Исторические расследования. «История Пугачевского бунта» Пушкина. «Язвы Петербурга» Михневича

Исторические расследования. «История Пугачевского бунта» Пушкина. «Язвы Петербурга» Михневича

В своих исторических расследованиях современные журналисты чаще всего отталкиваются от того, что принято называть историческими загадками. Иной раз на основе мемуарных и документальных источников они строят версии жизни и смерти поэтов, политиков, космонавтов и других известных людей. Эпоха гласности чрезвычайно расширила круг тем для такого рода расследований. Сегодня они пользуются необычайной популярностью.

Методы журналиста и историка в данном случае схожи, но не следует забывать о том, что любое изложение фактов не тождественно самим фактам. В любом случае это – создание новой реальности. Каждому из нас дано видеть только изнаночную сторону того узорного ковра, с которым американский писатель Т. Уайлдер сравнил человеческую жизнь. Историки и журналисты по-своему исследуют узелки и обрывки на изнанке этого ковра, пытаясь воссоздать узор на свой лад. Степень достоверности воспроизведенного определяется степенью нравственности и добросовестности исследователя. Потому что лицевую сторону ковра видит только Бог, и только ему понятен смысл переплетения и значение каждой отдельной нити. Можно, подобно Джеку Бердену из романа «Вся королевская рать», откопать «что-то» и на судью Ирвина, но нельзя забывать о том, какой трагедией обернулось это расследование. Как вспоминал Берден: «Я не добился успеха, потому что в ходе исследования пытался обнаружить не факты, а истину. Когда же выяснилось, что истину обнаружить нельзя, а если и можно, то я ее все равно не пойму, – мне стало невмоготу выносить холодную укоризну фактов»[40].

Вопрос о том, факты или истину дано обнаружить журналисту при проведении расследования, остается открытым. Перспективу и угол зрения он всегда выбирает сам. Вилли Старк был, разумеется, прав: «Всегда что-то есть». В конце концов, журналистским расследованием можно назвать и заполонившие ныне прилавки книжных магазинов брошюры с названиями типа «Любовники Екатерины II», и попытку компании ПИТ объявить пивовара Ивана Таранова подлинным историческим персонажем. Но настоящее историческое расследование требует от журналиста огромного скрупулезного труда. Примером такого добросовестного расследования может служить «История Пугачевского бунта», написанная Александром Сергеевичем Пушкиным.

Мы до сих пор не знаем подлинных причин, побудивших поэта обратиться к истории крестьянской революции. В 1862 году академик Я. К. Грот впервые высказал мысль о том, что первоначально Пушкин собирался написать историю Суворова. Концепцию Грота подхватили другие исследователи, она вошла в широкий обиход и была канонизирована в академическом издании «Истории Пугачевского бунта», увидевшее свет в 1914 году. В предисловии к этой монографии казанский профессор Н. Н. Фирсов писал: «В начале 1833 года Пушкин наиболее активно интересовался славным генералиссимусом, но, как ни странно, задуманная Пушкиным „История Суворова“ привела к „Истории Пугачева“. Замысловатая фигура генералиссимуса Суворова овеяна многочисленными легендами и домыслами, и есть определенный соблазн в том, что Пушкин хотел посвятить свое исследование именно ему. Обращаясь с письмом к военному министру с просьбой разрешить занятия в архиве Главного штаба по следственному делу Пугачева, Пушкин мотивирует свое желание тем, что хочет познакомиться с материалами об участии Суворова в подавлении восстания. Возможно, эти документы настолько захватили поэта, что, увлекшись ими, он позабыл о главной теме. Но, скорее всего, правы те литературоведы, которые утверждают, что именно сам Пугачев интересовал Пушкина, а Суворова он упоминал потому лишь, что так легче было получить доступ к архивам. В пользу этой концепции говорит и то, что в течение всего 1833 года поэт изучал материалы по истории бунта, да и волна холерных бунтов, которая прокатилась по России в начале 30-х годов XIX столетия, делала эту тему чрезвычайно актуальной. „Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный“, – эти слова в „Капитанской дочке“ произносит Гринев, но они с предельной точностью выражали позицию автора».

Пушкин читал исторические труды П. И. Рычкова, «Обозрение уральских казаков» А. И. Левшинова, записки А. И. Бибикова, французские источники. Мимо его внимания не прошел ни один хоть сколько-нибудь значимый документ, рассказ или просто анекдот. Даже глупый и ничтожный антипугачевский роман «Le faut Pierre III», написанный в 1775 году и переведенный на русский язык в 1809-м под названием «Ложный Петр III – жизнь, характер и злодеяния бунтовщика Емельки Пугачева», пригодился поэту.[41] По собственному признанию, он не только со вниманием прочел «все, что было напечатано о Пугачеве, и сверх того 18 толстых томов in folio разных рукописей, указов, донесений и пр., но и посетил места, где происходили события… поверяя мертвые документы словами еще живых, но престарелых свидетелей».[42]

К написанию первой главы «Истории Пугачева» (название «История Пугачевского бунта» книга получила по настоянию Николая I) Пушкин приступил 25 марта 1833 года. В конце мая работа вчерне была закончена, но летом он покидает столицу, чтобы побывать на местах событий, порыться в провинциальных архивах, опросить старожилов. Эти поездки не обошлись без казусов. Так, в поселке Берды, где за каждую песню или интересный эпизод о Пугачеве поэт платил червонец, а иных усаживал за стол и угощал вином, местные обыватели сочли за благо собрать сход и написать донесение на имя начальника края, военного губернатора В. А. Перовского. «Был у нас неизвестного звания человек. Лицом смугл, волосом черен и курчав, на пальцах вместо ногтей когти. Подбивал под пугачевщину и дарил золотом. Должно быть, антихрист».[43] К чести Перовского следует сказать, что он оставил это донесение без внимания и оказывал Пушкину самое широкое содействие и помощь в сборе материала.

«История Пугачевского бунта» вышла в свет в декабре 1834 года. Современники встретили ее более чем прохладно, большинство выражало мнение, что Пушкин взялся не за свое дело. «Признаюсь, – не скрывал сожаления поэт, – я полагал вправе ожидать благосклонного приема, конечно, не за самую „Историю…“, но за исторические сокровища, к ней приложенные». Действительно, вторая часть книги, состоящая из документов, мемуаров и прочих памятников эпохи, была поистине «драгоценным материалом», что вынужден был отметить даже В. Броневский, подвергший сочинение Пушкина резкой критике в январском номере «Сына Отечества» за 1835 год. «История Пугачевского бунта» печаталась с дозволения правительства, минуя цензуру. «Разрешая печатание этого труда, его величество обеспечил мое благосостояние», – писал Пушкин в феврале 1834-го. Но его надежды не оправдались. Через год в дневнике поэта появится запись: «В публике очень бранят моего Пугачева, а что еще хуже – не покупают». От продажи книги Пушкин выручил не более 20 тысяч рублей. После его смерти в квартире осталось 1775 нераспроданных экземпляров (из трехтысячного тиража).

Автором любопытных исторических расследований является и Владимир Осипович Михневич, имя которого мало известно современному читателю. Он родился в Киеве в 1841 году. Учился на историко-филологическом факультете Университета Святого Владимира, но курса не окончил, так как большую часть времени вынужден был заниматься гувернерством ради поиска средств к существованию. В Киеве же стал пробовать себя в журналистике: печатался в «Киевском телеграфе», посылал карикатуры и юмористические статьи в «Занозу» и «Искру».

В 1865 году, окончательно избрав своим поприщем журналистику, Михневич переезжает в Петербург. Пять лет он мечется в поисках заработка – занимается составлением прошений и перепиской бумаг, изредка печатается в петербургских газетах. В 1870 году его приглашают участвовать в сатирическом журнале «Будильник», с 1872 года Михневич – воскресный фельетонист «Сына Отечества», оттуда переходит в «Голос», а в 1877 году становится сотрудником «Новостей и Биржевой газеты», где проработает более двадцати лет. В этом издании фельетон обычно заменял собой передовую статью, и именно Михневич способствовал тому, что этот, обычно легкий в те времена, жанр превратился в острый и проблематичный. Особенностью фельетонов Михневича было искусное сочетание злобы дня в преемственности и противоречивости с событиями прошлого. В этом ему помогала любовь к истории.

Владимир Осипович был историком по призванию. Исторические расследования всегда оставались для него любимой работой. Он судил события дня судом высшим и беспристрастным «в той широкой перспективе, которая дается лишь людям именно по их специальности историка»[44]. С самого первого дня основания журнала «Исторический вестник» (1880) Михневич становится его постоянным сотрудником. Здесь он опубликовал множество работ, в частности «Историю карточной игры на Руси». Любовь к истории сделала из него знатока петербургской жизни. Михневич – автор книги «Петербург весь на ладони» (1874). Первая часть этого труда, «Петербург в старину», если и уступает в объеме известной книге М. Пыляева «Старый Петербург», то «превосходит ее достоверностью материала и осторожностью его разработки».[45]

Самым известным сочинением Михневича являются «Язвы Петербурга», которые в 1882 году печатались на страницах журнала «Наблюдатель», а в 1886-м вышли отдельным изданием. Основным источником для написания «Язв Петербурга» автору послужила однодневная перепись, которую впервые провели в городе в 1869 году. Данные переписи Михневич дополнил отчетами петербургской полиции, официальной статистикой, литературными источниками и собственными наблюдениями. В результате получилась книга, достаточно мрачная, но содержащая множество малоизвестных подробностей, которая и сегодня представляет интерес для исследователя. «Разве в старые добрые времена не крали и не грабили? – задается Михневич вопросом и тут же отвечает на него: – Вся разница только в способе хищения и его размерах. Крадут теперь крупными суммами, потому что завелись крупные деньги… Прежде больше враздробь воровали, теперь воруют оптом, прежде не так этим смущались, теперь это кажется не особенно пристойным, прежде газет не было, теперь есть – вот и все»[46]. Написанные в традициях журналистского расследования, «Язвы Петербурга» служат тому лучшим доказательствoм.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.