств.

Но в более позднее время другие российские процессуалисты отмечали неправомерность отождествления доказательств со способами их получения. В четкой форме эту мысль выразил В. Случевский: «Судебный осмотр и освидетельствование — не доказательство, а только источник, из которого суд черпает доказательства…»[83]

Однако в современной теории доказательств термин «источник доказательств» приобрел другой смысл: им стали обозначать не способ, а результат познавательной деятельности, т. е. показания допрошенных лиц, заключения эксперта и т. д.

13. Неоправданность термина «источник доказательств» становится очевидной с учетом двух обстоятельств. Первое из них связано с логико-познавательными аспектами доказывания. Этимологически «источник — означает то, что дает начало чему-нибудь, откуда исходит что-нибудь»[84]. Логично утверждать, что источник какого-либо явления не может быть элементом, частью этого явления, а должен находиться вне его. Как заметил С. В. Курылев, «никто не объяснил, почему процессуальная теория должна отступать от этого смысла, называть источником не свидетеля, из которого «истекает» показание, а само показание, из которого ничего не «истекает»[85]. С точки зрения любого познавательного процесса источник — это его начальный элемент. Однако если обратиться к рассмотренному ранее реальному процессу собирания доказательств, то дело обстоит как раз наоборот: органы расследования и суд, получая информацию от ее носителя, формируют показания, протоколы, т. е. создают в результате познавательной деятельности то, что неправомерно именуется источником доказательств. В реальном познавательном процессе формирования доказательства появление «источника» есть завершение, а отнюдь не начало познавательного процесса, так как «источник» — это не что иное, как сформированное в познавательном процессе доказательство. Ясно, что для следователя, формирующего доказательство, оно не есть источник доказательства.

Следующее возражение против термина — это неадекватность понятий «источник» и «форма» доказательства. Если показания, заключения и т. д. считать формой доказательства, что признается большинством исследователей, и, как представляется, не должно вызывать сомнений, то очевидно, что форма явления не может быть его источником, ибо в теоретическом смысле это разные и несовместимые явления. Форма — неотделимый элемент любого явления, ибо, выражаясь философским языком, — это способ существования и выражения содержания[86]. Да и что, к примеру, может означать утверждение, что показания свидетеля, т. е., по терминологии законодателя, допустимое доказательство, являются не формой, а источником доказательства? Источником самого себя?

Из сказанного следует вывод: явления, обозначенные в ч. 2 ст. 74 УПК РФ, следует именовать не источниками, а видами доказательств, ибо термин «вид» адекватен термину «форма»[87]. Такое представление разделяется ныне многими исследователями и постепенно завоевывает свое место в научной и учебной литературе[88].

Заметим, что никто из дореволюционных процессуалистов не употреблял термин «источник доказательств» для обозначения показаний, заключений экспертов и т. д. В. Случевский, например, предпочитал видеть в заключении экспертов «совершенно особый вид уголовных доказательств», а свидетельские показания считать «наиболее употребительным родом уголовных доказательств» (выделено мной. — С. Ш.)[89]. Также и И. Я. Фойницкий именовал показания подсудимого, свидетеля, эксперта, вещественные доказательства и др. — видами доказательства[90].

Рассмотренная выше трактовка понятия доказательства как единства содержания и формы дает основание к тому, чтобы отказаться от широко распространенного в науке наименования явлений, обозначенных в ч. 2 ст. 74 УПК РФ, источниками доказательств. Представляется убедительным взгляд исследователей, согласно которому этот термин можно сохранить в теории лишь для обозначения носителей доказательственной информации, каковыми являются свидетели, потерпевшие, обвиняемый, подозреваемые, эксперты, специалисты, а также предметы материального мира, сохранившие на себе следы исследуемого события.

14. Однако для обозначения показаний, заключений, протоколов и т. д. многие авторы продолжают использовать термин «источник доказательств», а иногда, наряду с ним, как равнозначный, и термин «вид доказательств». Термин «источник доказательств» используется и в п. 13 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 5 марта 2004 г. № 1 «О применении судами норм Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации».

В чем причины такого явления? Одной из них, полагаем, является дань традиции, поскольку данный термин получил в науке широкое применение и отказ от него наводит на мысль о «ниспровержении» основ теории доказательств. Но, являясь конструктивным поначалу, когда наряду с фактами источники рассматривались как один из аспектов понятия доказательства, этот термин по мере развития теории доказательств на основе отражательно-информационных процессов перестал соответствовать понятию доказательства как единству содержания и формы.

Более же глубокая причина сохранения этого термина состоит, как ранее отмечалось, в разном значении, которое придается показаниям, заключениям, протоколам на досудебном и в судебном производстве, поскольку первые получены при отсутствии необходимых гарантий установления истины, что рождает сомнения, являются ли они доказательствами.

Тем не менее в соответствии с действующим законодательством показания, заключения, протоколы и т. д., полученные органами расследования, считаются доказательствами как в досудебных, так и в судебных стадиях процесса. Но обозначение их в стадии предварительного расследования источниками доказательств неоправданно, так как термин «источник» не соответствует отмеченному ранее реальному процессу их формирования.

Не подходит ли этот термин для судебного разбирательства, где суд в соответствии с законом непосредственно исследует все собранные по делу доказательства? Согласно ч. 1 ст. 240 УПК РФ именно суд заслушивает показания подсудимого, потерпевшего, свидетелей, заключения эксперта, осматривает вещественные доказательства, оглашает протоколы и другие документы, производит другие действия по исследованию доказательств. К этому следует добавить право суда согласно УПК РФ назначить экспертизу (ст. 283), провести следственный эксперимент (ст. 288), предъявление для опознания (ст. 289), освидетельствование (ст. 290). Разумеется, эта деятельность осуществляется судом во взаимосвязи с активной и основанной на законе (ч. 2 ст. 274) познавательной деятельностью сторон и не должна ее ограничивать. Но в действиях суда находит проявление его общее, предусмотренное законом правомочие на собирание доказательств путем производства следственных действий (ч. 1 ст. 86 УПК РФ). При этом важно отметить, что результаты познавательных действий суда и сторон фиксируются в протоколе судебного заседания (п. 10–12 ч. 3 ст. 259 УПК РФ). По логике вещей получение и процессуальное закрепление судом доказательственной информации есть не что иное, как формирование доказательств, которые по содержанию могут совпадать с доказательствами, собранными следователем, но могут и отличаться от них.

Но если суд формирует доказательства, то можно ли считать последние «источниками доказательств» для самого суда? И в этом случае ответ должен быть отрицательным, ибо доказательства не могут быть источниками самих себя.

Проведенный с позиций информационно-отражательного подхода анализ представлений о доказательствах, высказанных в отечественной процессуальной науке, позволяет сделать следующие выводы.

А. Исторический процесс формирования понятия доказательств, проходя ряд этапов, развивался от логикопсихологических представлений (доказательства — это средства убеждения в существовании фактов) к информационно-содержательным (доказательства — это сведения о фактах, подлежащих установлению), получившим закрепление в современном уголовно-процессуальном законодательстве.

Б. Нормативная регламентация понятия доказательств в УПК РФ, раскрывающая его информационное содержание и констатирующая, что показания, заключения, протоколы и т. д. являются доказательствами, стала заметным шагом вперед в развитии теории доказательств, позволяя в сложном понятии доказательства выделить две равнозначимые стороны — содержание и форму (или вид) доказательства — и показать беспочвенность попыток ограничить рассматриваемое понятие только его содержанием.

В. Уяснению смысла понятия «доказательство» способствует концепция их формирования в процессе познавательно-удостоверительной деятельности субъекта доказывания, сущность которой состоит в том, что процесс получения доказательств всегда включает преобразование информации, содержащейся в следах, оставленных исследуемым событием и придание ей надлежащей процессуальной формы — превращение ее в показания, заключения, вещественные доказательства и т. д. Вопреки мнению некоторых исследователей формирование доказательств не сводится лишь к закреплению полученной информации, а само закрепление не есть отдельный этап собирания (формирования) доказательств, так как представляет собой органичный, неотделимый элемент этой деятельности.

Г. Важнейшим признаком доказательства является его допустимость, и в первую очередь соблюдение процедуры получения. Представляются необоснованными встречающиеся в литературе предложения считать доказательствами результаты ОРД, если при ее проведении оперативный орган соблюдал правила проведения оперативно-розыскных мероприятий. Данные правила не носят уголовнопроцессуального характера, а подмена ими процессуальных требований относительно собирания доказательств противоречит закону и Инструкции от 17 апреля 2007 г.

Д. Ошибочны утверждения о том, что необходимым свойством доказательства является его достоверность. В момент получения доказательства и в последующем, вплоть до завершения доказывания, истинность доказательства всегда проблематична, что не мешает оперировать им в процессе производства по делу. Лишь после завершающей оценки доказательства может быть определена его достоверность, т. е. истинность и возможность использовать его при построении итоговых выводов органов расследования и суда. Также нельзя согласиться с суждениями о том, что действия защитника, предусмотренные ч. 3 ст. 86 УПК РФ, представляют собой собирание доказательств. Эта норма выбивается из системы правовых предписаний, жестко регламентирующих способы собирания доказательств, а утверждение, что защитник собирает доказательства, хотя и в непроцессуальной форме, ведет к отрицанию допустимости как необходимого свойства доказательства.

Е. Следует признать необоснованным достаточно широкое использование в научных исследованиях термина «источник доказательств». Он не соответствует реальному познавательному процессу получения доказательств и в то же время создает ошибочное представление, будто «источники» изначально существуют в природе, упрощая этим действительное содержание сложной деятельности органов государства по собиранию доказательств. Данный термин также несовместим с правильным обозначением показаний, заключений и подобными видами доказательств, между тем как такое обозначение способствует преодолению разрыва между содержанием и формой доказательств. Отказ от употребления термина «источник доказательств» в вышеозначенном смысле поможет устранению путаницы, бытующей в научной и учебной литературе, когда им одновременно обозначают принципиально разные понятия — виды доказательств и носителей доказательственной информации.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.