5. Порядок проведения гласного судебного разбирательства и правовые основания ограничения гласности судопроизводства по конкретному делу

5. Порядок проведения гласного судебного разбирательства и правовые основания ограничения гласности судопроизводства по конкретному делу

Российское законодательство достаточно четко регулирует участие сторон в устном судопроизводстве, а также условия ограничения гласности судопроизводства, поэтому не будем останавливаться на этом подробно[475]. Рассмотрим этот вопрос, опираясь в большей мере на подходы Европейского суда, но с учетом особенностей российской практики.

Заочное разбирательство дела по существу — в отсутствие одной из сторон по гражданским делам или в отсутствие подсудимого при рассмотрении выдвинутого против него уголовного обвинения: соразмерность ограничения гласности для сторон публичному интересу, оправдывающему заочное рассмотрение в российской практике

Можно выделить несколько элементов права на публичное слушание по делу исходя из практики Европейского суда. Во-первых, это право лично предстать перед судом, а также эффективно участвовать в слушании. Во-вторых, публичный характер слушаний, т.е. право требовать присутствия публики. И наконец, обязанность суда сделать решение публичным[476].

В контексте публичности (гласности) судебного разбирательства в большей мере рассматривается вопрос, могла или нет сторона присутствовать в процессе. Под стороной понимается как непосредственно заявитель, истец, ответчик, так и адвокат, который представляет интересы стороны в процессе. Участие адвоката может оцениваться и через призму обеспечения других прав, в частности права на защиту, и в некоторых случаях Суд может выбрать, какое из названных прав является более значимым в конкретном деле. Например, в деле «Sakhnovsky v. Russia» (№ 21272/03, постановление от 2 ноября 2010 года) Суд счел, что более важно вынести решение об обеспечении права на защиту в условиях участия в производстве в кассационной инстанции с использованием видеоконференции, нежели рассматривать, насколько такая процедура может служить реализации права на личное присутствие.

Участие в судебном заседании лиц, в отношении которых исследуется вопрос об их психическом состоянии. Применительно к российским делам вопрос о личном участии в судебном заседании поднимался в связи со следующими аспектами: 1) личное участие в суде первой инстанции обвиняемого или стороны по делу, если есть медицинские документы о невменяемости или психическом заболевании (постановления по делам «Romanov v. Russia», № 63993/00, от 20 октября 2005 года; «Khudobin v. Russia», № 59696/00, от 26 октября 2006 года; «Shtukaturov v. Russia», № 44009/05, от 27 марта 2008 года); 2) эффективное участие в судебном заседании слабослышащего обвиняемого (постановление по делу «Timergaliev v. Russia», № 40631/02, от 14 октября 2008 года); 3) личное присутствие осужденного в кассационной инстанции (или иной инстанции, которая пересматривает дело по существу с точки зрения как факта, так и права).

Согласно юриспруденции Суда, если судебное разбирательство предполагает оценку личности и характера обвиняемого и его умственного состояния в момент совершения преступления, то важно, чтобы он присутствовал на судебном заседании и имел возможность поучаствовать в нем вместе с юристом. Аналогичным образом было признано необходимым присутствие заявителя и в том случае, если решается вопрос о дееспособности, — не только чтобы он мог представить свою позицию, но и чтобы национальный суд мог самостоятельно оценить его психическое состояние.

Этот аспект был предметом рассмотрения в Европейском суде по российским делам как минимум трижды: в постановлениях «Romanov v. Russia», «Khudobin v. Russia» и «Shtukaturov v. Russia».

Так, в деле «Romanov» Суд признал нарушение предусмотренного статьей 6 (1) права на справедливое судебное разбирательство. Решение было вынесено в отсутствие заявителя, хотя в ходе судебного заседания обсуждалось его психическое состояние и, более того, в суд было представлено два экспертных заключения одного и того же психиатрического института, которые совпадали по существу, но расходились в оценке необходимых мер в виде амбулаторного и стационарного лечения. В связи с этим, по мнению Европейского суда, было необходимо присутствие заявителя, чтобы судья лично мог убедиться в его психическом состоянии для принятия справедливого решения, особенно с учетом того, что препятствий для участия заявителя в процессе не было. В частности, заявитель не проявлял каких-либо признаков агрессивного поведения, и его физическое и психическое состояние позволяло доставлять его в суд.

В деле «Khudobin» Суд был «поражен» тем, что дело рассматривалось в отсутствие заявителя, и суд принял решение о невменяемости заявителя на основании документов, при том что Худобина обвиняли на основании доказательств, полученных в рамках оперативно-розыскных мероприятий, признанных Европейским судом провокацией.

Конституционный Суд РФ высказался о практике рассмотрения дел без участия лиц, в отношении которых, возможно, будут применены принудительные меры медицинского характера, в постановлении от 20 ноября 2007 года № 13-П «По делу о проверке конституционности ряда положений статей 402 , 433 , 437, 438, 439, 441, 444 и 445 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан С.Г. Абламского, О.Б. Лобашовой и В.К. Матвеева». В частности, КС РФ отметил, что «лица, в отношении которых осуществляется производство о применении принудительных мер медицинского характера, непосредственно не упомянуты ни в разделе II УПК Российской Федерации в числе участников уголовного судопроизводства» и поэтому в «правоприменительной практике изъятия из общего порядка производства по уголовному делу в отношении данной категории лиц толкуются как изъятия из их процессуального статуса, исключающие возможность личного участия в производстве по уголовному делу».

Конституционный Суд далее указал: «Конституционное право на судебную защиту в его истолковании Конституционным Судом Российской Федерации предполагает прежде всего право каждого на обращение в суд самостоятельно либо через своего представителя, законного представителя или защитника; при этом... правомочие лично обращаться к суду за защитой своих прав и свобод имеет универсальный характер и является неотъемлемым элементом нормативного содержания данного права. Указанного правомочия не могут быть лишены и лица, в отношении которых разрешается вопрос о применении принудительных мер медицинского характера либо об их продлении, изменении или прекращении».

Таким образом, КС РФ признал за лицами, в отношении которых ведется производство о применении к ним принудительных мер медицинского характера, равный объем прав и предписал судам «осуществлять дифференцированное регулирование прав указанных лиц с учетом их психического состояния и способности лично участвовать в уголовном судопроизводстве».

Этот подход был развит в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 7 апреля 2011 года № 6 «О практике применения судами принудительных мер медицинского характера». Так, в п. 10 отдельно предусмотрено: «Лицу, в отношении которого ведется производство о применении принудительной меры медицинского характера, должно быть предоставлено право лично осуществлять принадлежащие ему и предусмотренные статьями 46 и 47 УПК РФ процессуальные права, если его психическое состояние позволяет ему осуществлять такие права. При этом учитываются заключение экспертов, участвовавших в производстве судебно-психиатрической экспертизы, и при необходимости медицинское заключение психиатрического стационара (часть 1 статьи 437 УПК РФ). Следует иметь в виду, что указанные медицинские документы не могут иметь для суда заранее установленной силы и подлежат оценке в совокупности с другими доказательствами».

Кроме того, в п. 11 названного постановления Пленума ВС предписывается обязательное участие в судебном заседании законного представителя лица, в отношении которого ведется производство о применении принудительной меры медицинского характера; данный представитель пользуется всеми соответствующими правами. Также в п. 16 указано, что лицу, в отношении которого ведется производство о применении принудительной меры медицинского характера, должны быть разъяснены права, предусмотренные статьями 46—47 УПК РФ. А его показания могут учитываться при оценке его психического состояния, опасности, которую данное лицо представляет для себя самого и других, возможности причинения им существенного вреда и определении вида принудительной медицинской помощи.

Таким образом, у суда есть обязанность рассматривать дело в присутствии лица, в отношении которого возможно применение принудительных мер медицинского характера. Но смысл выражения «если его психическое состояние позволяет ему осуществлять такие права» представляется недостаточно определенным и оставляет открытым вопрос, кто и в каком порядке должен решить, позволяет или нет психическое состояние лица присутствовать ему (ей) в суде. Поэтому у суда, на наш взгляд, по-прежнему осталась достаточно широкая дискреция в решении вопроса, будет ли присутствовать в судебном заседании лицо, в отношении которого возможно применение принудительных мер медицинского характера. С нашей точки зрения, наличие исчерпывающего перечня медицинских заболеваний или (и) состояний, которые препятствуют пониманию лицом того, что происходит вокруг него, и его участию в суде, способствовало бы ограничению этой дискреции.

Вопрос лишения дееспособности в гражданско-процессуальном порядке рассматривался в постановлении по делу «Shtukaturov v. Russia» и в постановлении Конституционного Суда РФ от 27 февраля 2009 года № 4-П «По делу о проверке конституционности ряда положений статей 37, 52, 135, 222, 284, 286 и 3791 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации и части четвертой статьи 28 Закона Российской Федерации «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» в связи с жалобами граждан Ю.К. Гудковой, П.В. Штукатурова и М.А. Яшиной».

Европейский суд рассмотрел жалобу Штукатурова через призму нарушения прав последнего на уважение частной жизни, справедливое судебное разбирательство, а также свободу и личную неприкосновенность. В том числе предметом изучения Суда был вопрос о рассмотрении дела в отсутствие самого заявителя, а также отказ ему в праве обжаловать судебное решение, признававшее его недееспособным. ЕСПЧ в § 72 постановления по делу отметил, что заявитель «играл двойную роль в процессе: он был заинтересованной стороной и основным объектом рассмотрения суда. Поэтому его участие было необходимым не только для того, чтобы представлять свои интересы, но и для того, чтобы позволить судье сформировать ее собственное мнение о психических способностях заявителя». Кроме того, Суд указал, что «доступ к процедуре в целом включает также и процедуру обжалования», а заявитель был лишен права на обжалование без какого-либо рассмотрения только на одном основании — собственной юридически признанной недееспособности. В связи с этим Европейский суд сделал вывод о нарушении общих принципов справедливости судебного разбирательства.

В рамках обжалования в Конституционном Суде РФ обсуждались вопросы конституционности тех норм, которые предусматривают личное участие в судебном заседании лица, в отношении которого решается вопрос о признании недееспособным. Так, КС РФ отметил, что «в правоприменительной практике (в том числе в делах заявителей по настоящему делу) заключение судебно-психиатрической экспертизы о том, что гражданин по характеру заболевания не может понимать значение своих действий, руководить ими и не может присутствовать в судебном заседании, рассматривается как достаточное основание для того, чтобы не вызывать его в судебное заседание». В результате такие лица фактически лишаются прав, которыми обладают участники гражданского процесса, им не обеспечиваются равные с другими участниками разбирательства процессуальные возможности по отстаиванию своей позиции и защите своих интересов при рассмотрении дела, что означает нарушение принципов справедливости правосудия, а также состязательности и равноправия сторон в судебном процессе.

Конституционный Суд делает вывод: «Участие самого гражданина в судебном заседании, таким образом, необходимо не только для того, чтобы дать возможность ему как заинтересованному лицу представлять свою позицию по делу, но и для того, чтобы позволить судье составить собственное мнение о психическом состоянии гражданина и непосредственно убедиться в том, что гражданин не может понимать значение своих действий и руководить ими. При таких обстоятельствах судья, с тем чтобы обеспечить полную и эффективную судебную защиту, избежать произвольного вмешательства в право на свободу и неприкосновенность личной жизни и соблюсти требования справедливости, разумности и пропорциональности при вынесении решения о признании лица недееспособным, не должен ограничиваться лишь письменным заключением специалистов». Более того, на судью, для того чтобы принять решение о рассмотрении дела в отсутствие данного лица, возлагается обязанность проверить, представляет ли это лицо реальную опасность для окружающих и позволяет ли его состояние предстать ему перед судом. Конституционный Суд РФ отдельно отметил, что гражданин, в отношении которого вынесено решение о недееспособности, вправе его обжаловать в рамках всех предусмотренных процедур обжалования судебных постановлений.

Исходя из описанных выше подходов высших судов к вопросу об участии лиц, у которых имеются психиатрические заболевания, в судебных заседаниях и о применении к ним принудительных мер медицинского характера либо о признании их недееспособными, можно сделать вывод, что к настоящему моменту эти подходы в достаточной мере гармонизированы. И ВС РФ, и КС РФ, и ЕСПЧ полагают личное присутствие в суде таких лиц обязательным, за исключением тех случаев, когда они представляют опасность для окружающих и себя самих или когда они не могут понимать значение своих действий и руководить ими. Но в последнем случае судья обязан предпринять действия для проверки этих данных.

Право обвиняемого на эффективное участие в судебном рассмотрении уголовного дела включает не только право присутствия, но и право следить за его ходом, включая возможность слышать происходящее в ходе разбирательства (см., например, постановления по делам «Barber?, Messegu? and Jabardo v. Spain» от 6 декабря 1988 года, «Stanford v. the United Kingdom» от 23 февраля 1994 года, «S.C. v. the United Kingdom», № 60958/00 от 15 июня 2004 года). «Эффективное участие» в данном контексте предполагает, что обвиняемый должен понимать процесс судебного разбирательства в целом и последствия, которые могут иметь место для него, включая тяжесть наказания. Поэтому обстоятельства дела могут потребовать от государства принятия позитивных (некоторых дополнительных) мер для того, чтобы предоставить обвиняемому возможность эффективно участвовать в судебном разбирательстве. Но степень этих обязательств будет напрямую зависеть от обеспечения права на защиту, поскольку в ряде дел Суд не установил нарушения Конвенции, в силу того, что участие адвоката эффективным образом компенсировало существовавшие ограничения участия самого обвиняемого в судебном заседании (решение Комиссии по правам человека по делу «Roos v. Sweden», № 19598/92, от 6 апреля 1994 года; решение по приемлемости «Liebreich v.Germany», № 30443/03, от 8 января 2008 года). Если имеет место отказ от права участвовать в судебном заседании, этот отказ должен быть недвусмысленно выражен (постановления по делам «Zana v. Turkey», № 18954/91, от 25 ноября 1997 года; «Poitrimol v. France», № 14032/88, от 23 ноября 1993 года).

Если проводится заочное разбирательство, то власти должны продемонстрировать, что было сделано все, чтобы уведомить сторону о судебном слушании, особенно если речь идет о привлечении к уголовной ответственности. Кроме того, считается, что обвиняемый имеет право требовать нового рассмотрения конкретных обстоятельств дела тем же судом. В этом праве может быть отказано, только если можно показать, что данный человек был проинформирован об уголовном процессе против него до начала процесса (постановления по делам «Colozza v. Italy», № 9024/80, от 12 февраля 1985 года; «Krombach v. France», № 29731/96, от 13 февраля 2001 года; «Sejdovic v. Italy», № 56581/00, от 1 марта 2006 года).

В настоящее время российское законодательство позволяет заочно рассматривать уголовнык дела. Так, ч. 5 статьи 247 УПК РФ гласит: «В исключительных случаях судебное разбирательство по уголовным делам о тяжких и особо тяжких преступлениях может проводиться в отсутствие подсудимого, который находится за пределами территории Российской Федерации и (или) уклоняется от явки в суд, если это лицо не было привлечено к ответственности на территории иностранного государства по данному уголовному делу».

По мнению П.Н. Марасанова, в вышеизложенном тексте совершенно четко просматриваются пять условий, при суммарном наличии которых возможно заочное рассмотрение дела: 1) наличие уголовного дела о тяжких и особо тяжких преступлениях; 2) исключительность случая; 3) нахождение подсудимого за пределами территории РФ; 4) уклонение от явки в суд; 5) непривлечение лица к ответственности на территории иностранного государства по данному уголовному делу[477]. Такое толкование вполне логично вытекает из текста закона.

Тем не менее толкование этой нормы в п. 13 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 22 декабря 2009 года № 28 «О применении судами норм уголовно-процессуального законодательства, регулирующих подготовку уголовного дела к судебному разбирательству» в значительной мере отличается от вышеприведенного подхода. Так, под исключительными обстоятельствами Пленум ВС РФ понимает: 1) особую общественную опасность совершенного преступления; 2) необходимость возмещения существенного вреда, причиненного потерпевшему; 3) невозможность установить место нахождения лица или невозможность осуществить экстрадицию. При этом совершенно очевидно, что все названные обстоятельства предоставляют чрезвычайно широкую дискрецию в признании их исключительными.

Еще большее опасение вызывает толкование, данное Верховным Судом относительно того круга обвиняемых, по делам которых может быть проведено заочное рассмотрение. В этот круг попадают как лица, которые находятся за пределами РФ, уклоняются от явки в суд и не были привлечены к уголовной ответственности на территории другой страны, так и те, кто находится на территории РФ, уклоняются от явки в суд или их место нахождения неизвестно. Можно согласиться с мнением автора, что при таком понимании не учитывается необходимость установления в действиях лица волевого признака, свидетельствующего о его намерении уклониться от явки. Чтобы рассматривать дело в порядке заочного производства, необходимо установить, что подсудимому не только известно о рассмотрении его дела, но и, более того, он умышленно отказывается явиться в судебное заседание, т.е. уклоняется от явки в суд. Если же это не установлено, а подсудимый находится временно за территорией РФ (например, пребывает за границей в командировке или отпуске), то заочное рассмотрение дела представляет собой бесспорное нарушение его права на защиту, так же как и рассмотрение уголовного дела в заочном порядке в отношении любого обвиняемого, который находится на территории России (в том числе уклоняющегося от явки) или место нахождения которого не установлено.

Пока в практике Европейского суда отсутствует постановление о заочном рассмотрении дел, но чрезмерно широкие формулировки применительно к такому исключительному (экстраординарному) порядку, как заочное рассмотрение, провоцирующие частое применение последнего без достаточных к тому оснований, позволяют думать, что появление соответствующей юриспруденции Суда с негативным отношением к этому ограничению гласности является лишь делом времени.

Личное присутствие сторон в судебном заседании в вышестоящих судебных инстанциях при пересмотре судебных актов, в том числе при разрешении вопросов ка,к факта, так и права

Обязательность личного участия стороны или обвиняемого в судебном слушании в вышестоящих инстанциях при пересмотре дела ставится в зависимость при рассмотрении жалоб Судом от того, разрешаются ли этой инстанцией вопросы факта или только вопросы права, и насколько характер слушаний требует личного присутствия. Так, Суд подчеркивает, что статья 6 (1) предусматривает личное присутствие при рассмотрении апелляции вместе с адвокатом и самого обвиняемого, чтобы иметь возможность оценить его поведенческие особенности и душевное состояние в связи с совершением преступления, в том числе в момент его совершения, а также мотивы его действий, если оценки такого рода играют важную роль и их результат может иметь для обвиняемого значительные неблагоприятные последствия (постановление по делу «Ekbatani v. Sweden», № 10563/83, от 26 мая 1988 года). В тех же ситуациях, когда пересмотр дела предполагает только рассмотрение вопросов права, личное присутствие стороны требуется лишь в том случае, если предполагается, что суд высшей инстанции может отменить приговор или решение или внести в них существенные дополнения — в ущерб интересам обвиняемого или стороны по гражданскому делу (постановление по делу «Kremzow v. Austria», № 12350/86, от 21 сентября 1993 года). Кроме того, участие в судебном заседании в вышестоящих инстанциях рассматривается как обязательное, когда разбирательство дела в первой инстанции проходило без участия заявителя и ситуация может быть исправлена на стадии пересмотра при условии, что вышестоящая судебная инстанция обладает полномочиями вынесения постановлений и по вопросам права, и по вопросам факта (постановление по делу «Axen v. Germany», № 8273/78, от 8 декабря 1983 года).

Гарантии социального контроля и прилюдность правосудия как цель открытого разбирательства дел

Из российских дел, где рассматривался этот аспект, можно назвать постановление по делу «Vanyan v. Russia», № 53203/99, от 15 декабря 2005 года, хотя это постановление более известно в связи с вопросами провокации. Так, в тот момент, когда жалоба была коммуницирована Судом (передана для представления ответа государственным органам России), по протесту прокурора дело было пересмотрено в надзорном порядке и в результате этого деяние заявителя было переквалифицировано на менее тяжкое. Тем не менее Европейский суд признал нарушение общих начал справедливости в совокупности с правом на защиту, поскольку ни заявитель, ни его защитник не были поставлены в известность о судебном разбирательстве в надзорной инстанции и не имели возможности представить свои аргументы ни по вопросу факта, ни по вопросу права, хотя потенциально возможно было и то и другое.

Вторая составляющая гарантии принципа открытого (в присутствии публики) судебного заседания ориентирована на защиту участников процесса от рассмотрения дел в отсутствие общественного контроля — открытость обеспечивает достижение целей справедливого правосудия, как это закреплено статьей 6 (1) Конвенции, поскольку делает отправление правосудия прилюдным и явным. Хотя открытость судебного процесса может быть ограничена, что следует прямо из текста статьи 6 (1), например для обеспечения безопасности или частной жизни свидетелей и для обеспечения свободного обмена сведениями в интересах правосудия.

Право на публичные слушания может быть ограничено лишь при абсолютной необходимости, с применением требования соразмерности средств, направленных на исключение присутствия публики, защищаемым интересам правосудия как такового, другим общественным интересам и личным интересам участников процесса. Так, допустимые основания для ограничения доступа публики могут быть обусловлены такими особенностями судебного слушания, как необходимость исследования частной жизни пациентов врача и потребности охраны профессиональной врачебной тайны (постановление по делу «Diennet v. France», № 18160/91, от 26 сентября 1995 года), или могут быть связаны с определением местожительства ребенка (постановление по делу «B. and P. v. the United Kingdom», № 36337/97 и 35974/97, от 24 апреля 2001 года). Признается допустимым проведение судебных слушаний без публики на территориях тюрем. Но в случае рассмотрения именно уголовного обвинения, а не обвинения в дисциплинарном проступке администрация пенитенциарного учреждения обязана сделать все возможное для информирования публики о процессе (постановление по делу «Riepan v Austria», № 35115/97, от 14 ноября 2000 года).

Открытость судебного заседания была одним из тех аспектов, которые рассматривались Судом и позволили ему признать нарушение Конвенции в уже упоминавшемся постановлении по делу Загородникова. Так, в ходе судебного разбирательства дела в национальной судебной системе в зал судебного заседания допускались только те кредиторы, которые представили в качестве участников процесса свои письменные возражения, а доступ для публики или даже тех кредиторов, которые не подали своевременно свои возражения или вовремя не получили повестки, был запрещен. По мнению государства-ответчика, ограничения были вызваны интересами обеспечения общественного порядка и рассмотрения дела в разумные сроки: дело затрагивало интересы 188 900 человек, их было технически невозможно вызвать в суд; были вызваны более 220 человек — возражавшие против мирового соглашения вкладчики, представители объединения вкладчиков и представители банка; те из них, кто хотел присутствовать, могли получить разрешение в канцелярии суда. ЕСПЧ счел в данном деле, что доступ в зал суда в течение четырех дней процесса, как и доступ публики в апелляционной и кассационной инстанциях, был ограничен. При этом он принял во внимание и то обстоятельство, что никто не оспаривал разрешение присутствовать в зале только тем кредиторам, которые подали свои письменные возражения. Но остальные, в том числе и те кредиторы, которые не подали письменных возражений, и те, кто не получил повестки, не могли присутствовать в зале. Это было оценено Судом негативно также в связи с тем, что власти не продемонстрировали, каким именно образом администрация суда обеспечивала возможность посетителям присутствовать в зале суда. Несмотря на то что дело касалось тысяч человек, не было никаких оснований полагать, что публика может нарушить порядок в зале суда. Более того, никто не ходатайствовал о том, чтобы заседание проводилось в закрытом режиме. В связи с такими обстоятельствами рассмотрение дела не было признано соответствующим требованию определения прав и обязанностей каждого в открытом судебном разбирательстве, и Суд констатировал тем самым нарушение принципа справедливого судебного разбирательства.

Ограничения на доступ в здания судов в связи с обеспечением безопасности

В то же время таких дел, как описанное выше, в российской практике относительно немного. Вопросы же доступа публики в зал судебного заседания долгое время активно дискутировались в обществе в связи с установлением различных систем охраны в зданиях судов. Действительно, имелось достаточное число примеров, когда доступ публики в здания суда ограничивался технически. В последнее время, в связи с введением современных систем охраны, допуск в здания районных судов, как правило, не ставится в прямую зависимость от наличия повестки о вызове в суд, удостоверения адвоката или паспорта. Хотя при входе в большинство районных судов необходимо пройти через металлоискатель, никакие удостоверяющие личность документы при этом предъявлять не требуется, как и сообщать, какое именно судебное заседание интересует посетителя. В то же время в вышестоящих судах выделяются разные уровни требований к проходу в разные части здания. Так, в часть помещений Московского городского суда можно войти без предъявления каких-либо документов, пройдя металлодетектор. В этой «открытой» части здания можно сдать документы в канцелярию. Но для того, чтобы пройти к залам судебного заседания, необходимо предъявить паспорт, сообщить, на какое именно судебное заседание направляется посетитель и в каком статусе. И если нельзя однозначно утверждать, что это всегда препятствует публике посетить зал судебного заседания, то, во всяком случае, тем самым создаются определенные, и не только психологические, трудности для людей, которые не часто бывают в залах судебных заседаний. Наибольшие сложности существуют для посещения Верховного Суда РФ как специального режимного объекта. При его посещении нужно обязательно иметь паспорт, повестку для сторон, а посетители должны назвать судебное заседание, которое их интересует. При этом и стороны, и публику обычно встречает сотрудник суда, который провожает их к залу судебного заседания.

Следует отметить, что сами по себе системы безопасности и охраны судов нельзя признать в любом случае нарушающими право публики на доступ к суду, тем более что они обеспечивают безопасность не только судей и сотрудников судов, но и посетителей судебных зданий. В то же время нельзя не признать, что выполнение требований безопасности создает определенные трудности для посещения зданий судов, даже при отсутствии злоупотребления этими требованиями со стороны судебного персонала. Не говоря уже о том, что в случаях необоснованного препятствования посещению залов судебных заседаний требуется предпринять настойчивые усилия, чтобы реализовать право присутствовать в судебном разбирательстве. Его нарушение не может быть компенсировано только предоставлением информации о ходе разбирательства и судебных решениях.