1. Состязательность и раскрытие доказательств сторонами перед судом в открытом процессе

1. Состязательность и раскрытие доказательств сторонами перед судом в открытом процессе

Практика Европейского суда и Комиссии выводит из статьи 6, § 1, Конвенции принцип состязательности в исследовании доказательств: все доказательства, на которые ссылается сторона обвинения[324], должны быть представлены обвиняемому и суду и обсуждены в открытом процессе. Европейский суд, в единогласном решении Большой палаты по делу «Rowe and Davis v. the United Kingdom» (постановление Большой палаты от 6 феврадя 2000 года, § 60) установил, что «защита должна иметь возможность ознакомиться с... доказательствами, предоставленными другой стороной, и прокомментировать их... Кроме того, статья 6, § 1, Конвенции... требует от органов государственного обвинения раскрыть все доказательства, которыми они обладают, в пользу подсудимого или против него...».

Обеспечение доступности доказательств для стороны защиты в полном объеме — вне зависимости от оценки их значения для дела стороной обвинения

Доказательства должны быть доступны для защиты, несмотря на то что прокуратура решила, что они не важны. Так, в деле «Natunen v. Finland» (постановление от 31 марта 2009 года) обвинение было построено в значительной степени на прослушивании телефонных переговоров обвиняемого. При этом полиция часть записей уничтожила по решению полицейского начальства как не представляющую интереса для дела. На суде заявитель потребовал предоставить ему полные записи — по его словам, полиция неправильно истолковала его телефонные разговоры с предполагаемыми сообщниками, и он хотел бы сам объяснить суду, о чем он говорил. Однако записей к тому моменту уже не существовало. Европейский суд нашел в этом деле нарушение статьи 6 Конвенции на том основании, что решение оставить записи или уничтожить принималось полицией без того, чтобы эти доказательства были рассмотрены судьей[325].

Если потенциально оправдательное доказательство сокрыто от защиты по неосторожности или по каким-то тактическим соображениям прокуратуры (не оправданным никаким общественным интересом, выходящим за рамки желания следователя посадить обвиняемого за решетку), это определенно будет считаться нарушением статьи 6, § 1. Пример этому можно найти в деле «Kuopila v. Finland» (постановление от 27 апреля 2007 года), в котором заявитель обвинялся в мошеннической перепродаже картины, ему не принадлежавшей. Прокуратура, не ставя в известность заявителя, передала суду заключение, которое касалось подлинности картины и было получено уже ближе к окончанию судебного разбирательства дела. Прокуратура сообщила суду, что, по ее мнению, этот документ не был решающим для дела. Суд приобщил документ к материалам дела, но не стал его описывать в приговоре. Заявитель, напротив, полагал, что подлинность картины была очень важным элементом дела, причем элементом, подтверждавшим его позицию по главному вопросу обвинения. Европейский суд в этом деле нашел нарушение статьи 6 Конвенции в связи с тем, что защита не была поставлена в известность о существовании подобного отчета и не могла прокомментировать его.

Признание судами общественного интереса как причины сокрытия доказательств от защиты

Большую сложность представляют дела, в которых сторона обвинения скрывает какие-то доказательства от стороны защиты, руководствуясь серьезными соображениям общественного интереса. Как часто бывает в контексте статьи 6 Конвенции, несмотря на достаточно жесткие формулировки общего правила раскрытия доказательств, у защиты нет абсолютного права требовать раскрытия всех доказательств, которыми обладает прокуратура. Утаивание доказательств от защиты (или их неполное раскрытие, что встречается чаще — см. раздел об анонимных свидетелях) или различные ограничения в ходе их исследования все чаще встречаются в уголовном процессе, особенно по делам об организованной преступности и терроризме[326]. Интересно, что в российской практике аналогичные, по сути, права заявителя часто рассматриваются как абсолютные, не подлежащие ограничению ни при каких обстоятельствах[327]. С точки зрения Конвенции эта позиция верна в отношении права знать, в чем тебя обвиняют.

Вопрос, насколько доказательство является относимым и важным и насколько его сокрытие действительно отвечает интересам национальной безопасности, защиты свидетелей, сохранения государственной тайны и пр., должен решаться национальными судами. В большинстве подобных дел, где речь идет о неполном раскрытии доказательств, Суд больше интересует процедура, в которой эти доказательства были исследованы (см. уже упоминавшееся дело «Rowe and Davis v. the United Kingdom»).

В западных странах существует несколько институциональных моделей, которые позволяют сбалансировать интересы защиты, состоящие в максимальной открытости доказательств и их источников, и интересы прокуратуры, состоящие в закрытии той информации, которая, по мнению органов уголовного преследования, является секретной. Наименее выгодна для защиты ситуация, в которой вопрос о раскрытии доказательств решается единолично стороной обвинения. Европейский суд рассмотрел подобную ситуацию в деле «Chahal v. the United Kingdom» (постановление от 15 ноября 1996 года), в котором речь шла о процедуре депортации заявителя и содержании его под стражей в ожидании такой выдачи. Английские власти, основываясь на секретных материалах, решили, что заявитель представляет угрозу национальной безопасности. При этом сами материалы, на основании которых были сделаны такие выводы, суду не представлялись. Европейский суд в этом деле нашел нарушение статьи 5, § 4, в связи с тем, что ни у заявителя, ни у суда или какого-либо другого нейтрального органа не было возможности рассмотреть секретные материалы и оценить их достоверность[328].

Начиная с 1990-х годов английские суды стали указывать прокуратуре, что она не может быть судьей в собственном деле и не должна решать единолично, стоит или нет раскрывать какое-то доказательство защите. С этого времени суды стали самостоятельно просматривать не использованные прокуратурой материалы на предмет того, надо или нет их предоставлять защите. Защита в этих заседаниях не участвовала. Такая практика была распространена и на апелляционные суды[329].

Национальные процедуры контроля суда за не раскрываемыми прокуратурой источниками доказательств

Таким же подходом пользовался и израильский Верховный суд в делах о тюремном заключении «незаконных комбатантов» (термин, применяемый, в частности, к палестинским повстанцам ли террористам). Естественно, в подобных делах правоохранительные органы часто ссылаются, в обоснование необходимости лишения свободы таких лиц, на источники, раскрывать которые они не хотят. Суды оценивают качество «секретной информации» за закрытыми дверями, без участия сторон. При этом суд должен оценить такие доказательства с особой тщательностью и осторожностью[330]. Некоторым образом суд временно снимает с себя судейскую мантию и примеряет роль адвоката. Похожая система — назовем ее условно судебным контролем — действовала некоторое время и в Канаде.

Метод судебного контроля, несомненно, лучше, чем сохранение за прокуратурой дискреции в раскрытии доказательств. Европейский суд отметил это в деле «Jasper v. the United Kingdom» (постановление от 16 февраля 2000 года, § 51—53). Однако, по сути, судьям самим позволяется определять судьбу «секретных доказательств» с одним лишь условием — постараться действовать очень осторожно и с точки зрения интересов защиты. Но в отсутствие публичности очень трудно проверить, действительно ли суд руководствовался этими рекомендациями. Таким образом, судебная система сама проверяет, действует ли она с особой тщательностью и осторожностью или нет и в чьих интересах. Кроме того, такой судебный контроль кардинально меняет позицию судьи — из арбитра он превращается в следователя, возрастает инквизиционная составляющая процесса, притом что у судьи нет средств и полномочий, чтобы проводить собственное расследование[331]. Тем не менее сказанное выше не означает, что судьи не должны оценивать такого рода доказательства с особой осторожностью и с точки зрения защиты. Такое требование, как бы ни было сложно его контролировать, должно присутствовать в законе и в практике.

В любом случае позиция российских судов относительно раскрытия доказательств может требовать корректировки. Так, Верховный суд Карачаево-Черкесии вернул дело, рассмотренное по первой инстанции, на дополнительное расследование, поскольку следователь не включил в материалы дела протокол допроса обвиняемого на стадии предварительного расследования. Верховный Суд РФ отменил это решение на том основании, что включать или не включать доказательство в обвинительное заключение — прерогатива следователя[332]. Представляется, что эта формулировка как минимум требует уточнения. Действительно, следователь вправе решать, на какие доказательства ему следует опираться в обвинительном заключении. Однако это не мешает следователю раскрыть стороне защиты доказательство, добытое в ходе расследования и не использованное в материалах обвинения. Если есть причины этого не делать (например, по соображениям секретности), данный вопрос должен быть представлен как минимум на рассмотрение судьи (возможно, с участием так называемого специального адвоката). Более того, у защиты должно быть право требовать приобщения к материалам дела такого доказательства как оправдательного.

Не всегда формального участия судьи в рассмотрении вопроса о раскрытии доказательства защите достаточно для обеспечения прав защиты по статье 6 Конвенции. В деле «Mirilashvili v. Russia» (постановление от 11 декабря 2008 года) одним из главных доказательств против заявителя была пленка его телефонных переговоров, сделанная в рамках секретной операции по прослушиванию третьих лиц. Сама пленка была доступна для исследования в суде; однако защита не получила доступа к другим материалам оперативного мероприятия (прослушивания). В частности, было неизвестно, почему телефоны этих третьих лиц прослушивались, была ли санкция на прослушивание выдана в соответствии с законом, распространялась ли эта санкция на весь период, в течение которого производилась запись, и на все телефонные номера, по которым заявитель делал звонки. В ходе процесса против заявителя прокуратура продемонстрировала материалы дела председательствующему судье, но не представителям защиты. Судья ознакомился с материалом и решил, что пленки были получены законно.

Европейский суд, рассматривая эту ситуацию, отметил, что в деле «Jasper» материалы, не продемонстрированные защите, никоим образом не использовались против обвиняемого в его процессе. В деле «Mirilashvili», напротив, сокрытый от защиты материал имел непосредственное отношение к получению одного из самых важных обвинительных доказательств. Кроме того, в английском праве существовали очень разработанные правила, по которым суды нескольких инстанций должны были оценивать, подлежит ли доказательство раскрытию защите и если да, то в каком объеме. Далее, Европейский суд отметил, что в российском деле сокрытие доказательств произошло на том основании, что любые результаты оперативно-розыскной деятельности не подлежали разглашению защите, вне зависимости от их содержания и требования соблюдения интересов защиты. Иначе говоря, такого рода документы становились секретными не по содержанию, а по форме, и у судьи не было иного выхода, кроме как согласиться с тем, что они не могут быть раскрыты защите ни при каких условиях. Не оспаривая того, что в определенных обстоятельствах материалы ОРД могут быть скрыты от защиты, Европейский суд в данном деле нашел нарушение статьи 6 в связи с тем, что этот вопрос решался не судьей исходя из существа материалов ОРД, позиции защиты и обстоятельства дела, а был предопределен в законодательстве, которое целый класс документов объявляло закрытым. Как показывает дело «Mirilashvili», участие судьи не решает проблему нераскрытых доказательств — надо, чтобы у судьи были соответствующие полномочия по оценке того, перевешивает ли общественный интерес в сохранении секретности какой-то информации права заявителя по статье 6 Конвенции.

Система специальных адвокатов в Великобритании, США и Канаде для участия в рассмотрении судом вопроса о невозможности раскрытия доказательств стороне защиты

С определенного момента в Великобритании и Канаде для таких случаев была создана система специальных адвокатов. Специальный адвокат назначается судом из числа адвокатов, имеющих допуск к государственной тайне. Такой адвокат институционально не связан с судебной или правоохранительной системой, он не получает инструкций от подсудимого, а действует хоть и в его интересах, но по своему усмотрению и не имеет права сообщать подсудимому детали той информации, которую он получил в ходе выполнения своих обязанностей. Это некая «третья сила» в процессе, независимая от обеих сторон и от суда[333]. В законодательстве Канады об иммиграционном контроле фигура специального адвоката была введена после того, как канадский Верховный суд в деле «Charkaoui, Almrei and Harkat» решил, что использование в судебной процедуре информации, к изучению и обсуждению которой не допускаются заинтересованная сторона и ее адвокат, противоречит канадской Хартии прав и свобод[334]. Похожую систему ввели и в США после того, как в американские суды посыпались иски от узников базы Гуантанамо, которые содержатся там зачастую на основе исключительно информации, добытой из секретных источников. Однако в отличие от Канады, где эта система формализована, в США такого рода адвокаты назначаются от случая к случаю, по инициативе судов[335].

Специальный адвокат не только помогает судье исследовать доказательство. Его задача также состоит в том, чтобы добиться наиболее полного раскрытия доказательства защите. В Великобритании фигура специального адвоката появилась отчасти в ответ на критику системы «судейского самоконтроля» со стороны Европейского суда. Этот адвокат появился в иммиграционных делах, а также в специальном законодательстве, касающемся Северной Ирландии. В последующие годы такой способ обеспечения интересов защиты стал распространяться и на другие сферы (см. уже упоминавшееся дело «Rowe and Davis v. the United Kingdom», постановление Большой палаты от 16 февраля 2000 года, § 46 и далее).

Британский опыт показывает, однако, что введение в процедуру специального адвоката не решает проблему «раскрытия доказательств». Напротив, такой механизм может привести к противоположным результатам: власти начнут скрывать от защиты многие доказательства под предлогом того, что они содержат какую-то секретную информацию, даже те, которые можно найти в открытом доступе[336]. Недостатком этой системы является также то обстоятельство, что специальный адвокат не получает инструкций от подсудимого и ему запрещено раскрывать подсудимому информацию, которую он узнал при изучении секретных доказательств, а также сообщать свои аргументы[337]. Таким образом, по сравнению с ситуацией полного раскрытия доказательства его возможности ограниченны. Еще один недостаток системы специального адвоката (впрочем, как и системы судебного самоконтроля) — недостаточная мотивированность такого адвоката, который может испытывать к своему подзащитному антипатию, не способствующую использованию в полной мере средств защиты. Впрочем, это относится ко всем адвокатам по назначению.

Европейский суд, не отрицая полезности системы специальных адвокатов, заметил, что этот механизм не может заменить полностью требование о раскрытии основной сути обвинительных доказательств прокуратурой. Эта позиция была сформулирована в деле «A. and Others v. the United Kingdom» (постановление Большой палаты от 19 февраля 2009 года, § 220), где Европейский суд отметил, что у обвиняемого должна быть возможность дать определенные инструкции специальному адвокату, с помощью которых тот мог бы эффективно оспорить доказательство, используемое против обвиняемого. Обвиняемому должны предоставить максимально возможный доступ к информации, которая позволит ему оспорить ту часть доказательств, которая по соображениям безопасности от него скрывается. Европейский суд привел такой пример (это дело касалось предполагаемых террористов — членов Аль-Каиды): если, предположим, сторона обвинения утверждает, что заявитель проходил военную подготовку в лагере террористов, она должна указать примерно, когда это происходило, и местоположение лагеря. При наличии такой информации у заявителя есть возможность предложить алиби или объяснить, почему он в это время находился в этом месте, дать этому факту какое-то объяснение, которое исключает его принадлежность к террористической деятельности[338]. Таким образом, законодатель пытается обеспечить максимально возможную степень участия защиты или хотя бы какого-то независимого арбитра в процессе исследования таких доказательств.

Общие требования ЕСПЧ к раскрытию доказательств

В вопросах раскрытия доказательств Европейский суд практически исходит из некоторых общих правил: доказательства (и обвинительные и оправдательные) должны быть известны защите, любые ограничения защиты на доступ к ним должны быть минимальными, строго необходимыми в рамках того общественного интереса, который такие ограничения преследуют; сам Суд никогда не занимается изучением качества доказательства без изучения того, как это доказательство было исследовано в национальных судах; чем хуже качество доказательства, чем меньше у защиты возможностей исследовать его, тем подробнее и придирчивее Европейский суд будет оценивать процедуру использования такого доказательства в процессе.

Достаточное время и условия для исследования доказательств

Требование раскрывать доказательства защите имеет очень важный временной компонент: у защиты должно быть достаточно времени и возможностей для ознакомления с обвинительным доказательствами — об этом говорит статья 6, § 1 (b), Конвенции.

Ни Конвенция, ни прецедентное право Суда и Комиссии не устанавливают, на какой стадии судопроизводства должны быть раскрыты доказательства. В некоторых странах (особенно принадлежащих к англосаксонской правовой семье) доказательства предоставляются защите на более позднем этапе; в странах континентальной системы у защиты больше прав по исследованию доказательств еще в ходе следствия, что не мешает обвинению предоставлять дополнительные доказательства уже в ходе судебного разбирательства («G.B. v. France», постановление от 2 октября 2001 года, § 60). Для Суда важно лишь, чтобы это было сделано заранее, чтобы у стороны была возможность подготовиться к опровержению этих доказательств до того, как суд оценит их и вынесет по ним решение[339]. Как отмечают отдельные авторы, в некотором смысле законодательство стран континентально-правовой семьи обеспечивает лучшие условия для ознакомления защиты с материалами дела, так как материалы предоставляются на более ранней стадии процесса и в более или менее окончательном виде[340]. Российские стандарты в этой сфере вполне соответствуют Конвенции — статья 47 УПК предоставляет защите возможность знакомиться со всеми материалами следствия по окончании предварительного расследования (хотя это не означает еще, что тем самым обеспечивается достаточное время для ознакомления с ними)[341].

Надо отметить, что нарушение права защиты знакомиться с материалами дела по окончании расследования не является препятствием к движению дела (см. статью 237 и статью 236, ч. 6, УПК РФ). Нарушения статьи 6 Конвенции скорее всего не будет, если суд исправил ошибку следователя и на более поздней стадии дал обвиняемому возможность ознакомиться с материалами дела (см. дело «Slyusarev v. Russia» от 9 ноября 2006 года, где заявитель жаловался на то, что не мог прочитать материалы своего дела потому, что у него отобрали очки).

Вопрос о том, что является «достаточным временем» или «условиями» для изучения доказательств, тесно связан с обстоятельствами дела. В деле «Barber?, Messegu? and Jabardo v. Spain» (постановление от 6 декабря 1988 года) Суд нашел нарушение статьи 6, § 1 и 3, в том числе в связи с тем, что у заявителей в течение очень короткого — однодневного — судебного процесса не было возможности исследовать важные доказательства их причастности к убийству и террористической деятельности, в частности оружие и документы, найденные во время обыска в их доме. В деле «?calan v. Turkey» (постановление Большой палаты от 12 мая 2005 года, § 141) Суд нашел нарушение статьи 6, § 3 (b), в ситуации, когда заявителю предоставили материалы обвинительного заключения на 20 дней, но материалы эти состояли из 17 тыс. страниц. В российском контексте, однако, такие дела вряд ли будут встречаться очень часто, так как в большинстве случаев доказательственная база бывает сформирована и описана в обвинительном заключении и стороне защиты предоставляется обычно достаточное время для ознакомления хотя бы с письменной частью дела против обвиняемого. Вместе с тем в российских делах встречаются жалобы на то, что условия ознакомления с материалами дела обвиняемых-заключенных не позволяли им реализовать свое право на защиту («Trepashkin v. Russia, no. 2», от 16 декабря 2010 года). В этом деле Суд не нашел нарушения статьи 6, § 3 (b), но сами рассуждения Суда показывают, что условия содержания могут препятствовать нормальному ознакомлению с делом. Проблемы со зрением (как в деле «Slyusarev») или со слухом («Stanford v. the United Kingdom», постановление от 23 февраля 1994 года) у обвиняемого могут теоретически ограничить его возможности по ознакомлению с доказательствами.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.