§ 2. Квалификация преступлений, граничащих с административными проступками

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

§ 2. Квалификация преступлений, граничащих с административными проступками

Наиболее протяженной является граница между УК и КоАП. В связи с этим при выборе нормы для квалификации преступлений небольшой тяжести нередко возникает необходимость разграничения уголовного и административного правонарушений. Семнадцатью главами Особенной части Кодекса РФ об административных правонарушениях охарактеризованы те же интересы личности, общества и государства, что и УК РФ. Исключение составляют такие объекты, как жизнь и здоровье человека (до неосторожного причинения легкого вреда здоровью), основы конституционного строя, международно-правовые интересы.

Широкая юрисдикция мирового суда, составляющая все виды правонарушений: преступные, наказуемые до трех лет лишения свободы, административные, дисциплинарные, гражданско-правовые, обеспечивают профессиональную компетентность в разграничении смежных правонарушений[256]. Сопоставляемые преступления, как правило, относятся к категории преступлений небольшой тяжести. Хотя УПК РФ допускает рассмотрение мировым судьей и дел о преступлениях с санкцией до трех лет лишения свободы, т. е. о преступлениях средней тяжести, квалификация правонарушений в одном производстве мирового судьи возможна, как представляется, без особых трудностей, связанных, в частности с проблемой запрета поворота к худшему.

Перечень дел о преступлениях предусмотрен ч. 1 ст. 31 УПК, включает дела о таких распространенных преступлениях, как кража без квалифицирующих признаков (ч. 1 ст. 158 УК) (по уголовной статистике половина всех зарегистрированных преступлений — кража), незаконное приобретение или хранение без цели сбыта наркотиков (ч. 1 ст. 228 УК), оскорбление (ст. 130) и клевета (ст. 129 УК).

Сопоставление норм УК и КоАП показывает, что в случаях идентичности охраняемых интересов и форм вины — экономических, экологических, управленческих и пр., различие между уголовно и административно наказуемыми деяниями проходит, главным образом, по степени антисоциальности. В преступлениях она всегда выше и именуется общественной опасностью. В административных правонарушениях антисоциальность терминологически в законе не обозначена. Статья 2.1 КоАП административным правонарушением признает «противоправное, виновное действие (бездействие) физического или юридического лица, за которое настоящим Кодексом или законами субъектов Российской Федерации об административных правонарушениях установлена административная ответственность».

Некоторые представители административной правовой науки сожалеют, что административные правонарушения законом не характеризуются как общественно опасные. Так, авторы комментария к КоАП пишут: «К сожалению, как и в предыдущем, так и в новом КоАП законодатель не указал на такой юридический признак правонарушения, как общественная опасность. Административное правонарушение, являясь противоправным деянием, уже содержит в себе признаки общественной опасности. Кроме того, представляется, что этот признак присущ не только преступлениям (ст. 14 УК закрепляет данный признак), как утверждают некоторые ученые административисты, но и административным правонарушениям, так как объект посягательства у них часто совпадает, степень общественной опасности во многих случаях является критерием разграничения правонарушений от преступлений»[257].

Аргументы представляются неубедительными, а сожаление — напрасным. Противоправность деяний не содержит признаков общественной опасности. Противоправность — их юридическое свойство, общественная опасность — социальное (материальное). Преступления от проступков, в их числе административных, отличаются не только степенью антисоциальности, но и характером таковой. При совпадении объектов охраны (собственности, общественного порядка, экологии и т. п.) криминальная антисоциальность наивысшая, и законодательно обозначена термином «общественная опасность».

Для вредоносности проступков можно было бы законодателю предложить термины «антисоциальные», «асоциальные» и т. п. Но законодатель, очевидно, не решился на такую сущностную новацию и оставил социальную характеристику административного правонарушения за скобками его общего понятия. В действительности на антисоциальность административных проступков указывают нормы о формах вины, о малозначительности проступков — термин «нарушение» тех или иных правоотношений во всех статьях Особенной части КоАП. В некоторых нормах прямо предусмотрено причинение вреда. В ст. 2.2. «Формы вины», к примеру, прямой и косвенный умысел (ч. 1) сформулирован как в УК в виде сознания, предвидения, желания, допущения «вредных последствий». Статья 2.9 гласит: «При малозначительности совершенного административного правонарушения судья, орган, должностное лицо, уполномоченные решать дела об административном правонарушении, могут освобождать лицо, совершившее административное правонарушение, от административной ответственности и ограничиться устным замечанием». Статья 4.7 предусматривает возмещение имущественного ущерба и морального вреда, причиненных административными правонарушениями, о легком вреде здоровью вследствие нарушения дорожных правил говорят ст. 12.24 и 12.30.

В отдельных случаях КоАП вводит в составы административных правонарушений фактически криминообразующие признаки, что, конечно, нарушает правила квалификации преступных и административных правонарушений. Так, в ст. 5.40 предусмотрено административное наказание за принуждение к участию и отказу в забастовке путем насилия, угрозы насилия или с использованием зависимого положения принуждаемого. По степени антисоциальности такой проступок является преступлением и потому место этой нормы в УК. Именно так размежевываются административные и преступные нарушения порядка организации и проведения митингов и собраний. Воспрепятствование проведению собрания, митинга, демонстрации, шествия, пикетирования или участию в них преступно как раз по признакам применения насилия или угрозы его применения (ст. 149 УК).

Относительно небольшое количество норм КоАП исключает необходимость в размежевании с нормами УК ввиду того, что они по сути своей не могут обрести криминальной опасности. Например, безбилетный проезд в транспорте (ст. 11.18). Нарушение же правил провоза ручной клади грузобагажа без билета (ст. 11.19) уже требует разграничения от контрабанды (ст. 188 УК). Проходит оно по предметам перевозки, объему, подлогу, обманному сокрытию перевозимых предметов. Криминообразующие признаки подробно описаны в ст. 188 УК. Подвижна лишь планка стоимостного выражения перемещаемых предметов и валюты. Она конкретизирована в Таможенном кодексе РФ, что без особого труда может установить правоприменитель, доктринальный и иной толкователь.

При выборе нормы для квалификации преступлений, граничащих с административными проступками, соблюдается правило избрания норм федерального законодательства. По Конституции РФ административное нормотворчество, как известно, составляет юрисдикцию федеральных и региональных (субъектов Федерации) властей.

Сравнительный анализ норм УК и КоАП показывает, что до 90 % норм разграничивается по ущербу, его наличию или величине. Удачна конструкция статей КоАП, где сделана оговорка, «если эти действия не содержат уголовно наказуемого деяния». Такая оговорка есть в статьях КоАП о нарушении избирательного права (см., например, ст. 15–16 — подкуп избирателей, ст. 5.18, 5.20 и др.) Количество таких оговорок целесообразно было бы многократно увеличить, что акцентировало бы внимание правоприменителя на необходимость правильного размежевания статей УК и КоАП и тем самым снизить количество квалификационных ошибок.

Поучительна в этом отношении история нормы КоАП о мелком хищении. В первоначальной редакции ст. 7.27 определяла мелкое хищение как не превышающее по стоимости похищенного одного минимального размера оплаты труда, установленного законодательством Российской Федерации. Это пример типичной законодательной ошибки, которая с неизбежностью влекла квалификационные ошибки на практике. К примеру, карманные кражи, всегда совершаемые с неконкретизированным умыслом, далеко не всегда превышают размеры одного МРОТ. Милицейские правоприменители быстро истолковали названную статью КоАП как основание для невозбуждения уголовного дела по карманным кражам, когда стоимость похищенного не достигала одного МРОТ. Большего «подарка» профессиональной преступности трудно представить.

На научно-практических конференциях и в журнальных статьях преподаватели кафедр уголовного права вузов единодушно критиковали конструкцию административно наказуемого мелкого хищения. Надо отдать должное законодателю: норма была оперативно изменена ФЗ от 31 октября 2002 г. № 133-ФЗ. Теперь она выглядит так: «Мелкое хищение имущества путем кражи, мошенничества, присвоения или растраты при отсутствии признаков преступлений, предусмотренных частями второй, третьей и четвертой ст. 158, частями второй и третьей ст. 159 и частями второй и третьей ст. 160 Уголовного кодекса Российской Федерации». В отношении величины ущерба оставлен прежний размер не более одного МРОТ (примечание к ст. 7.27)[258].

Изменения нормы о мелком хищении позволяют сформулировать разграничительно-квалификационное правило: при всем значении ущерба, максимальные размер которого желательно законодательно фиксировать, во внимание принимаются и остальные криминообразующие признаки преступлений. Их наличие исключает квалификацию содеянного как административный проступок.

Что касается размера мелкого хищения, при отсутствии в нем квалифицирующих признаков кражи, мошенничества, присвоения при квалификации должно соблюдаться правило, которое выше формулировалось для квалификации малозначительного деяния: неконкретизированный умысел не допускает квалификацию содеянного как административный проступок.

Нормы, в которых разграничительным признаком остается только ущерб, могут потребовать толкования во избежание квалификационных ошибок. Это потребуется, к примеру, делать тогда, когда размер ущерба сформулирован в УК оценочно, норма бланкетна, или его размеры завышены.

Так, в ст. 7.3 КоАП установлено административное наказание за пользование недрами без разрешения либо с нарушением лицензионных требований. По ст. 255 УК наказуемы нарушения правил охраны и использования недр, если эти деяния повлекли причинение значительного ущерба. Обе нормы бланкетны, отсылают к законодательству о недрах, «значительный ущерб» — оценочный признак. Следователь и суд не могут согласно УПК назначать экспертизу по юридическим вопросам. Им самим по параметрам, которые устанавливает законодательство о недрах, а в перспективе Кодекс о недрах, предстоит определять размеры ущерба. Аналогичные разграничительно-квалификационные проблемы возникают при сопоставлении административного проступка в виде самовольного занятия земельного участка (ст. 7.1 КоАП) и преступного самоуправства, конститутивным признаком которого является причинение «существенного вреда». «Существенный вред», «значительный вред» условно оценочные признаки (см. гл. III). От правильного их измерения зависит решение самого главного квалификационного вопроса: содержит содеянное состав преступления или нет.

С точки зрения законодательной техники многозначность (полисемичность), т. е. обозначение по существу идентичных понятий и явлений разными терминами крайне негативна. В связи с этим не стоит словесным законодательным погрешностям придавать большее значение, чем они этого заслуживают. Однако традиционная камуфляжная фраза толкователей «все зависит от конкретных обстоятельств дела» малопродуктивна для правильной разграничительной квалификации преступлений и проступков.

Определение значительности ущерба, как отмечалось, надо начинать с объекта посягательства. Значительность ущерба, понятно, будет разной уже по тому, кому и чему он причинен — гражданину, обществу или государству. Оценивая сферу, например землепользования, которой нанесли ущерб, квалификационно значимо установление, что земля принадлежит заповедникам или заказникам, водоохранным зонам, находящаяся в зоне экологического бедствия или чрезвычайной экологической ситуации. Все это квалифицирующие признаки именно преступлений (ст. 250 — загрязнение вод и т. д., ст. 254 — порча земли).

Какова должна быть, к примеру, квалификация действий собственников домов деревни «Пятница», построенных в водоохранной зоне Истринского района Московской области. Суд первой инстанции признал их неправомерными административными и гражданскими правонарушениями и санкционировал их снос. Решение добровольно исполнил лишь один домовладелец. Остальные жители коттеджей оказали сопротивление судебным исполнителям и на свои участки их не допустили. Бульдозеры, прибывшие для принудительного сноса, домовладельцами оказались заблокированными.

Квалифицировать данные действия жителей деревни как самоуправство по ст. 330 УК как будто не позволяет отсутствие криминообразующего признака «самовольное». Разрешительные документы получены от местной власти и формально правильные. Но именно формально, т. е. внешне — по подписям и печатям. Содержательно они незаконны. К тому же не исключена чиновничья коррупционность, которую следует отдельно расследовать. Самовольными, т. е. вопреки установленному законом или иным нормативным актом порядку, являются совершения действий, правомерность которых оспаривается организацией или гражданином. В связи с этим по данному признаку состав самоуправства имеется. Министерство природы РФ оспаривает правомерность застроек в водоохраной зоне.

Существенность вреда определяется количеством незаконных построек в водоохранной зоне, объемом стоков фекалий и химикалий в него в воду, которая поступает в столицу, масштабами прибрежных территорий реки Истра, ограничивающих зону отдыха жителей Москвы и Подмосковья. Такой вред является существенным. Он также имеется в самоуправных действиях «самостройщиков» (ст. 330). Состав неисполнения решения суда и воспрепятствование их исполнению содержится в действиях руководителей организации застройщиков (ст. 315 УК). Насилие в отношении представителей власти также неоспоримо (ст. 318 УК).

Суд пошел по пути вменения лишь гражданского (незаконное строительство) и административного проступков, что неверно. По меньшей мере содеянное заслуживает квалификации по трем названным статьям УК. На приведенном примере можно проследить критерии определения величины ущерба от самоуправства как существенного или несущественного. В данном деле он причинен.

Разграничительно-квалификационные проблемы не решаются механически даже при предельно конкретной законодательной оценке ущерба как границы между УК и КоАП. Так. ФЗ от 8 декабря 2003 г. № 162-ФЗ в УК были внесены ст. 2851 «Нецелевое расходование бюджетных средств» и 2852 «Нецелевое расходование государственных внебюджетных фондов». Крупным размером по первой признана сумма бюджетных средств, превышающая 1,5 млн руб., в особо крупном размере по второй — 7,5 млн руб. В свою очередь ст. 15.14 КоАП предусматривает за нецелевое использование бюджетных средств без указания на ущерб административное наказание до 50 МРОТ физическим лицам, до 500 МРОТ — юридическим лицам. Уместен вопрос о квалификации нецелевого использования бюджетных средств на сумму ровно или близко к 1,5 млн руб.? Очевидно, что антисоциальность административных проступков не может выливаться в столь внушительные суммы ущерба государственному бюджету.

Возможные квалификационные ошибки проистекают из законодательных недостатков. Следовало бы сделать оговорку в УК, «если эти действия не совершены из корыстной или иной личной заинтересованности». Корысть превращает нецелевое использование бюджетных средств в хищение или злоупотребление служебным положением без признаков хищения. Иная личная заинтересованность, к примеру, карьеризм, узковедомственность образует состав злоупотребления служебными полномочиями. Не исключена квалификация и как превышение власти. В совокупности данных преступлений, как правило, наличествует и служебный подлог. Если же нецелевое использование бюджетных средств должностным лицом последовало в состоянии крайней необходимости, то оно правомерно (ст. 39 УК). В ст. 15.14 КоАП в свою очередь следовало оговорить, «если эти действия не содержат признаков преступлений». Это исключило бы квалификацию миллионных злоупотреблений служебными полномочиями, как не преступление, а административный проступок. При отсутствии состояния крайней необходимости нецелевое расходование государственных бюджетных и внебюджетных средств без признаков хищения, злоупотребления служебными полномочиями и превышение их, можно квалифицировать как должностная халатность или служебный подлог, но не административный проступок.

Попутно замечу, что ни криминологических, ни юридических оснований не существовало для установления столь высокого размера ущерба в ст. 2851 и 2852 УК. Каков возможен предельный ущерб при нецелевом использовании бюджетных средств по ст. 15.14 КоАП? Вопрос непростой. Ясно только, что он не может исчисляться миллионами рублей. Мелкое хищение исходит из размера одного МРОТ. Для нецелевого использования такой ущерб недостаточен. Возможно, ориентиром послужат санкции ст. 15.14 КоАП. Для юридических лиц максимум установлен в 500 МРОТ. Полагаю, что в этих пределах можно было бы считать нецелевое расходование бюджетных средств административными или дисциплинарными проступками. Хотя понятно, такое доктринальное толкование вряд ли будет воспринято практикой, ибо пределы преступного ущерба определены в УК конкретно. Правоприменитель вынужден будет квалифицировать нецелевое использование бюджетных средств в размерах до 1,5 и 7,5 млн руб. как административный или дисциплинарный проступки (!) и обязательно привлечь виновного к уголовной ответственности за халатность и служебный подлог с удовлетворением гражданского иска Минфина о возврате в бюджет нецелевым образом использованных денег.

Грубая ошибка, как отмечалось, допущена ФЗ от 8 декабря 2003 г. в части декриминализации причинения по неосторожности вреда здоровью человека средней тяжести. Право на здоровье человека согласно гл. 2 Конституции РФ принадлежит к основным правам и свободам, не отчуждаемым и принадлежащим каждому от рождения. Статья 41 устанавливает, что «каждый имеет право на охрану здоровья». Вред здоровью средней тяжести — это утрата общей трудоспособности до одной трети, поломка конечностей, утрата слуха на одно ухо и т. п. Только от дорожно-транспортных нарушений в год причиняется вред здоровью 250 тыс. граждан. Большая часть из них относится к вреду средней тяжести. На заседании президиума Госсовета 25 ноября 2005 г., посвященном состоянию безопасности дорожного движения, Президент В.В. Путин оценил ее как «угроза национальной безопасности»[259].

Положение не было лучшим, когда в ноябре 2003 г. Госдума приняла скоропалительно, за одну неделю между вторым и третьим чтениями и за три недели до окончания функционирования парламента третьего созыва изменения к УК, декриминализировавшие причинение вреда здоровью средней тяжести по неосторожности.

Миллионами исчисляется вред здоровью трудящихся вследствие нарушения техники безопасности на производстве и в строительстве, нарушений санитарно-эпидемиологической и фармацевтической безопасности, в результате нарушений противопожарной безопасности по неосторожности.

Антиконституционность декриминализации неосторожного причинения вреда здоровью средней тяжести очевидна[260]. Но уникальность законодательной ошибки состоит еще и в том, что она привела к переводу массовых преступлений в аморальные проступки. Реформаторы в спешке «забыли», как положено при декриминализации преступлений, заменить уголовную ответственность санкциями других отраслей законодательства. Сложилась беспрецедентная ситуация: административное наказание предусмотрено за хотя бы однократное причинение по неосторожности легкого вреда здоровью, а причинение вреда здоровью средней тяжести даже нескольким потерпевшим вообще правонарушением не признается! Аргументированная критика в СМИ и юридической печати в течение более чем трех лет антиконституционности подобного законодательного решения не привела к восстановлению в УК норм о причинении вреда здоровью по неосторожности[261]. В октябре 2005 г. Председатель Конституционного Суда обращал внимание Президента на масштабные нарушения прав потерпевших в стране. В их числе и сотни тысяч потерпевших от неосторожного транспортного, производственного, медицинского, бытового и т. д. травматизма.

Азы законодательной техники и интересы охраны правопорядка предполагают, что при декриминализации преступлений одновременно законодателю надлежит решить вопрос о том, к какой отрасли права следует отнести ответственность за не общественно опасные, но антисоциальные правонарушения лица. При этом санкции за такое декриминализированное преступление, ставшее проступком, повышаются.

Следующим после ущерба признаком — квалификационным разграничителем выступают мотивация и цель деяния. При этом они всегда взаимосвязаны с ущербом. Например, рт. 5.3 КоАП грозит административным штрафом гражданам и должностным лицам за незаконные действия по усыновлению (удочерению) ребенка, передачу его под опеку (попечительство) или в приемную семью. Санкция по ст. 154 УК за аналогичное действие, но совершенное неоднократно или из корыстных побуждений устанавливает более высокий штраф либо исправительные работы на срок до одного года, либо арест до шести месяцев. По наличию корысти незаконное удочерение (усыновление) квалифицируется как преступление.

На третьем месте по удельному весу среди криминообразующих признаков, позволяющих разделить преступление и проступок, стоят систематичность, неоднократность, грубость, злостность. Первые два определяются количеством нарушений от двух и более. Злостность нарушениями после официальных предупреждений в виде решений суда или сделанных представителями власти. Иногда они конкретно записаны в УК, иногда выявляются посредством толкования. К примеру, по ст. 157 УК преследуется злостное уклонение от уплаты средств на содержание детей или нетрудоспособных родителей, т. е. после решения суда об уплате алиментов.

Весьма конкретно в примечании к ст. 15.11 КоАП дано легальное толкование признака «грубое» при нарушении правил ведения бухгалтерского учета и представления бухгалтерской отчетности. «Под грубым нарушением правил ведения бухгалтерского учета и представления бухгалтерской отчетности понимается: искажение сумм начисленных налогов и сборов не менее чем на 10 процентов; искажение любой статьи (формы) бухгалтерской отчетности не менее чем на 10 процентов». Стало быть, если менее 10 % — административный проступок отсутствует. Речь может идти о дисциплинарном проступке.

А как в этом случае различать грубое умышленное (а оно не может быть неосторожным) нарушение бухгалтерской отчетности от служебного подлога и покушения на уклонение от уплаты налогов и сборов? Одним из криминообразующих элементов в служебном подлоге (ст. 292 УК) является официальность подделываемых документов. Как представляется, бухгалтерская отчетность к ним относится. От покушения на уклонение от уплаты налогов и сборов с организации (ст. 199 УК) административный проступок по ст. 15.11 КоАП отличает «крупный размер» уклонения. Последний определен в примечании к ст. 199 УК. Сумма налогов ниже конкретно указанных сумм налогов и сборов переводит преступление в проступок.

Такого рода арифметические расчеты, позволяющие достаточно определенно решить разграничительно-квалификационные вопросы, возможны лишь по таким правонарушениям, предмет или вред в которых поддается известным единицам измерения, например в рублях или степени повреждения здоровья человека. Однако в большинстве случаев правонарушения не имеют предметов или потерпевших вообще, либо единицы измерения причиненного ими вреда носят комплексный либо организационный характер. Однако считать такие правонарушения безвредными, лишенными антисоциальности было бы очевидной ошибкой. Диалектика взаимосвязи качества и количества, как отмечалось в гл. IV, присуща всем правонарушениям. Надо только тщательно изучить характер антисоциальности деяний по содержанию объектов посягательства и величину причиненного ими вреда.

Так, ст. 5.16 КоАП предусматривает административное наказание за подкуп избирателей, участников референдумов, если эти действия не содержат уголовно-наказуемого деяния. Чем большее количество избирателей было подкуплено, чем крупнее размер взяток, имеются злостность и неоднократность, тем больше оснований для квалификации данного правонарушения как преступного. Имевшие место раздачи некоторыми кандидатами в депутаты избирателям водки, денег, гастрономических наборов — административное правонарушение. Такой депутат исключался из избирательных списков кандидатов в депутаты.

Аналогично сопоставляется административная вредоносность и преступная общественная опасность деяний, предусмотренных, например, ст. 5.20 КоАП «Финансирование избирательной кампании, кампании референдума помимо избирательных фондов, фондов референдума и оказания иной запрещенной законом материальной поддержки» и ст. 141.1. «Нарушение порядка финансирования избирательной кампании кандидата, избирательного объединения, избирательного блока, деятельности инициативной группы по проведению референдума, иной группы участников референдума». В уголовно-правовой норме указаны также крупные размеры взносов в избирательные кампании или, наоборот, занижение против фактической стоимости агитационных материалов.

Правонарушения против избирательных прав электората не так безобидны, как могут показаться на первый взгляд. Искажение данных выборов и референдумов могут стать источником политической нестабильности в стране. По возможности точное определение социального вреда по криминообразующим признакам позволяет разграничить преступления и административные проступки. Так, в Башкортостане на выборах президента республики были обнаружены 200 тыс. поддельных документов. Директор типографии, где они печатались, был привлечен к административной ответственности. Однако столь внушительное число поддельных избирательных документов давало основания для квалификации содеянного по ст. 142.1 УК — фальсификация итогов голосования.

В Республике Адыгея в Госдуму «Единой России» приписали 3000 голосов. Возбужденное уголовное дело затем прекратили «за отсутствием состава преступления». Как всегда, эта формула оставалась теоремой со всеми неизвестными. Какие элементы состава отсутствовали, правоохранительные органы «забыли» указать. Требования ст. 73 УПК о доказательствах наличия признаков преступления в равной мере распространяется на доказательства их отсутствия. Правоприменители такими «пустяками» не считают нужным заниматься.

Традиционно много квалификационных ошибок приходится на разграничение преступного и мелкого (административного) хулиганства. Публичный порядок — объект хулиганства — определяет специфику криминообразующих признаков. Место совершения деяний вносит весомый вклад в их общественную опасность. К примеру, за прикуривание папиросы от «Вечного огня» в Александровском саду в Москве виновный был осужден за хулиганство к лишению свободы. Драку пяти депутатов на пленарном заседании Госдумы, которая широко транслировалась по каналам телевидения, Генеральная прокуратура оценила как мелкое хулиганство. Если бы подобную драку учинили присутствующие на заседании журналисты, квалификация оказалась бы иной. На запрос депутатов ответ прокуратуры не был лишен элементов сарказма: за хулиганские действия в стенах органа власти депутатов-драчунов можно привлечь к административной ответственности, но если коллеги-депутаты лишат их депутатской неприкосновенности. Как всегда, депутатская неприкосновенность выполнила функцию индульгенции вопреки принципу равенства перед законом и судом. Председатель Госдумы посчитал достаточным, что один из участников потасовки вице-спикер В. Жириновский был лишен слова на месяц.

Итак, можно сделать выводы:

1. Для сопоставления административных проступков и преступлений исследуются нормы исключительно федерального административного законодательства;

2. При сравнении степени антисоциальности административных проступков и общественной опасности преступлений акцент должен быть сделан на криминообразующие признаки деяний, в первую очередь на ущерб, низменность мотивов и целей, злостность, систематичность, насильственный и групповой способ преступлений, которые приведены в диспозициях уголовно-правовых норм;

3. Измерение ущерба надлежит производить, смотря на содержание родового, видового и непосредственного объектов посягательства. Величина комплексного ущерба определяется по количеству компонентов составляющих его общественно опасных последствий;

4. Для квалификации подавляющего большинства административных проступков непременно условие, что они не содержат признаков уголовно наказуемого деяния. Административных проступков, которые не граничат с преступлениями, немного, поэтому независимо от содержащейся в КоАП такой оговорки административные проступки должны и законодателем и правоохранителем при необходимости отграничиваться от преступлений;

5. Декриминализация преступлений, исключая редкие случаи полной и необратимой утраты преступлениями общественной опасности, должна производиться таким образом, чтобы бывшие уголовно-правовые нормы обрели свою законодательную нишу в кодексах иных отраслей права, прежде всего административного. Декриминализация неосторожного причинения вреда здоровью реформой от 8 декабря 2003 г. является антиконституционной. Отсутствие административной ответственности за декриминализированное преступление в виде неосторожного причинения вреда здоровью средней тяжести представляет собой серьезный пробел в административном законодательстве;

6. Допустима квалификация административных преступлений по правилам реальной совокупности, когда проступки предшествуют преступлению и не являются этапом или способом его совершения.