Глава ІІІ Использование особенностей памяти (запоминание, сохранение и воспроизведение) допрашиваемого при допросе

Глава ІІІ Использование особенностей памяти (запоминание, сохранение и воспроизведение) допрашиваемого при допросе

I

Допрашиваемые в своих показаниях излагают не свои[104] возникающие непосредственно во время допроса восприятия, а воспоминания о них. То, что свидетель, потерпевший, обвиняемый или подозреваемый пережил в момент приготовления или совершения преступления, когда были реализованы похищенные вещи и т. д., не исчезает бесследно из их памяти. Сохранение следов событий и явлений прошлого в памяти является важным условием правильного отражения внешнего мира, условием его познаваемости.

Психологические процессы, т. е. запоминание, сохранение и воспроизведение прошлого опыта, вместе взятые, называются памятью.

Знание закономерностей запоминания, сохранения и воспроизведения помогает следователю провести допрос на высоком уровне, правильно решить важные вопросы (срок проведения допроса и т. д.), дает возможность правильно оценивать показания с точки зрения их достоверности и, кроме того, правильно определять ряд других имеющих значение тактических особенностей допроса.

Человек помнит о когда-то воспринятых событиях, знакомых людях, прочитанных книгах, о своих чувствах и мыслях, которые имели место в связи с этими событиями или явлениями.

Следователя, проводящего допрос, интересуют прежде всего воспоминания допрашиваемого о событиях, лично им пережитых. Когда следователь после изложения допрашиваемым сведений о каком-то событии, явлении задает вопрос в форме: «Откуда вам известны эти сведения?»— по сути дела он желает разграничить сохранившиеся в памяти допрашиваемого знания от воспоминаний. И это очень важный тактический прием допроса. Он необходим в случае, когда кажется само собой разумеющимся, что допрашиваемый показывает о лично им воспринятых событиях, явлениях.

Процесс памяти начинается с запоминания. Оно может быть преднамеренным и непреднамеренным. Преднамеренное запоминание имеет волевой и целенаправленный характер, а непреднамеренное запоминание осуществляется без направления воли на запоминание в ходе самого восприятия материала. Все, что было сказано о возрастающем значении преднамеренного внимания свидетелей в практике допроса следственных органов, относится и к вопросам, связанным с преднамеренным запоминанием.

В следственной практике все чаще встречаются случаи, когда граждане преднамеренно или непроизвольно обращают внимание на какое-нибудь обстоятельство и сознают при этом, что они случайно оказались свидетелями преступления и о виденном и слышанном им впоследствии придется рассказать следователю, преднамеренно запоминают воспринятые обстоятельства, чтобы не забыть.

Показания, в основе которых лежит преднамеренное запоминание сообщаемых явлений, чрезвычайно ценны. Ценность заключается в том, что задача, поставленная свидетелем самому себе и направленная на более точное запоминание, играет большую роль в точности, полноте и прочности памяти. Вопрос о влиянии задачи на запоминание исследован советскими психологами Занковым Л. В.[105], Новомейским А. С.[106] и другими.

Можно считать, что преднамеренное запоминание является более успешным, более продуктивным, чем непроизвольное. Оно проходит через мыслительную обработку материала. При этом материал разбивается по смысловому содержанию, выделяются смысловые опорные пункты, мысленно составляются план, схема, они сравниваются с чем-то уже известным. Эти приемы запоминания могут быть использованы следователем при оказании помощи допрашиваемому с тем, чтобы вспомнить факты, которые кажутся забытыми.

Следователь, помогая допрашиваемому в составлении плана рассказа, в его разбивке на части, нахождении опорных пунктов, окажет большую помощь свидетелю в мобилизации памяти. Такой план рассказа следователь предлагает допрашиваемому обычно в форме перечня вопросов, на которые должен ответить допрашиваемый в своем рассказе. Например, следователь предлагает свидетелю описать место происшествия в хронологическом порядке наблюдения. Это делают обычно в следующей форме: «Расскажите, пожалуйста, когда и зачем вы вошли в квартиру X., что вы там увидели, что сказала вам жена X?». Подобный перечень вопросов направляет мысль допрашиваемого, мобилизует его память. Особенно нуждаются в такой помощи свидетели, впервые попавшие в следственные органы. Часто на предложение рассказать все, что им известно по делу, они смущаются, мысли их путаются, и они заявляют: «Я не знаю, что вас интересует», «Даже не знаю, с чего начать», и т. д.

Непреднамеренное запоминание также играет значительную роль в показаниях допрашиваемого. Дело в том, что следователя интересуют многие обстоятельства, о которых даже самые сознательные и желающие оказать помощь в борьбе с преступностью граждане не знают, что нужно запомнить. Многие факты получают значение с точки зрения раскрытия преступления только в ходе самого расследования, и все-таки о них мы получаем правдивые показания на допросе, хотя в памяти допрашиваемых они остались непроизвольно.

Исследования советских ученых Леонтьева, Зинченко, Смирнова и других показали, что необходимым условием непреднамеренного запоминания предмета является действие с ним: «Не сами по себе форма, величина, цвет материала и средство деятельности (различных вещей), а их значение для данной деятельности и решение практической задачи определяет их сохранение в представлениях»[107].

Следственная практика знает много примеров, когда мастера, даже через большой промежуток времени и несмотря на изменения, уверенно узнают свои изделия. Знание того, что цель работы лучше запоминается, чем ее средство, может помочь следователю и в выявлении нужных свидетелей. Если, например, документ был уничтожен или похищен и требуется восстановить его содержание, то лучше всего искать лицо, составлявшее его.

Активная мыслительная работа с пониманием дела способствует прочному запоминанию. Активная умственная работа над материалом, даже не направленная на его запоминание, может оказаться более эффективной с точки зрения запоминания материала, чем волевые усилия, направленные на его запоминание. Из повседневной жизни известно, что мы часто, не преследуя такую цель, многое запоминаем и притом прочно, иногда даже на всю жизнь.

Непреднамеренно человек запоминает действия, средства и цели, а также те препятствия, которые должны быть им преодолены при этом, т. е. вызывают определенную задачу для восприятия или осмысливания. В опытах, проведенных А. А. Смирновым, взрослые испытуемые-специалисты по психологии — должны были ответить на вопрос, что они запомнили из того, что с ними происходило за время, когда они шли из дома на работу. Испытуемые запомнили действия за тот период времени и некоторые препятствия, встречающиеся на пути (задержка движения, красный свет светофора и т. д.). А. С. Прангишвили[108] объясняет это следующим образом: «Когда мы, уходя из дома, запираем двери на ключ, идем знакомой дорогой на работу и т. д. (и все протекает, как обычно, без препятствий), мы действуем в плане «фиксированных установок».

Что совершается таким образом, то не может стать «содержанием уверенного воспоминания». Не может таким стать и действие, протекающее на основе «импульса», т. е. «когда при проявлении какой-либо потребности вещь, могущая ее удовлетворить, как бы сама собой вызывает деятельность, могущую удовлетворить эту потребность». Воспоминания, по мнению этого автора, создаются в результате деятельности, которая протекает не в плане фиксированных и импульсных установок, а в плане «объективизации». Этот план деятельности возникает только тогда, когда фиксированная ими импульсная установка «в процессе своей реализации встречает затруднения и не обеспечивает деятельности (в широком смысле этого слова), адекватной измененной ситуации. В случаях подобного рода затруднений личность,— как указывает Д. Н. Узнадзе,— как бы прекращает «практическое отношение к действительности и возникает план «теоретической» деятельности, «план объективизации». В этом плане человек превращает свою деятельность и предмет своей деятельности уже в объект «теоретического выяснения» в широком смысле, включающий волевое решение, уверенное воспоминание, и отражает только ту деятельность, которая протекала именно в плане объективизации».

Это положение имеет большое значение при выявлении свидетелей, особенно по делам о хищениях, взяточничестве и т. д. Лица, выполняющие разные финансовые, бухгалтерские операции и административные функции в плане «фиксированных установок», обычно не запоминают их. Следовательно, нужно искать свидетеля, у которого отклонение от нормального порядка работы учреждения или предприятия вызывало определенное затруднение, заставляло его задуматься над решением вопроса. Вот, например, характерное показание свидетельницы Ф., допрошенной по делу о подделке проездных билетов на самолет[109]: дежурившая по аэродрому внесла в сопроводительные ведомости отметку «служебный» против фамилии одного из лиц, вылетевших, как было установлено следствием, по поддельному билету. Она показала, что не помнит подробностей, как проверяла билеты во время посадки, но помнит, что при этом присутствовал Л., который помогал ей проверять билеты. После посадки пассажиров, подклеивая отрывные талоны к сопроводительной ведомости, Ф. обнаружила недостачу одного отрывного талона от билета и была обеспокоена этим. В это время к ней подошел А. и сказал: «Один пассажир вылетел по служебному билету». Ф. заявила следователю: «Я была рада, что он мне помог выйти из затруднения», ив ведомости против фамилии пассажира Д. записала «служебный».

Особенно хорошо запоминается предмет и особенности предмета, которые назывались в процессе работы. Причем запоминания улучшаются независимо от того, сам запоминающий назвал воспринимаемый им предмет или его особенности или постороннее лицо, или даже от того, были названы они вслух или про себя. Плохо запоминаются трудно называемые особенности (неопределенные цвета и т. д.)[110].

Иногда само словесное оформление предмета восприятия, название его лучше запоминается, чем само восприятие. Это таит в себе ряд трудностей для допрашивающего. Вот почему прежде всего рекомендуется спросить у допрашиваемого или иным способом установить, с кем и когда он разговаривал на тему, интересующую следствие. В случае необходимости на допрос следует вызвать и этих лиц. Из анализа всех показаний можно выяснить, что им сказал допрашиваемый, что они ответили, и, по возможности, определить, что сохранилось в его памяти из восприятия интересующего следствие факта и что — из разговора о нем.

По-разному трактуется в литературе влияние повторения восприятия на запоминание и на достоверность показаний. Обычно отмечается, что «большое значение на качество восприятия оказывает систематическое, неоднократное наблюдение одного и того же события. Такое событие воспринимается более отчетливо и полно»[111]. Но есть и противоположное наблюдение. Так, отдельные эксперименты показали, что испытуемые имеют крайне смутные представления как раз о вещах, с которыми каждый день обращаются. В этом можно убедиться, спросив, например, собеседника о циферблате своих часов.

Возникает вопрос: как же следует относиться к показаниям, основанным на повторных восприятиях. Прежде чем ответить на него, укажем, что наиболее продуктивной с точки зрения запоминания является первая встреча с материалом[112]. Успешность запоминания при повторении зависит от того, насколько мы понимаем сущность данного материала, насколько он интересен, насколько содержательна и осмысленна наша работа над ним, насколько активны, разнообразны способы работы с ним. Это относится и к непроизвольному, и к преднамеренному запоминанию. Вот почему бывают случаи, когда свидетель много раз держал в руках определенную вещь, неоднократно встречался с человеком, несколько раз присутствовал при определенном действии и почти ничего не запомнил. В его показаниях отсутствуют подробности, и они представляют малую ценность с точки зрения расследуемого преступления. Иногда же свидетель только один раз видел какой-то предмет, лицо, событие и запомнил его «на всю жизнь». Поэтому нельзя оценивать показания только на том основании, что в его основе лежит многократное восприятие. Только на основе многократности восприятия нельзя считать подробные показания во всех его частях достоверными, а показание, бледное и не содержащее интересующих следствие подробностей,— ложным, т. е. сделать вывод о том, что допрашиваемый недобросовестен, что-то утаивает, не хочет говорить правду. В названных случаях нужно исходить из анализа отношения субъекта к данному предмету, явлению.

II

Сохранение материала в памяти обусловлено рядом обстоятельств. Из них важное место занимает установка на запоминание. Немаловажное значение приобретает сознательное отношение гражданина социалистического государства к своему долгу оказать помощь следственным органам в борьбе с преступностью и установка запомнить обстоятельства совершения преступления, свидетелем которого он оказался.

Среди факторов, влияющих на сохранение материала в памяти, кроме указанных можно было бы назвать еще обстоятельства, которые влияют на качество восприятия потому, что хорошо воспринятый материал легче запоминается и прочнее удерживается в памяти, чем восприятие менее полное, яркое и точное.

Память осуществляется в тесной связи и зависимости со всеми сторонами психической жизни личности[113]. С этой точки зрения важнейшую роль играет идейная направленность человека. Эта сторона вопроса большого внимания требует от следователей в связи с тем, что еще встречаются пережитки капитализма в сознании отдельных лиц.

Из психологии известно, что память зависит от интересов и склонностей человека. Это особенно проявляется в профессиональной памяти. Так, А. А. Смирнов пишет: «Особенно ярко это выражено в тех случаях, когда память по тем или иным причинам, в частности, например, под влиянием преклонного возраста, начинает слабеть. В этих случаях все, что связано с профессиональными интересами человека, нередко удерживается в памяти по-прежнему с большой легкостью и безошибочно, хотя все остальное уже сравнительно легко забывается им[114]2. Такая особенность старческой памяти обязательно должна быть учтена и при проведении допроса, и при оценке показаний людей преклонного возраста.

На запоминание большое влияние оказывает эмоциональная насыщенность материала. Эмоции отрицательно влияют на запоминание, если они вызваны посторонними причинами, и положительно — если вызваны или связаны с самим предметом запоминания. В последнем случае эмоции повышают продуктивность как преднамеренного, так и непреднамеренного запоминания. Дольше помнится то, что связано с более сильными чувствами.

Несомненно, что здесь большое значение имеют и индивидуальные особенности характера. С. Л. Рубинштейн отмечает, что «при прочих равных условиях одни люди будут более склонны к запечатлению приятного, другие— неприятного (в зависимости от бодрого, оптимистического, жизнерадостного или от пессимистического склада их личности). Одним — самолюбивым людям — особенно может запомниться то, что в положительном или отрицательном отношении затрагивает их самолюбие, другим — то, что так же положительно или отрицательно затрагивает какую-либо иную характерную для них черту»[115].

Память зависит также от волевых качеств человека, от его умственной деятельности, кругозора, знаний и от умения запоминать. Круг знаний имеет большое значение для запоминания, ибо является условием понимания и через него восприятия и запоминания воспринятого. Но при этом следует помнить, что среди людей неграмотных и малограмотных также есть люди с хорошей памятью. Малограмотные часто очень хорошо, даже иногда лучше грамотных, запоминают, что связано с их кругом знаний, их деятельностью. В литературе мы встречаемся с агрументированным мнением, что у людей неграмотных или малограмотных память лучше, чем у людей, читающих книги. Привычка к записи уменьшает способность к механическому запоминанию[116].

Показания должны оцениваться по существу, и нет основания оказывать недоверие к ним исходя лишь из уровня грамотности допрашиваемого, если предмет показания не чужд кругу знания данного человека.

Большие индивидуальные отличия имеются у допрашиваемых и в отношении вида или типа памяти, преобладающего у них. Психологи обычно различают следующие виды памяти:

1) двигательную или моторную, т. е. память на движение, выражающуюся прежде всего в навыках и привычках;

2) эмоциональную, т. е. память на чувства;

3) образную, т. е. запечатление ранее воспринятых предметов и явлений в виде конкретных, наглядных зрительных, слуховых, осязательных и других представлений;

4) словесно-логическую, т. е. память на слова, когда запоминаются не конкретные образы предметов, а их сущность, выраженная в словах. При проведении следственного эксперимента иногда ставят задачу — проверить наличие моторной памяти (навыки) в отношении каких- нибудь действий определенного лица. Допрашиваемые часто рассказывают и о своих эмоциях, переживаниях, но так как цель допроса — установить факты, запечатленные в памяти допрашиваемого, и они запечатляются в виде образов и слов, то здесь мы рассмотрим только два последних вида памяти, т. е. словесно-логическую и образную.

Словесно-логическая память занимает ведущее место у человека, но она тесно связана с другими видами памяти, в частности с образной. В образных запечатлениях всегда содержится и словесное обобщение, и, наоборот, запоминание и воспроизведение словесного материала также всегда содержат и образы. Основное различие в памяти допрашиваемых состоит прежде всего в относительном преобладании словесно-логического или образного вида памяти. «Представители наглядно-образного типа памяти любой материал, в том числе отвлеченный, стараются запомнить главным образом посредством конкретных образов, тогда как представители словесноотвлеченного типа памяти, напротив, любой материал, в том числе наглядный, запоминают, пользуясь в большей мере словесными обозначениями, различными словесно- формулированными логическими схемами»[117].

Выявлять возможности различения на допросе этих индивидуальных различий памяти и их влияние на достоверность показаний — важнейшая задача дальнейших совместных исследований криминалистов и психологов. В общих чертах можно сказать, что человек с преобладанием словесно-логической памяти легче и лучше запоминает словесный, чем наглядный материал.

Установив преобладание словесной памяти у допрашиваемого, нужно считаться и с дальнейшими индивидуальными различиями: одни хорошо запоминают содержание речей, имена и трудно запоминают даты, цифры, а другие, наоборот, легко запоминают цифровой материал и трудно — имена и другие виды текстов.

При допросе рекомендуется учитывать особенности памяти допрашиваемого, чтобы иметь представление, какие именно факты или какие стороны их могли сохраниться лучше в его памяти. Некоторые из особенностей легко установить. «Слушая свободный рассказ свидетеля или его ответы на вопросы, он (следователь.— И. К.) часто в состоянии определить, какой вид или какие виды памяти лучше всего развиты у допрашиваемого. Например, в некоторых случаях по свободному рассказу, по первым ответам уже можно судить, что свидетель сравнительно хорошо запомнил и описал внешность участников происшествия. Это может указывать на наличие у него хорошо развитой зрительной памяти»[118].

Следует отметить также, что сами допрашиваемые и даже близкие или знакомые обычно знают о своеобразном характере памяти. Это значит, с одной стороны, что, если, например, расхититель или спекулянт пытается прикрыться отсутствием памяти на цифры и не может припомнить цифровые данные, связанные с его преступной деятельностью, в этих случаях целесообразно допросить в качестве свидетелей его знакомых и сослуживцев для проверки правдивости этого его утверждения; с другой— добросовестному допрашиваемому можно задавать вопросы, прямо относящиеся к особенностям его памяти.

Об особенностях памяти некоторые выводы можно сделать и на основе профессии допрашиваемого. Так, у юриста или стенографистки, по-видимому, преобладает словесно-логическая память, у художника, охотника — образная.

Об особенностях памяти интересные выводы можно сделать и путем анализа самого показания. Словеснологическая память запечатлевает не только словесный, но и наглядный материал. Показания свидетелей и обвиняемых чаще всего являются продуктами в первую очередь словесной памяти, потому что, даже если допрашиваемый запечатлел интересующий следствие факт, он, как правило, словесно оформляет его еще до допроса, в разговоре о нем с другими лицами или просто обдумывая заранее, о чем его будет спрашивать следователь и что он будет отвечать на вопросы.

Установление вида памяти, на основе которого была изложена часть свободного рассказа в показаниях, может способствовать и тому, чтобы правильно наметить тактику допроса в дальнейшем и оценить результаты допроса, расхождения между показаниями разных лиц и т. д. При установлении преобладания словесно-логической памяти в рассказе нельзя требовать от допрашиваемого, например, излишней детализации описания обстановки места происшествия; описание таких деталей часто является недостоверным, но тем точнее репродуцируются, например, фразы, разговоры между разными лицами на месте происшествия.

Образная память также часто участвует в формировании показаний. В работе названного вида памяти обычно преобладают один или два анализатора. На основе этого признака различают зрительный, слуховой, двигательный и смешанный типы памяти. В повседневной практике мы часто наблюдаем, что один допрашиваемый лучше запоминает внешние черты человека, другой — голос и т. д. Но так называемые, чистые типы памяти встречаются редко.

Так, В. А. Артемов пишет: «Взрослый человек в отношении объектов окружающей обстановки имеет преимущественно зрительно-моторный тип памяти, а в отношении отвлеченных предметов — слухо-моторный»[119].

Образы, сохраненные в памяти, называются представлениями. Они относятся к прошлому опыту человека, отражают такие предметы и явления, которые им были когда-то восприняты, но в данный момент не воздействуют на его органы чувств. Представления носят наглядный характер, однако они менее ясны и отчетливы, чем восприятия. В них неравномерно отражаются признаки предмета и особенно поддерживаются те из них, которые составляют их своеобразие. Они отличаются изменчивостью и непостоянством, динамичностью.

Конечно, идеомоторные акты не имеют доказательственного значения, но тем не менее наблюдательность следователя может быть полезной и иметь тактическое значение, например, при выборе наиболее вероятной из намеченных следственных версий.

В некоторых показаниях по поводу аварий на железной дороге или иных транспортных средствах и даже некоторых других происшествий потерпевшие иногда рассказывают о том, что их какой-то силой тянуло к себе движущееся транспортное средство и т. д. Это объясняется наличием идеомоторных актов.

Представления легко вступают в связь между собой. Связь между представлениями по их внешним качествам называется ассоциацией. Ассоциации имеют большое значение с точки зрения тактики допроса. Ассоциированные представления могут вызывать друг друга, и это их качество лежит в основе ряда тактических приемов допроса.

Представления ассоциируются по смежности, сходству и контрасту.

Из названных видов ассоциаций чаще всего используются при допросе ассоциации по смежности.

Этой закономерностью следователь пользуется обычно при оказании помощи добросовестному свидетелю или искренне раскаявшемуся обвиняемому в мобилизации их памяти. Напомнив им о значимом для него и смежном с интересующим нас фактом событии, вызывается ассоциация или даже ряд ассоциаций о предыдущих или последующих событиях. Так, напомнив свидетелю, что в день его встречи с обвиняемым был какой-то праздник, в его сознании всплывают факты, связанные с праздником и этой встречей, свидетель вспоминает время встречи, место ее, содержание разговора и т. д.

Из изложенного можно сделать еще один важный тактический вывод: у допрашиваемого нужно спрашивать не только о фактах, непосредственно относящихся к интересующим следствие событиям, но и о предыдущих и последующих фактах. Это относится и к месту данного события. Предметом допроса кроме него должны быть и смежные участки территории. В таком плане показание будет полнее и в части, непосредственно относящейся к факту, связанному с преступлением.

Статья 150 УПК устанавливает, что обвиняемый и свидетель допрашиваются по месту производства следствия или в месте их нахождения. На практике многие следователи толкуют это указание закона как необходимость производить допрос в кабинете или в редких случаях по месту работы допрашиваемого. Очень полезным, основанным также на закономерности взаимовызывания смежных представлений тактическим приемом оказания помощи допрашиваемому в мобилизации своей памяти, является допрос на месте восприятия интересующего следствие факта. Это не только облегчает изложение важных и часто для допрашиваемого трудно излагаемых фактов (положение трупа, предметов обстановки и т. д.), но и, как правило, дает возможность получить более полные показания ввиду восстановления в его сознании ряда представлений по их ассоциативным связям. На использовании ассоциативных связей основан и такой прием, как предъявление во время допроса лиц, документов, фотографий места происшествия или вещественного доказательства.

Ассоциации по сходству в тактике допроса мало могут быть использованы в качестве приема для мобилизации памяти допрашиваемых. Известно, что представления о сходных явлениях, событиях, предметах часто сливаются в сознании, и вместо того, чтобы оказывать помощь допрашиваемому, затрудняют получение правдивых показаний. В таком случае трудно разграничить эти сходные явления в памяти допрашиваемого. Например, если свидетель за последнее время имел несколько встреч с обвиняемым, то довольно трудно будет установить, о чем именно они разговаривали при интересующей следствие встрече. У свидетеля представления этих сходных событий сливаются в памяти, и он не может сказать, о чем говорил именно на интересующей следствие встрече, или скажет, но допустит ошибки.

Вместе с тем опыты показали, что сходство материала не всегда отрицательно влияет на запоминание. Оно может играть положительную роль в продуктивности запоминания при осознании сходства и различия в материале, сопоставлении друг с другом как сходных, так и различающихся частей его.

На допросе, по возможности, целесообразно выяснить, не мешают ли сходные явления, события, предметы вспомнить подробности, и если да, то, с одной стороны, нужно попытаться отграничить их, опираясь на ассоциацию по смежности, с другой — при оценке показаний учесть наличие этого факта, сравнительно часто являющегося источником ошибок в показаниях. О том, как ассоциации по смежности могут помочь при разграничении сходных предметов и явлений, показывает следующий пример.

Организованная шайка взломщиков специализировалась на совершении краж со взломом из магазинов главным образом в сельской местности. Участники шайки давали путаные показания, когда нужно было назвать взломанные и ограбленные ими магазины. Показать их на улице они тоже не смогли, но когда им было предложено пройти по дороге, по которой они приближались к магазинам, проходя по огородам, легко нашли взломанные ими когда-то магазины.

Ассоциация по контрастности редко используется в допросе. В случаях, когда допрашиваемый не может ответить на некоторые вопросы о величине, цвете, эти вопросы еще раз могут быть заданы в контрастной действительности форме, особенно, если интересующий следствие предмет имеет крайностные признаки. Так, если свидетель не помнит роста преступника, а тот по сведениям, которыми располагает следствие, маленького роста, то с целью проверки памяти допрашиваемого можно задать вопрос дополнительно в контрастной форме, в данном случае так: «Не был ли он высокого роста?». Иногда допрашиваемый может вспомнить таким образом обстоятельства, кажущиеся давно забытыми.

Представление, как правило, является менее ярким, менее ясным и отчетливым, чем восприятие. Но у некоторых людей следы прошлого опыта достигают степени непосредственных впечатлений. У художников первая сигнальная система превалирует над второй. Поэтому они пишут портреты в отсутствие лица, опираясь на живо воспроизводимые следы, как будто перед ними сидит человек[120]. Великие художники, скульпторы, поэты и музыканты обладают яркими представлениями. Следственной практике известны случаи, когда, например, потерпевший настолько хорошо смог нарисовать портрет грабителя, что по нему оперативный работник милиции опознал опасного преступника.

Перед предъявлением для опознания фотокарточки или живого лица неплохо осведомиться о способности свидетеля к рисованию. Опознание или неопознание, например, подозреваемого лицом, способным хорошо рисовать, при прочих равных условиях имеет большее значение, чем опознание или неопознание его лицом, не умеющим рисовать.

Встречаются люди и не художники по профессии, обладающие способностью вызывать в памяти очень яркие представления о прошлом опыте. Такие люди, как свидетели, отличаются исключительно точными и подробными показаниями вплоть до описания цвета шнурка обуви преступника. Такие детальные показания иногда могут дать повод для подозрения в лжесвидетельстве. Дело в том, что среди допрашиваемых, умышленно желающих ввести следствие в заблуждение, нередко встречаются такие, которые «все помнят точь-в-точь». Следует отличать таких лиц от добросовестных свидетелей, имеющих настолько яркие представления, что они иногда достигают степени непосредственных впечатлений. Лица с такими богатыми представлениями точно опишут кабинет, в котором в прошлый раз их допрашивали, а лжесвидетели не в состоянии сделать это.

В отдельных случаях, когда свидетель не умеет рисовать, но может подробно рассказать о приметах разыскиваемого человека или предмета, на допрос целесообразно приглашать художника.

Так, по делу о грабеже на допрос потерпевшего был приглашен художник, который на основе показаний о внешности преступника нарисовал его портрет. Рисунок был помещен в местной газете с обращением к общественности помочь разыскать преступника. На следующий день неизвестный гражданин сообщил по телефону, где работает человек, приметы которого схожи с помещенной в газете фотографией. В дальнейшем это подтвердилось.

В следственной практике сравнительно редко встречаются допрашиваемые с представлениями, достигающими степени непосредственных впечатлений. Обычно сохранившиеся в памяти образы являются нестойкими, неравномерными, и это накладывает свой отпечаток и на показания.

Представления, сохраняясь в памяти, видоизменяются, преобразуются в сознании, связываются друг с другом, сливаются, обобщаются, и даже воображение на их основе создает новые представления о реальных или фактических явлениях. Поэтому мы различаем два вида представлений, а именно представления памяти и представления воображения.

Представления воображения могут возникать непроизвольно, пассивно, или произвольно, активно. С первыми мы встречаемся в показаниях добросовестных, но заблуждающихся свидетелей, со вторыми — тогда, когда имеем дело с неискренними, недобросовестными показаниями подозреваемых, обвиняемых или лжесвидетелей.

Добросовестные свидетели сами критически контролируют представления воображения. Однако к этому не всегда способны некоторые индивидуумы, мало считающиеся с реальностью, и особенно дети. И. Ф. Случаевский[121] предлагает простой метод демонстрации суду степени склонности к фантазированию у детей. Указанный метод состоит в том, что при надавливании на закрытые глаза исследуемого последний начинает видеть «кружки, треугольники, звездочку, сетку, собачек, кошечек, цветочки» и пр. «Красочность видимого и быстрое проявление зрительных образов пропорциональны степени внушаемости детей, их склонности к фантазированию и к иллюзорным восприятиям». Автор сообщает также об этом методе, что он был им применен во всех случаях исследования детей на достоверность их показаний. Юсевич также пишет о практике экспертизы достоверности показаний несовершеннолетних[122].

Мы не беремся оценивать эти методы судебной психиатрии при определении степени склонности детей к фантазированию, но отметим, что экспертизы такого рода противоречат Основам уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик. В соответствии со ст. 17 Основ доказательства оценивают суд, прокурор, свидетель и лицо, производящее дознание. Оценка достоверности доказательств, и в том числе показаний несовершеннолетних, не дело эксперта. Оценка достоверности показаний должна осуществляться не в отрыве от содержания, а путем его исследования по существу, в совокупности со всеми имеющимися доказательствами.

Трудные задачи стоят перед следователем при оценке показаний добросовестно заблуждающихся свидетелей и потерпевших. Их воображение иногда незаметно для них самих дополняет пробелы, имеющиеся в восприятии или в памяти, под влиянием различных эмоций и придает представлениям особую уверенность.

Восприятие действительности может преобразоваться воображением под влиянием желаний, симпатий и антипатий.

Это свидетельствует о необходимости выяснения взаимоотношений свидетеля с обвиняемым, подозреваемым, потерпевшим и даже отношения его к предметам, являющимся объектами показаний. При этом отношения понимаются в широком смысле. Может быть, свидетель раньше, до совершения преступления, о котором он допрашивается, не знал об обвиняемом, но потом у него появилась симпатия к нему, например, узнал, что он совершил преступление при каких-то смягчающих обстоятельствах и т. д., ему стало жалко его, он хочет, чтобы обвиняемый не был наказан или чтобы был наказан, по возможности, не очень сурово, и это желание уже влияет на его воображение. Пробелы в восприятии или в памяти бессознательно заполняются смягчающими вину обстоятельствами, а отягчающие вину обстоятельства незаметно сглаживаются. Украденная старая, поношенная, но любимая вещь потерпевшему кажется «почти новой», элегантной. Пропавшая без вести женщина для любящего человека изящна, одета с большим вкусом, интересна и даже выглядит намного моложе своего возраста и т. д.

Выяснить эти соотношения тактически нетрудно. Они иногда сами так и выпирают из показаний, а нередко устанавливаются в результате беседы с допрашиваемым. Опытный следователь никогда не перебивает допрашиваемого вопросом о дальнейшем ходе дела, не говорит: «это к делу не относится» и т. д. Следователь выслушивает его терпеливо. Это облегчает определить желаемый для допрашиваемого ход дела и на основе этого сделать некоторые выводы о направлении его воображения и влиянии на содержание показаний. По УПК РСФСР следователь в начале допроса должен установить отношение свидетеля к обвиняемому (ст. 158). Конечно, симпатия или, наоборот, неприязнь со стороны свидетеля к обвиняемому не влечет его отстранения от дела. Это должно быть учтено при оценке показаний такого свидетеля, но не должно явиться основанием недоверия к нему и его показаниям.

Уголовно-процессуальное законодательство СССР и стран народной демократии не знает правового института отвода свидетелей по мотивам их заинтересованности в исходе дела. Советский уголовно-процессуальный закон не освобождает близких родственников обвиняемого также от дачи свидетельских показаний по делу, как это делают УПК НРБ (ст. 51), ВНР (ст. 57), ПНР (ст. 94), ЧССР (§ 111). Хотя УПК этих стран предоставляют право близким родственникам обвиняемого отказаться от дачи показаний, они относительно часто допрашивают нежелающих воспользоваться этим правом. С одной стороны, при оценке их показаний нужно учесть их особую заинтересованность в исходе дела, родственные чувства к обвиняемому, а с другой стороны, как правильно отмечает М. С. Строгович, «при вызове таких свидетелей, при их допросе, а также при разрешении вопроса об их привлечении к уголовной ответственности за отказ от дачи показаний или за дачу ложных показаний необходимо учитывать своеобразие и трудность положения этих свидетелей, связывающие их с обвиняемым отношения и подходить к ним с большой осторожностью и чуткостью, не требуя от них подавления в себе естественных человеческих чувств»[123].

Специфическое влияние на воображение и через него на содержание показаний имеют страх и ужас, что особенно часто проявляется в показаниях потерпевших. А. Ф. Кони очень метко охарактеризовал это следующими словами: «...потерпевшие от преступления всегда и при этом часто с полной добросовестностью склонны преувеличивать обстоятельства или действия, в которых выразилось нарушение их имущественных или личных прав. Особенно часто встречается это в показаниях потерпевших от преступников, то есть у тех, которые были, так сказать, очевидцами совершенного над ними преступления. В подобных случаях вполне применима пословица: «У страха глаза велики». Опасность, возникшая неожиданно, вызывает невольное преувеличение размеров и форм, в которых она явилась; опасность прошедшая представляется взволнованному сознанию большею, чем она была в самом деле, отчасти под влиянием того, что она уже прошла»[124].

Об этом нельзя забывать при оценке показаний потерпевших и при возможности, кроме их показаний, желательно получить и другие доказательства о тех предметах и явлениях, которые описаны в показаниях, и при сопоставлении разных доказательств учесть большую вероятность наличия преувеличений в показаниях потерпевших.

С активным произвольным воображением мы встречаемся в показаниях недобросовестных допрашиваемых. В процессе активного воображения допрашиваемый преднамеренно строит образы в связи с поставленной задачей: ввести следствие в заблуждение. Важнейшей с точки зрения тактики разоблачения ложных показаний особенностью представлений воображения является то, что они всегда построены на основе уже имеющихся в памяти представлений и являются продуктами их преобразования.

Из этого следует сделать важный тактический вывод. Следователь не должен ограничиваться выборочной проверкой имеющихся в показаниях сведений, а обязан довести проверку до конца, даже если показания по своему характеру не противоречат уже известным обстоятельствам дела, собранным доказательствам, не вызывают сомнения в правдивости.

Иногда же целесообразно внимательно и терпеливо выслушать и тщательно проанализировать даже явно неправдоподобные показания подозреваемых и обвиняемых. В таких показаниях тоже можно найти крупицу правды. Проверка их может приблизить нас к установлению истины.

Нередко некоторые следователи вместо терпеливого выжидания правды выбирают как раз противоположный метод — если можно так сказать — метод лобовой атаки.

Выбор тактической линии зависит от собранных доказательств и от личных качеств допрашиваемого. Поэтому данный вопрос может быть освещен только в связи с вопросами характера и темперамента допрашиваемого, выходящими за рамки настоящей работы.

Признание обвиняемым своей вины с точки зрения со- держания процесса воспроизведения после запирательства является не чем иным, как заменой представлений активного воображения воспоминаниями.

Основные тактические приемы допроса дающего ложные показания обвиняемого сводятся к приемам ограничения поля возможной деятельности его воображения. Дело в том, что такой допрашиваемый мобилизует всю свою фантазию, чтобы придумать объяснения тем фактам, на основе которых он был привлечен в качестве обвиняемого. В подобных случаях следователь из доказательственных фактов должен построить такую ограду, из которой есть только один выход: путь к искреннему признанию. Обвиняемый, чувствуя, что все его выдумки противоречат доказательствам, которыми располагает следствие, убедившись, что все его попытки отрицать свою вину являются бесполезными, признается в совершенном им преступлении.

Следственная практика знает много приемов, ограничивающих свободную работу воображения допрашиваемого. Сюда относятся некоторые приемы определения очередности задаваемых вопросов, предъявления или непредъявления доказательств или просто упоминание о доказательствах, которыми располагает следствие.

Последний прием особенно полезен в случаях, когда допрашиваемый уверяет следователя в своей искренности и чистосердечности показаний.

Примером использования правильного выбора очередности задаваемых вопросов с целью ограничения поля деятельности воображения обвиняемого является общеизвестный прием предъявления найденных на месте происшествия следов пальцев рук, следов обуви и т. д.

В случае изъятия таких следов обычно вначале обвиняемому задают вопросы, связанные с его пребыванием на этом месте. Спрашивают: когда он там был, знает ли обстановку. Допрашиваемый, как правило, отрицает свое пребывание на месте происшествия, и только после фиксации отрицательных ответов ему сообщают о наличии таких следов. Тогда ранее данные им показания будут уже ограждать воображение допрашиваемого о происхождении следов. Когда же вначале сообщают обвиняемому об обнаружении его следов на месте происшествия и только потом задают вопросы относительно места происшествия, создается большой простор для воображения, придумывания различных ложных объяснений. Обвиняемые в таких случаях обычно поясняют, что были в магазине с целью покупки каких-то товаров, если, например, дело возбуждено за кражу со взломом из магазина, или были в квартире потерпевшего с целью посетить его, если допрашиваются по делу о преступлении против жизни, здоровья или имущества граждан и т. д. Подобные показания могут поколебать доказательственное значение найденных на месте следов преступника.

Предъявление обвиняемому доказательств обычно также преследует цель ограничить возможности воображения. Иногда следователь предъявляет обвиняемому все имеющиеся доказательства, уличающие его, нередко предъявляет их в отдельности в опровержение новых вариантов ложных показаний обвиняемого. Выбор той или иной тактической линии зависит от особенностей личности допрашиваемого, а также от качества и количества собранных улик.

Сразу могут быть предъявлены все уличающие доказательства, если их достаточно, чтобы убедить преступника в бесполезности отрицания вины и придумывания новых ложных показаний в свое оправдание, в опровержение доказательств или с целью их объяснения в свою пользу. Отдельно, в опровержение различных вариантов придуманной защиты обвиняемого, уличающие доказательства могут быть предъявлены, если их недостаточно еще для исключения и опровержения всех возможных объяснений обвиняемого. Будучи информирован об имеющихся доказательствах, он начинает придумывать новые варианты защиты, но при изложении их вновь и вновь наталкивается на умело предъявленные доказательства и в конце концов убеждается в бесполезности ложных объяснений и признается в совершенном преступлении. Если при этом он случайно наталкивается на пробел в имеющихся доказательствах, то под каким-либо предлогом можно приостановить допрос до получения новых доказательств, но это нужно делать так, чтобы обвиняемый не заметил, что допрос не продолжается потому, что следователь еще не может опровергнуть его ложь.

Некоторые преступники на допросе выбирают иную линию поведения: они не мобилизуют свое воображение, не придумывают, а просто «ничего не знают», не имеют «никакого отношения» к делу. Молчание обвиняемых рушится под тяжестью предъявляемых улик. Но и в этом случае тоже не обязательно сразу предъявлять все собранные улики. Начинать ли их предъявление с самых веских улик или вначале предъявлять менее важные доказательства, постепенно переходя к более важным,— это вопрос большого тактического значения, который должен разрешаться в первую очередь в зависимости от личности допрашиваемого.

При ограничении возможности придумывания обвиняемым ложных рассказов в свое оправдание следователь не предъявляет имеющиеся уличающие доказательства, а только говорит о них допрашиваемому. Здесь нужно подчеркнуть, что говорить при этом неправду, не только недостойно звания следователя социалистического государства, но и недопустимо с точки зрения успеха расследования. Если обвиняемый заметит, что следователь, уверяя его в наличии доказательств, говорит неправду, то это, с одной стороны, подрывает авторитет следователя и тем самым сводит на нет выполнение важной воспитательной функции, с другой — дает возможность понять обвиняемому, что следствие не располагает соответствующими доказательствами, и использовать в свою пользу пробелы в доказательственном материале, затруднить установление истины.

Однако незыблемое требование, предъявляемое к следователю, быть честным, не означает, что он не может прибегать к тактическим «хитростям». Используя работу воображения допрашиваемого, можно создать такие условия, при которых он будет считать, что следователь располагает уже такими доказательствами.

Обратным процессом сохранения материала в памяти является забывание. Знание закономерностей забывания поможет следователю решать такие важные тактические вопросы допроса, как вопрос о сроках его проведения, достоверности отсроченных показаний и т. д.

Почти все без исключения буржуазные авторы исходят из экспериментальных материалов Эббингауза[125]. Его опыты дали следующие результаты сохранения заученного материала в памяти: