Период второй

Период второй

Вотчинные права стоят в тесной связи с историческими судьбами государственной территории: в 1-й период, при полной раздельности земель, всякий, переходя в другую землю, лишался вотчинных прав в прежней земле (см. вышеприведенные данные о Киевской и Новгородской земле). В переходную эпоху союзного строя (т. е. при переходе к единодержавию, в XIV и начале XV в.) бояре, переходя из княжества в княжество, уже не теряют своих прав на землю, переход в союзное княжество уже не считался переходом в другое государство. С установлением единодержавия (с половины XV в. и в начале XVI в.) переход бояр естественно прекращается, и служба с вотчины делается обязательной одному государю; это совмещение идеи государства в одном лице дает новую окраску обязанностям службы (которая всегда и ранее лежала на владельцах земли) и сопровождается некоторыми действительными ограничениями вотчинных прав для некоторых разрядов владельцев (в особенности князей; см. ч. I о служилых людях), но зато прежние условные вещные права людей полусвободных и несвободных (дворян) постепенно утверждаются за ними; права на жалованные вотчины и поместья получают большую определенность. С половины XVI в. и в XVII в. права на землю получают окончательные и твердые формы: жалованные вотчины сравниваются с родовыми; поместья приближаются к вотчинам. Процесс этот отчасти ускоряется влиянием польского и литовского права, но в сущности есть неизбежный результат исторического движения к торжеству прав частных лиц над исконными правами государственного союза в сфере поземельных отношений. Таким образом вообще права вещные в Московском государстве, несомненно, возрастают интенсивно (развиваются и уясняются), сравнительно с временем предшествующим, несмотря на продолжающееся значение прав государя для частных прав прочих лиц; достаточно вспомнить, что в праве наследства сфера влияния частного лица выходит из тесных пределов семьи, и круг родового наследования постепенно расширяется. Точно так же выясняются и выделяются права физических лиц среди подавлявших их прав родов и общин. Церковь ставит вопрос о независимости своего частного права собственности принципиально.

Способы приобретения права собственности. В Московском государстве основными способами являются: оккупация, давность, находка и пожалование. 1) Оккупация. Древнейший способ приобретения права собственности есть овладение (оккупация), т. е. завладение вещами, никому в частности не принадлежащими. Такой способ характеризует преимущественно древнейшее время (1-й период), но не исчезает и во втором периоде; мы скажем об этом здесь, пользуясь и актами древними.

а) Оккупация движимых вещей есть главнейший способ приобретения права на вещь в звероловном и отчасти в скотоводческом быту: «ловили (поляне) зверей в бору, окружающем Киев, ибо были мудры и смыслены», т. е. основанием оккупации является не один факт завладения, но и знания и труд. Оккупированная вещь не должна быть непременно и тотчас же в руках и в домицинии овладевшего: собственник может оставить ее на месте завладения, снабдив ее знаком частной принадлежности: «… убивши зверя и не имея возможности тотчас же перенести его к себе, охотник втыкает палку, и уже никто посторонний не решится присвоить ее» (Богишич. Pravni obi?. и slow.,с. 167); дерево с пчелами, найденное в лесу, отмечает охотник бортным знаком (Рус. Пр. Кар. 82 и 84).

б) Те же черты применяются и к оккупации недвижимых вещей в быту оседлом. Основанием оккупации служила обработка ее: необработанная земля первоначально не имела никакой ценности. Но, с другой стороны, оккупация недвижимости (земли) имеет и существенные отличия от завладения движимыми вещами: земля есть и предмет частного обладания и вместе часть государственной территории. Уже в начале исторической жизни она не могла быть res nullius. Так как в глубокой древности частное и публичное право сливались, то оккупатор земли внутри территории должен был обратиться к государственной власти для осуществления своего права и получить от нее пожалование. Так, основатели Киево-Печерского монастыря, желая занять гору над пещерами для монастыря, обратились к князю Изяславу, и он «вда им гору ту», и послал мужа своего отвести границы ее (Лавр. лет. под 1051 г.). В московскую эпоху оккупаторы (частные лица и монастыри), занимая в лесах пустые земли, не принадлежащие ни к какой волости, просят великого князя укрепить их за ними. Казаки и промышленники, овладевая землей вне территории государства, кланяются ею государю и получают ее в виде репрезентации (об этом ниже).

2) Институт давности появляется в законодательстве весьма поздно, именно в первый раз в половине XV в. во Пск. Судн. гр., но отсюда не следует, чтобы самое явление возникло лишь с этого времени, и что оно измышлено искусственно законодателем: законодательство лишь регулирует его, определяя главным образом случайные условия (сроки).

В других славянских законодательствах институт давности встречаем уже с XIII в. По статуту Курцулы (половина XIII в.): «…если кто-либо владеет бесспорно (sine molestia) тридцать лет как по документу, так и без документа, то уже не может быть устранен никем» (cap. CXIX). По полицкому статуту (62), давность определяется так: «…кто держит вотчину («племенщину»), тот не может быть устранен от владения без суда. И если он мирно держал 30 лет, то уже не может быть лишен владения ни силой, ни судом («не може усиловати, ни прити»).

Русские памятники, говорим, не сохранили нам постановлений о давности в столь раннее время, но уже с первого появления актов о сделках мы встречаем в них постоянные ссылки на старину владения, как основание права собственности. В дальнейшем изложении института давности увидим, что не всякое владение (из каких бы то ни было оснований) может создать право собственности для владельца, и во всяком случае это право не возникает с момента начавшегося владения.

Среди крестьянского населения даже поздних времен (XVII в.) господствовало столь твердое убеждение в неотъемлемости раз обработанной земли, что у наблюдателя слагается убеждение, что по отношению к крестьянской вотчине обычай не знал погасительной давности для вотчинника или приобретательной для нового владельца, получившего ее по данной из приказной или земской избы, так что последний всегда оставался временным держателем ее «до вотчинника». Отсюда иски, спустя 10 лет, 20 и больше (П. Иванов. Документы А. Ком. М. А. Об. I, 3. С. 428). Не думаем, чтобы здесь выражалось общее отрицание давности: здесь проявляется только убеждение, что не сроки составляют давность; в тех же документах отмечено, что судьи становятся иногда на сторону владельцев против собственников на том основании, что они «те пустые деревни распахали, и дворы строили, и сенные покосы расчистили и подати платили, а прежние жильцы бродили в миру, или бегали по иным городам, не хотя платить податей» (Там же.). Во всяком случае эти (хотя и поздние) факты указывают на исконное убеждение, что выход из владения недвижимой вещью сам по себе не ведет к утрате права собственности, которое сохраняется независимо от владения даже тогда, когда владелец получит акт от соответствующей власти (см. ниже об условиях давности).

Давность (как сказано) в XV и XVI в. устанавливается и определяется уже законом. Полнее изложен этот институт в Пск. Судн. гр., слабее в судебниках и позднейших памятниках законодательства до Екатерины II. Основания давности, по этим памятникам, таковы: а) срок владения, как условие случайное и искусственное, определяется в Псков. Суд. грамоте лишь приблизительно: «кто владеет 4 или 5 лет»…; судебники определительно назначают 3-летний срок давности между частными лицами, и двойной – 6-летний — при завладении частным лицом государственной земли (в том числе и земель черных общин). Такое привилегированное удвоение срока для государственных земель объясняется или большей твердостью прав государства на землю, или большей трудностью для органов государства заметить освоение земли. Несмотря на такую определенность законных сроков, практика не следовала им в точности. Уложение ц. Ал. Мих. молчит об общем сроке давности (установляя ее лишь для выкупа родовых имуществ: XVII, 13 и 30). Установление 10-летней давности относится ко времени Екатерины II (манифест 1787). б) Беспрерывность и спокойствие владения: «…если (говорит Пск. Судн. гр.) в те лета собственник не наступал и не судился». Такое условие имеет значение и относительно срока, ибо перерыв владения изменяет и срок его, а главное, оно указывает на присутствие мысли о том, что владелец признавал вещь своею, владел ею, как собственник (animus domini). в) Третье и важнейшее условие давности, по Пск. Судн. гр., есть воздействие владельца на вещь или труд: «Если он владеет и стражет тою землей»…, – говорит Пск. Судн. гр. (страда – работа). Между прочими признаками владения (землей) закон полагает: «двор и нивы рострадни», т. е. постройки и обработанные поля. На это же условие указывает и 3-летний срок давности, установленный в судебниках: при трехпольном хозяйстве в три года обрабатывается весь участок. Эти замечания об основаниях давности отчасти разрешают вопрос: признавало ли древнерусское право давность приобретающую или только погашающую, т. е. приобретал ли владелец права на землю через давность или только собственник терял их (утрачивал права иска)? Время само по себе не способно создавать права, оно может лишь разрушать их, но труд есть основание более плодотворное, и потому древнерусское право, хотя всегда рассматривало вопросы о давности в смысле погашения исков, но косвенно признавало и давность приобретающую, т. е. владелец по истечении давности получает не только права вечного владельца, но и право собственности: вотчины «исстаринные», т. е. такие, на которые владелец не мог предъявить никаких актов, подлежали его распоряжению, г) Наконец, последний вопрос: признавало ли древнерусское право Justus titulus3a одно из существенных условий приобретения собственности по давности? Суд, не довольствуясь удостоверением об истечении срока давности, всегда требовал указания оснований владения[173].

Давность владения, по древнерусскому праву, применялась лишь к земле, но не в отношении к вещам движимым: «холопу, робе суд от века», говорилось в договорных грамотах XIV и XV вв.; и в последующих памятниках древнерусского права о давности в отношении к движимым вещам не упоминается (см. Ук. кн. зем. пр. XXXI, 2)[174]. В отношении к прочим вещам (кроме холопов) это уясняется учением древнего права о находке.

3) Находка есть овладение движимой вещью, принадлежавшей прежде другому (в отличие от овладения вещами, никому прежде не принадлежавшими). Древнерусское право не признавало находку за способ приобретения права собственности, очевидно, потому, что для освоения такой вещи не требуется никакого труда от находчика. В Русской Правде к учению о находке должны быть применены статьи о своде (Ак. 12 и 13; Кар. 29, 30), по которым находчик обязан возвратить вещь собственнику, но наказанию за утайку подвергается лишь тогда, когда собственником сделана была закличь о пропаже. Подобным же образом учит о находке и Пск. Судн. гр. (ст. 47). Точнее изъясняет дело суд. Казимира (ст. 23), определяющий древнейшее обычное русское право: нашедший должен оповестить околице, если собственник не отыщется в течение 3 дней, то находчик должен отнести найденную вещь на княжеский двор «по давнему», и там получает свой «переем» (плату за находку); утаивший наказывается как вор. – По московскому праву постановлено: «…если пригульные лошади явлены, и собственник их не находится, то их продавать, а деньги в государеву казну» (Уст. кн. зем. прик., ст. 9). По уложению ц. Ал. Мих., находчик получает вознаграждение в половину цены вещи лишь тогда, когда он спас ее из воды или огня (XXI, 81). Таким образом, найденная вещь или возвращается собственнику или обращается в пользу государства, а находчик получает вознаграждение особенно тогда, когда употребил труд на спасение вещи от истребления. Лишь в Морском Уставе 1720 г. в первый раз установлено, что, в случае неотыскания собственника, вещь обращается в собственность находчика.

Клад (или находка вещи, непотерянной собственником, а утратившей собственника) в древнерусском праве не признается собственностью ни находчика, ни владельца земли, а должен быть предоставлен государственной власти, как видно из рассказа, занесенного в Патерик Печерский. Инок Федор нашел клад в Варяжской пещере; по его мнению, то были «Варяжскии поклажи», ибо в составе клада были «съсоуди латинскии». Монах, чтобы не соблазняться, опять зарыл клад и потом забыл то место, куда закопал. Узнав о том, князь Мстислав, сын киевского князя Святополка, призвал его и старался выпытать, где сокровище, сначала лаской, а потом пытками: «…повеле мучити и крепко, яко омочитися и власяницы от крови его, и посем повеле в дыме велице повесити и привязати его». Находчик был замучен, и клад остался неоткрытым. Донос князю и пытка за утайку указывают, по-видимому, что право на клад принадлежит князю (Пам., изд. Яковлевым. C.CLXXII).

4) Пожалование, как источник права собственности, является с древнейших времен (а не образуется в 1-й раз в Московском государстве): до нас дошли грамоты жалованные от 1-й половины XII в. (грамота Мстислава и сына его Всеволода Юрьеву монастырю 1130 г.; уставная грамота смоленского князя Ростислава 1150 г.); нет сомнения, что раньше пожалования совершались и без письменных актов. В княжествах XIV–XV вв. и в Московском государстве случаи пожалования умножаются, и потому этот способ представляется типичным для московско-литовского периода. Пожалование присоединяется, как существенное добавочное основание, и к прочим способам приобретения прав, а именно: а) при овладении вещами, никому в частности не принадлежавшими. Мы видели выше, что при построении Печерского монастыря (XI в.) монахи испросили у князя гору, никому не принадлежавшую; Великий Новгород жалует пустую землю основателям Соловецкого монастыря; князь жалует монастырю ничьи болота – «освобождает болота чистити» (Ак. Юр. № 5); в 1564 г. царь Иоанн Васильевич жалует Строгановым земли, лежащие по Каме – «места пустые, лесы черные, речки и озера дикие» (Доп. к А. И. I. С. 168 и 172). б) Пожалование может явиться в форме репрезентации: частное лицо поступается добровольно своими имуществами в пользу князя, чтобы потом опять получить их из рук князя, как имущество зависимое, но источник зависимости не есть утверждение владения. Репрезентация имела место при подчинении удельных князей и бояр великому князю: так, муромский боярин поклонился московскому великому князю своей вотчиной и пожалован ею опять (А. А. Э. I, 120). Здесь смысл тот же, как и в тех фактах, когда казаки и Строгановы кланялись царю новыми землицами, ими завоеванными, т. е. присоединение новой территории, в) Элемент пожалования примешивается к частным договорным сделкам: на поземельной собственности лежат повинности государственной службы; перемена лиц, владеющих ими, интересует государство, поэтому к великому князю обращаются с просьбой купить или променять вотчину, и князь жалует – позволяет. г) Наконец, жалование может быть самостоятельным источником приобретения прав собственности, когда государство дарует лицу землю за заслуги; из этого возникает особый разряд вотчин, в которых прекарный характер прав наиболее ясен (что будет изложено в своем месте).

Из предыдущего ясно, что пожалование в своей древнейшей основе истекает из права государства на всю свою территорию, но что оно обостряется и специализируется в Москве, благодаря тому, что права государства усвоены лично правящему государю. Наиболее ограниченными являются права владельцев на жалованные вотчины (и поместья), но и все прочие имущества, получившие и не получившие утверждения от государства, состоят в зависимости от государства, хотя и меньшей (вотчины, имущества тяглые и даже церковные).

Виды вещных прав специализируются в Московском государстве с большей раздельностью по мере выделения прав частных лиц (физических и юридических) от прав государства и общин.

Из предыдущего видно, что право собственности присуще сознанию самых первобытных людей, что оно проявляется не только в отношении к движимым вещам, но и недвижимым, что оно отнюдь не может быть определено нынешним термином владения, и что, следовательно, указанными обстоятельствами нельзя объяснить ограничения прав собственности частных лиц в начале истории. Эти ограничения простираются на недвижимые вещи, землю, и потому дальнейшее относится исключительно к этому последнему виду прав, который, действительно, подлежит ограничениям с древнейших времен. Причиной того служит наслоение субъектов прав на одну и ту же вещь, т. е. государства, родов, общин и частных лиц (физических и юридических). В первоначальную эпоху высшие субъекты – государство, затем общины и роды – должны быть признаны носителями прав собственности, а низшие (частные лица) – владельцами; затем государство, а также родовые и общинные союзы отступают все более и более от непосредственного отношения к земле, и права собственности постепенно переходят к частным лицам.

Из взаимного соотношения высших и низших субъектов вещного права вытекают ограничения права собственности, постепенно исчезающие в истории, притом ограничения обоюдные. Возьмем примеры. Если собственник установляет вечное (чиншевое) владение на своей земле в пользу стороннего, то он остается собственником, тем не менее навсегда лишает себя права распоряжения и пользования вещью. Род перестает быть общим собственником имущества, когда родичи делятся, но и после этого каждый отдельный член рода не может отчуждать своих имуществ без согласия рода; здесь, очевидно, собственники – отдельные лица, но их права ограничены правами рода. Государство[175] жалует землю до смерти одаряемого; здесь не более, как пожизненное владение, и государство остается собственником, но если государство попустило переход такого имущества по наследству, и затем мало-помалу утвердились за приобретателем права распоряжения, то это уже «вотчина», право собственности. Анализируемое явление особенно важно при переходе поместий (простого права пользования) в вотчины (в право собственности). Государство владеет землями сельских и городских общин, и даже в очень позднее время земли этого рода именуются государевыми, но уже с XIV в. государство стало так далеко от непосредственного упражнения права на эти земли, что уже тогда все существенные элементы права собственности являются в руках общин, а государство сохраняет лишь свое отдаленное право, которое постепенно переходит в право публичного управления. Когда общины стали собственниками, то отдельные участки общинной земли попали в постоянное наследственное владение членов общины – крестьян и горожан; такие права частных лиц заставляют иногда думать, что уже с глубокой древности право собственности принадлежит не общинам, а частным лицам, входящим в общины (между тем как в действительности такой переход совершился весьма поздно в XVIII в., и только в городах и лишь отчасти в волостях). Церковь приобретает себе имущества, но ввиду смешения в ней задач государственных (призрения, народного здравия и народного образования) и частных, в сознании людей того времени прокладывается путь для будущей секуляризации церковных имуществ. Церковь отдает свои имущества своим служилым людям – дворянам и детям боярским – в наследственные поместья, и эти последние становятся, наконец, собственниками их.

Все указанные отношения проявляются постепенно в течение долгой истории, оканчивающейся XVIII в.; из них создаются отдельные виды вещных прав, смотря по характеру комбинации субъектов: имущества государственные (дворцовые), тяглые, родовые, жалованные, поместные, благоприобретенные и церковные.

1. Дворцовые вотчины (государственные имущества)

Государство в московском периоде, сохраняя весьма близкое отношение к частным правам всех прочих лиц, гораздо яснее, чем прежде, выступает и в роли частного собственника имуществ, ему непосредственно принадлежащих, – является уже фиском, казной.

Непосредственные имущества его образуются из трех источников, совершенно различных, а именно сюда входят: а) земли, никому в частности не принадлежащие. Как непосредственная власть родов и общин простирается лишь на такие земли, которые не находятся в частном владении физических лиц, так права государства простираются непосредственно на имущества, не занятые родами, общинами или лицами. Это остаток прежнего права государства на всю территорию. К числу земель, не подлежащих частному обладанию (ничьих), и потому именуемых землями «царя и великого князя», относятся «черные леса», которых не коснулась культура. В так называемом Судебнике царя Феодора Иоанновича читаем (ст. 175): «А черной лес пахати в суземке просто без делу, где не молодь, кто сколько может; то лес вопчей – царев и великого князя», т. е. каждому предоставляется право пользования в черном лесу (не в новой заросли по бывшему пахотному полю); ибо это лес «общий царский». В том же памятнике так обозначается предел, за которым начинается «общее-царское» владение: «А где меж деревнями случитца межа и межа до осека, а на осек став топором шиби, до каких мест имет, адале вопчей лес царев и великого князя», т. е. межа между деревнями может идти только до «осека» – просеки, за которой начинается «общее» государственное владение; ширина этой просеки определяется пространством, которое может пролететь брошенный топор, б) Из земель, никем не занятых могли образоваться и действительно образовались имущества, обработанные, но тем не менее принадлежащие государству. Такие имущества эксплуатировались государством не для извлечения непосредственного экономического дохода, а употреблялись для целей обеспечения государственных учреждений, к которым и приписывались для пользования должностных лиц в вознаграждение за службу. В Великом Новгороде из таких же имуществ были отделяемы земли и на содержание князя во время его княжения. Отсюда образовался второй вид государственных имуществ – это так называемые подклетные, а с XVI в. дворцовые имущества.

в) Третий вид государственных имуществ имеет источник уже совсем иной: большая часть их образовалась из частных имуществ князей. С XIV в. многочисленные свидетельства о покупке частных имений князьями можно найти главным образом в духовных грамотах князей. Так было во всех русских землях, кроме Новгорода, который запрещал князьям приобретение частных имений на его территории. В общую массу великокняжеских имуществ стекались весьма часто и имущества князей удельных по присоединении их к московскому государству; лишь при добровольном подчинении удельных князей за ними сохранялись частные права на их личные имущества. При присоединении Новгорода, великий князь потребовал от него выдела из разных разрядов вотчин известного процента в свою пользу. В московском периоде этот разряд имуществ слился с предыдущим (подклетными землями), ибо, вследствие развития самодержавия, права государства слились с личными правами государя. Впрочем, разница между государственными и личными имуществами князя сохранялась довольно долго: в древнейших духовных и договорных грамотах села, купленные князьями, еще отличаются от сел подклетных. Позже субъектом права на все государственные имущества является уже не великий князь или царь и его родовые наследники, а государство или в более конкретном виде – дворец (то же, что в Западной Европе «корона»). Ближайшей причиной такого поглощения прежних прав князя правами государства было прекращение династии Калиты и установившаяся затем избирательная форма престолонаследия, в силу чего новоизбранный царь наследует дворцовые имущества, хотя бы он происходил совсем из другой фамилии.

Сущность прав дворца была совершенно частная, т. е. дворцовые вотчины совершенно отличались от черных земель. Для эксплуатации их существовали частные приказчики князя (посельские), которые собирали в пользу князя известный оброк (частную ренту). Но с изменением субъекта прав на дворцовые имущества, изменяется отчасти и самая сущность этих прав. Крестьяне дворцовых вотчин составляли общины, которые приобретали все большие и большие права на землю и, будучи в XVIII в. причислены в одну категорию с черными землями, составили вместе с последними сословие государственных крестьян.

2. Церковные имущества

Мы говорили выше, что наиболее полные права на имущества принадлежат церкви. Церковь конкурирует с государством в правах частных по объему и содержанию права. Поэтому в высшей степени интересно столкновение этих двух субъектов в борьбе за права на недвижимые имущества, – в борьбе, обусловленной как специальными особенностями церковных имуществ, так и общим правом государства в отношении ко всем владельцам земельных имуществ. Субъектом прав на церковные имущества в Древней Руси нельзя признать ни церковь, как цельное учреждение, ни духовенство, как сословие: каждыми в отдельности имуществами владели и самостоятельно распоряжались отдельные церковные учреждения, а именно: а) епископии: по свидетельству Котошихина (XI, 6), за патриархом в XVII в. было больше 7 тысяч дворов, за 4 митрополитами около 12 тысяч дворов, за 10 архиепископами, да за одним епископом до 16 тысяч дворов крестьян; б) монастыри (по словам Котошихина, за монастырями, перечисленными в Уложении ц. Ал. Мих., в XVII в. числилось до 80 тысяч дворов, а за прочими до 3 тысяч дворов); в) соборные и приходские церкви, которым, впрочем, отводилась земля лишь по писцовым книгам (см. Ак. ист., V. С. 117).

Способы приобретения имуществ церковью и прекращение их. Главнейший способ приобретения имуществ церковью есть пожалование их со стороны государства. К этому основному способу приобретения имуществ церковными учреждениями примыкает и заимка пустых земель, требовавшая непременно также пожалования со стороны государства. Из такого происхождения церковных имуществ возникли между прочим впоследствии притязания государства на церковные имущества и вмешательство его в права церкви. Другим обильным источником церковных имуществ были дарение и завещание со стороны частных лиц. Особенно интересно право церкви участвовать в наследовании имущества частных лиц, впоследствии обратившееся в право усвоения всех выморочных имуществ. Когда образовался этот принцип, решить трудно. В земском периоде мы видим только установившееся обычаем и укрепленное законом право церкви на часть наследства при наличности наследников («часть дати по душе», говорит Русская Правда). Видим также, что сами частные лица, не имея законных наследников, передают по завещанию свое имущество церковным учреждениям (духовная Климента). Но при отсутствии завещательных распоряжений, выморочные имущества, по Русской Правде, идут князю. В московском периоде упомянутое начало мы застаем в полном развитии (см. выше с. 581). Кроме указанных главных способов приобретения имуществ, церковь могла приобретать их и всеми другими гражданскими способами наравне с частными лицами, а именно: куплей (например, митрополит Петр купил город Алексин, см. Ак. Ист. I, № 215), по залогу: несмотря на воспрещение церковным учреждениям брать рост, они пользовались закладной вотчиной за рост и по просрочке получали на нее право собственности (см. Ак. Юр., № 233, 234, 236 и др.). Особый способ приобретения имущества для монастырей – это вклады, т. е., так сказать, обязательное дарение при вступлении лица в монастырь, так что иногда население жаловалось на высокую таксу вкладов в их местных монастырях: «…которые посадские люди и волостные крестьяне в Успенском монастыре хотят постричися, и архимандрит и старцы вкладу у них просят дорого – с человека по 10 рублей, и по 15 и по 20, а с убогова человека менши 10 рублей не взымут» (А. А. Э. II, № 11).

Указанными способами приобретения имуществ церковь располагала до XVI в. С половины этого столетия государство начинает постепенно сокращать их. Поводом к тому послужило чрезмерное расширение церковных имуществ, занявших целую треть территории государства. Первое ограничение прав церкви в этом направлении сделано было на Стоглавом соборе; он постановил, чтобы каждое приобретение производилось с разрешения и утверждения государственной власти, затем собор 1572 г. запретил большим (богатым) монастырям приобретать имущества по дарственным; собор 1580 г. прекратил приобретения по купчим, закладным и по завещаниям (А. А. Э. I, № 308), наконец, собор 1584 г. обобщил все эти частичные ограничения общей формой. (Собр. гос. гр. и дог., I, № 202). Для церкви осталась таким образом возможность приобретать имущества только через пожалования со стороны государства, но этот источник уже не был так обилен, как прежде, при общем стремлении государства к сокращению церковных имуществ.

Такие отрицательные меры (не позволявшие церкви расширять свои имущества) переходят уже тогда в положительные попытки секуляризации; стремление к ней проявилось с XVI в. в учении Нила Сорского и Максима Грека: государство основывало свои права при таком отношении к церковным имуществам на том, что имущества эти были дарованы церкви для исполнения ею известных государственных задач, а именно для призрения бедных, мер против голода, распространения народного просвещения. «Церковное богатство – нищих богатство, возраста деля сирот и старости и немощи и в недуге впадшим прокормление… странным прилежание… вдовам пособие и девицам потребы, в пожаре, и в потопе и полоненным искупление, в гладе прекормление, в худобе умирающим… погребение. Того ради на потребу церковную имения свои люди давали» (см. Калачова: «О значении кормчей». С. 122). Когда же выполнение всех этих задач государство мало-помалу принимало непосредственно на себя, то полагали, что тем было уничтожено raison d’etre церковных имуществ. Кроме этой специальной причины, к церковным имуществам главным образом применяется и общая мысль о зависимости прав собственности частных лиц и учреждений от государства. Во время литературной полемики между сторонниками и противниками секуляризации, первые нередко ставили принцип, что имущества дарованы церкви государством. Им (как и нам теперь) известно, что громадное количество имуществ попало в руки церкви не от государства, а от частных лиц. Но противники имущественных прав церкви и не думали утверждать нелепую мысль, что все имущества пожалованы ей государством; они хотели выразить, что все имущества перешли к церкви с помощью авторизации государства. Из актов XIV и XV вв. мы видим, что монастыри просят великих и удельных князей «освободить им купить землю»: в 1421 г. великий князь Василий Дмитриевич «дал» митрополиту Фотию купить деревню (А. А. Э. I, 20); в 1437 г. Белозерский князь Михаил Андреевич дозволил Ферапонтовской пустыне купить себе пустоши (Там же. № 36); в купчих писали: «Доложа тиуна княжеского… купил» (А. Ю., № 72); удельные князья и их жены жалуют монастырям землю, «доложа своего господина великого князя» (А. И. I, № 29); удельный князь завещает (1481 г.) монастырю 40 деревень, но прибавляет: «Господин мой и брат мой старейший князь великий велит им отвести 40 деревень» (Собр. гос. гр. и дог. I. С. 272) и т. д. Это непростое утверждение, или укрепление частных сделок возмездных и безвозмездных. Дозволение предшествует сделке, а не сопровождает ее; государство вмешивается в нее элементом своего пожалования. Государство не только московское, но и республиканское – Новгородское и Псковское – считало себя вправе распоряжаться церковными имуществами, как имуществами общественными, ввиду наилучшего достижения выраженных выше целей; государственная власть считала себя вправе передавать имущества одного церковного учреждения другому, как, например, это сделало Псковское вече в 1471 г., отдав монастырю земли и угодья Троицкого собора (П. с. р. л. IV. С. 237–238). В Великом Новгороде весьма нередко совершались частные случаи экспроприации церковных имуществ для нужд государства, как это видно из посланий митрополитов к новгородскому правительству: в послании митрополита Феодосия к новгородскому владыке Ионе читаем: «А вы бы, мои дети – посадники и тысяцкие и бояре Великого Новгорода, не вступалися в церковные пошлины, ни в земли, ни в воды, блюлися бы казни святых правил» (Ак. ист. I, 77).

Та же точка зрения усматривается и в действиях московского правительства: великий князь Иоанн III, по присоединении Новгорода, завладел частью церковных имуществ Великого Новгорода, оправдывая свой поступок тем, что эти земли «занятей испокон вел. князей, а и захватили сами» (такой неправильный текст, сообщаемый Татищевым – кн. V, с. 67 – исправляется проф. Павловым так: «Занетыи волости испокон великих князей, а захватили их церкви сами»); здесь частные права владыки и монастырей противополагаются правам государства, без воли которого (пожалования) ничьи частные права не сильны. Известно, что московские великие князья никогда не признавали за Новгородским правительством полных суверенных прав. Приняв, далее, во внимание, что русское государство никогда не выделяло себя от церкви и задачи церковного управления признавало своими, мы поймем, как легко было тому же Ивану III и его знаменитому внуку прийти к мысли о полной секуляризации церковных имуществ. Само собой разумеется, что в попытках секуляризации немалую роль играло влияние западных идей реформации, но оно далеко не составляет сущности дела.

Попытку секуляризации сделал великий князь Иван Васильевич в 1503 г.: «Восхоте отнимати села уев. церквей и монастырей» (см. Павлова. «Исторический очерк секуляризации церковных земель в России». 4.1. С. 39); попытка отражена анафемой: «Вси обидящии Божие церкве и монастыреве, отнимающе от них данные тем села… да будут прокляти» (чин православия в некоторых кормчих). Нил Сорский, Вассиан Патрикеев и Максим Грек отвергали право только монастырей и только на владение населенными имуществами; против этого учения Иосиф Волоцкий выставил теорию о принадлежности имуществ не монахам, а учреждениям. Есть известия о попытках царя Иоанна IV (1550 и 1580 г.), а также Лже-димитрия I совершить секуляризацию церковных имуществ.

Государство XVI в. не могло достигнуть того, что суждено было осуществить государству конца XVIII в. Но тем не менее усилия его не остались тщетными: оно успело отчасти добиться того, что впоследствии осуществил Петр Великий, т. е. обращения церковных имуществ под контроль государства. Уже на Стоглавом соборе было постановлено, что монастырская казна подлежит учету царских дворецких и дьяков новый настоятель, усчитывая прежнего «во всяком приходе и расходе» составлял описи и отправлял их в Приказ Большого Дворца (Стоглав, с. 235, 297–298, по казанск. изд.); в конце своего царствования Иван IV достиг и большего: по сказанию Горсея, он потребовал точного «инвентаря всех сокровищ и доходов церковных» и затем из излишка этих доходов взял (по словам Горсея, вымучил) у епископов 300 тысяч фунтов стерлингов на чрезвычайные расходы государства. Сличая это сказание с текстом соборного приговора 1580 г. (Указ рос. законов, Максимовича, I, с. 303), видим, что мера Грозного не была случайной и временной: там читаем: «Во-первых, да исчислятся вся освященных архиепископов, и епископов и монастырей оброки и уравняются по чину коегождо: архиепископам всем поровну, владыкам меж собой поровну, также старцам и старицам всюду по числу их поровну, елико на пропитание и одежды довольно да не оскудевают ни в чем, ни избыточествуют в пьянстве и непотребствах… А елико избытка, оное взяти на воинский чин»[176]. Если бы эта мера осуществилась вполне, то она совершенно равнялась бы перевороту, совершенному Петром, когда церковные имущества, не будучи присвоены государством, были, однако, взяты им в управление, а церковным учреждениям назначено содержание по штату. Но мера эта не удержалась в XVII в. После попыток Лже-дмитрия и до Уложения ц. Ал. Мих. время было вполне неблагоприятное для борьбы государства с церковью за имущества (при Михаиле Феодоровиче управлял государством отец его – патриарх); Уложение и борьба царя Алексея с патриархом Никоном приближали развязку вековой борьбы, но сами вовсе не были заключительными актами ее.

Против стремлений государства к отобранию церковных имуществ церковь выставила принцип неотчуждаемости своих имуществ (как и в Западной Европе – manus mortua), ссылаясь на то, что этот принцип имел силу и в первые времена церкви в Византии. Однако, такая мысль не подтверждается действительным знакомством с древневизантийским церковным правом. Неотчуждаемость церковных имуществ была выражена лишь VII новеллой Юстиниана (а не церковными постановлениями); «Ne res ecclesiasticae alienentur aut permutentur aut creditoribus in specialem hypothecam dentur». Собор русских святителей 1503 г. дал следующее постановление: «Святители и монастыри земли держали и ныне держат, а отдавати их не смеют и не благоволят, понеже вся таковая стяжания церковная – Божия суть, возложена и наречена и дана Богу и не продаема никому же никогда же и в век века». На Стоглавом соборе то же начало выражено так: «Отчин и сел, которые даны на поминок церквам без выкупа, и иных церковных и монастырских земель и прочих недвижимых вещей, по священным божественным правилам, ни отдати, ни продати, но крепко хранити и блюсти» (под угрозой низвержения для епископа, изгнания из монастыря для игумена и отлучения – для прочих: Стоглав казан, изд., с. 338–341). А. С. Павлов полагает, что здесь в первый раз установлен и провозглашен принцип неотчуждаемости церковных имуществ; постановления же собора 1503 г. будто бы не относятся к неотчуждаемости, а к неотъемлемости церковных имуществ. Но с этим согласиться трудно: собор 1503 г. говорит не только об отнятии церковных имуществ, но и о продаже их. – В конце XVI в. (1580 г.) начало неотчуждаемости обращено в общий принцип: «…елико есть земель… что до того данная Богови… из митрополии, из епископии и из монастырей не исходит и вотчины ни которым судом, ни тяжею, у митрополита, и у владык и у монастырей не отъемлют и не выкупают». Здесь устраняются притязания государства на церковные имущества, притязания частных лиц – родичей – на выкуп родовых имуществ, отчужденных церкви (на что государственный закон никогда не давал своей санкции), и, наконец, отчуждение вотчин по приговору суда (последнее вовсе не имело бы смысла, если не предполагать, что здесь речь идет о том же выкупе имуществ). Неотчуждаемыми имуществами признаны земельные (но не дворы в городах: см. Ак. А. Э. I, 308). В древней русской церкви до Иоанна III принцип этот нигде и ни в чем не проявился; наоборот, есть факты совершавшихся сделок, по которым церковные имущества были отчуждаемы всеми способами (см. Ак. Юр., № 71, XXVI, № 78, № 257; Ак. ар. эк. III, № 202; Акц. отн. до юрид. быта, II, № 156,1 – VI и XVI; обыкновенно, впрочем, совершались возмездные сделки отчуждения, особенно мена)[177]. Тем не менее принцип неотчуждаемости не был произвольно измышлен отцами церкви русской в начале XVI в. Это учение развилось естественно, находя себе в России самую благоприятную почву, ибо и все прочие имущества (родовые, общинные) также в существе были неотчуждаемы.

На огромных территориях церковных имуществ возможен был такой же процесс образования условных прав частных лиц, как и на государственных имуществах: церковные учреждения раздавали земли своим служилым людям или на правах жалованных вотчин (без права свободного отчуждения), или на правах поместного владения. Равным образом, так как церкви принадлежали иногда целые волости, то в этих последних сохранялись и развивались права общинного (крестьянского) владения с такими же отношениями к правам церкви, в каких стояли черные волости к государству.

3. Тяглые имущества или черные (общинные) земли

а) Происхождение и виды общин. При образовании частных прав на землю, родовой характер получили только такие имущества, которые принадлежали более знатным родам. Такие роды, владея обыкновенно значительными участками, обрабатывали их не собственными силами. Все остальные роды, осев на месте, обратились в общины. Долго сохранялись в общинах следы прежнего родового единства, но так как общинная связь была основана преимущественно на единстве местожительства, и усвоение чужеродцев здесь было возможно в более значительных размерах, то общинная связь опиралась более на тесном общении прав поземельного владения, чем на сознании родового единства.

Общиной в тесном смысле называется союз домов, имеющих общее (выборное) управление и общее владение и пользование землей. Первое условие создает черты государственного права, уже указанные (см. ч. I, с. 161–162); здесь речь идет о вещных правоотношениях общин. Простая община в первом периоде называлась «весью», в Московском же государстве – «селом», но общины составляют концентрические круги; как внутри села (и деревни) могут быть меньшие (естественные и договорные) сообщества, так союз нескольких сел составляет волость (термин общий обоим периодам), которая и может быть признана главным субъектом прав на землю. Союз волостей представляет государство («землю»), которое в высшем смысле и признается верховным субъектом, обладающим правом над всей землей. Здесь-то всего яснее открываются основания тех ограничений прав частных лиц, которые так заметны в Московском и первую эпоху Литовско-русского государства. В более живом и конкретном образе обширная форма общины – земля — является в казацких землях (Донской, Яицкой), но в целом Московском государстве это составляет лишь исключения: точным типом общины, как субъекта в частном праве, остается волость (права подчиненных общин будут указаны ниже)[178].

Совершенно такое же значение имеют простые общины большого объема, т. е. города (посады). Частные права их должны быть рассматриваемы вместе с правами волостей. Некоторые посады, именно самые большие, делятся на части – меньшие общины, называемые сотнями. Последние в правах посада имеют такое же участие, как села в правах волостей. Скажем сначала о черноволостных, потом о городских имуществах.

б) Черные волостные земли. На севере в XIV и XV вв. поземельные общины несомненно существовали повсюду, в чем нас убеждают поземельные акты тех времен. Представители имущественных (как и других) прав волости административные выборные лица – старосты и сотские, но так как лица эти меняются, то постоянным выразителем имущественных прав волости была волостная казна, технически называемая «столец»: например: «…та земля Оглоблино тянула к столцу к Залесью… Жил на Оглоблине отец мой, а потуги тянул с крестьяны всеми к Залесью к столцу» (Акты, изд. А. А. Федотовым-Чеховским, I, № 34).

Имущественные права общины. Имущественные права общины возможно рассматривать, только начиная с XV в. (т. е. с того времени, когда о них существуют достаточные исторические свидетельства). B XV в. община обладает всеми гражданскими правами, а именно обязательственными, наследственными и вещными.

Предметом общинных вещных прав служат преимущественно недвижимые вещи – земли, именуемые в Московском государстве черными, и дворы. Здесь следует рассмотреть права общины на имущества, находящиеся в непосредственном ее обладании, и отношение ее к имуществам, отданным частным лицам (членам) в пользование.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.