§ 3. Язык общения (жаргон), татуировки, клички, игры и прочие элементы субкультуры в среде осужденных

§ 3. Язык общения (жаргон), татуировки, клички, игры и прочие элементы субкультуры в среде осужденных

Из атрибутивных элементов субкультуры наибольшую значимость в среде лиц, лишенных свободы, приобрели жаргон, татуировки и азартные игры. Они, по сути, окончательно формируют нравственный облик привычного правонарушителя.

Носители асоциальных идей, представлений и принципов, будучи основательно изолированы в исправительных учреждениях от позитивных ценностей общества, воспринимают и совершенствуют своеобразный «тюремный язык», культивируемые там развлечения и татуировки-символы.

Особую роль в среде осужденных приобретает уголовный жаргон, где он не только тщательно сохраняется, но и претерпевает некоторые изменения. На это указывали в разное время в своих исследованиях Г. П. Брейтман, М. Н. Гернет, Л. А. Мельяненков, Ж. Росси.

Изучение справочников, специальной литературы, личные многолетние наблюдения автора позволяют утверждать о существовании различных разговорных диалектов в жаргоне «тюремной общины». Основными (базовыми) из них, на наш взгляд, являются: «офинский язык», собственно уголовный жаргон, матерщина; официальная терминология, принятая в системе МВД; разговорные диалекты жителей северных регионов России. К первым трем элементам жаргона комментарий нами приведен выше, последнему же объяснение лежит в особенностях формирования уголовно-исполнительной системы. Исправительные учреждения в России традиционно размещались в отдаленных регионах страны. Их негативное влияние на все стороны жизни северных народов, этнических групп еще надлежит исследовать. Вместе с тем отдельные черты северного образа жизни, разговорного диалекта проникли и в среду осужденных. Например, у жителей Северного Урала, существуют выражения: «гнилая (плохая) погода», «ботать рыбу» (способ рыбной ловли), «хозяин» (хозяйственный человек). В преступном мире, соответственно, можно нередко услышать почти аналогичные выражения и определения, но имеющие совсем другое смысловое значение, так: «феню ботать» – говорить на жаргоне воров, «кумекать» по-свойски; «гнилой пассажир» – хитрый или ненадежный человек; «хозяин» – начальник исправительного учреждения.

На содержание жаргона, конечно, накладывают свой отпечаток и условия содержания лиц, отбывающих наказание, а также официальная терминология, принятая в системе МВД («лагбандитизм», «лагерное дело», «отказчик» – осужденный, уклоняющийся от работы).

Сформированный в замкнутом пространстве тюремный жаргон в обиходе между лицами, отбывающими наказание, нераздельно сосуществует с родным языком и выполняет наряду с последним коммуникативную функцию. Поэтому каждый осужденный волей-неволей познает его и использует в повседневной жизни.

Опасность глубокого проникновения уголовного разговорного диалекта в среду осужденных не является надуманным преувеличением. Вначале циничные термины, подобно словам – «клещам», крепко впитываются в повседневную речь лиц, отбывающих наказание, а затем начинают исподволь воздействовать на сознание, разрушать психологию человека. Постепенно под влиянием особо сложившейся речи происходит и негативная переоценка ценностных ориентаций. Осужденный, теряя свой естественный язык, все более отдаляется от норм обычной жизни и начинает активно впитывать ценности криминальной среды.

Кроме того, в жаргоне закрепляются и передаются из поколения в поколение принципы поведения и установления преступного мира, например «не жухай» – не бери вещь тебе не положенную; «не закладывай» – не выдавай других соучастников преступления на допросе; «подрезать бороду» – выиграть в карты деньги, продукты. Тем самым он своеобразно способствует стабилизации субкультурных отношений в местах лишения свободы.

Вместе с тем в пенитенциарных учреждениях сохраняются и различные ответвления в жаргоне. Хранителями их являются представители различных криминальных образований. Наркоманы нередко пользуются своими терминами, члены этнических группировок – своими. Представителям же «авторитетов» уголовной среды предписано знать собственный корпоративный язык. По обычаю привычные правонарушители осуществляют с использованием жаргонных слов и символических знаков шифровку передаваемой информации, чтобы обеспечить защиту своей группировки и организовать без помех совместную противоправную деятельность[78]. Подобная тактика поведения в настоящее время распространена практически во всех организованных сообществах.

Таким образом, в исправительных учреждениях уголовный жаргон существует как самостоятельная часть субкультуры и имеет тенденцию к дальнейшему совершенствованию. Знание его существенно облегчит работу персонала ИУ по выполнению поставленных перед ним оперативно-профилактических задач. Нейтрализация же данного явления в пенитенциарных учреждениях должна осуществляться посредством расширения общеобразовательного обучения, а также установления постоянных связей лишенных свободы с общественными, религиозными и иными организациями, имеющими духовно-нравственную ориентацию деятельности.

Неотъемлемым элементом подкультуры осужденных являются и татуировки. Наибольшую популярность среди обитателей пенитенциарных учреждений они получили в 30-е гг. настоящего столетия. Сегодня мы можем констатировать, что ни одна из категорий населения не отличается таким пристрастием к «наколкам», как лица, отбывающие наказание.

По данным А. Г. Бронникова, от 25 до 95 % осужденных имеют татуировки[79]. По результатам проведенного нами исследования наибольшее распространение они получили в исправительных колониях особого режима (96 % лиц, отбывающих там наказание, обладают ими).

Исследования других криминологов также подтверждают, что в подавляющем большинстве случаев татуировка не предшествует преступлению, а следует за ним. С возрастанием числа судимостей растет процент татуированных и количество рисунков на теле преступника[80].

По своей форме и содержанию татуированные изображения весьма разнообразны и дать исчерпывающие объяснения им крайне трудно, тем более, что у различных категорий осужденных они могут иметь неодинаковое смысловое значение. Классифицируя их, исследователь А. Г. Бронников отметил, что татуировки на поверхности тела обычно выражаются в форме: даты (цифры); отдельных букв; слов или сочетаний букв (аббревиатуры); текста, рисунков и условных знаков (символов); комбинированных вариантов указанных форм.

Каждая из этих форм играет свою особую функциональную роль. Так, даты преимущественно обозначают год рождения, начало и конец срока отбывания наказания. Отдельные слова, набор букв читаются (расшифровываются) как сочетания начальных букв других слов. Такие аббревиатуры (особенно, если они образовали новые, самостоятельные слова) популярны среди осужденных в силу своей способности отразить их ценностные ориентации таинственным и неоднозначным языком. Они представляют собой так называемые «криптограммы» (своеобразную тайнопись) и являются понятными исключительно для людей своего крута. В качестве примера можно привести следующие буквосочетания: «слон» – «смерть легавым от ножа» или «Соловецкий лагерь особого назначения»; «зло» – «за все легавым отомщу» или «заветы любимого отца»; «ира» – «идем резать актив».

Татуированные же тексты связаны, как правило, с преступной деятельностью и лишениями в жизни правонарушителей и обычно бывают в виде изречений, заклинаний, сетований на судьбу, угроз и т. п. К примеру: «Пусть подлости прощает бог, а я не бог и не прощаю»; «Они устали ходить под конвоем» (на ступнях ног); «Тишина и покой, здесь не нужен конвой» (под изображением могильного креста).

Наибольшую значимость в среде осужденных имеют татуировки в виде рисунков.

По художественному оформлению их можно классифицировать на орнаментальные, подражательно-художественные, символические.

Для криминологии интерес представляет их деление по смысловому значению. Среди лиц, отбывающих наказание, они делаются не ради украшения, а имеют символическое значение, определенный смысл.

По таким татуировкам можно установить образ жизни лица до осуждения, его стремление обладать каким-либо качеством. К примеру, те, кто пристрастился к употреблению наркотиков, наносят на тело рисунок в виде цветка мака или сердца и иглы. Осужденные физически сильные, обладающие упрямым характером, присваивают себе символ в виде «царя птиц» – орла.

Кроме того, татуированные рисунки также фиксируют неформальный статус индивида в местах лишения свободы. Нами уже отмечалось, что представители группировок «авторитетов» всегда выделяли свое особое положение в исправительных учреждениях. Чтобы дополнительно подчеркнуть это, они придумали для себя и своего окружения своеобразные знаки, иметь которые другим категориям лиц, отбывающих наказание, запрещалось. Так, в 40-50-х гг. символизирующим знаком «вора в законе» обычно были две восьмиугольные звезды, наносимые на плечах. Иногда они татуировались на коленных суставах, что означало: «Не встану ни перед кем на колени» (ни перед судом, ни перед другими уголовниками). Впрочем, впоследствии все чаще знаком «авторитетов» становились кресты[81], внутри которых изображались карточные масти. Если в старину на халатах арестантов нашивался бубновый туз, то в новые времена символом высшего отличия стала пиковая масть. Ее могут носить на теле лишь те, кто заслуживал безусловное доверие в криминальной среде. Осужденные с татуированными изображениями «младших» карточных мастей обязаны подчиняться «старшим».

Вместе с тем в сообществе привычных правонарушителей культивируются и татуировки, отражающие их ценностные ориентации. Так, нанесенные на тело череп и корона – символы стремящегося к власти; корона, нарисованная на спине человека, указывает на его принадлежность к «отверженным» (наносится насильственным путем)[82]; изображенный палач – символизирует почитание «воровского закона»; татуированный кинжал (меч, нож, топор) говорят о непримиримости осужденного к правоохранительным органам.

И, конечно, татуировки фиксируют определенные этапы преступной деятельности их носителей. Они указывают на вид совершенного преступления, количество судимостей, а также на срок нахождения в местах лишения свободы. В преступной среде, как известно, пребывание в исправительных учреждениях традиционно считается предметом гордости. Знаком «отсидки» срока наказания являются татуировки перстней на пальцах (один перстень – первая судимость, два перстня – две судимости и т. д.) или церковных куполов. На длительность нахождения в местах лишения свободы указывают изображения цепей, кандалов, тюремных решеток. Особую роль играет изображение колоколов, означающих, что лицо отбыло срок «от звонка до звонка» (без помилования, амнистии, досрочного освобождения), чем оно заслуживает особого доверия.

Отдельные татуировки играют функцию удовлетворения своеобразных эстетических вкусов лишенных свободы. Чтобы дать читателю представление о подобных рисунках, обратимся к работе М. Н. Гернета[83]. По данным ученого, характерными изображениями на теле арестантов были, например: нагая женщина с цветком в руке; сердце, пронзенное стрелою; роза с бутоном и листочками; турчанка в чадре и шароварах; женские головки; летящий орел.

Описание функции татуированных символов во многом объясняют причины их массового распространения среди осужденных, хотя в научных источниках нет единого мнения по данной проблеме.

Так, известный ученый Г. Тард отказывался видеть разумные причины, объясняющие столь широкое распространение татуирования среди лиц, отбывающих наказание, и не усматривал в этом обычае никакой пользы для них. С точки зрения здравого смысла, считал он, могут быть лишь две причины: подражание и скука в изоляции от общества[84].

В приведенном объяснении есть рациональное зерно. Действительно, если брать во внимание среду несовершеннолетних правонарушителей и осужденных молодежного возраста[85], то указанное имеет место. Длительная изоляция от общества, однообразие повседневной жизни, свойственная молодым бравада друг перед другом, желание показать себя людьми «опытными» в криминальном ремесле, стремление завоевать авторитет среди своего окружения побуждают воспитанников и осужденных молодежного возраста следовать устоявшемуся обычаю «тюремной жизни». «По молодости», «От нечего делать», «Хотел, чтобы меня уважали», «Из-за чувства коллегиальности», «Все имеют наколки, а я что, хуже всех?» – таковы, в основном, ответы на вопрос о мотивах, побудивших их нанести татуировку.

И все же эти объяснения не могут в полной мере объяснить причины столь широкого распространения татуировок. Причины заключаются не только и не столько в произвольном выборе и личных пристрастиях самих осужденных. Здесь действуют объективные обстоятельства, преодолеть которые люди, попавшие в места лишения свободы, чаще всего не в состоянии.

По сути дела, не «от скуки» привычные правонарушители подвергают себя болезненной процедуре татуирования, грозящей заражениями и воспалениями[86]. Главные причины лежат глубже. Те, кто приобщается к субкультурной среде, не могут не подчиниться ее обычаям и другим ценностным ориентациям. Они же, совершая преступления, чаще всего изолировались от общества, и, естественно, переносили в пенитенциарные учреждения атрибуты своей подкультуры. Носители татуировок претендовали на лидерство, так как хранили на теле знаки-символы принадлежности к преступному миру. И наконец, людям по природе свойственно подражать более сильным индивидам из своего окружения. В изолированном сообществе это происходит всегда последовательно и интенсивно. Именно поэтому, на наш взгляд, нанесение татуированных символов в среде осужденных приобрело массовый характер и обычай татуировки стал всеобщим для них.

Таким образом, татуировки выполняют в среде лиц, отбывающих наказание, различные функции, в том числе опознавательную (т. е. дают возможность определить статус правонарушителя), сигнализации (нанесение татуировки для того, чтобы заклеймить, закрепить положение изгоя) и ценностно-ориентационную.

Преодоление культа татуирования в пенитенциарной общине возможно лишь на основе нейтрализации причин его распространения. Сведения же о татуировках следует использовать в оперативнорозыскной деятельности, следственно-криминалистической практике, а также в воспитательных мероприятиях по профилактике распространения татуировок в среде осужденных[87].

Обычно непременным атрибутом быта лиц, отбывающих наказание, являются игры, развлечения. Вряд ли в какой другой замкнутой среде они приобретают значение самостоятельного элемента подкультуры. Особое место среди них занимают карточные игры. Терминология, связанная с карточной игрой, весьма обширна: для обозначения игральных карт известна масса синонимов, например – «картинки», «стирки», «колотушки», «святцы», «библия» и т. п[88].

Карточная игра среди привычных правонарушителей была распространена издавна и на воле, и в местах лишения свободы. Еще в XVII в. предписывалось тюремному персоналу не дозволять арестантам «зернью и в карты играть»[89]. Популярна она и в нынешнее время, о чем свидетельствует дисциплинарная практика исправительных учреждений, различные публикации и результаты опроса осужденных (см. табл. 12).

Таблица 12

О СТЕПЕНИ РАСПРОСТРАНЕНИЯ КАРТОЧНОЙ ИГРЫ В ИУ

Отечественные исследователи М. Н. Гернет, С. В. Максимов, Д. С. Лихачев подробно описали в своих трудах сохранившиеся до сих пор обычаи-правила, относящиеся к карточной игре. Последний считает, что у осужденных она в значительной степени связана с суеверием и носит характер своеобразного примитивного культа. Он, по нашему мнению, не далек от истины.

Счастливая карта, удачная игра выступают нередко в роли судьбы[90]. От результатов игры во многом зависит статус лица в неформальных отношениях, его материальное состояние, жизнь и честь. Ставкой в них бывают деньги, одежда, продукты и пр., свое или чужое. В 40-50-е гг. в исправительно-трудовых лагерях было обыкновение использовать человеческую жизнь в качестве ставки. На практике это происходило чаще в том случае, когда неудачный игрок исчерпал во время игры все доступные ему имущественные ставки, но тем не менее желал продолжать игру: он предлагал или принимал условно, что если он вновь проиграет, то убьет какое-либо определенное лицо («игра на двадцать восьмого в очереди за баландой») или просто человека, который появится в том уединенном месте, где происходит игра («игра на пятого, кто войдет в барак»). В настоящее время должников нередко обязывают совершить преступление или выступить в роли виновного в преступлении («громоотвода»)[91]. Широкое распространение имеет и практика «перенесения долга», когда проигравший в данном сеансе карточной игры расплачивается с выигравшим суммой, которую был должен ему другой осужденный. При этом согласия последнего, как правило, не требуется.

Неуплата карточного долга – самое серьезное нарушение уголовных традиций и обычаев, величайший позор в среде осужденных. Должника чаще всего «отвергают» насильственным путем на низшую ступень в иерархии лиц, отбывающих наказание. Коллективные «правилки», избиения, иногда со смертельным исходом, проигравшего[92]– явление обычное в исправительных учреждениях, и никто из осужденных не решается помешать расправе. «Ответчик» ведь сам мог оказаться в роли «истца»: когда он начинал игру, то рассчитывал на ее успешный исход.

Таким образом, карточные игры между осужденными порождают, в большинстве своем, конфликтные ситуации в их среде, разрешение которых связано с насилием над личностью.

В юридической и исторической литературе описаны и другие игры осужденных («Киршин портрет», «На оленях прокатить», «Игра в ложки и банки»)[93].

Они, как правило, связаны с ограничениями, налагаемыми жизнью в пенитенциарных учреждениях, и ценностными ориентациями. В сообществе лиц, отбывающих наказание, для иерархической диагностики, помимо признания криминального профессионализма и исправного следования предписаниям уголовных традиций и обычаев, важной является способность к стойкому перенесению страданий, которыми зачастую чреваты эти «игры».

В своеобразной форме подобные развлечения сохраняются в среде несовершеннолетних правонарушителей. Особенно ярко они проявляются в процедуре встречи и испытаний новичков-подростков. Этому служат всевозможные развлечения, чаще всего издевательские и жестокие. Чтобы определить, что представляет собою прибывший, молодые правонарушители сохранили систему игр-проверок, чтобы установить, знает ли он обычаи, неформальные правила поведения, принятые в уголовной среде.

Изучение начинается с расспросов о его биографии. Следующий прием – как он реагирует, например, на брошенное полотенце, мыло, одежду. Поднял, значит, «поклонился» (покорился). Обычай гласит: «Не я ронял, не я должен поднимать». Затем наступает самый важный этап проверки – всевозможные игры, связанные, как правило, с насилием над личностью. Чаще всего применяются игры в «Хитрого соседа», «Посчитай звезды», «Банки»[94]. Если новичок не выдержал испытания, его зачисляют в разряд «отвергнутых», т. е. обрекают на унизительное существование.

Главное в этих играх-проверках – не столько выяснить личность, сколько подавить волю тех, кто попал впервые в камеру, подчинить их власти криминальных «авторитетов», приобщить к пенитенциарной общине.

Кроме того, отдельные игры в среде осужденных вызваны обилием насекомых в следственных изоляторах, тюрьмах, исправительных колониях. Еще С. В. Максимов, М. Н. Гернет описали «устроение состязаний» вшей и тараканов.

В настоящем разделе исследования мы не будем подробно останавливаться на кличках, уголовном фольклоре и прочих атрибутах преступного мира. Данные элементы подкультуры в местах лишения свободы своеобразными особенностями не отличаются.

Резюмируя вышеизложенное, можно сделать вывод, что тюремный жаргон, татуировки, азартные и прочие игры являются в местах лишения свободы самостоятельными элементами субкультуры. Их сохранение и развитие обусловлено ценностными ориентациями правонарушителей, а также своеобразными условиями жизнедеятельности пенитенциарных учреждений. Игры, развлечения-проверки порождают в ИУ конфликтные ситуации и различного рода насилия над личностью осужденного. Их профилактика будет способствовать оздоровлению оперативной обстановки в исправительных учреждениях.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.