§ 42. Болонский университет и глоссаторы
§ 42. Болонский университет и глоссаторы
В конце XI века в Болонье возникает университет, который приобретает скоро всемирную известность и делается центром возрождающейся юриспруденции. Первые зачатки этой школы, однако, и доныне не вполне выяснены.
Не подлежит сомнению, что в Болонье уже ранее XI века существовала довольно цветущая школа artium liberalium; весьма вероятно, сверх того, что при общем подъеме юриспруденции в XI веке и в Болонье встречались отдельные юристы, отдельные legum doctores («доктора права»), получившие образование в школах Равенны или Павии и преподававшие право в своем родном городе. Упоминавшийся выше Одофред рассказывает, действительно, о некоем Pepo, который был будто бы таким преподавателем права. Рассказ Одофреда подтверждается некоторыми другими данными: так, в одном судебном протоколе, относящемся к 1076 году, Pepo упоминается в качестве лица, участвовавшего в разборе дела, из чего можно заключить, что Pepo в это время пользовался известностью ученого и уважаемого юриста.
Но истинное возникновение Болонской школы связывается с именем Ирнерия. Ирнерий был уроженцем Болоньи; упоминается он в первый раз в судебном протоколе 1113 года в качестве судьи, а в 1118 году император Генрих V взял его с собою в Рим для того, чтобы он убедил народ в недействительности выбора папы Геласия II. Из этого видно, что к этому времени Ирнерий пользуется уже огромной известностью и авторитетом далеко за пределами своего города. Время его смерти неизвестно.
По сообщению того же Одофреда, Ирнерий был первоначально преподавателем риторики и диалектики в школе artium liberalium, но затем специализировался в области правоведения: причиной такого перехода к юриспруденции послужило будто бы перенесение рукописей «Corpus Juris Civilis» из Равенны. Но это последнее сообщение не заслуживает доверия: как мы видели выше, «Corpus» был уже широко распространен во всех юридических школах и до Ирнерия. Возможно, что самое преподавание риторики и диалектики заставило его углубиться в чтение источников римского права, в особенности «Дигест»; возможно, что Ирнерий взялся за преподавание права по инициативе Матильды, маркграфини Тосканской, которая желала создать конкурента Равеннской школе (Фиттинг). Во всяком случае, в конце XI столетия (по преданию, в 1088 году) Ирнерий начал свое преподавание и этим положил начало знаменитому Болонскому университету и новому направлению в юриспруденции.
Скоро возле Ирнерия образовался круг его учеников, которые продолжали дело преподавания после его смерти; ближайшими учениками его были quattuor doctores («четыре доктора»): Bulgaris, Martinus, Jacobus и Hugo. Слава Болонской школы росла; в нее стали стекаться большие массы слушателей из разных земель; ей стали оказывать покровительство императоры Священной Римской империи. В 1158 году Болонской школе Фридрихом I была дана привилегия, в силу которой обучающиеся в ней иностранцы объявляются подсудными профессорам, вместо общих судов. Вместе с тем постепенно школа приобретает корпоративный характер учреждения, университета.
Прежде всего в корпорацию складывается приезжее студенчество. Естественно, что студенты, приезжая в чужую страну, ищут ближе сплотиться со своими земляками; так возникают союзы «nationes», землячества, называющиеся по имени той страны, откуда они происходят — Gallia, Portugalia, Provincia (французский Прованс), Alamania, Ungaria, Polonia, Boemia и т. д. Каждое землячество имеет своих выборных представителей (consiliarius, syndicus). Но есть много общих интересов для всех nationes; вследствие этого все землячества образуют в совокупности единую общую корпорацию во главе с выборным из среды студенчества ректором (rector). Эта — то корпорация всех nationes и есть universitas.
С другой стороны, мало — помалу превращается в корпорацию и преподавательский персонал — профессора. Для вступления в нее и для получения права преподавания необходима promotio — получение звания доктора (doctor), для чего необходимо выдержание особого экзамена и публичного диспута (conventus), который обыкновенно происходил в соборе.
Но отношения между студентами и профессорами на почве преподавания были совершенно частные: профессор читал, по общему правилу, у себя на дому тем слушателям, которые того желали; за слушание студенты должны были вносить профессору плату, им установленную. Плата эта не всегда вносилась аккуратно; по крайней мере, тот же Одофред жаловался: «Scholares non sunt boni pagatores, quia volunt scire, sed nolunt solvere… Scire volunt omnes, mercedem solvere nemo» («студенты нечестны, так как хотят знать, но не хотят платить… Знать хотят все, платить плату — никто»).
Разумеется, город был в высокой степени заинтересован в процветании школы: проживание множества студентов, по большей части состоятельных, давало горожанам немалый доход. Вследствие этого городское управление всячески заботится о том, чтобы обставить это проживание наилучшим образом: так, например, квартиры оценивались особой комиссией таксаторов, в которую входили в равном числе выборные от города и от студенчества. Тем не менее, иногда возникали между городом и студенчеством недоразумения и столкновения, переходившие временами в вооруженные смуты. Иногда в конце таких смут часть студенчества с частью профессоров переходила в другой город, и таким образом создавался новый университет (например, Падуанский, основанный выходцами из Болоньи в 1222 году).
Чем же объясняется такой быстрый расцвет Болонской школы и в чем состоит ее значение в истории юриспруденции?
Выше было указано, что и до нее римское право занимало уже видное место в жизни и юриспруденции; но юриспруденция доболонского периода пользовалась им лишь в качестве материала при разрешении спорных вопросов жизни — наряду с другим материалом в виде права лангобардского и т. д. Конечным критерием при оценке этих материалов являлась aequitas. Вследствие этого юристы доболонской эпохи привыкли относиться к положениям римского права с известной свободой, считая самих себя призванными творить новое право на основе aequitas. Вместе с тем и всякий судья, воспитанный в этом духе, склонен был при решении спорных дел давать простор своему усмотрению, осуществляя то, что ему казалось in concreto справедливым.
На этой почве развивалось, конечно, известное правовое творчество, но в то же время и известная субъективность при решении судебных дел, которая легко могла перейти в судейский произвол. С другой стороны, это искание справедливости юристами доболонской эпохи, вследствие неполного знакомства их с творениями классических юристов, приводило их часто к решениям недостаточно продуманным, скороспелым. При более обстоятельном изучении римского права, особенно «Дигест», можно было прийти к выводам лучшим, именно с точки зрения aequitas.
В этом именно направлении и поворотил юриспруденцию Ирнерий. Первым лозунгом его и всей Болонской школы был призыв обратиться к более тщательному изучению источников, причем особенное внимание было обращено на центральную часть Юстиниана — «Дигесты». И действительно, Болонская школа изучила «Corpus» в совершенстве: ее трудами были установлены места параллельные и противоречивые и т. д.
С этим связана была и другая основная тенденция школы: в противоположность прежней свободе обращения с позитивным правом и свободе судейского усмотрения, Болонская школа требовала, чтобы судья, отказавшись от своих субъективных представлений о справедливости, держался положительных норм закона, то есть «Corpus Juris Civilis». Уже Ирнерий провозгласил, что в случае конфликта между jus и aequitas разрешение его принадлежит теперь только законодательной власти. Тем не менее, вопрос этот был спорным еще между ближайшими учениками Ирнерия: между тем как Булгар был последовательным продолжателем идей Ирнерия, Мартин сохранял еще воззрения доболонцев; оба лагеря вели между собой ожесточенную борьбу, причем булгаристы упрекали мартинистов в том, что та aequitas, которую последние пытаются ставить выше закона, есть «ficta aequitas» («фиктивная справедливость»), и награждали ее насмешливыми эпитетами «aequitas Martiniana», «aequitas («мартинианская справедливость») bursalis» («школярская справедливость») и т. д. В конце концов идеи Ирнерия и булгаристов одержали верх и стали общим тоном всей Болонской школы.
Вот это — то поставление во главу угла всей юриспруденции позитивного римского права, в особенности «Дигест», и углубление юридической мысли путем тщательнейшего изучения источников и дало господство Болонской школе. Скоро должно было обнаружиться, что решения римских юристов, истолкованные болонцами, лучше удовлетворяют потребностям развивающегося торгового оборота, чем свободные, «из себя» взятые решения юристов других школ. Мало — помалу создавалось убеждение, что истинное и полное знание можно получить только в Болонье; покровительство императоров подкрепляло это убеждение, — и прилив слушателей увеличивался.
Скоро по образцу Болоньи стали создаваться другие университеты в Италии (Падуя, Пиза, Перуджа и т. д.), Франции (Париж, Монпелье) и других странах; равным образом старые юридические школы (например, Орлеан) стали усваивать себе методы болонцев. Новое направление стало во всей юриспруденции Европы общим.
Юридическая деятельность Болонской школы выражается прежде всего в преподавании своим многочисленным и разноплеменным слушателям. Преподавание это состояло в чтении и комментировании источников. Комментирование выливается в толкования, которые диктуются профессорами слушателям и записываются последними. Толкования эти называются глоссами, вследствие чего и самая школа называется школой глоссаторов. Как мы знаем уже, метод глоссирования отнюдь не является изобретением Болонской школы; он исторически тянется еще от notae классических юристов и широко применялся юриспруденцией доболонской, в особенности в школах Равенны и Павии. Значение Болонской школы заключается не в методе глоссирования, а в том материале, который глоссировался («Corpus» Юстиниана, в особенности «Digesta», которые до Болоньи были слабо изучаемы) и в том глубоком знании, которое при этом обнаруживалось.
Кроме глосс, но также в связи с преподаванием, глоссаторы пишут так называемые summae, то есть общие предварительные обозрения какой — либо части «Corpus» в виде введения к имеющему последовать чтению и комментированию, а также собранию разных юридических правил, так называемых brocarda. Но систематические изложения всего гражданского права школе глоссаторов были чужды.
Кроме упомянутых выше четырех ближайших учеников Ирнерия, виднейшими представителями глоссаторской школы являются: ученики Булгара Рогерий, Альберик и Иоанн Бассиан; затем, Плацентин, вынужденный вследствие ссоры со своим коллегой, Henricus de Vaila, бежать из Болоньи и основавший школу в Монпелье; Пиллий; Вакарий, насаждавший римское право в Англии, и упоминавшийся ранее неоднократно Одофред. Наивысшего пункта в своем развитии школа глоссаторов достигает при Аццоне Ацо (умер около 1230 г.): его глоссы и summae пользовались наибольшим авторитетом, его преподавание привлекало в Болонью огромное количество слушателей: рассказывают, что иногда у него собиралось до 10 тысяч, вследствие чего он должен был читать свои лекции на площади.
Но после Ацо школа начинает клониться к упадку; работа собирания и усвоения юстиниановского памятника была сделана; новые глоссаторы уже мало что могли прибавить к работам своих предшественников, и один из последних видных представителей школы, Аккурзий, завершает эту работу изданием избранных глосс всей школы под именем «Glossa Ordinaria» (около 1250 г.). Произведение это получило большое значение в теории и практике: в судах оно применялось впоследствии почти как закон.