Не прибыл в распоряжение палачей

Не прибыл в распоряжение палачей

Когда фашисты захватили власть в начале марта 1933 года в Баварии, повсюду развернулись преследования Коммунистической партии. 10 марта министр внутренних дел Баварии Вагнер по радио дал указание всем полицейским и жандармам «немедленно взять под арест всех коммунистических и рейхсбаннеровских функционеров, находящихся в пределах досягаемости». В ту весну среди арестованных антифашистов оказался и Ганс Баймлер.

Вот как вспоминает об этом дне сам Баймлер: «Я хотел уже расстаться с товарищем, как совсем рядом вдруг остановился автомобиль, из него выскочили шестеро служащих криминальной полиции, т. е. эсэсовцы, переодетые в штатское, и схватили нас. Прямо на месте один из полицейских проверил наши карманы, между тем как пятеро других окружили нас с пистолетами в руках. После обыска, который не дал совершенно никаких результатов, я спросил, что, собственно, все это значит. В ответ один из этих „героев“ заорал: „Заткнись!“ – и втолкнул меня в машину. Привязав к багажнику велосипед арестованного вместе со мной товарища, они доставили нас в полицей-президиум…»

Как только за арестованными закрылись ворота полицей-президиума, эсэсовцы стали во весь голос кричать о своем «подвиге»: «Мы схватили самого Баймлера! Баймлер попал к нам в руки!» Через несколько минут узников окружили другие эсэсовцы и штурмовики и стали осыпать их всевозможными ругательствами. Всюду слышались крики: «Ну что парень, попался? Теперь мировой революции – крышка!» и т. п. По лицам и разговорам фашистов было видно, что они очень рады своему сегодняшнему «улову». Еще бы! Поймать самого Баймлера – человека, о неуловимости которого ходили легенды.

Г. Баймлер

Узников повели в политическое отделение, которое располагалось на первом этаже здания. Как во дворе, так и в помещении для вновь прибывших арестантов на легендарного Баймлера то и дело приходили смотреть солдаты и офицеры. Некоторые удивленно восклицали или осыпали антифашиста ругательствами, другие лишь молча оглядывали коммуниста с ног до головы. Пришел начальник, который довольно вежливо попросил арестованных раздеться, чтобы один из офицеров мог обыскать одежду. Узникам ничего не оставалось делать, как подчиниться, но, разумеется, эсэсовцы ничего не нашли. Господа офицеры были явно разочарованы тем, что у Баймлера не оказалось при себе ни «плана восстания в целях мировой революции», ни по меньшей мере «черного списка» с энным количеством фамилий фюреров СС и СА или хотя бы небольшого автомата, а то и «плана складов оружия» или же чего-нибудь еще компрометирующего.

Сразу после обыска начались вопросы. «Каковы ваши последние должности в партии?» – спросил офицер. «Партийный секретарь и депутат рейхстага», – спокойно ответил Баймлер. Эсэсовец взбеленился: «Бывший! Ты бывший депутат!» Но арестованный невозмутимо его поправил: «Если вы говорите „бывший“, то я могу лишь заявить, что уже дважды, в том числе и на выборах в рейхстаг 5 марта, был избран 60 тысячами рабочих по списку Коммунистической партии. И если сейчас я не могу воспользоваться своим мандатом, это никак не меняет того факта, что за меня проголосовали 60 тысяч рабочих». Выслушав речь Баймлера, эсэсовец хмыкнул: «Мы еще выбьем из тебя депутатский дух!»

После соблюдения необходимых формальностей Баймлеру объявили, что временно он находится под «превентивным арестом» и конвой отведет его в камеру. Ему тут же надели наручники и в сопровождении двух эсэсовцев повели по коридору. Позже Баймлер написал о том, что при аресте и доставке в полицию он «отделался довольно дешево».

Однако арестанта повели вовсе не в приемное отделение тюрьмы, как он полагал. Мысленно Баймлер был готов ко всему, он думал, что, скорее всего, его отправят в Дахау. Минуя Управление по делам населения, конвоируемый был доставлен в Белый зал, где раньше во время парламентских выборов проходили выставки и висели избирательные списки, а позже в нем разместилось спальное помещение и казарма для постов СА и «Стального шлема». Находившиеся в зале нацисты (около 50–60 человек) сразу же узнали Баймлера, окружили его со всех сторон, ругались и угрожали. Казалось, что ситуация может выйти из-под контроля, что случится самое худшее. Стоило больших усилий пробраться через эту орущую толпу. Когда Баймлер в сопровождении «проводника» с трудом добрался до широкой лестницы, ведущей к Нойхаузерштрассе, эсесовец что-то крикнул следовавшей за ними банде. До Баймлера донеслось только: «Всем остальным – назад!»

Только тогда, когда арестант миновал первую лестницу и повернул на вторую, ему удалось отделаться от преследовавшей орды. Следом шли всего пять или шесть эсэсовцев. Баймлера доставили в небольшую мрачную комнату, которая освещалась тусклой лампочкой. Арестованный предстал перед низкорослым эсэсовцем, который резко скомандовал: «Раздеться!» Баймлер медленно стал снимать пиджак, жилет, брюки. «Командир» орал: «Быстрее, быстрее!», а затем приказал лечь во весь рост на стол. Недовольный тем, как арестованный расположился, он захватил голову Баймлера правой рукой, левой зажал ему рот и приказал: «Давай, лупи!» Удары последовали один за другим. Эсэсовцы избивали арестованного резиновой дубинкой до тех пор, пока он не потерял сознание.

Сколько прошло времени, Баймлер не помнил. Когда он очнулся, ноги его не слушались, однако бандиты не унимались: «А ну, давай, натягивай брюки! Только быстро!» Грозили снова избивать, если арестованный будет медлить и отнимать у них время. Баймлер, с трудом превозмогая боль, начал натягивать брюки. Когда натягивал подтяжки, боль стала такой нестерпимой, что в глазах потемнело и он чуть не закричал. Но Баймлер все-таки нашел в себе силы одеться. Один из эсэсовцев спросил с издевкой, не думает ли он теперь, что он – депутат рейхстага.

И снова последовало жестокое избиение, и снова эсэсовцы били его до тех пор, пока он не потерял сознание из-за невыносимой боли. Все тело вспухло и стало иссиня-багровым.

Когда чудовищная пытка прекратилась, до избитого донеслось: «Ну что, доволен?» Баймлер с трудом сдержал стон.

В перерывах между постоянно повторяющимися пытками Баймлер думал о том, что уже, наверно, живым отсюда не выберется. Фашисты каждый раз избивали его с еще большей яростью. Небольшая надежда появилась лишь тогда, когда эсэсовец, который привел его сюда, приказав взять с собой шляпу и пальто, повел его вверх по лестнице в Белый зал. Но здесь Баймлер с ужасом увидел ту же банду, которая все еще ждала кровавого зрелища. Кругом слышались отборные ругательства, гневные крики: «Забейте его до смерти!»

Проходя сквозь строй этих орущих извергов, Баймлер отсчитывал каждый свой шаг как последний. Толпа негодовала. Арестант чуть не упал, когда один из толпы пнул его своим сапогом. Нестерпимая боль от побоев долго давала о себе знать. И вот Баймлера ввели в комнату с надписью «Отдел превентивного ареста».

В комнате к нему подошел человек со свастикой на рукаве и вежливо поинтересовался его самочувствием. Баймлер был в ужасном состоянии, все тело его нестерпимо ныло, в глазах было темно. Когда ему предложили сесть, он смог лишь с трудом опереться на край стула. Убедившись, что арестованный получил то, что заслужил, отдали приказ увести его.

В приемном отделении тюрьмы у арестанта вновь проверили все карманы. Затем толстый охранник, все время ругая коммунистов, сравнивая их со злодеями-убийцами, отвел Баймлера в камеру. Кроме Баймлера, здесь уже было четыре коммуниста, среди них и Эрих Ольшевски, отец которого находился в тюрьме Ландсберг. Баймлер с трудом превозмогал боль. Сокамерники помогли ему раздеться. Когда они увидели истерзанное до крови тело, то не могли сдержать слез.

Камера № 13, куда перевели Баймлера с товарищами, была набита до отказа: вместо 14 арестантов здесь находились 20–22 человека. В камере стояла ужасная вонь, а немыслимые полчища насекомых беспощадно осаждали ее обитателей. Для паразитов это был настоящий рай: камера практически не убиралась. Среди заключенных были и беспартийные, был даже один монархист, который попал сюда в связи с покушением на Эйснера.

Немного оправившись и начав ходить, Баймлер написал письмо президенту баварской политической полиции и рейхсфюреру СС, в котором просил разрешить ему заказывать газеты и табак. На следующий день он получил согласие на газеты и запрет курить.

Это событие вызвало бурное обсуждение. Дело в том, что некоторым арестантам разрешалось не только курить, но даже пить пиво и вино и вести довольно беззаботную жизнь, общаясь с женщинами. Руководители «Рейхсбаннера» были очень удивлены данным фактом.

Сокамерники Баймлера постоянно менялись: их переводили в другую камеру или тюрьму (Штадельхайм, Нойден, Корнелиус) или совсем отпускали. Постоянными обитателями оставались только Карл Ганс из Аллаха, шесть рейхсбаннеровцев, один заключенный из Дахау и сам Баймлер. Было много новых товарищей, в основном коммунистов. Молодежь попадала в тюрьму за распространение газет и листовок. Их отличала стойкость и выдержка, они мужественно переносили все издевательства эсэсовцев, когда те зверски избивали их и грозили расправой.

Баймлер вспоминает один такой случай, когда было арестовано несколько молодых людей из местной группы коммунистов Тутцинга. Патриотов доставили в камеру пыток и для начала назначили им десять ударов резиновой дубинкой. Но после этого избиваемые только выше поднимали головы, а один из них сказал: «Даже если забьете до смерти – умру за советскую звезду!» Эсэсовцы избивали до тех пор, пока все его тело не стало походить на одну кровоточащую рану. Истерзанного, но несломленного, его бросили в камеру. У его товарищей это вызвало еще большее негодование и ненависть к врагу.

За то время, что провел Баймлер в тюрьме (около 8 дней), он видел много избитых, истерзанных, но несдавшихся патриотов-коммунистов. Однажды дверь камеры открылась, и втолкнули функционера Союза единства строительных рабочих товарища Хорна. Никто не решился у него спросить, как и что произошло, по одному виду Хорна было ясно: он прошел все круги ада камеры пыток. Все находившиеся в камере застыли в тишине. Когда Хорн со стоном поднял голову и, оглядев всех присутствующих, увидел Баймлера, то на какое-то время забыл о собственных страданиях. Он был очень рад встретить своего товарища живым, хотя многие его соратники по партии уже не надеялись на это. Когда Хорн попросил помочь ему раздеться, открылась страшная картина: все его истерзанное тело было похоже на кровоточащее месиво.

Несмотря на все эти испытания, заключенные старались не падать духом. Лишь некоторые не выдерживали зверских пыток.

Прошло еще несколько дней, и Баймлер стал замечать, что большую часть заключенных через некоторое время выпускают, остаются лишь немногие. Баймлер неоднократно пытался установить хоть какой-то контакт с внешним миром, но из этого ничего не получалось. Обо всем, что происходит за стенами тюрьмы, узники могли узнавать только от вновь прибывших заключенных. Однажды один пожилой эсэсовец сказал Баймлеру, что арестовали не только его, бросили в тюрьму и его жену, находились в застенках также жены других коммунистов. Но не многие из них могли рассчитывать на освобождение. Освободить могли только тех, чьи мужья были убиты.

Своевременно «вскрывать планы покушений» – вот одна из основных задач нацистского правительства. Неоднократно под этим предлогом арестовывали большевиков из других стран. В апреле был арестован племянник индийского поэта и лауреата Нобелевской премии Р. Тагора. Он ехал из Италии, на границе его арестовали и без объяснений доставили в полицейскую тюрьму Мюнхена. Иностранца бросили в камеру, где сидел Баймлер.

На следующий день, во время пятнадцатиминутной прогулки, штурмбаннфюрер СС рассказал надзиравшему шуцману (полицейскому чиновнику), что итальянца вовремя задержали, так как он готовил покушение на Гитлера, и, если против него будут хоть какие-то улики, его расстреляют.

Все понимали, в каком положении оказался иностранец. Лишь он один не унывал и говорил всем: «Это величайший бред». Заключенные за него переживали, ибо понимали, что его положение незавидное и еще один расстрелянный ничего не значит для СС. Но вскоре итальянца освободили, и он беспрепятственно вернулся в Италию, где и написал о том, что пережил он сам и другие жертвы фашистского произвола в застенках германской тюрьмы.

Баймлер, находясь в тюрьме около двух недель, уже не думал, что его куда-то могут перевести. Но вскоре в числе узников, которых собирались транспортировать в другое место, оказался и он. Всем разрешили взять с собой вещи, кроме полотенца.

В приемном отделении заключенным также вернули их вещи, затем всех поместили в клетку из металлических прутьев.

От криминального чиновника заключенные узнали, что теперь они направляются в Дахау. В дороге им было запрещено курить и разговаривать.

Лагерь Дахау окружал лабиринт заграждений из колючей проволоки. Перед главным зданием стеной стояли эсэсовцы и штурмовики, у которых в руках, кроме длинноствольных пистолетов, были и кожаные плети.

Заключенных построили в две шеренги и провели перекличку. Баймлера выделили, повесив ему на грудь плакат с надписью «Добро пожаловать!». Каждого, кто недостаточно громко отвечал, называли снова и снова, сопровождая это издевательскими репликами. Особенно доставалось евреям.

Комендант лагеря отдал приказ группу, стоящую справа, отправить на избиение, обработав всех по «третьей степени». А вторую группу по его приказу надо было обработать по «второй степени».

После этой сортировки заключенных отправили в лагерь. Находящиеся здесь узники были заняты на тяжелых работах: большая часть – на строительстве дорог, где некоторым из них приходилось тащить за собой тяжелые дорожные катки. Другие были заняты ремонтом бараков, облицовкой отводного канала.

Прибывших в барак заключенных заставили опустошить свои карманы, выложив все вещи на стол. Один из эсэсовских бандитов, Штайнбреннер, сказал Баймлеру, что тот недостаточно быстро выполнил его приказание, и ему грозит строгий арест на две недели. Это был всего лишь предлог, чтобы изолировать коммуниста от своих товарищей.

Баймлера тут же схватили и увели. Когда проходили по участку мимо других заключенных, сопровождавший его Штайнбреннер несколько раз ударил арестованного плеткой со словами: «Мы схватили вашего Баймлера!»

Подошедший начальник барака открыл дверь, на которой было написано: «Караульное помещение». Очутившись в камере, Баймлер понял, что раньше она предназначалась для справления нужды, об этом свидетельствовали сточные и водопроводные трубы. Это навело его на мысль, что в таких помещениях должны предусматриваться вентиляционные отверстия. Обследовав камеру, Баймлер обнаружил маленькие оконца размером около 45 см2, снаружи закрытые железными прутьями.

Сидя на деревянном топчане, Баймлер обдумывал свое дальнейшее положение. Мысли его прервали трое эсэсовцев, которые ворвались в камеру во главе со Штайнбреннером, гневно вопя: «Ну теперь ты от нас не уйдешь, большевистская свинья!»

Посыпались удары по голове и плечам, а затем последовал приказ раздеться и лечь на топчан. И опять начались побои, на сей раз кожаной плеткой. Уже скоро с плетки свисали окровавленные клочья человеческой кожи. Штайнбреннер свирепствовал: «Сознаешься, что предавал рабочих?»

Баймлер невозмутимо отвечал: «Если из-за страха перед новыми побоями я и сознаюсь в этом, тогда я годен только на то, чтобы меня забили до смерти на этом самом месте». После этих слов, на удивление Баймлера, фашисты оставили его в покое.

Через некоторое время в камере появился начальник Фогель, держа в руках веревку. Фогель поинтересовался, есть ли у заключенного какие-то просьбы или жалобы. Получив отрицательный ответ, Фогель вручил Баймлеру толстую веревку и велел закрепить ее наверху. Немного помедлив, Баймлер выполнил приказ и прикрепил веревку к водопроводному крану. Уходя, Фогель предупредил заключенного о том, что ему надлежит вставать по стойке «смирно» каждый раз, когда кто-то войдет в камеру, ну а если у того возникнут какие-то сомнения – веревка всегда к его услугам!

В соседней камере оказался Зепп Гетц, который в течение многих лет был партийным секретарем. Он находился в лагере Дахау за «подстрекательство к неповиновению». После нескольких попыток достучаться до соседа Баймлер наконец-то был услышан. Товарища по партии также неоднократно избивали, но он предупредил Баймлера, что худшее может быть еще впереди. В другой камере находился бывший полицейский чиновник, которого арестовали по подозрению в предательстве. Бывший эсэсовец не мог долго выдерживать издевательства и побои, и вскоре начальник камер Фогель выдал ему веревку.

Баймлер ждал наступления ночи и думал, что же еще может принести ему ночь. Заключенный принял для себя решение: что бы то ни было, надо выстоять, все выдержать! О веревке надо забыть: если он сведет счеты с жизнью, то, значит, проявит слабость. Что подумают его товарищи по партии?

С наступлением ночи в бараке стало оживленно, слышались голоса и шаги эсэсовцев. Вот они зашли в первую камеру, в которой сидел их бывший товарищ. Послышались равномерные удары, а затем вопли заключенного, сменившиеся тяжким стоном и хрипом. Шаги раздались уже в другуй камере, где сидел Зепп Гетц. И опять все повторилось. Вот уже открылась дверь в камеру Баймлера, и в нее ввалились шестеро озверевших охранников, а впереди раскрасневшийся Штайнбреннер.

На этот раз было все гораздо хуже, чем то, что уже пришлось пережить Баймлеру. Безжалостные удары сыпались со всех сторон, от них было не увернуться. Когда на спине уже не было живого места, побои обрушились на руки и ноги. Особенно невыносимыми были удары плеткой по кончикам пальцев. Каждый из бандитов нанес примерно по 40–50 ударов. Ладони невероятно распухли, все тело было истерзано настолько, что невозможно было дотронуться до него или хотя бы прилечь. После очередной расправы с Баймлером бандиты стали избивать евреев в соседней камере.

На следующий день все продолжалось снова: опять побои и оскорбления. Казалось, жестокость этих нелюдей не знала границ. Они получали своего рода удовлетворение при виде чужих страданий. Майор Хунлингер, бывший эсэсовец, не выдержал очередных зверских пыток – он повесился.

После этого случая внимание к Баймлеру: и Гетцу усилилось в камеры заглядывали десятки раз в день, при малейшем непослушании следовало жестокое избиение. На четвертый день, когда в очередной раз в камеру Баймлера явился штурмбаннфюрер и вежливо поинтересовался, не желает ли он чего-нибудь, Баймлер попросил хлеба и воды. В тот же вечер заключенному выдали кружку теплого чая и кусок хлеба с колбасой.

На следующий день Баймлер неожиданно почувствовал острейшую боль в животе. Узнав, что в лагере есть врач, Баймлер попросил, чтобы тот осмотрел его. Вскоре узника перевели в лазарет. Его осматривал врач из заключенных, которого арестовали только за то, что он еврей. Врач обнаружил у больного все признаки аппендицита. В лазарете находились и другие заключенные, которые попали сюда после тяжких истязаний.

Вскоре на санитарной машине Баймлера отправили в больницу Мюнхена. Там его поместили в отдельную палату с зарешеченными окнами, около палаты посадили двух эсэсовцев.

Через несколько дней в палате появились два человека в штатском, на лацканах пиджаков у них была свастика. Заметно нервничая, они приказали Баймлеру одеться и приготовиться к отправке в больничное отделение в Штадельхайме. Транспортировать больного предполагалось на легковой машине, и у Баймлера сразу возникли нехорошие предчувствия, он вспомнил о Карле Либкнехте и Розе Люксембург. Их тоже увозили на легковой машине…

У Баймлера были сильные боли, он с трудом передвигался, фашисты решили транспортировать его в сопровождении санитаров. Перед транспортировкой больного сначала доставили в полицей-президиум, где к двум сопровождающим присоединились еще два чиновника криминальной полиции.

Вопреки всем ожиданиям, вместо больничного отделения, в Штадельхайме больного Баймлера бросили в камеру к уголовникам. На просьбу показать его врачам Баймлер услышал циничное: «Здесь тоже неплохо!» Уже через три дня его снова решили отправить в Дахау. Вместе с ним в лагерь Дахау были транспортированы несколько его товарищей по партии, в их числе Фриц Дрессель, Макс Холин и Йозеф Хирш. По дороге соратники попытались обменяться новостями, рассказали друг другу, как попали в полицию. А эсэсовцы обменивались зловещими репликами относительно коммунистов.

Не успела машина прибыть в лагерь, как три охранника вытащили молодого комсомольца Рама и стали его избивать сапогами. Удары не прекращались до тех пор, пока у Рама не потекла из ушей и носа кровь. Всех прибывших построили в помещении и сразу же огласили приговор: Баймлер – 14 дней строгого ареста, Дрессель – 5 дней, Хирш – 3 дня, Рам – 5 дней. Далее последовал обыск и барак пыток.

По прошествии нескольких дней камеры узников посетили охранники Штайнбреннера. Они приступили к своему обычному делу. Открыв дверь в камеру Баймлера, Штайнбреннер с яростью ударил его в грудь: «Когда же ты воспользуешься веревкой, большевистская свинья?» К тому времени Баймлер уже обдумывал детали своего побега и в ответ на гневный выпад эсесовца поймал себя на мысли, что возможно, уже завтра они не встретятся.

Спустя какое-то время узников повели на допрос. Кроме Баймлера, в коридоре ожидали допроса еще шесть заключенных, среди них были Эвальд Туниг из редакции «Нойе цайтунг» и товарищ Греф, работавший в издательстве «Фрайер ферлаг». Допрашиваемые были строго предупреждены о том, чтобы не предпринимать никаких попыток обменяться приветствиями или какой-либо информацией, при нарушении этого приказа последовал бы расстрел на месте. На допросе Баймлеру зачитали обвинение «в подготовке к государственной измене».

Присутствовавший Штайнбреннер без конца прерывал допрос своими гневными криками. «Ты паршивый лжец, свинья, все лжешь, скотина!» – постоянно вставлял подобные реплики, когда Баймлер, по его мнению, отвечал не так, как надо. Все его поведение говорило о том, что это матерый бандит, зверства и издевательства которого отличались особой жестокостью.

После допроса Баймлера доставили в камеру. Когда за эсэсовцами закрылась дверь, заключенный смог немного расслабиться. Он оглядел камеру, где накануне начал готовиться к побегу. Баймлер боялся, что Штайнбреннер увидет одну из отодранных досок в окне, но, очевидно, этот бандит был специалистом только в области пыток и зверских издевательств, поэтому ничего не заметил.

Во второй половине дня к Баймлеру зашел комендант лагеря в сопровождении Штайнбреннера. В руках комендант держал кожаную плетку. Оставаясь в дверях, он снова стал требовать то, что хотел услышать от заключенного. Баймлер в который раз узнавал от бандитов, что он «ненужный субъект для национал-социалистической Германии» и надо бы ему побыстрее избавить человечество от своего существования. Так как веревкой Баймлер все же не воспользовался, комендант ему принес на этот раз нож. На что заключенный с достоинством ответил: «Я член Коммунистической партии вот уже 14 лет, и все это время я боролся за свою жизнь и жизнь рабочего класса. Я не желаю добровольно отказываться от жизни. Если вы считаете меня ненужным элементом, расстреляйте меня. Но это не изменит развитие нашего движения». Эти слова сильно подействовали на Штайнбреннера, так что он готов был убить Баймлера прямо сейчас. Последовал удар кулаком в грудь, узник вскрикнул от пронзительной боли и упал. Комендант, злорадно засмеявшись, сказал: «Ори не ори, тебе уже ничего не поможет, мы все сделаем быстро!» С этими словами они покинули камеру.

Однако через несколько минут снова появились. На этот раз Баймлера вышвырнули из камеры и втолкнули в соседнюю, где уже лежал изуродованный труп коммуниста Фрица Дресселя. По словам Баймлера, это был самый страшный момент в его жизни. Находиться в камере рядом с трупом своего товарища, которого перед смертью подвергли жесточайшим пыткам и в конце концов заставили свести счеты с жизнью, было чудовищно страшно. После неудачной попытки перерезать себе вены Дрессель оставался какое-то время жив, ему можно было помочь, но его бросили в камеру умирать, хотя он истекал кровью. Баймлер полагал, что его ждет то же самое. Но спустя какое-то время его снова перетащили в его камеру, и тогда он понял, что ему просто решили потрепать нервы, чтобы он увидел своими глазами, что сделали с его товарищем и какой конец ждет его.

Эсэсовцы не оставляли Баймлера в покое. Когда в очередной раз комендант зашел в камеру узника, он сказал следующее: «Даю тебе время до 5 часов. Если через два часа ты это не сделаешь, мы это сделаем сами!»

В 4 часа заявился Штайнбреннер. На этот раз его издевательства были другого вида. Цинично спросив Баймлера, не хочет ли тот повеситься, он стал ему показывать, как из одеяла сделать веревку: оторвал от одеяла полоску около десяти сантиметров шириной, сделал из нее петлю и приказал заключенному просунуть туда голову. Поняв, что Баймлер не собирается выполнять его приказ, Штайнбреннер гневно бросил: «Ничего, живым ты отсюда все равно не выйдешь. Приказ герра коменданта должен быть выполнен!» С этими словами он резко хлопнул дверью.

Баймлер понял, что эсэсовцы во что бы то ни стало хотят покончить с ним сегодня. Если он не предпримет попытку самоубийства, они убьют его сами. Но заключенный все это время строил планы своего побега. Он задумал бежать ночью. Что теперь делать, если бандиты назначили час его смерти – сегодня в пять? И Баймлер решил пойти на хитрость. Когда в очередной раз к нему зашел Штайнбреннер и, накинув на шею узнику веревку, спросил, когда же он желает это сделать, Баймлер ответил: «Я не стану этого делать сегодня, сегодня у моего сына день рождения, и я не хотел бы, чтобы каждый раз в свой день рождения сын вспоминал, как его отец покончил жизнь самоубийством».

Штайнбреннер согласился попросить у коменданта разрешения на отсрочку, но поставил свое условие: чтобы завтра в семь утра Баймлера не было в живых. Заключенный согласился, они даже скрепили свое соглашение рукопожатием – палач и узник. Вскоре было получено разрешение о переносе смерти на утро завтрашнего дня.

Оставшись один в своей камере, Баймлер стал обдумывать все детали побега. Мысли в его голове проносились одна быстрее другой. Времени у него было мало. Эта ночь должна все решить. А если нет? Что тогда? Позволить этим мерзавцам довести себя до самоубийства или доставить им удовольствие самим прикончить заключенного? Нет, этого нельзя было допустить.

В ночь с 8 на 9 мая Баймлер осторожно покинул свою камеру. Постоянно думая о том, что его в любой момент может постигнуть неудача, он начал свой путь. Вот он уже преодолел тройную проволочную преграду, которая находилась под действием электрического тока, и оказался у стены высотой более двух метров. Здесь он ненадолго остановился. Каждую секунду ожидая пули, Баймлер решил убедиться, что его не обнаружили. Уже находясь на стене, узник смог увидеть, что на всех трех эсэсовских постах спокойно. Значит, путь открыт…

После удавшегося побега Ганс Баймлер проходил недолгий курс лечения и отдыха в СССР. Затем его опять можно было встретить в первых рядах коммунистов. По решению КПГ Баймлера направляли в Чехословакию, Швейцарию, Францию. Во время войны в Испании немецкий коммунист был направлен в эту страну в качестве уполномоченного КПГ для проведения политической работы среди немецких интернационалистов, был первым комиссаром батальона имени Тельмана. Погиб Ганс Баймлер на фронте под Мадридом 1 декабря 1936 года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.