2. Доказательственная ценность производных доказательств

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2. Доказательственная ценность производных доказательств

Непосредственное исследование в суде производных доказательств

Статья 6, § 3 (d), может быть применена и к широкому кругу доказательств, которые можно обозначить как производные. В это понятие попадают протоколы допросов свидетеля, обвиняемого, жертвы и т.д. на предварительном следствии, показания «со слов» и иные доказательства, при исследовании которых возможность суда непосредственно ознакомиться с первоисточником информации в той или иной степени ограничена (например, показания анонимных свидетелей)[356].

Производные доказательства являются, конечно, «второсортными». Как было сказано в одном английском деле по поводу свидетельских показаниях «со слов», эти доказательства «не являются наилучшими и не даются под присягой. Правдивость и точность слов того человека, которого пересказывает свидетель [допрашиваемый на суде], не могут быть установлены в ходе перекрестного допроса; возможность оценить правдивость его слов исходя из его поведения уже утеряна» (см. «Blastland v. the United Kingdom», решение от 7 мая 1987 года). То же самое можно сказать и об изучении протокола допроса свидетеля.

Американское правило «лучшего доказательства» и статья 6 Конвенции

В федеральном законодательстве США о доказательствах существует правило «лучшего» доказательства, best evidence rule[357]. Применительно к документам этот принцип гласит, что суд должен использовать оригинал, а не копию документа (фотографии, аудиозаписи). Использование копий возможно, но только если по каким-то причинам оригинал недоступен. Похожий подход применяется и в международных уголовных судах[358].

Одно из возможных прочтений статьи 6, § 3 (d), состоит в том, что она устанавливает что-то близкое к принципу best evidence rule в отношении доказательств, используемых в процессе. Использовать производные доказательства (копии, протоколы допросов и других следственных действий) возможно, но только в том случае, если суд не в состоянии по какой-то уважительной причине получить информацию непосредственно из первоначального источника — от свидетеля лично, на месте происшествия или изучив оригинал документа либо само вещественное доказательство.

Пока практика Суда не сформулировала такого правила и не обязывает национальные суды всегда отдавать предпочтение «лучшему» доказательству в случае его противоречия «худшему». В противном случае получилось бы, что Конвенция отходит от принципа свободной оценки доказательств и навязывает некую их иерархию. В деле «Doorson v. the Netherlands» от 26 марта 1996 года Суд прямо заявил, что суды могут выбирать, какие показания им кажутся более убедительными. Доказательства «со слов» и другие «производные» доказательства отнюдь не запрещены к использованию[359]. Конвенция не запрещает использовать ни протоколы допросов, полученные на следствии, ни информацию, сообщенную свидетелем со слов другого свидетеля, который не был по каким-то причинам допрошен перед судом. Обвинительный приговор, в принципе, может быть построен и на показаниях «со слов», и на других производных доказательствах (постановление по делу «Hopia v. Finland» от 25 ноября 1999 года).

Таков общий подход. Полезно, однако, рассмотреть те немногочисленные дела, в которых позиция Суда внешне близка к признанию того, что устные показания свидетеля стоят больше, чем письменные.

Допрос свидетеля и исследование его письменных показаний

В деле «Destrehem v. France» (постановление от 18 мая 2004 года) заявителя обвиняли в причинении ущерба полицейской машине во время демонстрации. Заявитель утверждал, что его перепутали с каким-то другим демонстрантом. На предварительном следствии его опознали два полицейских, которые были в машине, однако на суд они не явились и были представлены своими адвокатами (полицейские были в этом деле также гражданскими истцами). Несколько свидетелей защиты, вызванных по требованию заявителя, дали показания, опровергавшие версию полицейских. Кроме того, не все полицейские из числа тех, что были в машине, опознали заявителя как того человека, который разбил лобовое стекло полицейской машины молотком. В результате суд первой инстанции оправдал заявителя. Суд апелляционной инстанции, однако, рассмотрев дело на основе письменных материалов, посчитал, что показания свидетелей защиты противоречивы и не опровергают показаний двух полицейских. При этом суд апелляционной инстанции отказался вызывать свидетелей защиты еще раз.

Европейский суд в этом деле нашел нарушение статьи 6, § 3 (d), Конвенции. В основном критика Суда относилась к действиям апелляционного суда, который не стал вызывать свидетелей защиты и тем самым не дал защите возможность реализовать ее право, предусмотренное второй частью статьи 6, § 3 (d).

В то же время, если бы суд апелляционной инстанции в этом деле все же заслушал свидетелей защиты устно и на этой основе оценил бы их показания как ненадежные, нарушения бы не было, поскольку суд действовал бы исходя из принципа свободной оценки доказательств и свободы усмотрения судьи и имея возможность сравнить как устные показания свидетеля, так и письменные. Например, в деле «Klimentyev v. Russia» (постановление от 16 ноября 2006 года) Европейский суд не нашел нарушения статьи 6 Конвенции, несмотря на то что суд отверг показания, данные в суде, и принял показания, данные на предварительном следствии. В таких делах предполагается, что достаточной гарантией соблюдения прав обвиняемого является сам факт изучения и сравнения «лучшего» и «худшего» доказательств, вне зависимости от того, какими будут выводы[360].

Об этом же говорится в деле «Camillieri v. Malta» (постановление от 16 марта 2000 года), где главный свидетель дал сначала письменные показания против заявителя, которые подтвердил на следующий день перед следственным судьей, а потом в ходе судебного разбирательства опроверг их и дал новые письменные показания, в которых отзывал первые. Мальтийский суд тем не менее основал приговор на первоначальных письменных показаниях свидетеля. При этом суд подробно проанализировал, почему показания письменные кажутся ему более убедительными, чем устные (детальность и непротиворечивость), а также почему причины, по которым свидетель отозвал свои предыдущие показания, напротив, не убеждают суд. ЕСПЧ в этом деле не нашел нарушения статьи 6, § 1 и 3. Как отметил Суд, перед мальтийским судьей были «две противоположные версии правды». У мальтийского судьи была возможность увидеть и допросить свидетеля и оценить правдивость его устных показаний. Кроме того, как заметил Европейский суд, на свидетеля, судя по всему, не оказывалось никакого давления в тот момент, когда он давал свои первоначальные показания и, напротив, он отказался от этих показаний, когда его допрашивал заявитель (тюремный поставщик наркотиков и, следовательно, влиятельное лицо). Это потом было проверено в нескольких вышестоящих инстанциях. В таких обстоятельствах, заключил Европейский суд, права заявителя по статье 6 не были нарушены.

Непосредственное исследование документов

Суд приблизился к применению best evidence rule и в деле «Georgios Papageorgiou v. Greece» (постановление от 9 мая 2003 года), где заявитель обвинялся в подделке чеков банка, в котором он работал, и оплате поддельных чеков со счета одного из клиентов. Собранные прокуратурой материалы включали распечатки компьютерных операций, совершенных заявителем по поддельным чекам, и ксерокопии самих чеков, на которых согласно заключению графологической экспертизы были следы почерка заявителя. В силу различных причин дело длилось очень долго — более семи лет. Заявитель в суде отказывался признавать свою вину и утверждал, что эти операции совершил не он, а другие сотрудники банка.

В ходе слушаний заявитель просил суд исследовать непосредственно магнитные записи с компьютера банка и оригиналы поддельных чеков. Однако суд, получив от информационной службы банка справку, которой удостоверялась аутентичность распечаток, решил не осматривать сами магнитные записи. Чеки также не были изучены в суде, а после вынесения приговора судом первой инстанции оригиналы чеков были вообще уничтожены. Греческие суды решили, что ксерокопий чеков достаточно.

Европейский суд нашел в этом деле нарушение статьи 6, § 1 и 3 (d). Суд отметил, что ни на какой стадии процедуры оригиналы чеков и магнитных записей не были доступны заявителю. Заявитель не имел возможности сравнить копии чеков и распечатки из компьютера с оригинальными документами и записями. Более того, как отметил Суд, греческие суды сами распорядились уничтожить оригиналы чеков до того, как судебная процедура была закончена.

Нарушение, найденное в этом деле, также касается невозможности для заявителя получить доступ к каким-то важным для обвинения «исходным материалам». Однако, как и в деле «Destrehem», Европейский суд не пытается утвердить правило, что ксерокопии таких материалов или выписки из них будут всегда непригодны к использованию. Хотя, если государство по какой-то причине не сохранило исходные материалы, невозможность их исследовать может привести к вынесению несправедливого приговора, основанного на «производных» материалах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.