2. Социальная природа насилия в теории и практике

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2. Социальная природа насилия в теории и практике

Насилие, неразрывно связанное с действиями человека, рассматривается как агрессия, включающее прямое или опосредованное взаимодействие как минимум двух человеческих индивидов[196]. Данная проблема всегда привлекала внимание общества. Различные точки зрения на преступность и ее причины высказывали в свое время Платон, Аристотель, Беккариа, Бейтам, Вольтер, Гельвеций, Гольбах, Локк, Монтескье, Томас Мор, Сен-Симон, Фурье и др.[197]Со временем сформировалась наука криминология, предметом которой стали такие явления, как преступление, преступность, а также личность преступника. Началом происхождения криминологии считается 1885 г., когда была опубликована книга Р. Гарофалло «Криминология»[198].

Большинство авторов признают, что причина преступности – это социальная неустроенность либо несправедливое устройство общества и плохое воспитание человека. При этом исследователи отмечают, что насилие есть своего рода заколдованный круг и «разорвать этот круг пока не удается»[199]. Как отмечает Г. К. Мишин, кризис уголовного права многократно констатировался на протяжении последних полутора столетий[200].

Но механизм возникновения насильственного поведения человека и использование насилия для разрешения возникающих между сторонами конфликтов существует и возникает не иначе, как в самом обществе. Поэтому, совершенно обоснованно считает Г. К. Мишин, о научных основах уголовной политики можно говорить с появлением науки социологии, рассматривающей общество как своеобразный организм, а государство как юридическую форму его существования[201]. При этом большое значение имеет «социологический аспект изучения уголовного права»[202].

В подтверждение этому можно привести так называемый эффект «Маугли». Если первые пять-десять лет ребенок растет и «воспитывается» в животном мире, у него не развиваются речь, сознание, вертикальное хождение, он приобретает навыки и повадки соответствующего животного-«воспитателя». Подобное существо также способно на насильственные действия, но они направлены на удовлетворение естественных потребностей в питании или на защиту. Изощренные формы насилия и жестокости, а также пагубные привычки в виде пьянства, наркомании и иные, животному существу не свойственны. Это социальное «приобретение» человека[203].

Раскрывая социальную природу преступного поведения, А. И. Долгова отмечает ее тройной механизм: а) социальная детерминация; б) дача предписаний противоправного либо противоречивого характера; в) постановка личности в ситуации, вынуждающие и облегчающие выбор преступного варианта поведения[204].

Однако управлением и информацией, как двигателями прогресса, мы, по обоснованному утверждению Р. Ф. Абдеева, не овладели до сих пор, поскольку управление осуществляется в основном без обратной связи, без адаптации и учета ошибок предыдущих поколений или обретенного опыта человечества[205]. Это подтверждают результаты проведенных нами выборочных социологических исследований. Как отмечают Ф. Мостеллер, Р. Рурке, Дж. Томас, на основании изучения выборки можно сделать даже более подробные и качественные выводы, чем на основании всей большой совокупности[206]. С этим можно согласиться при условии правильности критериев исследования. Данные выводы обосновываются тем, что часть целого характеризует и целое: это подтверждает теория множеств, согласно которой «всякое множество однозначно и полностью определяется его элементами»[207]. К тому же увеличение границ выборки хотя и повышает достоверность исследований, но природу вероятности не меняет[208]: даже при больших объемах выборки частота событий равна вероятности приблизительно[209]. В нашем случае также возникает проблема соотнесения общего и особенного, как того требуют принципы уголовного права, в частности вины и справедливости.

Л. А. Морозова указывала, что в научных исследованиях приоритетным ориентиром для выхода из кризисного состояния[210] является отношение к личности, ее правам и свободам как к высшей ценности и их реальная защита.

Как и любое явление, конфликт не возникает спонтанно и преступление не совершается без определенных причин и условий. Выделяются следующие структурные элементы конфликта:

– участники конфликта с их характеристиками (личность, малая и большая группа, позиция в социальной структуре, типические и личностные социально-психологические составляющие);

– причины и источники конфликта, а также противоречивые цели в конфликте (индивидуальное – групповое – общественное и другие);

– взаимодействие, т. е. всевозможные формы конфликтного поведения и действий участников, направленные на разрешение конфликта;

– физическая и социальная среда, или условия, в которых протекает конфликтный процесс (сложный и многообразный);

– последствия конфликта, которые зависят от того, как протекал конфликт, каковы его причины, условия, острота, длительность, масштабы, потенциальная и реальная наказуемость и т. д.[211]

Конфликты как необходимый элемент преступного насилия не являются явлениями, присущими только нашему времени. Сколько человек существует, столько он и применяет насилие. С момента возникновения уголовных запретов на определенное поведение они стали нарушаться не согласными с ними членами общества. С этими лицами стали вести борьбу различными средствами.

Одним из эффективных способов воздействия на преступность была религия. Она могла контролировать не только поступки, но и мысли людей. Религии удалось, как верно отмечает С. М. Иншаков, в максимальной степени реализовать в сознании верующих принцип неотвратимости наказания за неугодные поступки. Причем возмездие, по религиозной идее, могло настигать не только в жизни, но и после ее окончания. Этим, в определенной мере, можно объяснить то, что количество насильственных посягательств в период расцвета церкви было низким. Последующие попытки реализовать важнейший фактор предупреждения – принцип неотвратимости наказания, не были такими успешными[212].

Уже в древности понимали, что поведение человека зависит от его мировоззрения, взглядов, убеждений, привычек. Так, например, Фалес на вопрос «кто счастлив?», отвечал: «Тот, кто здоров телом, одарен душевными способностями и чьи природные дарования хорошо воспитываются»[213]. Поскольку система ценностей и жизненных ориентаций человека закладывалась в социальном окружении, особое внимание уделялось нравственному и культурному воспитанию индивида. Закон в тот период, как правило, отражал моральные устои общества, представления о должном и недолжном.

Истоки насилия как крайней формы преступного посягательства, как части и целого, также закладываются в воспитании субъекта и по данной причине имеют сходные основания. Это дает основание анализировать природу преступного насилия также на причинах и условиях преступного поведения вообще.

Законы диалектики, онтологии и логики указывают на то, что насилие является следствием определенных причин бытия. Положения философии, экономики и психологии оказывают лишь позитивное влияние на криминологические исследования[214]. Отрицание «диалектической взаимосвязи личности и общества»[215] всегда приводит к отрицательным последствиям.

С. С. Алексеев обратил внимание, что начиная с эпохи Просвещения именно конкретная личность, а не общество – объект внимания, в котором заключен философский и социальный смысл категории «права человека»[216]. Однако, как отмечает исследователь, несмотря на то, что в последнее время произошло резкое возвышение прав человека, в гуманитарной науке до сих пор нет теории, которая бы основательно, углубленно и научно подошла к разрешению проблемы прав человека[217].

Согласно Е. Бафия, человек «ведет себя адекватно накопленному в социальной жизни опыту»[218]. Поэтому, если индивид совершает преступное насилие, он воспроизводит приобретенный социальный опыт. Г. П. Новоселов обратил внимание на то, что социальная сущность преступления заключается в отношении одного члена общества к другим[219]. Для предупреждения насильственного поведения необходимо выявить причины и условия, способствующие существованию преступного насилия. К общим условиям названного явления можно отнести дифференциацию материального и нематериального мира в процессе эволюции человечества.

С развитием цивилизации усиливалась поляризация населения, а вместе с этим происходило и разделение культуры, морали, представлений о праве и законе. Преступное и непреступное насилие стали определять более субъективно, с учетом социального статуса.

Соответственно росло количество несогласных лиц, совершающих с формальной точки зрения самоуправные, насильственные действия. Со стороны же преступающих закон деяния совершались, по их мнению, с целью отмщения и восстановления справедливости, в знак протеста против окружающей действительности, как способ выживания и т. д.

Так, в качестве причин насильственных преступлений указали различные недостатки общества до 70 % опрошенных студентов старших курсов юридического факультета, 67 % правозащитников, 47 % положительно характеризующихся осужденных, 8 % отрицательно характеризующихся осужденных, 59 % персонала исправительных учреждений, 50 % судей, 46 % сотрудников РОВД (женщины) и 28 % сотрудников РОВД (мужчины).

В качестве конкретной причины насильственных преступлений назывались:

– социальная несправедливость (студенты юрфака – 36 %, осужденные за тяжкие преступления – 28 %, характеризующиеся положительно осужденные – 20 %, характеризующиеся отрицательно осужденные – 28 %, персонал исправительных учреждений – 15 %);

– протест против окружающей действительности (20 % студентов, 25 % осужденных за тяжкие преступления, 22 % персонала исправительных учреждений, 31 % сотрудников РОВД (женщины) и 14 % сотрудников РОВД (мужчины), 30 % судей);

– цель отомстить за что-либо (25 % студентов, 32 % осужденных, 45 % персонала исправительных учреждений, 23 % сотрудников РОВД (женщины) и 42 % сотрудников РОВД (мужчины); опрошенные судьи отрицали данную цель);

– способ выжить (25 % студентов, 19 % осужденных мужчин, 10 % осужденных женщин, 8 % сотрудников РОВД (женщин).

С ростом насилия пытались бороться при помощи различных видов наказаний, включая смертную казнь. Однако и в настоящее время насилие не только не сокращается, но и, наоборот, имеет крайне опасную тенденцию к росту на всех уровнях и во многих сферах общественных отношений. Одновременно в обществе происходит накопление и углубление проблем защиты человека и сообщества в целом от преступного насилия.

С. Б. Алимов верно отметил, что сущность насильственных преступлений скрыта в межличностных отношениях сторон инцидента[220]. До 50–80 % респондентов указывают на жизненные ситуации как основные причины насильственных преступлений. Если не устраняются причины конкретного преступного акта, то в течение определенного времени девиация поведения выходит за рамки отдельного индивида и становится проблемой коллективной. Нарушение закона в этом случае становится неким «образцом поведения», которое усваивается уже многими людьми[221]. Данный процесс в этом случае принимает характер геометрической прогрессии.

В 60-80-е гг. XX в. одним из наиболее значимых криминологических исследований было изучение личности преступника и обстоятельств его жизни, воспитания как источник формирования преступных установок[222]. В конце 80-х – начале 90-х гг. приоритетное внимание уделяется исследованию взаимосвязи преступности и происходящим в нашей стране социальным преобразованиям, а также наиболее опасным проявлениям преступности[223], к которым относится, в частности, насильственная.

Вместе с тем длительное время существовало и всемерно поддерживалось мнение, что социалистическое общество в своей основе не может содержать причин, ведущих к преступлениям. Такое положение лишь усугубляло криминологическую ситуацию, а сущностные аспекты насилия в теории, а особенно в практике, оставались на втором плане.

С. Ф. Милюков обратил внимание на то, что у многих криминологов и правоведов не наблюдается органического единства криминологических и уголовно-правовых вопросов[224]. Обособленность криминологии от уголовного и уголовно-исполнительного права[225]следует признать существенным недостатком наук криминального цикла, который приводит к определенной бессистемности исследований, законотворчества и правоприменения, не отражающих адекватно социальную природу явления. В начале 90-х гг. XX в. Э. Ф. Побегайло обоснованно заявил, что «создается впечатление, что разработчики проекта УК вообще игнорируют современную криминологическую ситуацию в России»[226]. С. Ф. Милюков считает, что процесс соединения криминологии и уголовного права был искусственно прерван в 1996 г. в результате принятия УК РФ[227].

Причины и условия насильственной преступности могут вытекать из особенностей: а) экономической ситуации в стране; б) общей политической обстановки в государстве; в) социально-психологических отношений, господствующих в обществе. Именно такая расстановка (условная в целом) по значимости данных групп отношений, влияющих на рост насилия, представляется обоснованной. Политика всегда была концентрированным выражением экономики, – закон, выявленный основоположниками марксизма-ленинизма, и неудачный социальный эксперимент в нашей стране и ряде других государств не может отменить его.

К тому же в нашей стране была сделана попытка отойти от объективных законов развития общества и государства: было провозглашено, что революция и построение гармоничного общества может произойти не в самой развитой капиталистической стране, а в самой слабой. Там, где нарушается преемственность – всегда непредсказуемые последствия и конфликт. Неудачную попытку построения «светлого» будущего можно объяснить, видимо, недооценкой человеческого фактора. Постулат о том, что историю делают массы, оказался неистинным. Без руководящего начала люди представляют собой хаотическую толпу, и только направление энергии масс в нужном направлении способно привести к какому-либо результату. Характер результата зависит, естественно, от того, кто и куда направляет общественную силу.

В период социального эксперимента многочисленные надстройки идеологического, политического, экономического и социального характера внушали людям незыблемость провозглашенных идей, представлений и ценностей. Интересы конкретной личности не принимались в расчет, если они не соответствовали каким-либо эфемерным интересам общества. Это было очень удобно для манипуляции. И все решения принимались исходя из интересов некоего абстрактного «народа». Там, где не учитывается человеческий фактор, не создаются условия для свободного, творческого труда, не возникает и сознательное, ответственное отношение к труду, который может быть производительным и от которого зависят валовой национальный доход, благосостояние каждого человека и, соответственно, благополучие в государстве.

Н. И. Матузов указывает: право на достойное человеческое существование в Конституции России не закреплено, что противоречит международным нормам[228], а проблема соблюдения прав человека, по утверждению В. Н. Кудрявцева, так и осталась нерешенной[229], что не способствует снижению криминологической напряженности. При таких обстоятельствах правовой и нравственный нигилизм общества и отдельного человека как условия, способствующие росту преступного насилия, является закономерным результатом.

Исследователями уже не первый год отмечается, что Россия в настоящее время находится «на краю пропасти»[230]. На заседании Президиума Российской академии наук 19 февраля 2002 г. было признано, что «криминальная ситуация в России приблизилась к опасной черте, за которой следует распад гражданского общества и паралич власти»[231]. Из опрошенных нами респондентов подавляющее большинство (от 50 до 90 %) оценивают состояние преступности в обществе и государстве как высокое или критическое, а также, в равной мере, степень коррупции в различных органах власти, управления, правоохранительных и судебных органах, в прокуратуре. Следует отметить, что сравнительный анализ криминологических показателей, проведенный автором, показал наличие прямо пропорциональной связи между ростом общей и насильственной преступности.

Кризис в стране в 80-е гг. и резкая смена идеологического курса не могли не сказаться на изменении системы ценностей и отношении к существующему порядку со стороны части населения, воспитанной в ином духе. При подмене истинных ценностей суррогатами возникает необходимость делать определенные усилия для усмирения недовольных. Эту роль выполняла, в основном, идеология и меры уголовных репрессий. Но идеология полностью скрыть противоречия не могла, о чем свидетельствует большое количество диссидентов в бывшем СССР, а меры уголовного характера являлись своеобразным бумерангом. В наибольшей степени число совершающих наиболее очевидные и опасные посягательства на личность, возросло за счет лиц, родившихся в 1960-х гг. и ранее.

Такие выводы вытекают из анализа количества лиц, совершивших убийства и покушения на убийства. Их численность в зависимости от возраста в 1991 г. в России распределилась следующим образом: от 14 до 17 лет – 550 человек; от 18 до 29 лет – 4508; от 30 и старше – 8466. В 1995 г. эти цифры составили соответственно 1458, 8155 и 14737[232]. В последующие годы общая статистика также подтверждает рост числа лиц, совершивших преступные посягательства, в частности число лиц, совершивших преступления в 1997 г. в возрасте от 14 до 17 лет составило 57,8 тыс. человек, от 18 до 29 лет– 564 тыс., от 30 и старше – более 645 тыс.; в 2000 г. соответственно 178,3; 754 и 809 тыс. человек[233]. В 2001 и 2002 гг. официальная статистика показывает некоторое снижение показателей преступности[234], что может объясняться иными причинами, адекватно не отражающими криминологическую ситуацию.

При смене идеологий в период перестройки страна пережила состояние хаоса, характер и степень последствий от которого еще не полностью осознаны. Разумный и необходимый контроль государства в переходный период отсутствовал, и страна была отброшена в историческом развитии в эпоху «дикого капитализма». Как отмечают С. В. Бородин и В. В. Лунеев, обвальное разрушение социально-правового контроля за противоправным поведение в конце 80-х и в 90-е гг. привело не только к интенсивному росту преступности, но и ее серьезным качественным изменениям[235]. Этому способствовало появление и функционирование в обществе так называемой теневой юстиции[236]. О недопустимости борьбы с преступностью «путем проведения очередных “кампаний”, шараханий и крайностей» говорилось в обращении Президиума Российской академии наук от 19 февраля 2002 г. к Президенту Российской Федерации В. В. Путину[237].

Исследователями отмечается, что если раньше причинам преступлений уделялось больше внимания, то сейчас круг проблем сужен и акцент переносится на рассмотрение вопросов, имеющих текущий характер[238]. Большинство респондентов считают, что сотрудники правоохранительных органов не устанавливают причины и условия, способствующие совершению преступлений (в том числе 64 % сотрудников РОВД, 70 % судей и 100 % правозащитников), а суды не принимают меры для устранения таких обстоятельств (57 % сотрудников РОВД, 67 % правозащитников и 100 % (!) судей). Вместе с тем, не изучая обстоятельства, способствующие совершению насильственных преступлений, невозможно выполнить задачи уголовного законодательства по их предупреждению.

Вследствие этого, отмечает В. Н. Кудрявцев, «реальное состояние законности в нашей стране далеко от идеала»[239]. В свете сказанного насущной потребностью является пересмотр с правовой и логической точек зрения содержания принципов законности, виновности, справедливости и гуманизма в уголовном праве и приведение их правоприменения в соответствии с теорией.

С. В. Бахин отмечает, что «человеческое измерение» должно быть сущностным содержанием государственной политики и законов[240]. Н. И. Матузов также обращает внимание на бесспорность древних истин: «человек – мера всех вещей»; «все процессы реакционны, если рушится человек»[241]. Исследователь обоснованно приводит примеры противоречий государственного устройства, когда «право есть, а блага нет, закон действует, а цели не достигаются. Все крутится как бы на холостом ходу, усилия тратятся “на гудок, а не на движение”. Россия единственная страна, где государству нельзя доверять, ибо оно постоянно обманывает, не выполняет свои обещания, меняет “правила игры”, нередко задним числом»[242].

Научные исследования, юридическая и социальная практика раз за разом подтверждали связь преступности с социально-экономическими и иными общественными процессами[243]. Достаточно заметить, что застойные явления 70-х – начала 80-х гг., которые были охарактеризованы как «предкризисное состояние» нашего общества, стали прямой причиной возрастания насильственной преступности в эти годы.

И наоборот, курс на перестройку, провозглашенный в 1985 г., когда руководство страны открыто заявило о недостатках нашего общества и необходимости их устранения, привел к снижению преступности в течение трех лет. Затем, ввиду отсутствия перемен, официальная статистика вновь регистрирует резкий скачок роста преступности[244]. Как отметил В. Н. Кудрявцев, данный факт объясняется крупными социальными изменениями, происходящими в стране [245].

Ухудшение экономической ситуации привело к росту насильственной преступности. Если в 1970 г. в России было осуждено 9119 человек за убийства и покушения на него, в 1994 г. – 19 268[246]; то в 2002 г. – 20 100 человек[247]; за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью соответственно 12 421, 34 472[248], 38 200[249]. Число лиц, осужденных за разбойные нападения, выросло с 1992 по 2002 г. с 11 до 26,3 тыс.[250].

Основной причиной роста преступности следует признать отсутствие тщательно продуманных социальных и законодательных преобразований. Об этом свидетельствуют, в частности, данные об увеличении почти до половины осужденных из категории трудоспособных, но не работавших и не учившихся членов общества[251]. Многие специалисты вынуждены были подрабатывать в других местах, заниматься мелкой коммерцией, укрывать часть доходов в целях обеспечения своего существования, «входить тем или иным образом в сферу преступности, нарушать закон или быть жертвами преступных посягательств, в том числе на их жизнь и здоровье[252].

А. С. Михлин и Л. В. Яковлева приводят данные, вызывающие серьезную озабоченность: за истекшие 30 лет доля не имевших к моменту аресту осужденных определенного занятия и легального источника дохода выросла с 10,6 до 56 %.[253]. Неравенство в обществе обострилось, а насильственные имущественные и экономические преступления возросли. Об этом свидетельствует статистика, хотя она и отражает, по утверждению Б. В. Волженкина, лишь малую часть преступлений[254]. Данные криминологов свидетельствуют о том, что размеры латентной преступности в сфере экономики колеблются от 40 % общеуголовных преступлений до 95 %[255]. Кейнс отмечает, что хотя и существуют «извечные социальные и психологические оправдания значительного неравенства доходов и богатства, однако не для столь большого разрыва, какой сохраняется в настоящее время»[256].

Как следствие, все чаще стали совершаться преступления против жизни и здоровья человека лицами, утратившими свой прежний социальный статус[257]. Среди осужденных лиц, в частности в Оренбургской области, более половины не имели постоянного источника доходов.

Проблемы социального характера нередко приводят к алкоголизму и насильственным преступлениям, связанным с ним. По сведениям учетных карточек преступлений, обнаруживается прямая связь роста насильственных преступлений с алкоголизмом и привлечением ранее лиц, их совершающих, к уголовной ответственности. Наиболее характерна данная связь при совершении убийства (в более половине исследованных случаев), угрозы убийством, хулиганства, умышленном причинении тяжкого вреда здоровью и нанесении побоев.

В. В. Лунеев, обращая внимание на постоянный рост социальной базы терроризма, указал в качестве основных социально-экономические причины, выраженные в величайшей социальной несправедливости[258]. По результатам проведенных нами социологических опросов, до 28 % респондентов заявили, что понимают и сочувствуют представителям преступного общества, а 64 % ответили, что могли бы совершить действия, нарушающие закон именно в целях восстановления справедливости. Все большая и большая часть населения в ходе перестройки теряла постоянный источник дохода или работу (коэффициент безработицы, к примеру, в Оренбургской области в 2000 г. составил 10,7 %).

Те же лица, которые остались на прежних местах, столкнулись с иными проблемами, в частности задержками и невыплатами заработной платы, невозможностью даже физического проживания на одну зарплату, не говоря о создании достойных условий существования (численность населения с денежными доходами ниже величины прожиточного минимума, в частности, в Самарской области в 1999 г. составила 23 %).

Е. М. Бабосов указывает на неразрешимое противоречие между конкретной жизненной ситуацией и социальной нормой как на причину отклонения поведения от последней[259]. Данный вывод характерен и для насильственного поведения. В. Н. Кудрявцев и В. П. Казимирчук убеждены, что к совершению преступлений людей толкает «увеличение разрыва между потребностями и возможностями людей, что особенно характерно для периодов экономического спада, кризисных и предкризисных состояний общества»[260].

Другой причиной могут служить различные неблагоприятные процессы, происходящие в массовом общественном сознании в связи с несовершенной политической, правовой и нравственной системами, что приводит к завышенным и извращенным потребностям. Если потребности не могут быть удовлетворены законным способом, человек пытается разрешить эту проблему, преступая закон.

Последствия завышенных потребностей являются мощным криминогенным фактором насилия. С одной стороны, обладатель несоразмерных для человеческого существования материальных средств может быть объектом насилия, так как в сознании определенной части общества он персонифицируется с несправедливостью, злом и т. д. С другой стороны, такое лицо может стать субъектом насилия по мотивам защиты своего состояния от возможных посягательств, поскольку понимание степени и пределов защиты у каждого индивидуальное.

Резкий рост насильственной преступности в последнее время – одна из закономерностей развития нашего общества. Из ничего ничего не возникает. Каждая причина порождает свое следствие и каждое следствие имеет свою причину. Г. В. Антонов-Романовский отмечает, что «рост насилия в России в 90-е годы свидетельствует о серьезном заболевании реформируемого общества»[261]. Д. А. Шестаков считает рост преступности выражением более общей возрастающей тенденции человечества к саморазрушению, в основе которой находятся социальные противоречия, порождающие неудовлетворенность личности и, в совокупности, неблагоприятные жизненные ситуации[262], в чем можно усмотреть элемент саморегуляции любой системы в процессе ее определенного развития.

Отдельными авторами обосновывается точка зрения не только о постоянной и неизбежной величине преступности, но и количестве выявленных и невыявленных преступников. Так, Д. А. Ли предложил логико-математическое объяснение преступности как социального явления. Согласно его теории, константа дисгармонии в природных системах составляет около 6 %, следовательно количество преступлений в конкретном обществе должно составлять 5,6 % от общего числа населения, а количество выявленных и невыявленных преступников соответственно 24 % и 76 %[263]. Если последовательно руководствоваться данной теорией, то следует расформировать все правоохранительные органы, так как их роль в разрешении криминальной ситуации не усматривается. Но вытекающий логический вывод неприемлем, хотя бы с точки зрения закона эволюции.

В. Райх обратил внимание на то, что современные теории поведения личности придали забвению базовое положение первых психоаналитических теорий, в основе которых находился конфликт между инстинктом и внешним миром[264]. По мнению автора, причина, по которой общество требует подавления инстинктов, имеет не столько психологический, сколько социальный или, точнее, экономический характер[265]. Истоки критической имущественной поляризации населения, порождающей социальные противоречия, и, соответственно, попытки насильственного способа их разрешения следует искать в прошлом.

Дифференциация общества возникла вместе с разделением труда и повышением его производительности. Последние явления привели к образованию прибавочного продукта, достаточного для того, чтобы на него возможно было существовать лицам, непосредственно не участвующим в процессе производства, что, в свою очередь, способствовало образованию особой прослойки общества, занимающейся управленческими функциями. При наличии определенных преимуществ данная система способна порождать существенные противоречия, связанные с несправедливым распределением совокупного общественного продукта, что рано или поздно порождает социальную напряженность и приводит к возникновению конфликтов и насильственных преступлений.

А. А. Тиле подчеркнул, что марксизм, делая упор на ликвидации частной собственности на средства производства, забыл о распределение общественного продукта: «Именно отсюда возродилась средневековая система эксплуатации зависимого населения монопольным коллективным собственником – государством, распределяющим блага и забирающим себе львиную долю»[266]. Во время же процесса приватизации коллективный собственник незаметно и благополучно трансформировался в частного.

В результате численность населения с денежными доходами ниже величины прожиточного минимума за период с 1996 по 1999 г. в Оренбургской области возросла с 27,2 до 35,5 %, а количество безработных за период с 1995 по 2000 г. увеличилось с 76,2 до 122,2 тыс. человек. В Самарской области за период с 1996 по 1999 г. произошло увеличение численности населения, находящегося за чертой бедности, с 19,5 до 23 тыс. человек, а количество безработных возросло с 130,6 до 137,2 тыс. В Свердловской области также наблюдается увеличение числа лиц без официального источника средств к существованию, в частности, за период с 1995 по 1998 г., с 200,9 до 231 тыс. человек. В связи с этим противоречия в обществе обострились в значительной степени, а криминализация населения подходит к критическому уровню. Причем, подчеркивают М. К. Бункина и В. А. Семенов, что неравенство как явление «сопротивляется» переменам, «консервативно по своей природе»[267].

В целом этапы развития общества, ведущие к насильственным преступлениям, можно представить следующим образом: разделение труда – отчуждение производителя от продуктов его труда – возникновение противоречия между потребностями человека и возможностями для его реализации – нарастание напряженности и поиск законного способа разрешения конфликта – отсутствие вариантов правомерного решения конфликта интересов (или незнание их в силу правовой неграмотности или низкой нравственной культуры). Фаза поиска законного способа разрешения конфликта предполагает критический анализ ситуации, в том числе и своего поведения. При отсутствии такового, что чаще всего и происходит, человек поступает так, как научен. До 30 % осужденных, страдающих наркоманией, и до 40 % опрошенных судей согласны с тем, что насилие объясняется привычным, т. е. приобретенным образом поведения преступника.

Некоторые авторы указывают на биологическую основу совершения преступлений. Здесь необходимо заметить, что к происхождению преступного насилия данный вывод также имеет отношение. Жизнь человека вообще и его становление без информации невозможны. Информация передается, в том числе, через гены: «У всех живых организмов сходные системы осуществляют сначала транскрипцию (переписывание), а затем трансляцию (перевод) генетической информации, хранящейся в генах»[268]. Исследуя психические характеристики личности, генетик В. Колпаков отметил, что «генетическое участие в формировании преступного поведения есть, оно просматривается» [269].

Следовательно, противопоставление социологической и биологической теорий поведения человека удаляет от истины. Гены организма по своему содержанию осуществляют не что иное, как прием-передачу информации, ребенку передается информация не только о конституции своих родителей, но и, в силу взаимосвязи психического и физического устройства человека, т. е. психологического характера. Таким образом, в частности, происходит материализация идей, а также отражение в реальности поступков индивида.

Определяющим в поведении человека является социальное начало, которое может передаваться и генетическим путем через родителей, отражая социальные условия жизни последних. А. Валентинов, отмечая, что в настоящее время наблюдаются признаки генетической деградации нации, считает это следствием господства тоталитаризма[270]. А. Г. Спиркин определяет человека как целостное единство биологического, психического и социального уровней, «которые формируются из двух – природного и социального, наследственного и прижизненно приобретенного»[271]. Поэтому всякое преступление, как признавал в свое время Э. Ферри, является «результатом взаимного и неделимого воздействия двоякого рода причин: биологических условий преступника и физических и социальных условий среды, в которой родится, живет и действует преступник» [272].

Таким образом, всякий «человеческий поступок есть “кирпичик” социальной действительности; не может быть поступка вне общества. В этом смысле любое поведение социально»[273], и преступность – явление социальное: «Она социальна потому, что слагается из деяний, совершаемых людьми и против интересов всего общества или господствующей его части. Преступность социальна по своему происхождению, содержанию и судьбе»[274]. Человеку подвластно изменить социальное устройство общества, то есть именно социологический подход может указать пути решения стоящих перед обществом проблем.

Как отмечают исследователи, социология права открыла путь для более достоверных и откровенных анализов и оценок явлений и процессов, влияющих на правотворчество и правоприменение[275]. В. Н. Кудрявцев и В. П. Казимирчук верно определили, что преступления – это отражение жизненных конфликтов, неудач, социальных драм и трагедий, которые порождает общественная жизнь[276]. Только социальная среда и практика могут являться подлинными критериями эффективности действия закона[277]. Социологический путь познания природы преступного поведения позволяет выяснить его природу, причины и механизм воспроизводства и функционирования, взаимосвязи с исторически обусловленными общественными процессами, а также пути преодоления опасных для общества проявлений[278].

Любое преступление является формой несогласия человека с окружающей его действительностью. Согласие или несогласие определяется системой ценностных ориентаций личности, сформировавшихся не без участия окружающего общества. Насильственное поведение является крайней формой протеста лица, считающего другие формы выражения своего мнения бесполезными или неэффективными, что подтверждают результаты проведенных нами социальных исследований.

В какой-то мере насилие можно признать способом существования, выживания и даже совершенствования человека, на что указывает теория Ч. Дарвина[279]. Но насилие как способ выживания было допустимо, когда люди применяли физическую силу или примитивные виды оружия. К тому же выяснение отношений происходило на ограниченной территории и не представляло угрозы для человечества в целом. С учетом произошедшего во времени технического развития человечества изменения реальности привели к тому, что в настоящее время «насилие и конфликт относятся к числу наиболее серьезных проблем»[280], перед которыми оказалось общество.

В. В. Лунеев совершенно обоснованно отмечает, что события 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке и Вашингтоне стали своеобразным поворотным пунктом в новом осознании мировых угроз[281]. Число человеческих жертв тогда превзошло все последствия предыдущей истории терроризма[282]. После 11 сентября 2001 г. стали существенно меняться взгляды на соотношение общечеловеческих ценностей, роль государства в обществе и отношение к правам человека[283]. Данное событие является серьезным предупреждением человечеству о недопустимости бессистемного и неглубокого подхода к применению мер уголовной репрессий без выяснения и устранения причин и условий, порождающих насильственные формы поведения.

Очевидно, что негативные явления не могут исчезнуть путем законодательного запрета, если не устранить причины и условия, способствующие их появлению и развитию. Приведенные Ю. А. Тихомировым сведения о росте числа законов в перестроечное время свидетельствуют об «инфляции» законодательных актов вследствие их хаотичности, непродуманности. Так, если за период с 1938 по 1988 г. в СССР было принято чуть более 80 законов СССР, то с мая 1989 г. по июль 1991 г. их принято более 130, а с лета 1990 в течение менее двух лет в одной только России было принято более 250 законов[284].

Как следствие этого, отмечают исследователи, в России «еще весьма живучи правовой нигилизм, недоверие к норме»[285]. По результатам проведенных нами социологических исследований было выявлено, что требованиями закона в своей жизни руководствуются только 16 % опрошенных. Следует также обратить внимание на довольно низкий авторитет правоохранительных органов, о чем свидетельствует тот факт, что явку в милицию с повинной расценили впоследствии как проявление своей глупости каждая из опрошенных женщин, осужденных к уголовному наказанию в виде лишения свободы, и 38 % мужчин. В основе такого правосознания заложено потенциальное преступное насилие.

А. Ж. Кетле считает, что общество действительно заключает в себе зародыши всех совершаемых преступлений, «потому что в нем заключаются условия, способствующие их развитию; они, так сказать, подготавливают преступление, а преступник есть только орудие. Всякое социальное состояние предполагает, следовательно, известное число и известный порядок проступков, которые являются как необходимое следствие его организации». Это наблюдение, которое может показаться безотрадным, напротив, очень утешительно, так как «указывает на возможность улучшения людей посредством изменения учреждений, привычек, состояния образованности и вообще всего, что имеет влияние на их быт»[286].

Меры уголовно-правового реагирования на насильственное поведение в зависимости от адекватности самих норм и их криминологической обусловленности могут играть положительную или отрицательную роль в социальном развитии. Так, А. М. Яковлев указывал на негативную тенденцию решать важнейшие проблемы, в частности экономики, с помощью уголовного кодекса[287], в то время как преодолеть их без существенного реформирования уголовного законодательства в эволюционном порядке и реального учета социально-экономической и биологической природы насилия невозможно.

Одной из причин отсутствия качественного изменения уголовного законодательства является также неосознание сущности насилия, имеющего не только материальные проявления в реальности. Любой конфликт можно рассматривать как борьбу за энергию. Выходящий из ситуации победителем получает заряд психической энергии и душевное равновесие, а побежденный – соответственно теряет ее. Данный факт подтвердили до 12 % опрошенных нами респондентов. Потеря жизненной (психической) энергии происходит в момент эмоционального напряжения или дискомфорта человека.

Потерпевший такую потерю ощущает, но не может это четко сформулировать и осознать. В результате происходит резкая активизация деятельности индивида в целях восстановления положения, прекращения утраты энергии и получения соответствующей компенсации. Форма и вид ее может быть как материальной, так и психической, в зависимости от ценностей и опыта субъекта. Психическая энергия, в свою очередь, может трасформироваться в любую иную энергию, как созидательную, так и разрушительную, насильственную.

Наличие энергии означает, по сути, наличие жизни, а недостаток или ее отсутствие – угасание жизни и смерть. Об этом сознательно или подсознательно известно как манипуляторам поведения человека, т. е. субъектам насилия, так и их жертвам. Никакие материальные ценности не способны заменить жизненную энергию, без которой утрачивается смысл существования индивида. Указанный аспект проблемы также имеет важное криминологическое и уголовно-правовое значение. Локк в свое время отметил: если что-то не соответствует нашим принципам, то это кажется нам невероятным и мы не можем допустить его возможности. При этом могут отвергаться даже наши собственные чувства в случае противоречия их установленным правилам[288]. Проблема преступного насилия как уголовно-правовое и криминологическое явление непосредственно возникла и трансформировалась из различных аспектов социальной действительности, правильное определение которых влияет также на юридизацию рассматриваемого явления.

Выводы

1. Возникновение преступного насилия как социального явления в историческом развитии общества можно представить в виде следующей цепи событий, в основе которых лежит дифференциация материального и нематериального мира: разделение труда – отчуждение производителя от продуктов его труда – возникновение противоречия между потребностями человека и возможностями для его реализации – нарастание напряженности и поиск способа разрешения конфликта. Если в обществе принят и соблюдается цивилизованный способ разрешения конфликта, человек использует его. Если вариант правомерного решения конфликта интересов не принят или фактически не соблюдается по различным причинам, индивид может принять решение о насильственном разрешении конфликта.

2. Причины и условия для преступного насильственного поведения зарождаются в несправедливом социальном устройстве общества. Основания для возникновения насилия появляются с разделением культуры, морали, представлений о праве, законе и, соответственно, их субъективными оценками.

3. Степень несправедливости определяется глубиной несоответствия между официально провозглашенными ценностями, целями и реальными возможностями достижения их конкретным человеком. Насилие можно рассматривать как способ «согласования» внешнего окружения с внутренним миром человека.

4. Основными причинами неблагоприятной ситуации в обществе в рассматриваемой сфере следует считать мировоззренческие позиции индивида, обусловленную ими систему ценностей и несовершенство теории насильственной преступности. В частности, отсутствие освещения в теории элемента саморегулирования и оптимизации затрагиваемой сферы отношений, приводит к тому, что положения, выводы и рекомендации теории не всегда находят отражение в практике. В силу этого явление безнаказанности насильственного поведения ведет к его массовому распространению.

5. На социальную природу преступного насилия в определенной степени влияет информация, передающаяся через гены родителей.

6. Любой конфликт, нередко ведущий к насильственному поведению, означает, по своей сути, борьбу за психическую (жизненную) энергию, уменьшение или утрата которой означает угасание жизни или, соответственно, смерть. Этим определяется индивидуальное содержание преступного насилия, которое также характеризует желание устранить внутреннее сомнение в правильности своих ценностных ориентаций и их жизненного смысла.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.