3. Право на адвоката — абсолютное право? Отказ от адвоката

3. Право на адвоката — абсолютное право? Отказ от адвоката

Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим дело «Dayanan v. Turkey» (постановление от 13 октября 2009 года). Заявителя арестовали по подозрению в принадлежности к запрещенной организации. Перед допросом ему разъяснили его право сохранять молчание, а также право иметь адвоката; однако в связи с тем, что обвинения против него подлежали рассмотрению в суде безопасности, адвокат ему предоставлен не был, а появился только на более поздней стадии расследования. Заявитель не дал никаких показаний. Тем не менее его осудили. В приговоре турецкий суд основал свои выводы на показаниях других членов запрещенной организации, из которых следовало, что заявитель был координатором ее местной ячейки, а также на документах и аудиозаписях, найденных в квартире заявителя.

Европейский суд в этом деле пришел к выводу о нарушении статьи 6, § 1 и 3, Конвенции, по следующим основаниям. Во-первых, Суд отметил в § 31—32 постановления по данному делу, что право на встречу с адвокатом возникает у заявителя сразу же после ареста, а не до первого допроса. Иными словами, оно возникает у задержанного вне зависимости от того, допрашивают его или нет. Европейский суд перечислил, для чего в такой ситуации нужен адвокат: для обсуждения дела, подготовки к допросу, поиска доказательств, а также для проверки условий содержания и просто для поддержки подозреваемого. У заявителя не было никакой возможности пользоваться услугами адвоката в силу исключения дел, подсудных судам безопасности, из общего режима.

В этом деле Европейский суд не стал вообще останавливаться на вопросе об использовании показаний в последующем судебном процессе. Сам факт отсутствия адвоката в силу прямого указания закона, предусматривающего особый порядок допросов по определенной категории дел, был оценен Судом как нарушающий статью 6, § 1 и 3. При этом, по мнению Суда, адвокат был нужен не только и не столько для того, чтобы разъяснить обвиняемому его право сохранять молчание (этим правом заявитель воспользовался), а вообще для подготовки будущей защиты и, возможно, для целей, лежащих вне плоскости собственно уголовного процесса. Если в деле «Salduz» Суд сделал несколько оговорок и связал, хотя бы и не напрямую, факт отсутствия адвоката с последующим развитием процесса, то в деле «Dayanan» это сделано не было. Право на адвоката в результате такой позиции Суда стало почти абсолютным (во всяком случае, в тех ситуациях, когда национальное право недостаточно гибко и в принципе не допускает участия адвоката на ранних стадиях следствия по каким-то категориям дел).

Учет национальным законодателем и судами повышения уровня требований ЕСПЧ к присутствию адвоката при первых допросах подозреваемых

Интересно наблюдать, как реагируют страны Европы на изменение подхода Суда к вопросу о присутствии адвоката на ранних этапах следствия. Рассмотрим пример Франции. После принятия Судом решения по делу «Salduz» французский Конституционный совет и несколько позже Кассационный суд (высшая инстанция по уголовным делам) приняли несколько постановлений, в которых разъяснили, как французская практика задержания полицией соотносится с требованиями статьи 6 Конвенции[304]. В существовавшей в 2010 году редакции французского уголовного закона лицу, задержанному полицией в рамках garde ? vue[305], адвокат не предоставлялся. Вместе с тем задержанному сообщалось о его праве попросить о встрече с адвокатом. Если задержанный обращался с такой просьбой, ему предоставлялось раз в сутки 30-минутное свидание с адвокатом по выбору или по назначению. В течение двух суток адвокат не вправе был сообщать кому-либо о содержании его беседы с подозреваемым. По ряду тяжких составов (в основном совершенных организованной группой) подозреваемому свидание с адвокатом предоставлялось только по истечении двух или трех суток. Вместе с тем адвокат в течение этого времени не присутствовал на допросе подозреваемого и не имел доступа к материалам дела. Кроме того, подозреваемому не сообщалось о его праве хранить молчание. Иначе говоря, полиция могла начать допрос подозреваемого, не дожидаясь, пока он поговорит с адвокатом. Наконец, до 2004 года подозреваемый давал показания под присягой, т.е. обязуясь говорить правду (позже это правило было изменено).

Французский Конституционный совет проанализировал не только нормы закона, но и практическое применение garde ? vue. В последние годы этот институт стал очень важным орудием следственной работы, количество таких задержаний постоянно растет. Доказательства, добытые в первые часы garde ? vue, в особенности признательные показания, становятся основной доказательственной базой во многих делах, увеличивается количество полицейских чиновников, которые могут санкционировать такого рода задержания, и т.п. Конституционный совет заключил, что есть риск злоупотребления этой формой лишения свободы, а кроме того, отметил несоответствие положений законодательства о garde ? vue ряду конституционных положений и обязал законодателя изменить французский УПК начиная с 1 июля 2011 года. Но, поскольку решения французского Конституционного совета не имеют прямой юридической силы — они обращены к законодателю, а не к правоприменителю, — в течение всего 2010 и половины 2011 года полиция продолжала действовать по-старому, как ей предписывал закон.

Решение Конституционного совета Франции было вынесено 30 июля 2010 года. А уже через несколько месяцев по очень близкой проблеме высказался Европейский суд по правам человека, на этот раз в деле против Франции, «Brusco v. France» (постановление от 14 октября 2010 года).

В этом деле заявителя подозревали в том, что он заказал убийство мужа своей любовницы. Его арестовали, и на первом допросе он признался, что действительно поручил своим знакомым «попугать» соперника. Через несколько часов его посетил адвокат, и заявитель, посоветовавшись с ним, решил отказаться от данных ранее показаний, потребовав исключить их из дела. Надо отметить, что в этом деле заявителя, формально говоря, не арестовывали как «подозреваемого», скорее как свидетеля, и он давал показания под присягой. Правительство утверждало, что не каждый допрашиваемый полицией является подозреваемым (со всеми вытекающими последствиями).

Европейский суд, проанализировав обстоятельства ареста заявителя, пришел к выводу, что заявителя задержали и допрашивали именно в качестве подозреваемого, а не свидетеля. С этой точки зрения его обязанность давать показания под присягой может рассматриваться как форма давления на него. Кроме того, заявитель получил доступ к адвокату только по истечении 20 часов после ареста и после того, как он уже был допрошен. Суд пришел к выводу о нарушении статьи 6, § 1 и 3 (с), Конвенции.

Чуть позже эту же проблему рассмотрел Кассационный суд. Он также, вслед за Конституционным советом, признал действующее законодательство не соответствующим ни Конституции, ни статье 6 Европейской конвенции. Вместе с тем в отсутствие законодательных изменений (т.е. до 1 июля 2011 года) Кассационный суд отказался признавать незаконными протоколы следственных действий, совершенных с подозреваемыми в период garde ? vue и без адвоката. Таким образом, французские власти выразили готовность поменять свое законодательство, но отложили изменения примерно на год, чтобы дать законодателю время сформулировать новые правила.

Европейский суд изучает опрос об отказе от права как один из важнейших в контексте статьи 6, § 3 (с). Представляется, что добровольный и информированный отказ от права на адвоката должен в любом случае исключать дальнейшее рассмотрение дела по статье 6, § 1 и 3 (с), даже если это было ошибкой обвиняемого и привело к отрицательным для него последствиям. Возникает, однако, вопрос, что считать «добровольным» отказом. Будет ли отказ, заявленный лицом, не понимающим сути обвинений, добровольным? Можно ли считать добровольным отказ, заявленный несовершеннолетним или лицом, страдающим каким-то заболеванием?

В деле «Yaremenko v. Ukraine» (постановление от 12 июня 2008 года) Европейский суд нашел нарушение статьи 6 в связи с отсутствием адвоката на первом допросе заявителя. Это дело интересно тем, что отражает вполне типичную и для российских жалоб ситуацию с подозреваемым, постоянно меняющим свои показания и позицию по делу. Как и во многих российских делах, здесь также присутствовали утверждения заявителя о том, что на первых допросах он был избит.

Заявителя в этом деле подозревали в убийстве таксиста, но сначала предъявили обвинение в причинении тяжких телесных повреждений, повлекших за собой смерть. При таком обвинении обязательного присутствия адвоката не требовалось. Заявитель дал подписку, в которой отказался от адвоката, и был допрошен. Он дал признательные показания. Одновременно был арестован предполагаемый соучастник убийства, некто С. Он тоже дал признательные показания, идентичные показаниям заявителя.

На следующем допросе, уже в присутствии адвоката, заявитель отказался от первоначального признания. Некоторое время спустя заявитель в письменной форме отказался от услуг своего адвоката. Заявитель написал, что адвокат заставил его отказаться от своих первоначальных (признательных) показаний. Следователь, основываясь на этом заявлении обвиняемого, удалил адвоката из дела. Во время последующих следственных действий заявитель подтвердил признательные показания, однако позже стал утверждать, что в действительности он отказался от услуг адвоката под давлением следователя, и попросил следователя снова допустить этого адвоката к своей защите. Спустя какое-то время выбранный заявителем адвокат был снова допущен к участию в деле. На последующих стадиях и на судебном разбирательстве заявитель не признавал свою вину, С. также отказался от признательных показаний.

В этом деле заявитель жаловался и на то, что во время первых допросов его избивали. Суд не смог найти убедительных доказательств избиений; как это часто бывает, заявитель не пожаловался вовремя, и на момент очередного медицинского обследования никаких следов побоев на нем обнаружено не было. Вместе с тем Европейский суд отметил, что само процессуальное поведение заявителя (его признательные показания и двукратный отказ от адвоката) вызывает подозрение. Кроме того, процедура расследования по жалобе заявителя на избиения была дефектной. В результате Суд установил, что процедурное обязательство государства по статье 3 Конвенции (а именно обязательство провести эффективное расследование) не было выполнено.

Европейский суд в этом деле нашел нарушение статьи 6, § 3 (с), т.е. той самой статьи, в которой говорится о правовой помощи. Следует обратить внимание на то обстоятельство, что адвокат у заявителя был в течение почти всего процесса, за исключением двух эпизодов.

Самыми интересными представляются выводы Суда по статье 6, § 1, Конвенции. Суд нашел нарушение на том основании, что признательные показания заявителя, данные в отсутствие адвоката, были допущены как одно из основных доказательств. Одно, но не единственное. Украинские суды также опирались на досудебные показания С., идентичные досудебным показаниям заявителя. Для украинских судов их идентичность была подтверждением их подлинности. Европейский суд посмотрел на это с прямо противоположной стороны: идентичность показаний С. и заявителя должна была вызывать подозрения.

В этом деле Суд никак не рассмотрел напрямую вопрос об отказе от права, хотя заявитель многократно и в письменной форме подтверждал, что адвокат ему не нужен. Должно быть, главным аргументом для Суда здесь был тот факт, что первоначальное обвинение было сформулировано заведомо неправильно, чтобы лишить заявителя права на обязательное присутствие адвоката. Таким образом, существовало сильное подозрение в том, что власти действовали недобросовестно. Более того, вся ситуация с постоянными отказами заявителя от адвоката вкупе с его утверждениями о применении к нему силы выглядела подозрительно. Следует отметить, что Европейский суд в этом деле отклонил жалобу заявителя на то, что его били. Вместе с тем Суд установил нарушение процедурных гарантий по статье 3. Видимо, этого оказалось достаточно для того, чтобы признать недействительным многократный отказ от права, выраженный к тому же в прямой форме и письменно.

Дело «Yaremenko» полезно сравнить с другим украинским делом, «Leonid Lazarenko v. Ukraine» (постановление от 28 октября 2010 года), в котором Суд также нашел нарушение статьи 6, § 1 и 3 (с). В деле «Lazarenko» Суд вообще не исследовал вопрос об избиениях во время первых допросов. Вместе с тем, как и в деле «Yaremenko», правоохранительные органы специально смягчили формулировку первоначального обвинения, чтобы избежать обязательного присутствия адвоката. Как нам представляется, это стало главным аргументом для того, чтобы не принять отказ от права, заявленный подсудимым в письменной форме во время допроса.

Европейский суд в деле «Lazarenko» также отметил, что выводы суда о виновности заявителя были основаны не только на его первоначальных показаниях, но и на других доказательствах. Вместе с тем, как заметил Суд, «неважно, в какой степени приговор заявителю был основан на его первоначальных признательных показаниях. Даже не будучи единственным основанием для приговора, оспариваемые показания, несомненно, повлияли на приговор и принимались во внимание судом». Таким образом, в деле «Lazarenko» Суд нашел нарушение только на том основании, что во время первого (и предположительно ключевого) допроса у заявителя не было адвоката, даже при том, что заявитель в письменной форме отказался от адвоката.

Это решение демонстрирует, насколько Суд стал придирчиво относиться к отказам от адвоката. Заявитель в этом деле не был малолетним, пьяным, душевнобольным и т.п. Однако Суд все равно сказал, что заявитель находился в «уязвимом положении». Возможно, эта уязвимость состояла в том, что ему первоначально предъявили более мягкое обвинение. Украинское право увязывало квалификацию преступления, т.е. степень его тяжести, с обязательным присутствием адвоката (отказ от которого при иной квалификации не был бы обязателен для суда). Видимо, подобное манипулирование обвинением заставило Суд заключить, что отказ заявителя был не вполне добровольным.

Разъяснение права на помощь адвоката и его значение при изучении Европейским судом вопроса об отказе от адвоката

Иногда Суд считает необходимым более подробно изучить вопрос о том, отказался заявитель от своего права на адвоката или нет. Одно из таких дел — «Panovits v. Cyprus» (постановление от 11 декабря 2008 года).

В этом деле заявителем был 17-летний подросток, которого подозревали в убийстве с целью грабежа. Наутро после обнаружения трупа заявителя вызвали в полицейский участок вместе с отцом, сказали, в чем он подозревается, а также что его подельник уже дал признательные показания. Кроме того, подростку сообщили, что он имеет право хранить молчание. После этого его стали допрашивать, очень интенсивно и в отсутствие отца. (По обстоятельствам дела можно было заключить, что молодой человек был не вполне трезв.) Заявитель отрицал свою вину, но потом дал частично признательные показания. Одновременно один из полицейских сказал его отцу, что, возможно, в таком деле им понадобится адвокат. После того как подросток согласился отвечать на вопросы, полицейский предложил отцу принять участие в допросе, но тот отказался. На суде заявитель стал отказываться от своих первоначальных показаний.

Кипрский суд, рассматривая дело, признал показания, данные заявителем, допустимыми. Прежде всего, ни сам подозреваемый, ни его отец не настаивали на присутствии адвоката. Более того, полицейские посоветовали отцу подростка найти адвоката для этого дела. Кроме того, заявитель поменял свою позицию в ходе дела, что, по мнению кипрских судов, не свидетельствовало о его правдивости.

По сути обвинений кипрские суды основывались на сочетании большого количества доказательств против заявителя. Во-первых, много людей видели, как заявитель выпивал и разговаривал в баре с жертвой и вышел вслед за этим человеком. Приятель заявителя показал, что тот рассказал ему о серьезной драке с жертвой. После предполагаемой драки заявителя видели в другом баре, испачканного и пьяного. Отец заявителя также дал показания, подтверждавшие, что заявитель мог быть на месте преступления во время его совершения. Естественно, были и результаты судебно-медицинской экспертизы трупа, которые подтвердили, что жертва погибла от побоев. Эти данные соотносились с признательными показаниями, данными заявителем на предварительном следствии.

Европейский суд, оценивая то, как были использованы показания заявителя, тем не менее нашел нарушение статьи 6, § 1 и 3 (с), Конвенции. Суд отметил, что полицейские относились к подозреваемому то как к малолетнему, то как к взрослому человеку. С одной стороны, они предлагали отцу поучаствовать в допросах и советовали ему найти юриста своему сыну. С другой стороны, они допрашивали подозреваемого как взрослого. Заявителю не было объяснено в доходчивых для него выражениях его право сохранять молчание и пользоваться услугами адвоката, в том числе и бесплатно. При таких обстоятельствах дела нельзя было рассчитывать на то, что заявитель сам знает свои права.

Интересно, что в § 73 постановления по делу «Panovits» Суд оценивает отсутствие информации о правовой помощи и неразъяснение права не давать против себя показания как самостоятельное нарушение прав защиты по Конвенции. Таким образом, не-разъяснение прав, во-первых, делает отказ от права на адвоката недействительным и, во-вторых, само по себе становится отдельным правом в толковании Европейского суда[306].

Заметим, что статья 46, п. 4 ч. 2, УПК РФ говорит о том, что заявителю должно быть разъяснено право не давать показаний против себя (разъяснение права на молчание). Однако эта статья не оговаривает, что заявителю должно быть разъяснено его право пользоваться услугами адвоката — он имеет право пользоваться услугами защитника, но следователь не обязан сообщать ему об этом (т.е. в УПК нет требования разъяснять право на адвоката). Частично эта лакуна восполняется положениями статьи 75, которая говорит об исключении признательных показаний, данных без адвоката, в случае отказа обвиняемого от таких показаний. Вместе с тем, как показывает дело «Panovits», обвиняемый может по каким-то причинам не отказываться от своих первоначальных показаний на суде — в этой ситуации с точки зрения российского закона его признательные показания, данные на следствии, станут допустимыми, даже если его не известили о праве иметь адвоката. Не исключено, что по аналогии с делом «Panovits» Европейский суд может увидеть в такой ситуации проблему.

Явка с повинной в российской практике

В российском контексте огромную проблему представляет собой институт явки с повинной, точнее его практическое применение. С одной стороны, по своей сути явка с повинной (статья 142 УПК РФ) суть одностороннее действие, которое не является актом государственного преследования и, соответственно, не должно сопровождаться соответствующими гарантиями, такими как разъяснение права на молчание и права на адвоката[307]. Вместе с тем явка с повинной часто недобросовестно используется работниками правоохранительных органов как форма процессуального оформления допроса, который проходит в условиях, способствующих оказанию давления на подозреваемого, без адвоката и без разъяснения прав. Зная о существующих в этой сфере злоупотреблениях, хотелось бы, чтобы суды практиковали более нюансированный подход к оценке явки с повинной, имевшей место в сомнительных условиях. Безусловно, в суде нельзя использовать явку с повинной, если доказано, что заявление о ней написано после фактического задержания (вне зависимости от того, как это задержание было процессуально оформлено) или в ходе допроса свидетеля (который в результате этого допроса превратился в подозреваемого). Явка с повинной не может быть использована как доказательство в условиях, ставящих под сомнение свободное волеизъявление субъекта; следователь же, получивший подобное признание, должен разъяснить подозреваемому его права, в том числе право иметь адвоката, предоставить адвоката (реального, а не существующего только на бумаге) и оформить полученные уже в его присутствии признательные показания как протокол допроса подозреваемого или обвиняемого.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.