1. Нейтральность эксперта в практике Суда

1. Нейтральность эксперта в практике Суда

Дело «Brandstetter v. Austria» (постановление от 28 августа 1991 года) — одно из австрийских дел, в которых речь шла об экспертизе качества пищевых продуктов. Уголовное дело об обмане потребителей против заявителя завели по результатам проверки, которая установила, что в разливаемое им вино заявитель добавлял воду. Забор и первоначальную экспертизу образцов вина проводил сотрудник сельскохозяйственного института. По утверждению заявителя, при заборе вина использовалась грязная посуда с остатками воды на дне бутылок, в которые наливалось вино.

Заявитель, со своей стороны, заказал экспертизу образцов вина у своего эксперта, из института продовольственных товаров. Тот заключил, что в вине не было воды. Обе экспертизы были представлены в суд.

В суде заявитель потребовал назначить дополнительную экспертизу для разрешения противоречия между двумя письменными отчетами. Суд согласился и поручил ее проведение сотрудникам сельскохозяйственного института, чья первоначальная экспертиза привела к возбуждению уголовного дела. Заявитель просил назначить независимую экспертизу и предложил своего эксперта, но суд отказался его выслушать. В задачу судебного эксперта входило оценить качество вина в «сравнительных образцах продукции», которые при инспекции были изъяты и опечатаны на случай будущих разногласий. Экспертиза, проведенная в суде, подтвердила результаты первой экспертизы сельскохозяйственного института, в результате чего заявитель был осужден за обман потребителей.

Европейский суд в этом деле отметил прежде всего, что эксперт, строго говоря, не является свидетелем в смысле статьи 6, § 3 (d), но что ситуацию с экспертом можно рассмотреть по статье 6, § 1, которая (будучи в этом случае lex generalis) устанавливает принцип процессуального равенства сторон. Суд особо отметил, что при рассмотрении жалобы он будет оценивать специфическую функцию, выполняемую экспертом в процессе.

Принцип процессуального равенства сторон в связи с проведением экспертизы

Европейский суд подчеркнул, рассматривая судебную экспертизу, что назначенный австрийским судом эксперт не был тем же самым сотрудником сельскохозяйственного института, который произвел забор материалов и на небрежность которого заявитель списывал присутствие воды в исследованных образцах. Хотя оба эксперта работали в одном учреждении, из этого не следовало, что у второго эксперта нет «достаточной нейтральности». Европейский суд отметил, что иной подход сделал бы невозможной экспертизу в целом ряде случаев.

Далее Суд обратил внимание на тот факт, что заявитель поднял вопрос о заинтересованности эксперта не в тот момент, когда австрийский суд назначил его, а только после оглашения результатов судебной экспертизы, неблагоприятных для заявителя.

Интересно, что Суд отказался рассматривать судебного эксперта из сельскохозяйственного института как «свидетеля со стороны обвинения» и в результате сделал вывод, что отказ вызвать эксперта, предложенного защитой, не нарушал принципа процессуального равенства. Суд также заметил, что Конвенция не предполагает права на вызов эксперта, предложенного защитой, в тех случаях, когда судебный эксперт поддерживает выводы стороны обвинения.

Из этого решения можно сделать несколько выводов. Во-первых, от эксперта, в принципе, может требоваться нейтральность. Однако это требование не будет очень строгим: принадлежность к одному и тому же исследовательскому институту не свидетельствует сама по себе об отсутствии нейтральности.

Отсутствие у подсудимого права предлагать экспертов

Во-вторых, проведение встречной экспертизы остается на усмотрение суда: у подсудимого есть право предоставлять свидетелей в свою пользу, но нет права предлагать экспертов (именно потому, что роль эксперта воспринималась Судом в этом деле как роль нейтрального исследователя, а не свидетеля со стороны защиты или обвинения).

Вместе с тем дело «Brandstetter» оставляет без ответа несколько вопросов. Прежде всего, насколько легитимно использовать такой аргумент, как практическая невозможность обеспечить абсолютно независимую экспертизу в каких-либо специфических областях знания? Этот аргумент высказывался правительствами в ряде других дел, но был отвергнут Судом (см., например, дело упоминавшееся уже дело «Sara Lind Eggertsdottir v. Iceland», § 41). Представляется, что в статье 6 существуют гарантии разного порядка, и если какие-то могут иметь ограничения по практическим соображениям (дороговизна, сроки, организационные сложности), то некоторые гарантии (в первую очередь требования беспристрастности и независимости) являются абсолютными.

Второй вопрос, возникающий в деле «Brandstetter», касается аргумента о непоследовательном поведении стороны защиты, которая в момент назначения экспертизы не жаловалась на пристрастность эксперта, а подняла этот вопрос только после того, как экспертиза была произведена. Пришел бы Суд к выводу об отсутствии нарушения, если бы защита сразу, до проведения экспертизы, заявила отвод эксперту?

Различная оценка ЕСПЧ статуса назначаемого судом судебного эксперта и «свидетеля-эксперта», вызываемого стороной

В ряде дел Суд обращал внимание на специальный статус эксперта. В деле «B?nisch v. Austria» от 6 мая 1985 года, где ЕСПЧ нашел нарушение статьи 6, § 1, выводы Суда основывались на различии, которое австрийское право проводило между «судебными экспертами», которых назначал суд и в задачи которых входила нейтральная помощь суду в исследовании какого-либо вопроса, и «свидетелями-экспертами», которые вызывались в суд по требованию сторон. У «судебного эксперта» были дополнительные права, которых не было у «свидетеля-эксперта»: «судебный эксперт» мог находиться в зале заседания в течение всего процесса, ставить вопросы сторонам и свидетелям и даже давать свои комментарии в определенный момент (с разрешения председательствующего). Кроме того, закон напрямую указывал судье, что по такого рода делам «судебным экспертом» должен выступать сотрудник определенного исследовательского института. Применение этой нормы привело к тому, что «судебным экспертом» в процессе заявителя был тот же человек, который проводил первую экспертизу, послужившую причиной возбуждения дела. Наконец, австрийский суд в этом деле отдельно отметил в приговоре, что показания «судебного эксперта» играли решающую роль в оценке судом фактов дела.

Представляется, что Европейский суд был здесь озабочен особыми процессуальными полномочиями «судебного эксперта» по сравнению со «свидетелем-экспертом», предложенным заявителем. Подобная ситуация в России невозможна. У нас не делается различия между экспертами разных категорий. Во всяком случае, такого различия УПК РФ не делает прямо. Однако формулировка ч. 2 статьи 195 наводит на мысль, что эксперты государственных экспертных учреждений все же «главнее»: «Судебная экспертиза производится государственными судебными экспертами и иными экспертами из числа лиц, обладающих специальными знаниями». Негосударственные эксперты указаны в числе «иных», во вторую очередь. На такую же мысль наводят и формулировки постановления Пленума Верховного Суда РФ от 21 декабря 2010 года № 28 «О судебной экспертизе по уголовным делам». На практике, как известно, заключения специализированных государственных экспертных учреждений принимаются судами значительнее охотнее, чем заключения различных частных институтов и частнопрактикующих экспертов. Подобного рода ситуации, хотя они и не укладываются, строго говоря, в логику дела «B?nisch», тем не менее встречались в практике Европейского суда.

Конфликт интересов эксперта нарушает требование беспристрастного суда

В уже упоминавшемся деле «Sara Lind Eggertsdottir v. Iceland» заявитель подал иск против медицинского учреждения, жалуясь на неадекватную медицинскую помощь. При рассмотрении этого дела в качестве эксперта выступало исландское бюро медико-судебной экспертизы, члены которого являлись сотрудниками того же самого медицинского учреждения, которое и было предположительно причинителем вреда. Европейский суд, рассматривая это дело, нашел нарушение статьи 6 Конвенции в связи с наличием у членов бюро медико-судебной экспертизы конфликта интересов: по сути, им было предложено решить, насколько действия их коллег по госпиталю были профессиональными. Их непосредственный начальник находился в числе тех, кто заявлял о своей поддержке апелляции против решения суда нижестоящей инстанции (которое было в пользу заявителя).

Европейский суд при этом отметил установленную законом роль бюро как органа, представляющего заключения для судов. Из этого Суд заключил, что мнение бюро имело особый вес по сравнению с мнением любого другого эксперта (§ 49 постановления Суда). Это было также ясно из решения Верховного суда Исландии, который придал особый вес заключению бюро.

В этом деле Европейский суд нашел нарушение не только принципа процессуального равенства сторон, но и требования беспристрастности суда! Иначе говоря, решение бюро судебно-медицинской экспертизы здесь было воспринято как часть судебного решения с точки зрения институциональных гарантий статьи 6, а не только как эпизод судебной процедуры.

При этом Европейский суд нисколько не сомневался в беспристрастности самого Верховного суда Исландии. Кроме того, из решения Суда не следует, что мнение бюро судебно-медицинской экспертизы было обязательным для Верховного суда de jure. Как следует из решения, у Верховного суда была полнота юрисдикции в этом деле, и тем не менее Европейский суд нашел в себе смелость утверждать, что конфликт интересов внутри бюро (экспертного органа) нарушает принцип беспристрастности суда!

Решение по делу «Sara Lind Eggertsdottir» отражает если не формальную сторону вопроса, то как минимум реальный вес государственного эксперта в судебном процессе. Европейский суд в исландском деле сделал акцент на двух критериях: на том, что полномочия эксперта как основного поставщика экспертных услуг для суда установлены в законе, и на том, что суд в приговоре опирался в значительной степени на заключение «государственного» эксперта. Представляется, что этим условиям соответствуют многие российские дела.

Равенство сторон при назначении экспертизы

Проанализированное выше исландское дело входит в диссонанс с выводами суда в одном недавнем российском деле, о котором уже упоминалось «Shulepova v. Russia», где речь шла о гражданском процессе, но обсуждался вопрос, общий и для гражданской, и для уголовной процедуры, — о равенстве сторон при назначении экспертизы по делу.

В этом деле Суд отметил, что требование беспристрастности не распространяется на экспертов. Однако тут же, сравнивая российское дело с исландским делом «Sara Lind Eggertsdottir», Суд указал в § 64, что во втором было найдено нарушение принципа процессуального равенства сторон. В действительности в исландском деле Суд нашел двойное нарушение: и принципа беспристрастности суда, и принципа процессуального равенства сторон. Именно вывод о двойном нарушении представляется в определенной мере не согласующимся с той позицией, которую Суд занял в российском деле, утверждая, что от экспертов не требуется беспристрастности. Как бы то ни было, в российском деле Суд также нашел нарушение статьи 6, § 1, в связи с тем, что эксперты, назначенные судом, были сотрудниками того самого госпиталя, против которого был заявлен иск.

В российском деле, которое по существу касалось обоснованности водворения заявительницы в психиатрическую клинику, Суд сделал одно очень важное замечание относительно судебно-психиатрической экспертизы: «Не имея специальных познаний в медицине, судьи были вынуждены придать особый вес мнению экспертов в отношении медицинских вопросов, которые были решающими для исхода дела» (§ 66). Эта фраза в действительности является очень значимой для будущих российских дел. Эксперт всегда необходим, когда у судьи нет специальных познаний в какой-то области. Это значит, что по логике Суда любая экспертиза будет иметь «особый вес» в решении суда.

Далее Суд сравнил положение эксперта, назначенного судом, и эксперта, предложенного защитой. Суд посчитал, что в России эксперт, назначенный судом, «по своей природе и статусу должен быть нейтральным и беспристрастным помощником суда» и в связи с этим его показания будут иметь больший вес, чем показания эксперта (expert witnesses) со стороны защиты.

Наконец, Суд отметил, что в этом деле госпиталь, являвшийся ответчиком по делу и одновременно предоставивший экспертов, не был единственным компетентным экспертным учреждением и, следовательно, существовала возможность поручить проведение экспертизы третьей стороне, не связанной так тесно с ответчиком.

По сумме этих факторов Суд пришел к выводу о нарушении требования процессуального равенства сторон.

Данное дело вызывает множество вопросов.

Во-первых, непонятно, как Суд оценивает «практический» аргумент в этом деле (невозможность провести экспертизу в другом месте). Если предположить, что единственный доступный специалист в этой сфере работает в госпитале, который одновременно является ответчиком, можно ли ему в таких крайних обстоятельствах поручать экспертизу? Можно ли пожертвовать справедливостью из практических соображений?

Во-вторых, мнение эксперта здесь приравнивается к мнению суда — из решения следует, что судья всегда должен согласиться с мнением эксперта. Однако в российском праве существуют достаточно широкие возможности для суда не принять выводы эксперта, проверить их, а у сторон — опровергнуть. Судью нельзя представлять беспомощной игрушкой в руках эксперта.

Третий вопрос связан с толкованием российского права. В постановлении Суда не указано, почему он решил, что показания эксперта, назначенного судом, имеют больший вес, чем показания эксперта, предложенного стороной. Суд употребляет в этом деле термин expert witness, который в уголовно-правовом контексте часто используется для перевода уголовно-правового термина «специалист». Однако в деле «Shulepova» речь идет о гражданском процессе. Имел ли Суд в этом случае в виду и фигуру «специалиста» в гражданском процессе (статья 188 ГПК), сказать сложно. Во всяком случае, и специалист, и эксперт получают свой процессуальный статус «от суда» (в статье 188 говорится о том, что «суд может привлекать специалиста») и без детального сравнения их полномочий (чего в деле «Shulepova» не было сделано) сложно судить о том, чьи исследования будут a priori иметь больший вес в процессе (хотя исходя из практического понимания логики российского процесса с Судом трудно не согласиться).

В целом дело «Shulepova» достаточно противоречиво. С одной стороны, Суд замечает, что к экспертам неприменимо требование беспристрастности, с другой — нарушение процессуального равенства сторон найдено именно на том основании, что эксперт был пристрастным. Может быть, от эксперта не требуется «беспристрастность» того же уровня и качества, какие характерны для судьи. Но, как уже продемонстрировано выше, согласно позиции Суда от эксперта — при условии, что он занимает какое-то «эксклюзивное» положение в процессе, — требуется нейтральность.

Именно оценка этой «нейтральности» сопряжена со значительными сложностями. В деле «Brandstetter» принадлежность эксперта к исследовательскому институту, который давал первое неблагоприятное заключение, не убедила Суд в том, что принцип нейтральности был нарушен.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.