§ 1. Понятие, виды и значение юридических конструкций

Конструкция (от лат. constructio) – строение, устройство чего-либо. Современный энциклопедический словарь также трактует это слово как устройство, механизм, строение, составные части которого находятся в статическом и (или) динамическом взаимодействии[145]. Поэтому в теории под конструкцией обоснованно понимают характер, тип связей между составными частями, разновидность «набора» или сочетания последних. Если согласиться с выделением внутренней и внешней законодательной (а равно юридической техники в целом)[146], то юридические конструкции относятся к внутренней ее стороне, т. е. применяются при компоновке содержания и определении структуры права в ряду таких средств, как презумпции, фикции, символы, аксиомы и т. д. Не случайно В. Н. Кудрявцев характеризует конструкции в праве как характер, тип связей между составными частями, разновидность «набора» или сочетания последних[147].

Наряду с позицией, игнорирующей бытие и роль в праве юридических конструкций[148], существует мнение, что последние весьма значимы и находятся где-то на стыке правотворчества и правоприменения, «между техническими приемами разработки и систематизации правовых норм и техническими приемами, способствующими толкованию и применению этих норм»[149]. Думается, однако, что в действительности юридические конструкции: 1) это не приемы, а средства законодательной техники; 2) представляют собой схемы, модели, типовые образцы (или, по выражению В. М. Горшенева, трафарет[150]), используемые законотворцем для формулирования правовых норм, построения права, его систематизации, с их помощью возводится «скелет» права[151]. Конструкции в уголовном праве используются для придания соответствующей формы как отдельным нормативным предписаниям, так и правовым институтам.

Термины «юридическая техника», «юридическая конструкция» далеко не новы. Еще Рудольф фон Иеринг, сопоставляя толкование с более глубокими формами познания правовых явлений, называл первое из них низшей юриспруденцией, противопоставляя ей как высшую – анализ, конструкцию и систематизацию. Но характеризовал он эту «высшую юриспруденцию» в качестве общих приемов изучения права, научных исследований. Согласно его концепции, наука обобщает знание, стремясь прийти к выводам, применимым к целым группам сходных явлений и заменяющим поэтому знание всех частных явлений, относящихся к исследуемой группе. Но для этого на первом этапе необходимо наблюдаемый материал подвергнуть известной обработке, анализу, отыскать общие элементы, из различных комбинаций которых составляется все разнообразие наших представлений. На втором этапе с помощью выявленных общих элементов строятся для целей науки различные комбинации, конструкции. Наконец, на третьем этапе полученные путем конструкции научные понятия систематизируются, подвергаются классификации, соединению их в группы, руководствуясь их сходством и различием[152].

Таким образом, в представлении ученого конструкции выполняют лишь гносеологическую, познавательную функцию, не имея отношения к процессу право(законо)творчества, к нормативной функции.

Проф. С. А. Муромцев связывал юридические конструкции с особенностями юридического воззрения, имеющего «лишь условное практическое значение»[153]. Под критическим углом зрения теория Р. Иеринга (а равно взгляд С. А. Муромцева) была рассмотрена и получила дальнейшее развитие в «Лекциях по общей теории права» крупного русского ученого Н. М. Коркунова[154]. Ученый полагал, что анализ и конструкция, о которых говорит Иеринг, – это не приемы юридической техники и не исключительные особенности юридической науки, а частное применение общих научных приемов обобщения (с. 423), «общий логический прием», «общий прием научного обобщения» (с. 425), а правовая конструкция есть «приноровленное для целей юридического исследования идеальное построение» (с. 427). Нетрудно заметить, что и в представлении этого ученого конструкция в юриспруденции – способ научного познания, а не построения права.

Серьезные изменения во взглядах на юридические конструкции произошли в результате научных изысканий проф. А. Ф. Черданцева[155]. Во-первых, он доказал, что юридические конструкции обладают свойствами юридических моделей, а следовательно, имеют дело с явлениями со сложным строением. «Разновидностью моделей в правоведении, – писал он, – являются юридические конструкции…» (с. 131). И далее, применительно к правоотношениям, он отмечает: «Правовые конструкции как модели возможны именно потому, что исследуемые правоотношения и их элементы могут… рассматриваться как явления сложные, структурные, имеющие определенное системно-структурное отношение и состоящие из элементов» (с. 133). Во-вторых, автор сделал серьезную подвижку в определении функций моделей, конструкций. С одной стороны, в его работах также превалировал взгляд на них как на мысленные, воображаемые явления, как на средство, метод познания. «Модель в собственном (специальном) смысле слова выступает как вспомогательное средство познания, промежуточный этап построения образа теории объекта», – писал он (с. 123). В этом плане он подкорректировал мнение В. А. Штоффа, который придерживался следующего определения: «Под моделью понимается такая мысленно представляемая или материально реализованная система, которая, отображая или воспроизводя объект исследования, способна замещать его так, что ее изучение дает нам новую информацию об этом объекте»[156]. Разделяя в принципе эту дефиницию, А. Ф. Черданцев замечал, что модель может и не влечь получение новой информации, выполняя, например, описательную, демонстративную функцию (с. 124), на что обращают внимание и философы[157]. По поводу конструкций он утверждал: «Разновидностью моделей в правоведении являются юридические конструкции – гносеологическая категория, инструмент, средство познания правовых явлений. Юридическая конструкция – это модель урегулированных правом общественных отношений или отдельных элементов, служащая методом познания права и общественных отношений, урегулированных им» (с. 131); термины «юридическая конструкция» и «идеальная модель» – фактически идентичны (с. 138). Таким образом, автор тяготел к сложившейся до него трактовке конструкции в праве как гносеологической категории.

Между тем он полагал, что «применительно к юридической науке можно выделить три разновидности моделей в зависимости от того, какого рода информация положена в основу моделей: идеологическая, нормативная и реальная» (с. 128). Поскольку юридическая конструкция суть разновидность моделей, можно вести речь о тех же ее видах. В частности, «важная роль моделям, в особенности юридическим конструкциям, – заявляет А. Ф. Черданцев, – принадлежит в процессе нормотворчества. В этом процессе юридические конструкции выступают в качестве средств построения нормативного материала, т. е. средства юридической техники» (с. 149).

И далее: «Юридические конструкции, которые находят определенное закрепление и выражение в нормах права, можно бы назвать нормативными юридическими конструкциями, в отличие от теоретических юридических конструкций, используемых правовой наукой в качестве метода познания права» (с. 150).

Говоря о связи теоретической и нормативной функций юридической конструкции, автор приходит к справедливому выводу о том, что «нормативная юридическая конструкция может находить свое выражение в конструкциях юридической науки, и наоборот, конструкции юридической науки могут превратиться в нормативные конструкции» (с. 150). В итоге, по его мнению, можно говорить о единой юридической конструкции, используемой в различных целях, осуществляющей различные функции: гносеологическую или нормативную (там же).

Таким образом, заслуга А. Ф. Черданцева видится в том, что им осуществлен «перенос идеи существования общей структуры однородных правовых явлений в законодательно-техническую плоскость»[158], хотя необходимо признать, что познавательная функция конструкций все же в его представлении превалировала. Следует согласиться с тем, что основной, генеральной функцией юридических, в том числе уголовно-правовых, конструкций, «в которой раскрывается их роль и предназначение, должна считаться правотворческая». Сказанное ни в коей мере не умаляет роль науки в познании, толковании и совершенствовании юридических конструкций. У идеологических моделей (и у правовых конструкций как вида моделей) роль программирующая и прогностическая[159].

Сторонник концепции А. Ф. Черданцева – В. Б. Исаков также полагает, что юридические конструкции – это образования материально-идеального характера, а в некоторых случаях они представляют собой юридико-фактические образования. Таким образом, речь идет об образовании «научно-практического назначения»[160] (с. 29-30).

А. Ф. Черданцев выделил следующие черты юридических конструкций: они представляют собой идеальную модель, служат формой отражения действительности; в этом качестве являются упрощенным, огрубленным образом отражаемого объекта; имеют сходство с последним лишь на уровне существенных признаков, т. е. аналогичны отражаемому объекту, но не тождественны ему[161].

Думается, в юриспруденции будущее за юридическими конструкциями как средством именно юридической техники, как правовой реальностью. К этому склоняются и те ученые, которые посвятили этому феномену в последние десятилетия отдельные работы. Так, Т. А. Доценко определяет юридические конструкции как комплексы правовых средств, которые образуют типизированные модели[162]; А. В. Иванчин – как средство внутренней законодательной техники, представляющее собой структурную модель группы однородных правовых явлений, определенную комбинацию элементов которой законодатель наполняет юридически значимой информацией, регламентируя тем самым соответствующую разновидность данных явлений[163]; третьи характеризуют конструкции как средство построения нормативного материала[164], «архитектурный элемент» нормотворчества[165].

«Создание конструкций (в праве, как и в других отраслях науки), – справедливо отмечает Р. Лукич, – трудное, ответственное и опасное дело. Трудным оно является потому, что необходимо найти лучший способ понимания и отражения чрезвычайно сложной правовой реальности; ответственным и опасным потому, что последствия недоброкачественных или излишних конструкций могут оказаться весьма тяжелыми»[166].

Ф. Бэкон в свое время также писал, что хорошим может считаться только тот закон, который отличается «точностью того, что он предписывает»[167]. В этом плане юридические конструкции должны быть «пригодной формой для наглядного и точного воспроизведения всех свойств правовых явлений и их взаимного соотношения. Пригодность для этой цели установившегося приема юридической конструкции как конструкции отношений лучше всего доказывается успешным ее применением на практике»[168]. Действительно, нечеткие предписания, допускающие двусмысленность, различную трактовку, непонимание мысли законодателя, порождают противоречивую, а то и явно ошибочную практику их применения. В качестве примера можно привести предложенный Федеральным законом от 21 ноября 2003 г.[169] вариант диспозиции ч. 1 ст. 222 УК РФ, что было вызвано стремлением правотворца исключить из круга предметов незаконного оборота гладкоствольное оружие. Напомним, что УК 1960 г. (ст. 218) устанавливал ответственность за незаконный оборот огнестрельного оружия {кроме гладкоствольного охотничьего), боевых припасов и т. д. Из УК 1996 г. упомянутое в скобках было удалено, но затем законодатель пришел к выводу об ошибочности такого шага. Однако восстановлена диспозиция статьи была не в прежней редакции, а в иной, расширенной. Говорилось: «(за исключением гладкоствольного)», с сохранением указания далее на боеприпасы и т. п. предметы. Подобная редакция статьи породила двоякого рода вопросы: 1) неужели стал ненаказуемым незаконный оборот любого гладкоствольного оружия, в том числе боевого (пушек, минометов, пулеметов и т. д.); 2) как реагировать на незаконные приобретение, хранение и т. д. боеприпасов к огнестрельному гладкоствольному оружию?

Приведем пример из судебной практики. Приговором районного суда г. Ярославля С., совершивший разбойное нападение, был осужден также и за то, что незаконно приобрел, хранил и носил короткоствольный многозарядный пистолет и два патрона к нему. В кассационном порядке приговор изменен: исключен из круга предметов осуществленного С. незаконного оборота оружия пистолет, поскольку по заключению эксперта тот относился к категории гладкоствольного огнестрельного оружия. Что же касается такого предмета, как боеприпасы (2 патрона к пистолету), осуждение С. за незаконное обращение с ними было признано обоснованным[170]. Как видим, нечеткая (добавим, весьма спорная и по существу) редакция ст. 222 УК РФ породила дважды судебные ошибки. Не случайно Федеральным законом от 30 июня 2004 г. диспозиция этой статьи вновь изменена и ныне она выглядит так: «Незаконные приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение огнестрельного оружия, его основных частей и боеприпасов (за исключением гражданского гладкоствольного, его основных частей и боеприпасов к нему), взрывчатых веществ или взрывных устройств…»[171] В итоге устранены сомнения по обоим возникавшим вопросам, упомянутым в предыдущем абзаце.

В теории права предпринимались неоднократные попытки сформулировать правила (или, по терминологии Р. Иеринга, законы) юридических конструкций. Р. Иеринг к ним относил условия: 1) совпадения с положительным материалом, 2) непротиворечия, 3) красоты и 4) простоты[172]; Н. М. Коркунов – а) полноты, б) последовательности, в) простоты, естественности[173]; Т. А. Доценко – 1) полноты, целостности, 2) последовательности, непротиворечивости и 3) простоты, совершенности[174]. А. Ф. Черданцев, рассматривая этот вопрос в плоскости значения рассматриваемого феномена, писал: «Юридические конструкции придают нормам права логическую стройность, последовательность, ясность их изложения, предопределяют связь между нормами права, способствуют полному, беспробельному, четкому урегулированию тех или иных общественных отношений или их элементов»[175]. Безусловно, юридические конструкции как постоянные, относительно устойчивые элементы, не меняющиеся с каждой переменой законодательных определений[176], вместе с тем представляют собой абстракцию, обобщение, соотносясь при их приложении с действительностью, соответствуя «положительному материалу». И в это смысле Р. Иеринг абсолютно прав.

Конструкции в праве призваны вкупе с другими средствами законодательной техники упорядочить нормативный материал, придать институтам и нормам права стройность, простоту, естественность. Должны быть соблюдены также условия: а) полноты – она налицо, когда конструкция покрывает собой всевозможные частные случаи, и б) последовательности. «Правильная конструкция, – считал Н. М. Коркунов, – должна быть последовательна и притом в двояком отношении. Она сама не должна составлять исключения из более общих юридических положений, она должна быть согласована с ними. И, кроме того, она должна быть такова, чтобы решение всех частных вопросов, относящихся к данному отношению, получалось как необходимый логический вывод»[177]. Здесь речь идет скорее об идеале, к которому законодателю следует стремиться; в действительности же, как будет показано далее (см. § 2 настоящей главы и поел.), эти условия законодателем неоднократно нарушаются, что и приводит к пробелам, неясностям, неизбежности толкования уголовно-правовых норм.

Юридические конструкции, безусловно, связаны с содержанием. Но если содержание определяет, что нормативно следует отразить, закрепить, то юридические конструкции позволяют ответить на вопрос, как это все отразить, закрепить. На такого рода связь обратил внимание еще Р. Иеринг. В теории права не раз подчеркивалось важное значение юридических конструкций при формулировании правового материала: без них право представляло бы собой «авгиевы конюшни», как характеризовал в свое время английское право Шустер[178], сумбурный набор нормативных положений, в которых крайне трудно, если вообще возможно, было бы разобраться даже весьма квалифицированному юристу. Юридические конструкции облекают правовой материал в определенную форму, способствуют приданию нормативному акту стройности, четкости и определенности, последовательности изложения, полноте и беспробельности нормативного предписания. Н. С. Таганцев не без оснований критиковал уложения о наказаниях 1845 и 1885 гг. за игнорирование средств и приемов законодательной техники. Он писал, что в этих уложениях правоведов поражало «отсутствие обобщений, способов обработки материала, оказавшейся весьма неудовлетворительной». «В связи с казуистичностью стояло отсутствие и юридической техники: составители, по-видимому, и не додумались до необходимости особых приемов законодательной техники, они упустили из виду даже такое основное требование, чтобы определения закона не заключали в себе ничего излишнего… Крайне неудачной являлась столь излюбленная уложением ссылочная санкция»[179].

Итак, юридическая конструкция как одно из средств правотворческой техники представляет собой абстракцию, разновидность нормативной модели (что отражает сложное строение соответствующих явлений), призванной придавать праву внутреннюю форму, строение. Это «архитектурный элемент» нормотворчества, тип, «образ», помогающий «строить» право, придавать ему логически завершенный характер.

По вопросу о видах юридических конструкций мнения высказаны самые разнообразные, что отнюдь не случайно, ибо деление, согласно науке логики, мыслимо по различным признакам, основаниям[180]. Так, А. Ф. Черданцев полагает, что можно говорить: а) о нормативных юридических конструкциях – они находят определенное закрепление и выражение в нормах права, и б) о теоретических юридических конструкциях – они используются правовой наукой в качестве метода познания права[181]. Кроме того, встречаются деления их на: 1) универсальные (общие), межотраслевые и отраслевые (примером межотраслевых может служить конструкция правонарушения, а отраслевых – конструкция преступления);

2) статические и динамические; 3) нормативные и теоретические; 4) истинные и ложные, фиктивные и ошибочные[182].

Следует согласиться с С. С. Алексеевым, что в каждой отрасли права существуют устоявшиеся конструкции: в уголовном праве – типические схемы (модели) составов преступления, в гражданском праве – разнообразные конструкции договоров, конструкция «ответственность без вины» и т. д. Использование данного средства в любой отрасли права позволяет облегчить формулирование юридических норм, придает нормативной регламентации общественных отношений четкость и определенность[183]. А. В. Иванчин, различающий законодательные и уголовно-правовые конструкции, выделяет пять видов последних, говоря о конструкции: 1) преступления, 2) деяния, совершенного при обстоятельствах, исключающих его преступность, 3) наказания, 4) освобождения от уголовной ответственности и 5) освобождения от наказания[184]. Думается, этот круг конструкций применительно к уголовному праву не является полным. Любопытно, что еще в начале XIX в. появились работы, посвященные юридическим конструкциям, в частности форм виновности[185], что также может свидетельствовать о несводимости видов юридических конструкций к упомянутым выше пяти видам.