4.2. Правовые позиции Конституционного Суда РФ по вопросам гарантий самостоятельности и доступности судебных органов

4.2. Правовые позиции Конституционного Суда РФ по вопросам гарантий самостоятельности и доступности судебных органов

Самостоятельность судебной власти, провозглашенная Конституцией РФ, может быть реализована только в том случае, если соблюдение конституционной нормы, провозгласившей ее, будет реально обеспечено.

Эту задачу выполняет система гарантий, препятствующих вторжению в деятельность судов на различном уровне. Особое место среди них принадлежит правовым позициям судов и, прежде всего, правовой позиции Конституционного Суда РФ.

В юридической литературе понятие «правовые позиции» определяются неоднозначно[129].

Как отмечают Н.А. Власенко и А.В. Гринева, одним из первых достаточно смело «вывел» данное понятие на общетеоретический уровень Ю.А. Тихомиров, определивший «правовую позицию» как оценку актов и действий в одной коллизионной ситуации, устойчиво повторяемую в аналогичных ситуациях, действиях и актах. Одним из ее видов является правовая позиция Конституционного Суда РФ[130].

Возникновение научного интереса к проблеме правовой позиции относится ко времени учреждения Конституционного Суда Российской Федерации.

Особое значение правовых позиций Конституционного Суда для законотворчества и правоприменительной деятельности определяется особым статусом Суда. Основанием для такого признания послужили возлагаемые на Конституционный Суд функции и полномочия по обеспечению верховенства и прямого действия Конституции и баланса властей[131].

Осуществление конституционного контроля, право принимать решения о несоответствии Конституции вступившего в силу закона или его отдельных норм и тем самым лишать их юридической силы, разрешение споров о компетенции между федеральными органами власти, а также проверка конституционности закона, применяемого или подлежащего применению в конкретном деле по жалобам на нарушение конституционных прав и свобод граждан и по запросам судов (п. «а» ч. 3 и ч. 4 ст. 125 Конституции), создают правовые гарантии обеспечения самостоятельности судебных органов и доступности правосудия.

Особый статус Конституционного Суда РФ дал право при определении его природы рассматривать Конституционный Суд как орган судебной власти и одновременно как высший конституционный орган одного уровня с федеральными звеньями законодательной и исполнительной ветвей власти. Такая оценка предопределяет особую значимость правовой позиции Конституционного Суда РФ по рассматриваемым вопросам, в том числе обеспечивающим самостоятельность судебных органов.

Проанализировав существующие определения правовой позиции, Н.А. Власенко и А.В. Гринева делают вывод о том, что современная юридическая наука «под правовой позицией понимает оценку фактической реальности и систему аргументов, выводов и предложений по ее правовому урегулированию. Это своего рода логико-юридическая конструкция, выражающая отношение к праву, правовому регулированию и его нормам»[132].

Таким образом, правовая позиция Конституционного Суда не сводится к выводу о несоответствии нормы закона Конституции РФ, а представляет собой логическое исследование, предшествующее такому выводу. Правовая позиция рождается на основе исследования в судебном заседании материалов дела и правовых позиций сторон, участвующих в нем.

Одна из основных идей судебной реформы – в переосмыслении роли суда. Суд должен восприниматься не как карательный орган, а именно как орган правосудия, т. е. руководствоваться в своей деятельности только законом, не отдавая предпочтение ни одной из сторон.

Определение статуса суда в правовом государстве неоднократно отражалась в правовых позициях Конституционного Суда РФ. Примером тому является постановление Суда от 27 июня 2005 г. 7-п. Основываясь на конкретных статьях Конституции, Конституционный Суд подчеркивает, что функция разрешения уголовного дела и функция обвинения должны быть строго разграничены, каждая из них возлагается на соответствующий субъект. «Суд, осуществляющий судебную власть посредством, в частности, уголовного судопроизводства на основе состязательности и равноправия сторон, в ходе производства по делу не может становиться ни на сторону обвинения, ни на сторону защиты, подменять стороны, принимая на себя их процессуальные полномочия, а должен оставаться объективным и беспристрастным арбитром»[133]. Возложение на суд обязанности выполнять функцию обвинения не согласуется с предписаниями ч. 3 ст. 123 Конституции и препятствует независимому и беспристрастному осуществлению судопроизводства, как того требует ст. 10, 118 и 120 Конституции. Но, несмотря на то, что суд не является органом уголовного преследования, не выступает на стороне обвинения или стороне защиты, он создает необходимые условия для исполнения сторонами их процессуальных обязанностей и осуществления предоставленных им прав[134]. Аналогичная позиция высказана Конституционном Судом в постановлении от 11 мая 2005 г.: «Правосудие по своей сути может признаваться таковым лишь при условии, что оно отвечает требованиям справедливости и гарантирует эффективное восстановление в правах»[135].

Конституционный Суд рассматривает значительное количество жалоб на судебные решения, но не подменяет при этом иные суды. Жалобы, фактически связанные с расхождениями и противоречиями в истолковании и применении норм права, разрешаются Верховным Судом и Высшим Арбитражным Судом, которые осуществляют в процессуальных формах судебный надзор за деятельностью нижестоящих судов по вопросам судебной практики. Они исключены из компетенции Конституционного Суда РФ[136].

Ранее в Законе РСФСР «О Конституционном Суде РСФСР» вопросы конституционной правоприменительной практики входили в компетенцию Конституционного Суда. В соответствии с ч. 2 ст. 66 Закона к юрисдикции Конституционного Суда РФ было отнесено разрешение дел о конституционности правоприменительной практики, когда правоприменение носило характер «обыкновения» или было «способно создавать обыкновение правоприменительной практики». В отличие от ранее действовавшего Закона, ныне проверке подлежит не правоприменительная практика, которая может стать обыкновением, а сам закон, примененный или подлежащий применению в конкретном деле. Это означает, что в случае признания оспариваемого закона противоречащим Конституции, он не подлежит дальнейшему применению.

Таким образом, Конституционный Суд не подменяет собой Верховный Суд и Высший Арбитражный Суд. Более того, Конституция и Закон «О Конституционном Суде РФ» вывели из процессуального подчинения (хотя и косвенного) иные суды[137].

Конституционный Суд выступает гарантом самостоятельности судов, высказывая правовые позиции по разграничению полномочий ветвей власти – исполнительной и судебной.

В Конституционный Суд РФ обратились М.М. Гаглоева и А..Б. Пестряков с жалобами о нарушении их конституционных прав нормами Таможенного кодекса РФ (в редакции 1993 г.) и Кодекса РСФСР об административных правонарушениях, на основании которых органам исполнительной власти было предоставлено право конфискации имущества граждан за совершенные ими правонарушения. Заявители основывались на том, что Конституция РФ, гарантируя право частной собственности, установила, что никто не может быть лишен своего имущества иначе как по решению суда (ст. 35). Право частной собственности может быть ограничено только в соответствии с Конституцией. Статьей 55 в ч. 3 определен исчерпывающий перечень оснований, когда федеральным законом могут быть ограничены права и свободы человека и гражданина. Между тем, Таможенный кодекс предоставлял право конфискации товаров и транспортных средств, находящихся на складе временного хранения по истечении предельного срока хранения при условии непринятия мер по обеспечению их выпуска (ст. 266).

На этом основании таможней были конфискованы помещенные на склад временного хранения принадлежащие М.М. Гаглоевой картины, поскольку в надлежащий срок не было завершено их таможенное оформление.

А.Б. Пестряков обратился в Конституционный Суд с жалобой на конфискацию у него в административном порядке охотничьего ружья. Основанием к конфискации послужила административная норма, в соответствии с которой в качестве санкции за грубое или систематическое нарушение правил охоты предусматривалась, наряду со штрафом либо лишением права охоты, также возможность конфискации находящихся в личной собственности нарушителя ружей и других орудий охоты (ч. 2 ст. 85 Кодекса РСФСР об административных правонарушениях).

В обоих случаях конфискацию имущества произвели должностные лица органов исполнительной власти – таможни и административного органа, осуществляющего государственный надзор за соблюдением правил охоты.

Это противоречит закрепленным в ч. 3 ст. 35 Конституции судебным гарантиям права собственности, которые корреспондируют нормам международного права, предусматривающим право каждого при определении его прав и обязанностей в каком-либо гражданском процессе на справедливое и публичное разбирательство дела компетентным, независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона (ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах от 19 декабря 1966 г.), – отмечает Конституционный Суд РФ в своем постановлении от 11 марта 1998 г.[138]

Предписание ч. 3 ст. 35 Конституции о лишении имущества не иначе как по решению суда является обязательным во всех случаях, когда возникает вопрос о применении санкции в виде конфискации имущества. Лишение собственников имущества на основании вынесенных во внесудебной процедуре решений ограничивает возможность гарантированной Конституцией РФ надлежащей судебной защиты права собственности. Только с вынесением соответствующего судебного решения конфискация может рассматриваться как мера юридической ответственности, влекущая утрату собственником его имущества.

Правовая позиция Конституционного Суда РФ, высказанная в приведенном выше постановлении, подтверждает незыблемость конституционного принципа самостоятельности суда в принимаемых им решениях, независимость его от иных государственных органов.

В литературе условно выделяются два аспекта самостоятельности судебных органов (судебной власти): внешняя и внутренняя. Если внешняя самостоятельность судебной власти означает неподчиненность ее иным структурам власти внутри государства, то внутренняя заключается в нравственных качествах судей, их способности противостоять внешнему воздействию, сохранять верность закону[139].

Внутренняя самостоятельность судебной власти проявляется, в частности, в организации и деятельности судейского сообщества, в самоорганизации судебных органов. Через свои органы судейское сообщество призвано оказывать активное влияние на процессы, связанные с организацией судов и их деятельностью.

Конституционный Суд РФ неоднократно высказывал свою правовую позицию по вопросам организации деятельности органов судейского сообщества, в частности, квалификационных коллегий судов субъектов Российской Федерации, наделенных правом налагать дисциплинарные взыскания на судей соответствующих судов (в том числе на председателей и заместителей председателей районных судов) за совершение ими дисциплинарных проступков (п. 7 ст. 19)[140].

Постановление Конституционного Суда от 28 февраля 2008 г. по одному из таких дел содержит ряд принципиальных положений, определивших его правовую позицию, имеющую непосредственное отношение к обеспечению гарантий самостоятельности судов[141].

Конституционный Суд подчеркнул, что суд осуществляет судебную власть самостоятельно, независимо от чьей бы то ни было воли; судьи как представители судебной власти независимы и подчиняются только Конституции РФ и федеральному закону. Несменяемость и независимость судьи являются гарантиями самостоятельности и независимости судебной власти, это не личная привилегия гражданина, а средство защиты публичных интересов, прежде всего интересов правосудия.

Правовая позиция, высказанная Конституционным Судом по данному делу, представляет для нас интерес и в том плане, что гарантии обоснованности отстранения от должности за совершение судьей проступка, несовместимого со статусом судьи, Конституционный Суд усмотрел именно в независимом статусе органов судейского сообщества.

Вместе с тем Суд определил ряд мер по созданию дополнительных гарантий обеспечения самостоятельности судебных органов. К их числу относится указание Конституционного Суда о необходимости законодательного закрепления требований о проведении тайного голосования членов квалификационной коллегии судей и составлении мотивированного решения.

Данное постановление отражает правовую позицию Конституционного Суда по созданию гарантий обеспечения внутренней стороны самостоятельности судебных органов, и в то же время показывает еще одну грань правовых позиций Конституционного Суда РФ – их значение для правотворчества. Достаточно точно определено такое значение правовой позиции Конституционного Суда С.А. Кажлаевым: «Конституционный Суд создает норму, которая может явиться связующей для законодателя в его будущих действиях при разработке законодательного акта, либо аннулирующей действующий законодательный акт. То есть, такую норму можно трактовать как правовую позицию»[142].

Иллюстрацией этого может служить постановление Конституционного Суда РФ от 5 февраля 2007 г.

Оценив значение производства в надзорном порядке для обеспечения баланса между такими конституционными ценностями, как справедливость и стабильность судебных актов, Конституционный Суд одновременно отметил необходимость существенной корректировки этого института в части сокращения множественности надзорных инстанций, сокращения протяженности по времени процедур обжалования и возможность неоднократного пересмотра судебных постановлений в порядке надзора.

Конституционный Суд указал на необходимость для федерального законодателя в разумные сроки установить процедуры, реально обеспечивающие своевременное выявление и пересмотр ошибочных судебных постановлений, не вступивших в законную силу, а также привести правовое регулирование надзорного производства в соответствие с международно-правовыми стандартами[143].

Рекомендации Конституционного Суда были учтены законодателем, внесшим изменения в ГПК РФ, которые коснулись процедуры рассмотрения дел в судах надзорной инстанции. Другие изменения, на необходимость которых указывал Конституционный Суд, ждут своего законодательного решения.

Комментируя постановление от 5 февраля 2007 г., Председатель Конституционного Суда В.Д. Зорькин обратил внимание на то, что в нем указано в программном виде на необходимость реформирования гражданского судопроизводства в судах общей юрисдикции с целью его приведения в соответствие с конституционными принципами равенства и признанными нашим государством международно-правовыми стандартами[144].

В постановлении от 28 февраля 2008 г. 3-П Конституционный Суд, не ставя под сомнение право квалификационных коллегий применять к судьям меры дисциплинарного взыскания вплоть до отстранения от должности, постановил внести изменения в Федеральный закон «Об органах судейского сообщества в Российской Федерации», предусмотрев тайное голосование членов квалификационных коллегий судей при решении вопроса о применении к судье дисциплинарного взыскания в виде досрочного прекращения полномочий судьи. Конституционный Суд установил для этого шестимесячный срок.

Можно привести немало примеров, когда правовая позиция Конституционного Суда трансформируется в правовую норму и включается в закон. Правовые позиции Конституционного Суда учитывались при реформировании законодательства, разработке и принятии новых кодексов.

Статья 220-1 УПК РСФСР, например, определяя порядок обжалования в суд ареста или продления срока содержания под стражей, устанавливала ограниченный круг лиц, которые были наделены правом принесения таких жалоб. К ним относились лица, содержащиеся под стражей, их защитники и законные представители. Такие жалобы рассматривались судом по месту содержания под стражей (ст. 220-2 УПК РСФСР). Указанные нормы ограничивали права граждан на свободу и личную неприкосновенность, на судебную защиту, что служило основанием для обращения в Конституционный Суд.

В отношении В.А. Аветяна было возбуждено уголовное дело по обвинению в злостном уклонении от уплаты алиментов и клевете и вынесено постановление о заключении его под стражу в качестве меры пресечения. Постановление о заключении под стражу исполнено не было, и решение суда действовало в течение почти четырех лет, в связи с чем был объявлен его розыск. В.А. Аветян обращался в суды общей юрисдикции с жалобами на незаконность постановления о применении в отношении него в качестве меры пресечения заключения под стражу и просил об отмене этого постановления. Но дважды ему было отказано на том основании, что в соответствии со ст. 220-1 и 220-2 УПК РСФСР такие жалобы могут быть принесены только лицами, реально содержащимися под стражей, и рассматриваются судом по месту такого содержания. После чего он обратился в Конституционный Суд РФ, поставив под сомнение конституционность указанных норм УПК РСФСР. Конституционный Суд признал их не соответствующими Конституции. Статья 220-1 УПК РСФСР ограничивала круг лиц, имеющих право на обжалование в суд постановления о заключении под стражу в качестве меры пресечения только лицами, содержащимися под стражей. Не соответствующим Конституции было признано и положение ст. 220-2 УПК о проверке законности и обоснованности применения данной меры пресечения судом только по месту содержания лица под стражей[145].

Правовая позиция Конституционного Суда была учтена при разработке Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. Регулируя вышеуказанные правоотношения, Кодекс установил, что действия и решения органа дознания, дознавателя, следователя, прокурора и суда могут быть обжалованы участниками уголовного судопроизводства, а также иными лицами в той части, в которой производимые процессуальные действия и принимаемые процессуальные решения затрагивают их интересы (ст. 123).

Другими словами, отмечают Н.А. Власенко и А.В. Гринева, решения высших судебных инстанций «подталкивают» законодателя к принятию таких норм, которые моделирует в своей правовой позиции суд[146].

Конституционный Суд РФ имеет двойственную правовую природу, и эта его особенность неоднократно подчеркивалась. Он является не только судебным органом, но и приравнивается по значимости к высшим органам двух других ветвей власти. Распространенной является точка зрения, обоснованная Б.С. Эбзеевым, согласно которой Конституционный Суд РФ является, с одной стороны, органом правосудия, с другой – конституционным органом государственной власти и в данном качестве стоит в одном ряду с Президентом, Федеральным Собранием, Правительством[147].

Существенное влияние, оказываемое правовыми позициями Конституционного Суда на правотворчество, дало основание утверждать, что его решения заключают в себе нормы права. Актуальной и ныне остается дискуссия о том, являются ли решения Конституционного Суда источником права, заключающим в себе нормы. Мнения высказываются самые различные. Л.В. Лазарев, например, признает решения Конституционного Суда, содержащие правоположения, имеющие нормативное значение[148]. Такой же позиции придерживается Н.В. Витрук[149]. По мнению Т.Я. Хабриевой, конституционное толкование, в отличие от других видов толкования, особенно близко к правотворчеству[150]. Иная позиция содержится в работах Н.А. Богдановой и В.С. Нерсесянца[151]. «В решениях Конституционного Суда, – пишут Н.А. Власенко и А.В. Гринева, – правовых норм нет и быть не может – это индивидуальные правовые предписания, выполняющие совершенно самостоятельные функции в правовом регулировании»[152].

Дискуссия, очевидно, будет продолжаться. Роль Конституционного Суда в правовом регулировании столь специфическая, что не всегда возможно провести грань между его правовой позицией и нормой права.

Поэтому, с нашей точки зрения, нельзя не согласиться с Г.А. Гаджиевым в том, что суть правовых позиций Конституционного Суда состоит в отражении фактически особого рода правотворческой деятельности Конституционного Суда[153]. Подтверждением этому служит постановление Конституционного Суда от 18 ноября 2009 г.

Исключительной мерой наказания является смертная казнь. Согласно ч. 2 ст. 20 Конституции смертная казнь впредь до ее отмены может устанавливаться федеральным законом в качестве исключительной меры наказания за особо тяжкие преступления против жизни при предоставлении обвиняемому права на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей.

В Уголовном кодексе РФ смертная казнь предусмотрена ст. 59 как исключительная мера наказания.

Конституционный Суд определил свою правовую позицию о возможности применения смертной казни на территории Российской Федерации.

Ранее постановлением Конституционного Суда от 2 февраля 1999 г. назначение смертной казни было приостановлено до введения в действие соответствующего федерального закона, обеспечивающего на всей территории РФ каждому обвиняемому в преступлении, за совершение которого установлена смертная казнь, право на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей[154].

Правовая позиция Конституционного Суда была основана на том, что суд присяжных ко времени принятия постановления существовал в порядке альтернативного судопроизводства лишь в нескольких субъектах Федерации.

В этих условиях практически невозможно было обеспечить всем лицам, совершившим тяжкие преступления против жизни, гарантированного ч. 2 ст. 20 Конституции права на рассмотрение их дела судом с участием присяжных заседателей. Следовательно, на территориях тех субъектов Российской Федерации, где были созданы суды присяжных, обвиняемые в преступлениях, за совершение которых установлена смертная казнь, при определении меры наказания ставятся в неравное положение по сравнению с обвиняемыми в таких же преступлениях на территориях, где суд присяжных не функционировал. Это является существенным нарушением принципа равенства, гарантированного ст. 19 Конституции РФ.

В 2001 г. был принят Федеральный закон «О введении в действие Уголовно-процессуального кодекса РФ», закрепляющий право обвиняемого на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей, в том числе по обвинению в преступлении, в качестве исключительной меры наказания за которое предусмотрена смертная казнь. С 1 января 2010 г. суды присяжных начали действовать на территории Чеченской Республики, последнего субъекта Российской Федерации, где таких судов ранее не было.

Следовательно, все условия, указанные в постановлении Суда от 2 февраля 1999 г., препятствующие назначению смертной казни, были устранены: принят соответствующий федеральный закон, суды с участием присяжных заседателей образованы на всей территории РФ. Конституционный принцип равенства, гарантированный Конституцией, может быть обеспечен всем гражданам, привлеченным к уголовной ответственности.

Таким образом, в национальном законодательстве отсутствовали основания для неприменения ст. 59 УК РФ. Правовым основанием для ее отмены могло быть принятие федерального закона о внесении изменения в Уголовный кодекс РФ, которым ст. 59 УК была бы признана утратившей силу.

Однако этого не произошло, и законодательный акт был заменен решением Конституционного Суда. Определением от 19 ноября 2009 г. Конституционный Суд по существу отменил назначение смертной казни и тем самым фактически признал утратившей силу ст. 59 Уголовного кодекса РФ. Правовая позиция Суда обосновывается тем, что «в результате длительного моратория на применение смертной казни сформировались устойчивые гарантии права человека не быть подвергнутым смертной казни, и сложился конституционно-правовой режим, в рамках которого – с учетом международно-правовой тенденции и обязательств, взятых на себя Российской Федерацией, происходит необратимый процесс, направленный на отмену смертной казни»[155].

Завершая рассмотрение значения правовой позиции Конституционного Суда РФ как гаранта самостоятельности судебных органов, целесообразно остановиться на том значении, которое приобретает позиция Конституционного Суда в создании условий осуществления судопроизводства.

О реальной самостоятельности судебных органов можно говорить лишь в случае, если судьям предоставляются материальные возможности беспрепятственно осуществлять судопроизводство.

Судебная власть является единственной государственной структурой, порядок финансирования которой в целях обеспечения ее независимости от других ветвей власти определяется непосредственно в Конституции РФ. Согласно ст. 124 Конституции финансирование судов производится только из федерального бюджета и должно обеспечивать возможность полного и независимого осуществления правосудия в соответствии с федеральным законом.

Кроме того, независимость судов тесно связана с социальным обеспечением судей, которое не должно зависеть от органов местного самоуправления, исполнительной власти субъектов Федерации. Однако, как показывает практика, в случае ненадлежащего социального обеспечения судов судьи иногда принимают решения, например, по искам к органам местного самоуправления, в пользу последних, исходя из того, что органы местного самоуправления будут оказывать влияние на социальное обеспечение судей[156].

Таким образом, материальное и социальное обеспечение судей непосредственно связано с гарантиями независимости судов от других ветвей власти.

Правовая позиция Конституционного Суда РФ по вопросам материального и социального обеспечения как одного из условий самостоятельности судебных органов, прослеживается, например, в постановлениях по жалобам граждан на неконституционность норм, определяющих основания и порядок назначения судье, находящемуся на пенсии, ежемесячного пожизненного содержания, положенного судье в отставке, либо прекращения выплаты ежемесячного пожизненного содержания[157].

Согласно ст. 9 Закона РФ «О статусе судей в Российской Федерации» независимость судьи, закрепленная в ст. 120 Конституции, обеспечивается, в том числе, и правом судьи на отставку, а также предоставлением судье за счет государства материального и социального обеспечения, соответствующего его высокому статусу. Именно эта гарантия составила предмет рассмотрения Конституционного Суда. В своих постановлениях Конституционный Суд подчеркивал, что не могут издаваться законы и иные нормативные правовые акты, отменяющие или умаляющие самостоятельность судов, независимость судей», в том числе гарантий их материального обеспечения. Конституционному требованию финансирования судов для обеспечения возможности полного и независимого осуществления правосудия корреспондируют положения Европейской хартии 1998 г. «О законодательном регулировании статуса судей», предусматривающие, что судьи имеют право на вознаграждение, уровень которого должен быть таким, чтобы они были защищены от давления на них с целью повлиять на их позицию в судопроизводстве и на существо принимаемых решений.

В постановления Конституционного Суда неоднократно признавались противоречащими Конституции положения федеральных законов, позволяющие снижать уровень гарантий материального обеспечения судей либо сокращать расходы федерального бюджета на судебную систему без учета конституционных гарантий ее финансирования, что необходимо для полного обеспечения независимости правосудия[158].

Финансирование судов не может произвольно определяться по усмотрению законодательной или исполнительной власти. Необходимые расходы федерального бюджета на суды защищены непосредственно самой Конституцией.

Провозглашая Россию правовым государством, приоритет прав и свобод человека и гражданина, Конституция РФ установила демократические начала, гарантирующие гражданам право на судебную защиту (ч. 1 ст. 46). Конституцией расширена сфера судебной деятельности. Судебный контроль распространен на органы исполнительной власти. Решения и действия (или бездействие) органов государственной власти, органов местного самоуправления, общественных объединений и должностных лиц могут быть обжалованы в суд (ч. 2 ст. 46).

Конституция предусматривает дальнейшее расширение судебной защиты в области личных прав граждан (ст. 22, 23, 25), права гражданина на рассмотрение его дела в том суде и тем судьей, к подсудности которых оно отнесено (ч. 1 ст. 47). Таким образом, созданы гарантии равенства граждан перед судом и законом, право на судебную защиту и беспрепятственный доступ к судебным органам.

Впервые на конституционном уровне признано право обвиняемого на рассмотрение его дела судом присяжных (ч. 2 ст. 47). Обвиняемому предоставлена инициатива в выборе формы судопроизводства, которая, по его мнению, в наибольшей степени может обеспечить защиту его прав и в то же время обеспечить вынесение справедливого приговора.

Конституция гарантирует защиту прав потерпевших от преступлений и злоупотреблений властью. Государство обеспечивает доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба (ст. 52).

Понятие «доступ к правосудию» законом не регламентировано, но правовой доктриной рассматривается достаточно широко. Н.С. Курышева, например, доступ к правосудию определяет как возможность осуществления конституционного права на судебную защиту прав, свобод и законных интересов. Это механизм, позволяющий в конкретной практической ситуации обратиться к средствам правовой защиты посредством осуществления судопроизводства[159].

По мнению А.А. Славгородских, это понятие надо трактовать более широко, т. е. «когда имеются такие обстоятельства, которые реально затрудняют, не позволяют или не дают возможности обратиться в суд за защитой своих нарушенных прав и свобод либо своевременно воспользоваться таким правом для реализации конституционного права на судебную защиту»[160].

В приведенных высказываниях содержанием права доступа к правосудию является возможность беспрепятственного обращения в суд.

Доступ к правосудию непосредственно связан с поднятием авторитета суда. В Концепции Федеральной целевой программы «Развитие судебной системы России на 2007–2011 годы» доступность правосудия занимает главенствующее положение.

Приведенные выше конституционные положения, принятая Федеральная программа свидетельствуют о системе гарантий, которые в своей совокупности направлены на создание механизма доступа к правосудию. Однако для реализации конституционных положений доступ к судопроизводству должен быть реально обеспечен, и в этом отношении центральное место отводится Конституционному Суду РФ.

Основываясь на конституционных нормах, Конституционный Суд РФ определяет доступ к правосудию как право, которое должно отвечать требованиям справедливости и обеспечивать эффективное восстановление в правах, и право на независимый и беспристрастный суд как необходимое условие справедливого правосудия (постановление от 6 апреля 2006 г. 3-П)[161].

Согласно ст. 96 и 97 Закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» гражданин вправе обратиться в Конституционный Суд с жалобой на нарушение своих конституционных прав и свобод законом, и такая жалоба признается допустимой, если оспариваемым законом, применяемым или подлежащим применению в деле заявителя, нарушаются его конституционные права и свободы.

Практика свидетельствует о том, что многие законодательные нормы были признаны Конституционным Судом неконституционными как не обеспечивающие гарантированного Конституцией доступа населения к правосудию.

На VII Всероссийском съезде судей (2 декабря 2008 г.) Президент России Д.А. Медведев не раз отмечал важность обеспечения доступа граждан к правосудию и к информации судов. Федеральный закон «Об обеспечении доступа к информации о деятельности судов в Российской Федерации» отражает общую тенденцию – сделать суд более открытым и доступным для населения.

Одним из условий доступности правосудия является доступность к информации, которая может послужить основанием для обращения граждан в суд за защитой их конституционных прав.

Принципиальное значение в этом отношении имеет правовая позиция Конституционного Суда, выраженная в постановлении от 18 февраля 2000 г. по делу Б.А. Кехмана[162].

Закон РФ «О прокуратуре Российской Федерации», предусматривая гарантии независимости прокуратуры и недопустимости вмешательства в осуществление прокурорского надзора (ст. 5), содержит предписания, освобождающие прокурора и следователя от обязанности не только давать какие-либо объяснения, но и предоставлять кому-либо для ознакомления материалы, относящиеся к производимым прокуратурой действиям (п. 2 ст. 5). На этом основании прокуратурой было отказано Б.А. Кехману в ознакомлении с материалами проводимой прокуратурой проверки о законности действий администрации при предоставлении ему жилья в связи со сносом дома, часть которого принадлежала ему на праве собственности. Судебные органы, куда были обжалованы действия прокуратуры, в удовлетворении жалобы отказали, руководствуясь вышеуказанной нормой.

Б.А. Кехман обратился в Конституционный Суд с жалобой, в которой оспаривал конституционность этой нормы как нарушающей его право на ознакомление с материалами, затрагивающими его права (ч. 2 ст. 24 Конституции) и ограничении доступа к правосудию (ч. 3 ст. 56).

Рассмотрев жалобу, Конституционный Суд указал в своем постановлении на неверное толкование правоприменительной практикой указанной нормы, распространив ее и на урегулирование отношений по поводу предоставления гражданам информации, непосредственно затрагивающей их права и свободы. Именно поэтому она явилась предметом рассмотрения Конституционного Суда с точки зрения конституционности целей и принципов, которые должны учитываться законодателем при введении ограничений конституционных прав и свобод, в том числе связанных со специальным правовым статусом соответствующей информации.

Анализируя п. 2 ст. 5 Закона «О прокуратуре Российской Федерации» Конституционный Суд отмечает, что в соответствии с этой нормой гражданин может быть полностью лишен доступа к любым затрагивающим его права и свободы сведениям, не являющимся конфиденциальными, без учета как конституционно признаваемой цели такого ограничения, так и его допустимых пределов. Тем самым отрицается какая бы то ни была обязанность должностных лиц прокуратуры, которая обеспечивала бы право гражданина на ознакомление с материалами проводимых прокурорских проверок. Отсутствие же корреспондирующей праву гражданина обязанности государственных органов приводит к умалению права, что согласно ч. 2 ст. 55 Конституции, является недопустимым.

Отсутствие закрепленных законом оснований, при которых органы прокуратуры вправе отказать гражданину в ознакомлении с непосредственно затрагивающими его права и свободы материалами надзорных проверок, соответственно исключает и возможность проверки в судебном порядке законности самого отказа.

Таким образом, Конституционный Суд высказывает совершенно определенную правовую позицию: отсутствие доступа к информации, затрагивающей конституционные права и свободы гражданина, делает для него невозможным доступ к правосудию[163]. «Поскольку в настоящее время законодательно не закреплены ни сроки, ни процедуры проверок, осуществляемых органами прокуратуры в порядке надзора, – отмечается в постановлении Конституционного Суда, – защита непосредственно затрагиваемых такими проверками прав граждан тем более должна реально обеспечиваться правосудием. Иначе нарушается конституционное право на доступ к информации и на судебную защиту». Одно лишь положение п. 2 ст. 5 Закона «О прокуратуре Российской Федерации» не может служить основанием для отказа в предоставлении гражданину возможности ознакомиться с непосредственно затрагивающими его права и свободы материалами прокурорских проверок.

Правовая позиция, сформулированная Конституционным Судом по этому делу, заключается в том, что гражданам должны предоставляться для ознакомления материалы, непосредственно затрагивающие и права и свободы, даже если такое право прямо не предусмотрено законом[164].

Доступ к судебным органам неразрывно связан с правом на независимый и беспристрастный суд как необходимое условие справедливого правосудия. Согласно ст. 47 Конституции РФ никто не может быть лишен права на рассмотрение его дела в том суде и тем судьей, к подсудности которых оно отнесено законом. Конкретизацией конституционных положений является установление подсудности дел, в том числе применительно к уголовным делам, рассматриваемым с участием присяжных заседателей.

При обеспечении права граждан на законный суд в случаях рассмотрения дела с участием присяжных существенное значение приобретают личностные характеристики заседателей, их незаинтересованность в исходе дела и объективность. Это обеспечивается порядком привлечения граждан к исполнению в суде обязанностей присяжных заседателей и специальных гарантий их беспристрастности. Федеральный закон «О присяжных заседателях федеральных судов общей юрисдикции в РФ» определяет порядок отбора кандидатов в присяжные.

Особая ситуация сложилась в Чеченской Республике, на территории которой суды присяжных образованы только с 1 января 2010 г. Следовательно, до этого времени списки присяжных заседателей не составлялись. Между тем, действующий на ее территории Северо-Кавказский окружный военный суд мог рассматривать уголовные дела в отношении военнослужащих, обвиняемых в преступлениях, совершенных на территории Чечни, судом с участием коллегии присяжных заседателей, сформированной на основе списков кандидатов, в которых не представлены граждане, постоянно проживающие на территории Чеченской Республики. Это явилось основанием для обращения в Конституционный Суд Президента Чеченской Республики, гр-ки К.Г. Тубуровой и Северо-Кавказского окружного военного суда о соответствии Конституции РФ отдельных положений Федерального конституционного закона «О военных судах РФ», Федеральных законов «О присяжных заседателях федеральных судов общей юрисдикции в РФ», «О введении в действие УПК РФ» и УПК РФ, поскольку граждане, не являющиеся военнослужащими, если они не обвинялись в совершении преступления на территории Чеченской Республики, не имеют права на рассмотрение их дела судом с участием присяжных заседателей. В результате нарушаются права на судебную защиту, на участие в отправлении правосудия и на равный доступ к правосудию.

Поводом для обращения в Конституционный Суд послужило рассмотрение уголовных дел о тяжких преступлениях против жизни, совершенных на территории Чеченской Республики, Северо-Кавказским окружным военным судом.

В постановлении по этому делу от 6 апреля 2006 г. 3-П Конституционный Суд разъяснил, что в силу общего принципа территориальной подсудности списки кандидатов в присяжные для рассмотрения дела окружным военным судом необходимо составлять от каждого субъекта Российской Федерации, на территорию которого распространяется его юрисдикция. Причем, коллегия присяжных заседателей должна формироваться из граждан, постоянно проживающих на территории того субъекта, где было совершено преступление. Отбор присяжных заседателей из граждан, в числе которых по тем или иным причинам не представлены граждане, постоянно проживающие на территории субъекта Федерации, на которую распространяется юрисдикция соответствующего окружного военного суда, и на которой было совершено преступление, создал бы опасность произвольного формирования коллегии присяжных заседателей для рассмотрения конкретного дела, и тем самым не обеспечивал бы справедливое разбирательство дела беспристрастным судом, – отмечалось в постановлении Конституционного Суда[165].

Судопроизводство осуществляется на основе состязательности и равноправия сторон (ч. 3 ст. 123 Конституции). Это предполагает предоставление участвующим в судебном разбирательстве сторонам обвинения и защиты равных процессуальных возможностей, включая возможность заявления ходатайств, обжалования действий и решений суда.

Конституционный Суд рассматривает право на судебную защиту как наличие таких конкретных правовых гарантий, которые позволяют реализовать это право в полном объеме и обеспечивать эффективное восстановление в правах посредством правосудия, отвечающего общеправовым требованиям справедливости и равенства. Необходимой гарантией права на судебную защиту и на справедливое судебное разбирательство служит предоставляемый сторонам равный доступ к правосудию, включая реальную возможность довести свою позицию относительно всех аспектов дела до сведения суда (постановления КС РФ от 10 декабря 1998 г. 27-П; от 14 февраля 2000 г. 2-П; от 8 декабря 2003 г. 18-П). Этой же правовой позицией руководствовался Конституционный Суд в определении от 16 декабря 2008 г. 1076-О-П[166].

На этом основании были признаны не соответствующими Конституции положения ч. 2 ст. 335 УПК РСФСР, которые позволяли суду кассационной инстанции отказать осужденному, содержащемуся под стражей, в удовлетворении его ходатайства об участии в судебном заседании[167].

Конституционный Суд неоднократно высказывал свою позицию о праве на кассационное обжалование постановлений, вынесенных судом первой инстанции при подготовке к судебному заседанию либо в ходе судебного разбирательства.

В постановлении Конституционного Суда от 2 июля 1998 г. 20-П признаны не соответствующими Конституции положения УПК, исключавшие возможность безотлагательного обжалования заинтересованными участниками судопроизводства еще до завершения производства в суде первой инстанции судебных решений, ограничивающих их конституционные права. Проверка таких решений лишь одновременно с рассмотрением кассационной жалобы на приговор не может признаваться эффективным средством защиты нарушенных прав. Тем самым Конституционный Суд признал необходимым обеспечивать этим участникам процесса право на обжалование судебных решений, затрагивающих их конституционные права, непосредственно после вынесения таких решений, до завершения судебного разбирательства по делу.

Этой правовой позицией руководствовался Суд в определении от 20 октября 2005 г. 404-О по жалобе Л.Г. Вержуцкой о нарушении ее прав ч. 7 ст. 236 УПК РФ.

Конституционный Суд признал не соответствующей Конституции ч. 3 ст. 377 УПК РСФСР, позволявшей суду надзорной инстанции рассматривать дело без ознакомления осужденного, оправданного, их защитников с доводами принесенного протеста, без извещения их о времени и месте судебного заседания, без предоставления им реальной возможности изложить свою позицию относительно доводов принесенного протеста, когда в протесте ставится вопрос об отмене судебного решения по основаниям, ухудшающим положение осужденного или оправданного[168].

Приведенные правовые позиции Конституционного Суда в полной мере относятся и к обеспечению права на судебную защиту потерпевших от преступления, которым государство обеспечивает доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба (ст. 52 Конституции).

Однако интересы потерпевшего в уголовном судопроизводстве, – отмечается в постановлении от 8 декабря 2003 г. 18-П, – не могут быть сведены исключительно к возмещению вреда, они в значительной степени связаны также с разрешением вопросов о доказанности обвинения, его объеме, применении уголовного закона и назначении наказания.

Государство обязано обеспечить пострадавшему от преступления возможность отстаивать, прежде всего в суде, свои права и законные интересы любыми не запрещенными законом способами, поскольку иное означало бы умаление чести и достоинства личности не только лицом, совершившим преступление, но и государством.

На этом основании Конституционный Суд признал не соответствующей Конституции ч. 4 ст. 237 УПК РФ, не допускающей производство каких-либо следственных или иных процессуальных действий, кроме предусмотренных этой статьей, по уголовному делу, возвращенному прокурору. Положения ч. 4 ст. 237 УПК РФ не позволяют осуществлять необходимые для устранения обнаруженных нарушений действия, что исключает какое бы то ни было эффективное восстановление нарушенных прав участников судопроизводства не только допустившими это нарушение органами расследования, но и при последующем разбирательстве дела судом. Это не согласуется с требованиями независимого, беспристрастного и справедливого осуществления правосудия, но и государством[169].

Нарушением конституционных прав на судебную защиту Суд признал ст. 405 УПК РФ, устанавливающую принцип недопустимости поворота к худшему при пересмотре судебного решения в порядке надзора. Поэтому не допускается пересмотр в порядке надзора приговора в связи с необходимостью применения уголовного закона о более тяжком преступлении, ввиду мягкости наказания или по иным основаниям, влекущим ухудшение положения осужденного, а также пересмотр оправдательного приговора.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.