1.2 Отграничение судебно-медицинской экспертизы от освидетельствования, осмотра и других смежных процессуальных действий

1.2

Отграничение судебно-медицинской экспертизы от освидетельствования, осмотра и других смежных процессуальных действий

Дальнейшая конкретизация рассмотренных выше признаков судебно-медицинской экспертизы предполагает отграничение ее от процессуальных институтов, имеющих с ней какие-то общие черты. Здесь возникает, по существу, три группы проблем. Надо отграничить судебно-медицинскую экспертизу: во-первых, от иных форм использования специальных медицинских познаний в советском уголовном процессе; во-вторых, от такого весьма близкого к ней следственного действия, как освидетельствование живых лиц, и, в-третьих, от некоторых видов судебной экспертизы (например, биологической, криминалистической и т. д.), которые по объекту, методам и некоторым другим параметрам имеют общие моменты с судебно-медицинской экспертизой.

Решение первой группы вопросов, думается, не представляет собой сложности. Когда речь идет об использовании по уголовному делу консультационной или справочно-консультационной помощи со стороны лиц, обладающих специальными медицинскими познаниями, то налицо совершенно иная форма привлечения специальных познаний в уголовном судопроизводстве и смешение ее с судебно-медицинской экспертизой вряд ли возможно. Эта форма применения специальных знаний в уголовном процессе в советской юридической литературе освещена достаточно подробно [48]. Применительно к судебно-медицинской экспертизе эта проблема какой-либо специфики не имеет и поэтому нет необходимости в ее рассмотрении.

Несколько сложно отграничить судебно-медицинскую экспертизу от участия специалиста в некоторых следственных действиях, если в качестве такого специалиста выступает лицо, обладающее медицинскими познаниями. Такая картина нередко встречается при осмотре места происшествия, при обысках, выемках, при следственном эксперименте, при опознании трупов и живых лиц. Все эти следственные действия проводятся следователем (лицом, производящим дознание), а специалист выступает в них лишь в роли лица, призванного оказать ему помощь своими специальными познаниями. Условия привлечения органом предварительного расследования специалиста, процессуальное положение последнего при производстве следственных действий регламентированы ст. 1331 УПК РСФСР. Все те научные, организационные и методические положения, которые разработаны советской юридической наукой по применению этой статьи УПК РСФСР [49], в полной мере распространяются на специалиста-медика.

Когда речь идет даже о наружном осмотре трупа на месте его обнаружения, то это следственное действие в соответствии со ст. 180 УПК РСФСР производится следователем (органом дознания) в присутствии понятых и с участием врача-специалиста в области судебной медицины, а при невозможности его участия — иного врача. Нетрудно видеть, что специалист с медицинскими знаниями при таком осмотре трупа не превращается в эксперта, его процессуальное положение ограничено теми правами и обязанностями, которыми наделен любой специалист в соответствии со ст. 1331 УПК РСФСР. Другое дело, что этот специалист впоследствии может быть назначен экспертом. Однако это происходит лишь постольку, поскольку органом предварительного расследования назначается судебно-медицинская экспертиза и ее производство поручается именно этому специалисту. Если же в качестве эксперта назначается любое другое лицо, обладающее медицинскими познаниями, то специалист-медик, участвовавший в наружном осмотре трупа, в эксперта по делу не превращается.

Возникает вопрос: не изменяется ли только что высказанное положение, если осмотр сопряжен с эксгумацией трупа? Часть 2 ст. 180 УПК РСФСР предусматривает, что «в случае необходимости извлечения трупа из мест захоронения следователь выносит об этом постановление. Извлечение трупа производится в присутствии следователя, понятых и врача-специалиста из области судебной медицины, а при необходимости — и в присутствии иного специалиста». По смыслу этой нормы ведущим лицом в производстве этого процессуального действия все же остается следователь, а судебный медик так же, как и любой присутствующий при этом специалист (например, криминалист), остается специалистом в смысле ст. 1331 УПК РСФСР. Это в достаточной мере очевидный признак, не позволяющий смешивать осмотр трупа, сопряженный с эксгумацией, с судебно-медицинской экспертизой [50].

Соответственно сказанному при эксгумации врач-специалист из области судебной медицины своими познаниями помогает следователю и другим участникам этого следственного действия решить, какие меры предосторожности предпринимать при извлечении, осмотре и в случае необходимости транспортировки трупа, обнаружить и квалифицированно описать в протоколе совершаемого следственного действия данные, имеющие значение по делу (в том числе те, которые необходимо учесть в ходе последующего экспертного исследования). При этом медик может обратить внимание на глубину захоронения, состояние гроба, характер позы трупа, имеющиеся на нем повреждения и на иные обстоятельства, которые могли повлиять на сохранность трупа, на его внешний вид и т. д. [51].

Положение, на наш взгляд, не меняется в тех случаях, когда эксгумация трупа осуществляется в целях опознания последнего. Здесь, по существу, имеет место участие врача-специалиста из области судебной медицины последовательно в двух процессуально-значимых действиях: сначала в эксгумации, затем в опознании. Оба эти действия предпринимаются следователем соответственно требованиям ст. 180, 165 УПК РСФСР, участие в них лица с медицинскими познаниями не выходит за пределы того статуса специалиста, который очерчен в ст. 1331 УПК РСФСР. Иначе говоря, лицо с познаниями из области судебной медицины оказывает необходимую помощь следователю (органу дознания) в производстве соответствующего следственного действия, которое в силу отмеченных выше обстоятельств никоим образом не превращается в судебно-медицинскую экспертизу.

Необходимо четко провести грань между собственно эксгумацией, проводимой от начала до конца следователем и остающейся следственным действием, и самостоятельным экспертным исследованием, осуществляемым судебным медиком. В имеющейся литературе на этот счет подчеркивается, что эксгумация и экспертиза извлеченного из земли трупа являются двумя самостоятельными действиями. В частности, правильно, на наш взгляд, подмечено, что собственно эксгумация — это извлечение трупа из земли (могилы) с представлением его судебно-медицинскому эксперту для исследования. Согласно ст. 180 УПК РСФСР и соответствующим статьям УПК союзных республик извлечение трупа из места захоронения производится в присутствии следователя, судебно-медицинского эксперта и понятых. Судебно-медицинская же экспертиза эксгумированного трупа выполняется экспертом или комиссией экспертов [52].

В случае появления необходимости применения специальных познаний из области судебной медицины для исследования эксгумированного трупа следователь (орган дознания) или суд решают вопрос о назначении судебно-медицинской экспертизы.

УПК РСФСР не содержит специальных указаний об оформлении назначения судебно-медицинской экспертизы эксгумированного трупа. Из этого следует, что такие экспертизы назначаются в обычном порядке, т. е. следователь выносит постановление, в котором указывает обстоятельства дела, обусловившие необходимость эксгумации и проведения экспертизы (первичной, дополнительной или повторной), перечисляет вопросы, подлежащие экспертному разрешению и т. д.

В тех случаях, когда назначается дополнительная судебно-медицинская экспертиза эксгумированного трупа, что согласно ст. 81 УПК РСФСР производство ее может быть поручено тому же либо другим экспертам. Повторная же экспертиза поручается другому или другим экспертам. Но в любом случае в распоряжение эксперта представляется труп я все необходимые материалы уголовного дела.

Необходимо отграничить судебно-медицинскую экспертизу также от такого процессуального действия, как получение образцов для сравнительного исследования. Это следственное действие, как известно, правовую регламентацию впервые в истории советского уголовного процесса получило в ныне действующем уголовно-процессуальном законодательстве. В частности, ст. 186 УПК РСФСР предусматривает:

«следователь вправе получить у подозреваемого или обвиняемого образцы почерка или другие образцы, необходимые для сравнительного исследования, о чем составляется постановление.

Следователь вправе также получить образцы почерка или иные образцы для сравнительного исследования у свидетеля или потерпевшего, но лишь при необходимости проверить не оставлены ли указанные лицами следы на месте происшествия или на вещественных доказательствах.

В необходимых случаях изъятие образцов для сравнительного исследования производится с участием специалиста.

Об изъятии образцов для сравнительного исследования составляется протокол с соблюдением ст. 141 и 142 УПК РСФСР».

Аналогично сформулированы соответствующие статьи УПК большинства других союзных республик [53].

В соответствии с этим нормативно-правовым предписанием образцы для сравнительного исследования могут быть получены следователем как с участием, так и без участия специалиста. Вопрос об отграничении судебно-медицинской экспертизы от рассматриваемого следственного действия возникает в тех случаях, когда в качестве такого специалиста выступает лицо с познаниями из области судебной медицины. Скажем, надо получить кровь потерпевшего для сравнительного исследования, необходимого по делу. Когда же речь идет об изъятии крови, находящейся на теле подозреваемого, подногтевого содержимого у подозреваемого или о других подобных объектах будущего экспертного исследования, то мы сталкиваемся с несколько иным явлением, связанным скорее с получением вещественных доказательств. Поэтому в подобной ситуации нужно, очевидно, руководствоваться теми правилами уголовно-процессуального закона, которыми определяется порядок обнаружения, изъятия и закрепления вещественных доказательств (ст. 83–86 УПК РСФСР).

Врач с познаниями из области судебной медицины, привлеченный для участия в получении образцов для сравнительного исследования, является, бесспорно, не кем иным, как специалистом в смысле ст. 1331 УПК РСФСР. Изложенные выше соображения о процессуальном положении специалиста и его отличия от судебного эксперта полностью сохраняют силу и применительно к данному случаю. Поэтому нет надобности особо обосновывать вывод о том, что врач, принимающий участие в получении следователем образцов для сравнительного исследования, не превращается в судебно-медицинского эксперта.

Конечно же, вопрос о получении сравнительных образцов от трупа или у живых лиц может возникнуть и в ходе судебно-медицинской экспертизы, назначенной в установленном законом порядке. Однако рассмотрение его представляется более целесообразным в том разделе пособия, где освещаются порядок и методические вопросы производства судебно-медицинской экспертизы.

Более сложным и острым является вопрос о соотношении судебно-медицинской экспертизы и освидетельствования.

В годы становления советского уголовного процесса термин «освидетельствование» чаще всего употреблялся для обозначения деятельности любого врача (в том числе судебного медика) по проведению судебно-медицинской или судебно-психиатрической экспертизы живого лица [54]. Несколько позднее начали появляться утверждения о необходимости отграничения освидетельствования как следственного действия, проводимого органом расследования, от экспертной деятельности. М. С. Строгович, например, еще в 40-е годы писал: «По сути дела, освидетельствование — это тоже осмотр и отличается от него тем, что предметом освидетельствования является не вещь, как при осмотре, а живой человек» [55]. Такие же соображения встречались тогда в трудах М. А. Чельцова, Д. С. Карева, Р. Д. Рахунова, П. И. Тарасова-Родионова и ряда других видных ученых [56]. Для такого подхода определенные основания давал УПК РСФСР 1923 г., где освидетельствование, по существу, рассматривалось как осмотр живого лица, проводимый врачом по поручению следователя (ст. 193–194 УПК РСФСР 1923 г.).

Но уже на том этапе развития уголовно-процессуальной науки и практики выдвигалось предложение рассматривать освидетельствование в одном плане как самостоятельное следственное действие, в другом — как разновидность судебно-медицинской экспертизы. «В случае, когда освидетельствование возлагается на эксперта, — писал, в частности, Н. В. Терзиев, — мы имеем дело в процессуальном смысле с экспертизой, а когда освидетельствование производится следователем или представителем органов дознания (с привлечением специалиста и без него), происходит следственный осмотр» [57].

В ведомственных нормативно-правовых актах освидетельствования, проводимые медиком, также отождествлялись с судебно-медицинской экспертизой. Например, в Инструкции о производстве судебно-медицинской экспертизы в СССР от 13 декабря 1952 г. указывалось, что в компетенцию судебно-медицинской экспертизы входят: производство судебно-медицинского освидетельствования живых лиц, судебно-медицинского исследования трупов, судебно-медицинских и судебно-химических исследований вещественных доказательств, а также производство судебно-медицинской экспертизы» (п. 9). Здесь, как видим, судебно-медицинские исследования живых лиц рассматривались как разновидность экспертизы.

Позднее, по мере углубления понимания существа экспертизы, положение стало меняться. Все более весомыми становились соображения о необходимости четкого разграничения, с одной стороны, освидетельствования, с другой — судебно-медицинской экспертизы. Советское уголовно-процессуальное законодательство, принятое на рубеже 60-х годов, пошло именно по такому пути. Однако оно подошло к правовой регламентации данного вопроса недостаточно последовательно. Убедиться в этом можно уже при простом сопоставлении текстов соответствующих статей УПК различных союзных республик.

Ст. 181 УПК РСФСР предусматривает, что следователь вправе произвести освидетельствование обвиняемого, подозреваемого, свидетеля или потерпевшего для установления на их теле следов преступления или наличия особых примет, если при этом не требуется судебно-медицинской экспертизы».

УПК Украинской ССР решает тот же вопрос несколько иначе. Он гласит: «При необходимости выявить или удостоверить наличие у обвиняемого, подозреваемого или свидетеля особых примет следователь выносит об этом постановление и производит освидетельствование в присутствии двух понятых», а «при необходимости производит судебно-медицинское освидетельствование…, такое освидетельствование по указанию следователя производится судебно-медицинским экспертом или врачом» (ст. 193). Следственное освидетельствование, проводимое органами предварительного расследования и судебно-медицинское освидетельствование, осуществляемое специалистом-медиком, различается также в УПК Казахской ССР (ст. 130) и в УПК Азербайджанской ССР (ст. 207), хотя и в них тоже есть некоторые особенности в регулировании данного процессуального действия.

Кроме заметных различий в формулировках уголовно-процессуальные кодексы союзных республик, разграничивающие следственное и судебно-медицинское освидетельствование, не определяют ни цель, ни особенности, ни порядок производства судебно-медицинского освидетельствования, которыми оно отличалось бы от следственного.

При этом нельзя не принять во внимание то обстоятельство, что речь идет о действии, часто встречающемся в следственной И судебно-медицинской практике, причем и здесь часто не проводится четких различий между экспертизой и освидетельствованием.

Достаточно сказать, что, по данным Главного судебно-медицинского эксперта Минздрава СССР, например, в 1984 г. (позднее эти сведения не обобщались) из общего количества судебно-медицинских исследований живых лиц (1 317 275) более 52,2 % (687 616) проведены по «направлениям» органов суда, прокуратуры и предварительного расследования, т. е. без назначения экспертизы. В этих случаях данное действие выступало как судебно-медицинское освидетельствование. По данным А. М. Корнукова, на долю судебно-медицинских освидетельствований приходится 75 % всех освидетельствований [58]. Исследование, проведенное З. З. Зинатуллиным, показало, что проводится 94,7 % судебно-медицинских и только 5,3 % следственных освидетельствований [59]. Если же к практике судебно-медицинского освидетельствования подойти с учетом того, что в трех союзных республиках, где судебно-медицинское освидетельствование закреплено в самом законе, удельный вес этого приема становится еще более значительным. Например, в Украинской ССР, от общего числа проведенных судебно-медицинских исследований живых лиц в 1984 г. судебно-медицинские освидетельствования составили 64,7 % (144 601), а судебно-медицинские экспертизы — 35,3 % (79 011); в Казахстане судебно-медицинские освидетельствования составили 46,0 % (29 109), а судебно-медицинские экспертизы — 53,1 % (33 057); в Азербайджанской ССР судебно-медицинские освидетельствования составили 61 % (13 699), а судебно-медицинские экспертизы — 39 % (8748).

Больше того, количество судебно-медицинских освидетельствований имеет тенденцию к возрастанию. Например, в 1980 г. судебно-медицинских освидетельствований в стране было проведено 671 094, а в 1984 г., как мы уже отмечали, их было уже 687 616. Анализ этих данных показывает, что часть таких освидетельствований проводится вместо судебно-медицинских экспертиз. Например, в 1984 г. в СССР было проведено судебно-медицинских освидетельствований 687 616 (52,2 %) и 629 659 (47,8 %) судебно-медицинских экспертиз живых лиц. При этом степень тяжести телесных повреждений определялась в 1 235 847 случаях, т. е. в 93,8 % от общего количества. Это значит, что почти во всех случаях судебно-медицинские освидетельствования проводились для решения вопросов, которые входят в компетенцию судебно-медицинской экспертизы, поскольку по действующему закону для определения тяжести телесных повреждений обязательно назначено проведение судебно-медицинской экспертизы (ст. 79 п. 1 УПК РСФСР).

Существующие ведомственные нормативно-правовые акты, детализирующие задачи и некоторые организационные стороны работы судебных медиков, по существу способствуют такой практике. Так, Инструкция о производстве судебно-медицинской экспертизы в СССР, утвержденная приказом Минздрава СССР от 21 июля 1978 г., при определении компетенции судебно-медицинской экспертизы, указывает, что сюда относятся «экспертиза потерпевших, обвиняемых и других лиц, а также освидетельствование граждан для определения характера и тяжести телесных повреждений (п. 1.3.3). Из положения п. 2.1 Инструкции видно, что судебно-медицинское освидетельствование решает те же задачи, что и судебно-медицинская экспертиза живых лиц, т. е. установление тяжести, давности, механизма образования телесных повреждений, но имеет ограниченную сферу применения — только в стадии возбуждения уголовного дела. Согласно Правилам судебно-медицинского определения степени тяжести телесных повреждений, утвержденных Приказом Минздрава СССР от 11 декабря 1978 г. (п. 4.33), как при судебно-медицинской экспертизе, так и при судебно-медицинском освидетельствовании живых лиц в выводах должны быть отражены:

Характер повреждения с медицинской точки зрения (ссадина, кровоподтек, рана, перелом кости и т. п.), их локализация и свойства.

Вид орудия или средства, которыми могли быть причинены повреждения.

Механизм возникновения повреждений.

Давность (срок) причинения повреждений.

Степень тяжести телесных повреждений с указанием квалифицирующего признака — опасность для жизни, расстройство здоровья, стойкая утрата трудоспособности и т. п.

Выводы в «Заключении эксперта» («Акте») должны являться результатом анализа данных, установленных при проведении экспертизы. Они должны быть подробными и научно обоснованными. Таким образом, «Инструкция» и «Правила» хотя и упоминают о двух различных формах применения специальных судебно-медицинских познаний так же, как и УПК трех союзных республик, не проводят каких-либо существенных отличий между ними.

На протяжении десятилетий не прекращается дискуссия по рассматриваемой проблеме и в научной литературе [60]. Многие авторы считают судебно-медицинское освидетельствование разновидностью судебно-медицинской экспертизы. Эту точку зрения наиболее отчетливо защищает С. А. Шейфер, полагающий, что «судебно-медицинские освидетельствования являются разновидностью судебно-медицинской экспертизы» [61]. На той же позиции стоит Р. С. Белкин, рассматривающий судебно-медицинское освидетельствование как «один из видов судебно-медицинской экспертизы» [62].

Другие ученые рассматривают освидетельствование, проводимое лицом со специальными медицинскими познаниями, как «врачебный осмотр». И. Л. Петрухин, например, отмечает, что «в соответствии со статьей 181 УПК РСФСР освидетельствование возможно не только как разновидность следственного осмотра, но и как врачебный осмотр, проводимый в отсутствии следователя, по его поручению в установленной законом процессуальной форме, отличающейся от порядка проведения судебной экспертизы» [63]. Отметим, что И. Л. Петрухин с давних пор считает, что «конструкция судебно-медицинского освидетельствования, занимающая промежуточное положение между простым освидетельствованием и экспертизой, представляется довольно искусственной» [64]. К этой точке зрения присоединяется и Н. А. Маркс [65].

Однако эта точка зрения не разделяется некоторыми процессуалистами. Отграничивая освидетельствование в целом от судебно-медицинской экспертизы, они, опираясь на упомянутые выше нормы УПК УССР, Казахской ССР и Азербайджанской ССР, различают два вида освидетельствования: следственное, проводимое органами предварительного расследования, и судебно-медицинское, проводимое специалистом из соответствующей области медицинской науки [66].

Как же разрешить спорный вопрос? Можно ли найти критерий разграничения следственного и судебно-медицинского освидетельствования, судебно-медицинского освидетельствования и судебно-медицинской экспертизы. Заметим, что ответ на вторую часть вопроса предопределяет и на первую его часть.

Итак, существует ли критерий разграничения судебно-медицинской экспертизы и судебно-медицинского освидетельствования? Как уже было показано в практической деятельности судебно-медицинских учреждений посредством судебно-медицинского освидетельствования решаются задачи, входящие в компетенцию судебно-медицинской экспертизы. Ведомственный нормативно-правовой материал дает для этого основания. Так, в соответствии с Правилами судебно-медицинского определения степени тяжести телесных повреждений» вполне возможно судебно-медицинское освидетельствование даже при определении степени тяжести телесных повреждений, при объяснении механизма этих повреждений, давности их причинения и т. д. (п.п. 4.33).

Н. В. Жогин и Ф. Н. Фаткуллин предприняли попытку отграничить судебно-медицинское освидетельствование от обычного и от судебно-медицинской экспертизы тем, что при производстве судебно-медицинского освидетельствования «не только обнаруживаются и фиксируются поддающиеся непосредственному восприятию факты, но дается медицинское обоснование или объяснение им», что «оно предназначено главным образом для установления фактов, не вполне доступных следственному освидетельствованию и, вместе с тем, не требующих применения специальных познаний из области медицинской науки и практики в том объеме, какой характерен для судебной экспертизы» [67]. Нетрудно заметить, что авторы указывают два признака, свойственные судебно-медицинскому освидетельствованию и отличающие его от судебно-медицинской экспертизы: непосредственное восприятие судебным медиком фактов и использование для их объяснения специальных познаний в объеме меньшем, чем при экспертизе.

По этому поводу в литературе не без оснований отмечается объем используемых врачом специальных познаний из области судебной медицины не может служить признаком, отличающим судебно-медицинское освидетельствование от судебно-медицинской экспертизы. Так, С. А. Шейфер считает, что «положение о «меньшем объеме» познаний не может быть принято в силу его неопределенности. К тому же результаты проведенных судебным медиком обследований (какими бы простыми они ни были) обязательно требуют обобщения и истолкования, а это существенный признак экспертизы» [68].

Есть и другие соображения, указывающие на слабость и противоречивость конструкции судебно-медицинского освидетельствования.

Первое из них связано с неизбежным дублированием работы судебных медиков. Как уже отмечалось, судебно-медицинское освидетельствование фактически решает задачи, отнесенные к компетенции судебно-медицинской экспертизы: о характере, давности, тяжести и механизме образования телесных повреждений. При этом по своей структуре акты судебно-медицинского освидетельствования не отличаются от заключения эксперта (этот момент прямо подчеркивается в п. 3.11 Инструкции), этот документ формально же считается заключением эксперта, поскольку исследование производилось без вынесения постановления.

Но так как для разрешения вопроса о характере телесных повреждений УПК всех союзных республик требуют обязательного назначения экспертизы, складывается парадоксальное положение: следователь, получивший от эксперта акт судебно-медицинского освидетельствования и не имея оснований усомниться в его полноте и обоснованности, вынужден назначать судебно-медицинскую экспертизу. Нередко эксперт судебный медик в подобной ситуации вынужден дублировать свои выводы, изложенные в акте.

Не случайно поэтому, что в следственной практике наблюдается устойчивая тенденция рассматривать «Акты судебно-медицинского освидетельствования» как заключение эксперта, каковыми они, однако, не являются.

Неопределенность правовой оценки судебно-медицинского освидетельствования порождает массу других трудностей. Неясно, в каком качестве судебный медик должен быть вызван в суд, когда в этом возникает необходимость, т. к. экспертом он не назначается (заметим, что согласно п. 3.5 и 3.11 Инструкции он обязан подписать «Акт» именно как судебно-медицинский эксперт), специалист же действует лишь в рамках следственного действия и не вправе давать заключения. Кроме того, неясно, какой вид исследования должен быть проведен судебным медиком, когда следователь или суд не соглашаются с выводами, изложенными в «Акте»: здравый смысл подсказывает, что нужна повторная экспертиза (с отстранением эксперта, составившего «Акт», от ее проведения), однако первичное исследование экспертизой не является и поэтому формально можно назначить первичную экспертизу, поручив ее тому же эксперту, который составил «Акт». А это недопустимо, т. к. поставлена под сомнение объективность эксперта [69].

К тому же, несмотря на важность решаемых при судебно-медицинских освидетельствованиях вопросов, обвиняемый, подозреваемый и потерпевший, чьи интересы затронуты самым непосредственным образом, оказываются полностью устраненными от производства исследования.

С учетом сказанного следует согласиться с позицией тех авторов, которые предлагают исключить из уголовно-процессуального закона и из судебно-медицинской практики возможность проведения судебно-медицинского освидетельствовании за рамками судебно-медицинской экспертизы.

Принципиальное решение данного вопроса содержится в УПК Армянской ССР, где судебно-медицинское освидетельствование рассматривается как разновидность судебно-медицинской экспертизы и производится с соблюдением правил, предусмотренных для экспертизы (ст. 181).

Отметим также, что отказ от искусственной конструкции судебно-медицинского освидетельствования уже обозначился в законодательстве: ни одна союзная республика не заимствовала опыт УПК УССР, Казахской и Азербайджанской ССР. Наоборот, из УПК Узбекской ССР в 1976 г. норма о судебно-медицинском освидетельствовании была исключена, что следует признать правильным.