Общая характеристика и движение уголовного права в московском государстве

Общая характеристика и движение уголовного права в московском государстве

В Московском государстве русское уголовное право вступает в период устрашающих кар: преступление окончательно понято как деяние противогосударственное; значение лица (потерпевшего) и общины в преследовании преступлений и наказании постепенно ограничивается государством. Но государство действует еще, как частный мститель, стараясь воздать злом за зло, по возможности, в равной, если не в высшей степени, имя в виду и другую цель – устрашить еще не совершавших преступления; поэтому наказания принимают вполне уголовный и весьма жестокий характер.

Эти общие черты являются, однако, не сразу и не остаются неизменными в течение всего периода. В нем надо различить эпоху Судебников (XVI в.) и эпоху Уложения (XVII в.). Судебник царский объявил закон единственным источником права (Судебник царский, ст. 97), а потому нужно было ожидать, что здесь установится понятие о преступлении, как нарушении закона, и сразу получит силу принцип nullum crimen sine lege. Однако, в действительности в самом законе определяется далеко не вся сфера деяний, признанных на практике преступными и подлежащих наказаниям; такова почти вся область политических и религиозных преступлений, множество преступлений против порядка управления – финансовых и полицейских (например, подделка монеты, караемая со времен в. кн. Василия Ивановича), несколько видов имущественных преступлений[110]. Сверх того, почти вся уголовная сфера была предоставлена народной совести: преступниками собственно признаются ведомые лихие люди, а такими людьми признаются, по приговору общества, люди, хотя бы не уличенные ни в каком отдельном преступном деянии: «Скажут в обыску про них, что они – лихие люди, а лиха про них в обыску именно не скажут, – и старостам тех людей по обыску пытати: не скажут на себя в разбое… и старостам тех людей по обыску посадити в тюрьму на смерть». (Белозер. губн. гр. 1571 г.). В Уложении эта черта отпадает (повальный обыск является одним из многих судебных доказательств). Таким образом, уголовное право судебников (особенно 1-го) оставляет почти неприкосновенной роль общин в оценке преступных деяний. Преступление, лихое дело, совершаемое людьми, неопороченными обществом, подлежит наказанию, но гораздо меньшему. В губных учреждениях предоставлено населению преследование и казнь преступников, как право и как обязанность его перед государством. Этим, между прочим, объясняется полное отсутствие в судебниках определения условий вменения, хотя само собой разумеется, что осуждение людей, не уличенных ни в каком отдельном факте преступления, основывается не на материальном вреде от их деяний, а на внутренней оценке их нравственной испорченности. Напротив, в Уложении находим, хотя и несовершенные, но обильные указания на условия вменения.

В числе наказаний денежные штрафы, продажа и пени остаются в судебниках, хотя и уступают преимущество уголовным, между которыми преобладает смертная казнь (почти за всякое преступление, если преступник ведомый лихой, равно при первом рецидиве и при поличном); здесь же в первый раз узаконяются торговая казнь (битье кнутом), тюремное заключение (большей частью как мера охранительная) и порука. Судебники не знают членовредительных наказаний (хотя в современных им памятниках – губных грамотах – они есть, а равно – изгнание в форме выбития вон из земли: см. губную грамоту Кириллова монастыря 1549 г.). В Уложении и новоуказных статьях система наказаний становится исключительно карательной, направленной между прочим к устрашению. Права потерпевшего на вознаграждение с осужденного преступника хотя уступают в судебниках праву государства на применение к нему наказаний (если преступник осужден на смерть, а у него не будет имущества, чтобы вознаградить потерпевшего, то уже 1-й Судебник запретил выдавать его истцу для отработки долга, а велел казнить его смертью; Суд. 1497 г., ст. 8, 11; Судебник царский, ст. 55), но еще принимаются во внимание: осужденный за первую татьбу, при несостоятельности, выдается истцу головою до искупа (Суд. ц., ст. 55). Уложение отменяет такую выдачу (XXI, 9). Право наложения наказания и освобождения от него определяется в эпоху судебников (особенно 1-го) так же, как и в предшествующую, т. е. преследование преступлений против личных прав (в частности – убийства) вполне предоставлено частному потерпевшему, т. е. ведется обычным обвинительным процессом, а, следовательно, подлежит прекращению по мировой на всех стадиях. Наказание за убийство ограничивается уплатой за голову в пользу родственников убитого и пошлины в пользу наместника. В 1539 г. по делу об убийстве Пронякина Нееловыми великий князь приговорил: доправить в пользу жены убитого за голову 4 руб., долгу убитого 1 руб. и заграбленных убийцами 2 руб., а судье великий князь велел взять на ответчиках пошлину по их уставной – Медынской грамоте, а если нет грамоты, то по Судебнику. В случае несостоятельности обвиненный отдается истцу головой до искупа, как именно и было в данном случае. Само собою очевидно, что частный истец мог простить долг, и тогда для обвиненного оставалась лишь обязанность уплатить пошлины наместнику (см. Рус. ист. библ. Т. II. № 186). – В эпоху Уложения (Уст. кн. разб. прик., ст. II; Уложение XXI, 69–72) за убийство умышленное полагается уже смертная казнь, за непредумышленное – тюрьма (для детей боярских) и кнут (для крестьян и др.). О мировых по таким делам закон молчит (о мировых по делам о татьбе и разбое см. выше).

Прочие черты различия двух эпох будут указаны при рассмотрении отдельных вопросов о преступлении и наказании.