4. Причины, объясняющие невозможность допроса свидетеля и оглашения его показаний

4. Причины, объясняющие невозможность допроса свидетеля и оглашения его показаний

Объективные причины использования вместо допроса свидетелей «производных» доказательств

Степень допустимости использования «производных» доказательств во многом зависит от причин, которые побудили суд прибегнуть к помощи таких доказательств. Важно, по чьей вине свидетеля невозможно было допросить на суде, есть ли в этом вина государства, которое «упустило» важного свидетеля, или же так сложились обстоятельства и т.п.

В России в течение года после принятия нового УПК действовало очень либеральное правило, которое позволяло оглашать показания не явившихся свидетелей только с согласия сторон[376]. Это правило ставило сторону обвинения в очень жесткие рамки, было признано нереалистичным, и в новой редакции статьи 281 УПК РФ определены причины, по которым можно оглашать показания свидетелей, отсутствующих в зале судебного заседания. Как представляется, новая редакция хотя и является менее выгодной для защиты, сама по себе не противоречит практике Европейского суда. В любом случае причина неявки свидетеля в суд должна выясняться судом с участием сторон до того, как оглашаются показания этого свидетеля. Без выяснения этих причин оглашение показаний будет признаваться необоснованным.

Очень часто свидетеля не получается допросить по объективным причинам, за которые государство не отвечает. Так, в деле «Ferrantelli and Santangelo v. Italy» от 7 августа 1996 года Европейский суд рассматривал жалобу на то, что одного из основных свидетелей (покончил жизнь самоубийством в тюрьме) не допросили с участием заявителей, а к началу судебного разбирательства он был уже мертв. ЕСПЧ одновременно отметил и тот факт, что государство было физически не в состоянии допросить этого свидетеля на стадии судебного разбирательства, и то, что его показания были поддержаны другими свидетельствами.

Чаще свидетель отсутствует по той причине, что его невозможно разыскать. Такой, например, была ситуация в деле «Isgro v. Italy» от 19 февраля 1991 года, где Суд не нашел нарушения статьи 6 Конвенции, сославшись на то, что правительство приняло все возможные меры, чтобы разыскать свидетеля, но это оказалось невозможным. Кроме того, личность свидетеля была известна подсудимому, у него была возможность допросить подсудимого на предварительном следствии, перед лицом следственного судьи, чья незаинтересованность в исходе дела не вызывала ни у кого сомнений. Хотя адвокат заявителя не присутствовал на их очной ставке, это не заставило Суд изменить свою оценку ситуации, так как прокурора на очной ставке тоже не было, и у заявителя была возможность задавать свидетелю вопросы. Наконец, в этом деле показания отсутствующего свидетеля не были единственным свидетельством и подтверждались суммой других доказательств.

В деле «Isgr?» Суд начал свой анализ с мер, предпринятых правительством для розыска свидетеля. Значит ли это, что, если бы такие меры не были предприняты, другие аргументы Суда (касающиеся процедуры использования этого доказательства в процессе) были бы не нужны, так как Суд нашел бы нарушение в любом случае? Возможно, ответ на этот вопрос содержится в решении по делу «Mayali v. France» от 14 июня 2005 года, в котором Суд сказал следующее: «Статья 6 не позволяет судам основывать приговор на показаниях свидетеля обвинения, которого обвиняемый не имел возможности допросить ни на какой стадии процедуры, иначе как в следующих условиях: во-первых, если невозможность проведения личного допроса связана с невозможностью найти свидетеля, должно быть установлено, что власти активно его искали, чтобы дать [обвиняемому] возможность его допросить; во-вторых, оспариваемое доказательство не должно быть единственным элементом, на котором основывается обвинительный приговор». Из этой фразы можно заключить, что каждое условие является необходимым. Иначе говоря, если власти не пытались разыскать свидетеля, приговор не может быть постановлен — вне зависимости от того, какой вес у показаний этого свидетеля. Если же власти все-таки попытались добросовестно найти свидетеля, но не смогли и все же использовали протокол его допроса для обоснования приговора, нарушение статьи 6 будет иметь место в том случае, если это является единственным доказательством (с этой точки зрения дело «Mayali» принадлежит к той категории дел, в которых Европейский суд использовал критерий ключевого доказательства как абсолютный).

Подтверждение последнему очень хорошо иллюстрирует дело «Bracci v. Italy» (постановление от 13 октября 2005 года). Заявителя подозревали в серии нападений на проституток, причем задержали его во время одного из таких нападений. Две проститутки-иностранки были допрошены полицией на предварительном следствии и потом исчезли из поля зрения правоохранительных органов. Очная ставка с подсудимым не проводилась, и допросить их на суде не удалось. Европейский суд в этом деле признал, что невозможность допроса двух свидетелей объяснялась объективными причинами. Вместе с тем ЕСПЧ признал нарушение Конвенции в отношении того эпизода приговора, который был полностью основан на показаниях отсутствующего свидетеля, и не нашел нарушения в отношении эпизода, по которому у стороны обвинения имелись другие свидетельства.

Но какие требования предъявлять к государству в тех ситуациях, когда свидетель отсутствует, хотя, в принципе, его можно было либо разыскать, либо, если его местонахождение известно, доставить силой?

У Суда нет готового ответа на этот вопрос. В деле «Hulki G?ne? v. Turkey» (постановление от 19 июня 2003 года) заявителя обвиняли в том, что он участвовал в перестрелке с жандармами. Основными свидетелями были сотрудники жандармерии (внутренних войск), которые опознали заявителя по фотографии как одного из участников вооруженного столкновения. В суд жандармов не вызвали по тем соображениям, что путешествовать по дорогам было небезопасно[377]. Как следует из рассуждений Европейского суда, его не убедил аргумент правительства: хотя Суд признал, что доставление свидетелей в суд могло быть сопряжено с некоторыми сложностями в связи с общей ситуацией в регионе, это не делало их личный допрос в суде невозможным. Данный пример показывает, что транспортные трудности и даже общие соображения безопасности не будут восприниматься Судом как серьезный аргумент, оправдывающий не-вызов свидетеля в суд.

Оценка Судом отказа от допроса свидетелей, находящихся за границей

Сложнее со свидетелями, уехавшими за границу. В деле «Pedersen v. Denmark» (постановление от 14 октября 1992 года) один из важных свидетелей был сообвиняемым заявителя и дал признательные показания, это явилось основанием для рассмотрения обвинения против него в отдельном процессе, в результате чего он получил небольшой срок и по его отбытии был выслан из страны. Когда пришло время рассматривать дело самого заявителя, свидетель, естественно, отказался приезжать в Данию, и прокуратура вынуждена была основываться на его письменных показаниях. Однако Комиссия не стала винить в этом власти Дании, отметив, что свидетель сам отказался приехать, и вины властей в этом нет. Комиссия далее отметила, что показания этого свидетеля не были единственным доказательством в деле заявителя (там были еще и распечатки его телефонных переговоров) и вообще заявитель не настаивал на вызове этого свидетеля в суде первой инстанции. «По сумме факторов» это дело было признано неприемлемым. При этом непонятно, было бы решение Комиссии таким же, если бы заявитель настаивал на вызове свидетеля и если бы свидетель был бы действительно ключевым. Как бы то ни было, можно сказать, что аргумент «свидетель за границей» может быть очень привлекательным для правительства. Так, в деле «Klimentyev v. Russia» (постановление от 16 ноября 2006 года) Европейский суд удовлетворился тем фактом, что «заграничным» свидетелям высылались повестки, они отказались явиться и у российского суда не было возможности подвергнуть этих свидетелей приводу[378].

Вместе с тем Европейский суд не будет рассматривать такого рода жалобы слишком формально. В деле «Vladimir Romanov v. Russia» (постановление от 24 июля 2008 года) российский суд решил огласить показания свидетеля, который был за границей, но должен был вернуться через пять дней. Российский суд не выяснил у сторон их мнение относительно возможности оглашения показаний, а сразу зачитал их, указав, что свидетель не явился по уважительной причине. В этом деле Европейский суд нашел нарушение статьи 6, § 1: хотя в какой-то момент свидетель и отсутствовал по «уважительной причине», непонятно, почему нельзя было его допросить после его возвращения.

Следует отметить, что статья 281, ч. 2, п. 3, УПК РФ разрешает суду огласить показания свидетеля, не имея на это согласия обеих сторон, в случае «отказа потерпевшего или свидетеля, являющегося иностранным гражданином, явиться по вызову в суд».

Наверное, эта формулировка не очень удачна. Иностранный гражданин может проживать постоянно на территории России, и в этом смысле мы не видим больших проблем в доставлении его в суд. В то же время российский гражданин может постоянно проживать на территории другого государства, и в этом случае доставка его в суд затруднительна. Видимо, эту норму следовало бы сформулировать с привязкой не к гражданству, а к фактическому местонахождению на момент слушания дела.

Отказ свидетеля от допроса в суде по соображениям своей безопасности

Одной из распространенных причин, по которым свидетеля не удается опросить, является его страх перед подсудимым. В этой ситуации свидетель или исчезает, или требует защиты для себя — в форме анонимности или иных гарантий, которые могут предоставить власти (впредь до включения в систему защиты свидетелей).

Очевидно, что в тех случаях, когда допросить свидетеля в нормальных условиях на суде невозможно именно по этой причине (страх перед подсудимым), подсудимый, по сути, манипулирует процессом в своем интересе и явно незаконными методами. В Англии согласно Закону об уголовном судопроизводстве[379] можно использовать письменные показания свидетеля, если он отказывается давать показания на суде из-за серьезно обоснованного страха перед подсудимым. Допуск письменных показаний свидетеля, данных на следствии в таких обстоятельствах, кажется разумным.

Вместе с тем суды должны установить, действительно ли отказ от дачи показаний связан со страхом перед подсудимым, насколько этот страх обоснован в обстоятельствах дела и, наконец, нет ли способов, с одной стороны, устранить угрозу свидетелю и, с другой — обеспечить максимальное соблюдение прав защиты.

Допрос малолетних свидетелей — жертв преступлений

В деле «P.S. v. Germany» (постановление от 20 декабря 2001 года) заявитель, учитель музыки, был обвинен в совершении действий сексуального характера в отношении своей малолетней ученицы во время частного урока. Обвинение и приговор строились на показаниях матери, которой девочка призналась в том, что произошло, а также на показаниях полицейского, который допрашивал девочку после инцидента. Ходатайство защиты о допросе в процессе самой предполагаемой жертвы было отклонено на том основании, что это причинит ей серьезный психический вред и помешает забыть о пережитом. Кроме того, суд первой инстанции решил не проводить психологическую экспертизу девочки на том основании, что судья, который часто разбирал семейные дела, имел достаточное представление о том, когда дети лгут, а когда говорят правду.

Суд апелляционной инстанции, рассматривая дело, все-таки провел экспертизу, в рамках которой психолог поговорил с девочкой и пришел к выводу, что она не лжет. Более того, психолог заключил, что ее вызов и допрос в суде могут существенно повредить ее здоровью.

Европейский суд подтвердил, что у заявителя не было никакой возможности допросить девочку. Суд первой инстанции плохо объяснил, почему не надо ее допрашивать и проводить психологическую экспертизу. Что касается экспертизы, заказанной апелляционным судом, она была проведена через полтора года после событий. Единственным прямым доказательством сексуальных домогательств был рассказ девочки. Что касается показаний матери, то Суд отметил, что она говорила «со слов» и являлась вдобавок ближайшим родственником девочки. В результате Суд решил, что права заявителя по статье 6, § 3 (d), были нарушены.

По нашему мнению, главным дефектом национальной процедуры здесь было запоздалое проведение экспертизы с психологом. Если бы девочка была допрошена непосредственно в ходе разбирательства в суде первой инстанции, выводы Суда, возможно, были бы другими. Важно также обратить внимание на следующее: при оценке «подтверждающих» доказательств Суд отметил, что мать говорила со слов девочки и была ее близким родственником (§ 29), т.е. учел «качество» доказательства и решил, что дефектность основного доказательства (показаний девочки) не может быть исправлена существованием других подтверждающих доказательств, если они так же дефектны[380].

В другом деле о сексуальном насилии, «Lindqvist v. Sweden» (постановление от 22 октября 1997 года), Комиссия не нашла нарушения статьи 6, § 3, на том основании, что у заявителя была на предварительном следствии возможность задать вопросы свидетельнице, хотя и не напрямую — через полицейских, которые допрашивали ее. Комиссия также отметила, что апелляционный суд, рассматривая ходатайство заявителя о непосредственном допросе потерпевшей, отклонил его со ссылкой на то, что вопросы, которые подсудимый хотел задать потерпевшей, ей уже задавала полиция. Кроме того, шведские суды в этом деле специально отметили необходимость относиться к показаниям потерпевшей особенно осторожно, так как она не была допрошена на суде лично. Комиссия, наконец, отметила, что приговор заявителю был, в частности, основан и на другом важном доказательстве, а именно на исследовании потерпевшей психиатром и обычным доктором, которые заключили, что девочка действительно подвергалась сексуальному насилию.

Свидетельский иммунитет (доктора, священники, близкие родственники, сообвиняемые и т.п.)

В законодательстве европейских стран можно найти множество примеров различных иммунитетов, дающих право некоторым категориям лиц не давать показания в суде и на следствии. Эти гарантии могут быть направлены на защиту прав самих потенциальных свидетелей. Например, если дача показаний может дать основания для привлечения свидетеля к уголовной ответственности, иммунитет возникает в силу права этого лица не свидетельствовать против себя. Иногда иммунитет в большей степени защищает права самого подсудимого (например, адвокатская привилегия не давать показаний по обстоятельствам, ставшим адвокату известными в связи с осуществлением защиты). Некоторые иммунитеты защищают скорее некие отвлеченные ценности — так, право священника не раскрывать содержание исповеди направлено как на защиту прав обвиняемого, который ему исповедался, так и на сохранение уважения к религиозным процедурам в церкви.

В деле «Huikko v. Finland» (постановление от 11 мая 1999 года) заявитель был осужден за продажу конопли. Его приговор строился на показаниях некоего Н., который ввозил коноплю в Финляндию и продавал ее через заявителя. На судебном следствии Н. некоторое время подтверждал ранее данные им показания. В определенный момент обвинения были предъявлены и заявителю. Вскоре после этого Н. поменял тактику и отказался от своих предыдущих показаний, а также отказался вообще давать какие-либо показания по делу. В результате заявитель был приговорен исключительно на основании показаний Н., данных до того момента, как заявителю были предъявлены обвинения. У заявителя, таким образом, не было никакой возможности допросить Н.

Европейский суд, рассматривая это дело, пришел, как представляется, к парадоксальному выводу. Суд отметил, что заявитель имел возможность опросить Н. и тем самым его права по статье 6 были соблюдены. Вместе с тем Суд отметил, что заявитель, скорее всего, не получил бы ответов на свои вопросы, так как Н. заявил, что не будет давать никаких показаний. Такое решение, на наш взгляд, противоречит базовому принципу эффективной защиты прав по Конвенции. В деле «Huikko» у заявителя имелось формальное право задавать вопросы, которое, однако, было невозможно реализовать в силу наличия в национальном законодательстве права не отвечать.

Российский УПК, а также некоторые «отраслевые» законы предоставляют свидетельский иммунитет различным группам лиц. Если их допрашивают на следствии, следователь обязан сообщить им о том, что их показания могут быть потом использованы в процессе против третьих лиц. Если такое предупреждение сделано не было, использовать показания таких лиц в суде, по мнению некоторых авторов, недопустимо[381].

Еще раз об анонимных свидетелях

Допрос свидетелей с сохранением их анонимности распространен во многих европейских странах и получает все большее распространение у нас. Предполагается, что анонимность защищает свидетеля от мести со стороны подсудимого или его сообщников. Несомненно, такая практика ставит защиту в сложное положение. С одной стороны, анонимность свидетеля не всегда исключает его допрос стороной защиты в какой-то форме. Таким образом, защита может поставить определенные вопросы свидетелю по сути его показаний и выявить возможные несоответствия. Статья 278 УПК РФ устанавливает, что свидетеля можно допрашивать «в условиях, исключающих визуальное наблюдение». Кроме того, из смысла части шестой этой статьи можно сделать вывод, что данные о личности свидетеля могут быть засекречены. Интересно, что часть пятая статьи 278 УПК РФ говорит о том, что причиной для сохранения анонимности свидетеля может быть только его безопасность или безопасность его близких. Значит ли это, что личность свидетеля нельзя скрыть по другим основаниям? Например, потому, что раскрытие его личности может раскрыть методы оперативной работы правоохранительных органов, притом, что для самого свидетеля никакой опасности не существует? Представляется, что эта норма может толковаться расширительно — во всяком случае, как будет показано ниже, практика Европейского суда этому не препятствует. Как следует из некоторых дел ЕСПЧ, «засекречивание» свидетеля может пойти дальше, чем просто исключение визуального контакта (например, допрос через судью или с изменением, с помощью специальной аппаратуры, голоса свидетеля).

Российский УПК не предусматривает напрямую засекречивания личности других подсудимых и их допрос в условиях, исключающих «визуальное наблюдение». Представляется, что с точки зрения Конвенции нет ничего предосудительного в том, что сообвиняемый пользовался бы такой же защитой, как и свидетель, при наличии, конечно, к этому достаточных оснований и при максимально возможном соблюдении прав защиты.

Не зная личности свидетеля, защите трудно опровергнуть его показания. Например, зная личность заявителя, защита может утверждать, что этот человек имеет причины оговаривать подсудимого, или склонен к фантазерству, или ранее осуждался за лжесвидетельство, т.е. не является надежным свидетелем (об этом говорит Суд в деле «Windisch v Austria» от 27 сентября 1990 года)[382]. Все эти аргументы могут заставить суд отнестись к показаниям свидетеля с недоверием и в конце концов привести к оправданию заявителя. Анонимность свидетеля ограничивает возможность для защиты выявить противоречия в описании свидетелем фактических обстоятельств, о которых он рассказывает, так как некоторые вопросы могут быть сняты председательствующим в связи с тем, что они могут дать защите информацию о личности свидетеля. Таким образом, анонимность свидетеля a priori невыгодна для защиты. Тем не менее Суд неоднократно высказывался в том духе, что институт анонимных свидетелей не противоречит сам по себе статье 6 Конвенции и при определенных условиях их показания могут использоваться в деле[383].

В практике Суда встречаются две ситуации, в которых может происходить допрос анонимных свидетелей: их допрашивают на предварительном следствии и потом предъявляют результаты их допроса суду (постановление по делу «Birutis and Others v. Lithuania» от 28 марта 2002 года), или же их допрашивают в суде, сохраняя, однако, их анонимность.

Что касается анонимных свидетелей, допрошенных в суде, то они также могут относиться к двум типам: 1) лица, которых обвиняемый знает под каким-то вымышленным именем, но не знает их настоящего имени, положения и т.п. (например, внедренные в банду полицейские агенты), 2) свидетели, которых полностью скрывают от стороны защиты (защита иногда не может даже слышать их голоса и видеть лица). Во втором случае по сравнению с первым возможности защиты по допросу таких свидетелей и оспариванию их показаний гораздо более ограниченны.

Одним из классических дел с участием анонимных свидетелей является дело «Kostovski v. the Netherlands» (постановление от 20 ноября 1989 года), в котором Суд нашел нарушение статьи 6, § 3 (d), в связи с тем, что приговор в отношении заявителя был основан на показаниях анонимных свидетелей, которых защита не могла опросить напрямую. Защита, однако, могла поставить письменные вопросы одному из свидетелей, но только через следственного судью, который, в свою очередь, сам не знал имени анонимных свидетелей и их персональных данных. Приговор в этом деле (оно касалось ограбления банка несколькими сбежавшими из тюрьмы вооруженными преступниками) был основан практически исключительно на показаниях анонимных свидетелей.

После дела «Kostovski» Нидерланды изменили законодательство и определили условия, в которых суды могут ссылаться на показания анонимных свидетелей.

Дело «Doorson v. the Netherlands» — типичная ситуация с анонимными свидетелями в практике ЕСПЧ

Через некоторое время после проведения этой реформы в Суд поступило дело «Doorson v. the Netherlands» (постановление от 26 марта 1996 года), которое, как нам представляется, хорошо иллюстрирует достаточно типичную ситуацию с анонимными свидетелями.

В этом деле полиция пыталась установить торговцев наркотиками, показывая фотографии подозреваемых их клиентам — наркоманам. Однако те соглашались сотрудничать с полицией только на условиях анонимности, так как боялись мести наркоторговцев. Полиция согласилась на сохранение анонимности. При этом, чтобы исключить оговор, в набор фотографий, которые предъявлялись для опознания, включались фотографии людей, про которых было известно, что они не наркоторговцы. Если свидетель указывал на одну из этих фотографий как на своего дилера, его показания признавались ненадежными и не использовались в процессе. Так были опрошены более сотни наркоманов.

В определенный момент от одного из информаторов полиции поступил сигнал, что заявитель тоже является дилером. Его фотографию включили в полицейский альбом вместе с другими предполагаемыми преступниками. На опознании на заявителя указали восемь человек — шестеро отказались раскрывать свое имя и фигурировали в процессе под номерами, а двое (N. и R.) согласились на то, что их имя станет известно.

На предварительном следствии следственному судье удалось допросить двух анонимных («номерных») свидетелей, но адвокат заявителя на допросе отсутствовал. В ходе судебного разбирательства был допрошен один из «именных» свидетелей, N. При этом он стал давать противоречивые показания, утверждал, что не знал заявителя лично. Когда прокуратура показала ему фотографию, он снова опознал того человека, который продавал ему наркотики, хотя и заявил, что не может быть в этом абсолютно уверен и что на предварительном опознании в ходе следствия указал на эту фотографию из-за того, что у него была ломка и он хотел поскорее закончить процедуру допроса.

На последующее слушание не явился ни один из «именных» свидетелей, несмотря на то что одного из них (того, который не явился на первое слушание) разыскивала полиция.

Адвокат заявителя в своем выступлении в прениях указал на то, что сохранять анонимность шести свидетелей не имело смысла, поскольку заявитель не высказывал в их отношении никаких угроз и вообще не был замечен в агрессивном поведении. Тем не менее суд приговорил заявителя к 15 месяцам заключения, основав приговор на имевшихся письменных показаниях свидетелей, как «номерных», так и «именных». Суд также отметил, что в прошлом заявитель уже привлекался к уголовной ответственности за торговлю наркотиками.

Суд апелляционной инстанции постановил, что вопрос о необходимости дальнейшего сохранения анонимности должен быть рассмотрен более тщательно, и поручил это следственному судье. Тот провел допрос двух анонимных свидетелей в закрытом заседании, в присутствии адвоката заявителя; при этом их имена не были раскрыты, они продолжали оставаться «под номерами», однако были известны следственному судье. Анонимные свидетели объяснили, почему они хотели сохранить свои имена в тайне, сославшись на предыдущие эпизоды, когда им угрожали другие дилеры. Один из них прямо заявил, что боится заявителя, которого он описал как жестокого человека. Суд апелляционной инстанции решил, что анонимность должна быть сохранена, после чего допросил этих свидетелей по существу. Адвокат заявителя также задавал им вопросы.

Остальные свидетели или уехали за границу, или исчезли из поля зрения полиции, и обнаружить их было невозможно. Следственный судья передал дело обратно в апелляционный суд. В апелляционном суде снова был допрошен один из «именных» свидетелей, N., который подтвердил, что он отказывается от своих показаний, данных в полиции. Другой «именной» свидетель, R., был приведен в суд, но попросту сбежал со слушаний, обманув судебного пристава. Апелляционный суд также выслушал эксперта защиты, который критиковал методы допроса наркоманов и пришел к выводу, что полиция использует их болезненное состояние, чтобы добиться нужных ответов. Также по просьбе прокурора был заслушан полицейский, который вел расследование. Он рассказал о методах их работы и о том, как они получали информацию у наркоманов. Полицейский также указал на то, что наркоторговцы часто пытаются давить на свидетелей, даже из мест заключения.

В результате апелляционный суд подтвердил приговор, но существенно поменял мотивировку. Выводы апелляционного суда были основаны на (1) сообщении о том, что заявитель — наркоторговец (полученном от анонимного, не допрошенного в суде информатора), (2) показаниях двух допрошенных следственным судьей «номерных» свидетелей, (3) письменных показаниях двух «именных» свидетелей, данных полиции, и (4) на том факте, что заявитель узнал сам себя на той фотографии, которую использовала полиция для его опознания. Что касается показаний «именных» свидетелей, то апелляционный суд заметил, что будет использовать их с должной осторожностью и только для того, чтобы проверить соответствие показаний полицейского и остальных свидетелей.

Европейский суд, анализируя решение голландских судов, прежде всего признал, что опасность воздействия на свидетелей действительно была. Суд отдельно отметил, что для подобного вывода не требуется, чтобы заявитель сам пытался оказывать воздействие на свидетелей, — достаточно того, что подобное часто случается в этой среде и заявители получали угрозы от других дилеров. Этот первый вывод Суда очень важен. Он говорит о том, что внутренние суды в таких ситуациях могут пользоваться предположениями и необязательно основываться на фактах, доказанных в отношении самого подсудимого. Стандарт доказывания в отношении предположений, несомненно, ниже, чем в отношении фактов — достаточно минимальной разумной связи между фактами и предположениями, сделанными внутренними судами.

Кроме того, Европейский суд проанализировал процедурные гарантии, с которыми было сопряжено использование показаний анонимных свидетелей. Суд отметил, что следственный судья был поставлен в известность о личности свидетелей, адвокат заявителя имел возможность поставить им вопросы, кроме тех, что могли бы помочь ему установить их личность, — такие вопросы снимались. В таких обстоятельствах участия адвоката было достаточно для того, чтобы гарантировать интересы защиты[384].

В конце концов, внутренние суды не основывали выводы о виновности заявителя «единственно или же в решающей степени» на показаниях этих анонимных свидетелей. Голландские суды сами заметили, что будут рассматривать показания этих свидетелей с большой долей осторожности, и Суд признал, что так они и поступили. По сути дела, показания анонимных свидетелей использовались как «проверочный» материал для других показаний.

Европейский суд далее проанализировал использование показаний «именных» свидетелей — N. и R. Голландские суды предпочли показания N., данные им на предварительном следствии, его же показаниям, данным в суде. ЕСПЧ отметил, что внутренние суды вольны выбирать, каким именно показаниям верить. Что касается использования письменных показаний R., то Суд отметил, что допросить его не представлялось возможным, несмотря на все усилия, предпринимаемые к его розыску и вызову полицией и судом. Следовательно, можно было использовать его письменные показания[385].

Анализ дела «Doorson» приводит к следующему выводу. В основу обвинительного приговора было положено несколько доказательств, каждое из которых не было безупречным. Однако ни один из дефектов не был такого рода, чтобы признать доказательство полностью недопустимым — ни в смысле голландского права, ни в смысле Конвенции. Эти доказательства всего лишь требовали осторожного обращения. Вместе с тем суммы этих «подозрительных» доказательств, вместе с второстепенными доказательствами, оказалось достаточно для того, чтобы признать приговор справедливым. То есть для признания виновности не необходимо иметь первоклассные свидетельства — достаточно суммы нескольких производных, которые вместе будут указывать на обоснованность позиции обвинения. Параграф 83 решения по делу «Doorson» прямо указывает на «кумулятивный» эффект многих доказательств на решение вопроса о том, был ли приговор справедливым[386].

Полезно сравнить дела «Kostovski» и «Doorson». В первом Суд основывался как на дефектном характере «проблемных» доказательств, так и на отсутствии в деле других более или менее серьезных доказательств. Во втором Суд признал, что доказательства, полученные от анонимного свидетеля, были не «первоклассными», но не такими дефектными, как в первом деле, и в любом случае не были единственными.

Европейский суд призывает использовать показания анонимных свидетелей «осторожно» и стараться по мере возможности компенсировать дефектность таких доказательств дополнительными процедурными гарантиями для защиты, в том числе определять, насколько сохранение анонимности свидетеля было действительно необходимо. При этом Суд иногда сам исследует факты дела, а иногда проверяет, как это делали национальные суды. Так, судья, проводивший допрос анонимного свидетеля, должен, во-первых, исследовать данные о его личности (даже если они недоступны защите) и, во-вторых, установить причины, по которым свидетель пожелал сохранить анонимность («Kok v. the Netherlands» от 4 июля 2000 года).

Какие причины признавались Европейским судом уважительными для сохранения анонимности? Это, например, страх мести со стороны обвиняемого («Kok v. the Netherlands») или необходимость для полиции сохранить ценного информатора на будущее время («Van Mechelen and Others v. the Netherlands» от 23 апреля 1997 года). Однако суды должны действительно оценить опасности, связанные с оглашением имени свидетеля, а не ссылаться просто на тяжесть вмененного преступления («Krasniki v. the Czech Republic» от 28 февраля 2006 года). Должны быть объективные основания для введения анонимности свидетеля, это нельзя делать просто потому, что так легче.

При этом существенной процессуальной гарантией остается раскрытие личности свидетеля перед судьей, проводящим допрос. Им необязательно должен быть тот же самый судья, который решает главный вопрос дела, — им может быть следственный судья или иной судебный орган, действующий в рамках, например, отдельного поручения, при этом недостаточно допроса судьей только полицейского, допрашивавшего анонимного свидетеля[387]. У судьи должна быть возможность оценить правдивость показаний последнего.

Кроме того, Европейский суд также оценивает, насколько была ограничена возможность защиты задавать вопросы анонимному свидетелю. ЕСПЧ (так же, как и практика многих европейских стран в этой части) допускает использование различных технических средств, позволяющих проводить допрос свидетеля с сохранением его анонимности (закрытое слушание, использование аудиосвязи, помещение свидетеля за перегородку, за которой его не видно, использование грима и т.д.)[388]. При этом действует принцип «минимального вмешательства»: метод сокрытия личности свидетеля должен соответствовать ситуации. Так, в упоминавшемся уже деле «L?di v. Switzerland» Суд решил, что, раз уж обвиняемый знал в лицо полицейского информатора, можно было провести его личный допрос (не раскрывая других его данных). Возможность для стороны защиты сформулировать вопросы для их постановки перед свидетелем также может учитываться как дополнительная процедурная гарантия[389].

Некоторые комментаторы[390] полагают, что Суд после решения «Kok v. the Netherlands» стал рассматривать вопрос о весе доказательства, представленного анонимным свидетелем, в его единстве с критерием «процедурных гарантий» для защиты, которыми было обставлено исследование такого доказательства.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.