1. Традиционный взгляд (оценка справедливости процесса в целом)

1. Традиционный взгляд (оценка справедливости процесса в целом)

Нарушение права на адвоката и его связь с признанием несправедливости процесса

Суд традиционно старался оценивать не отдельные дефекты головного расследования, а то, насколько тот или иной дефект в ходе процедуры мог повлиять на возможности защиты и в итоге на приговор. Анализ дела «Imbrioscia v. Switzerland» (постановление от 24 ноября 1993 года) показывает, что даже очень серьезные ограничения права на защиту на предварительном следствии не могли убедить Суд в том, что была нарушена статья 6, во всяком случае до тех пор, пока у подозреваемого оставалась возможность оспорить полученные таким образом доказательства в суде и пользоваться в течение судебной стадии процесса услугами адвоката без каких-либо ограничений. Суд в этом деле готов был допустить (хотя бы и косвенно), что адвокат не вызывался на допросы на следствии по вине государства, и не усмотрел нарушения в использовании доказательств, добытых без адвоката, в обоснование приговора. Несмотря на эти дефекты, отдельные нарушения права на защиту в этом деле, по мнению Суда, не повлияли на справедливость процесса в целом.

Отсутствие адвоката на первых допросах обвиняемого

Таков традиционный подход Суда, который с точки зрения оценки справедливости процесса в целом, имеет, однако, очень большой практический недостаток, особенно в контексте континентальных систем уголовного процесса. Он недооценивает важность предварительного следствия. В идеальной ситуации суд должен рассматривать доказательства ab novo. По умолчанию показания, данные на суде, должны иметь приоритет по сравнению с такими же показаниями, данными на следствии. На практике показания (особенно признательные), данные подозреваемым на следствии, часто являются основой приговора несмотря на последующее изменение линии защиты. Теоретическая возможность оспорить доказательства, полученные на следствии с нарушением права на защиту, есть всегда, но практически судьба процесса решается на первых допросах, поэтому так важно обеспечить справедливость процесса на самых ранних этапах.

Некоторые авторы утверждают, что длительное непризнание Европейским судом права на присутствие адвоката во время допросов в полиции не соответствует позиции Международного трибунала по бывшей Югославии, а также позиции Комитета против пыток Совета Европы[294].

Действительно, статут Международного уголовного трибунала предполагает право подозреваемых на помощь адвоката с момента первого допроса, во всяком случае это является наиболее очевидной его интерпретацией[295]. Несомненно, присутствие адвоката на допросе затрудняет применение пытки к подозреваемому, и с этой точки зрения это очень важная гарантия. Вместе с тем статья 6 Конвенции касается не запрета пыток, а справедливости судопроизводства и исходит из того, что по общему правилу подозреваемого не пытают. В этой ситуации вопрос «нужен ли на допросе адвокат» будет решаться Европейским судом с точки зрения концепции справедливого правосудия, а не с точки зрения профилактики насилия в полицейских участках.

Практические последствия нарушения права на защиту для дальнейшего хода процесса и приговора

В более поздних делах Европейский суд пытался оценить практические последствия нарушения права на защиту для дальнейшего хода дела.

В деле «Brennan v. the United Kingdom» (постановление от 16 октября 2001 года) заявителю, арестованному по подозрению в причастности к террористической деятельности, было отказано в доступе к адвокату в течение первых 24 часов из соображений безопасности — власти боялись, что он оповестит находящихся на свободе сообщников. Заявитель не давал показаний в течение этого времени. По истечении суток у адвоката появилась возможность увидеться со своим клиентом, но он по каким-то своим причинам отложил свой визит в тюрьму. Заявителя допросили, и он дал признательные показания, которые были впоследствии использованы в приговоре как ключевые доказательства его виновности. Наконец заявителю удалось встретиться с адвокатом, однако первая их встреча происходила в присутствии полицейских (последующие — в конфиденциальной обстановке). Вместе с тем адвокату не было позволено участвовать в последующих допросах, в ходе которых подозреваемый продолжал давать подтверждающие его вину заявления, впоследствии использованные в приговоре.

Предметом анализа при оценке нарушения по статье 6 Конвенции здесь были три периода: первые сутки, когда заявителя не допрашивали, но и не разрешали увидеться с адвокатом; период, когда адвокат мог прийти, но не пришел, а заявитель был допрошен и дал признательные показания; и третий период, после встречи заявителя с адвокатом.

По поводу первого периода Европейский суд решил, что 24-часовое ограничение на встречу с адвокатом не нарушало прав заявителя по статье 6, § 1, так как не повлияло на приговор — заявитель не дал никаких показаний в течение этого времени.

Что касается допроса, на котором адвокат заявителя отсутствовал и результаты которого были потом использованы в приговоре (второй период), то Европейский суд отметил, что у заявителя была возможность оспорить допустимость этих доказательств в суде с участием адвоката. Действительно, вопрос о допустимости протоколов допроса решался в отдельной процедуре профессиональным судьей перед началом слушания дела присяжными (так называемая процедура voir dire).

Кроме того, адвокат мог прийти к своему подзащитному, но не пришел и даже не попытался связаться с ним, чтобы дать какие-то предварительные инструкции. При таких обстоятельствах Европейский суд заключил, что нарушения статьи 6 со стороны государства не было.

Однако Суд обнаружил нарушение статьи 6, § 3 (с), Конвенции в связи с тем, что во время первой встречи заявителя с его адвокатом в комнате присутствовал полицейский, который мог слушать их разговор. Европейский суд посчитал, что адвокат и заявитель не имели реальной возможности говорить свободно во время этой встречи и адвокат не мог убедительно разъяснить подозреваемому его право хранить молчание, и потому во время последующих допросов заявитель продолжал давать невыгодные для него показания.

Хотя в суде у заявителя всегда была возможность оспорить свои показания, данные как без адвоката, так и после свидания с последним, и относительно второго эпизода Европейский суд удовлетворился тем фактом, что заявитель мог оспорить допустимость доказательств в суде, и британские суды рассмотрели эти возражения в рамках процедуры voir dire, Суд не стал оценивать, была ли у заявителя возможность также применительно к третьему эпизоду оспорить доказательства. ЕСПЧ сконцентрировался на том, что (а) во время встречи заявитель не мог получить полноценный совет от своего адвоката, (б) в результате этого заявитель продолжал давать показания, которые ему были невыгодны.

Отметим также, что в деле «Brennan» Европейский суд не оценивал отдельно практику английских следственных органов, которая не предполагала присутствия адвоката на самих допросах, и причины, по которым первая встреча заявителя с адвокатом проходила в присутствии полицейского. Суд сконцентрировался на последствиях такого ограничения (которые действительно были для заявителя очень тяжелыми, так как его приговор в значительной степени был основан на его собственных показаниях).

Возникает вопрос: сможет ли Суд принять какие-то ограничения конфиденциальности общения с адвокатом как допустимые (исходя из требований безопасности или иных соображений общественного блага) или они всегда недопустимы при условии их использования в приговоре? Из текста постановления по делу «Brennan» можно заключить, что Суд готов был бы мириться с подобным ограничением конфиденциальности, если бы у властей была информация о том, что адвокат будет пытаться, в нарушение правил профессиональной этики, помочь заявителю в оповещении его предполагаемых подельников. Однако такой информации у властей не было, и полицейский присутствовал при встрече, так сказать, на всякий случай.

В деле «John Murray v. the United Kingdom» (постановление от 8 февраля 1996 года) адвокат отсутствовал в «критический» момент процесса.

Факты этого дела таковы. Боевики Ирландской республиканской армии похитили человека, которого они подозревали в сотрудничестве с властями, заперли его в доме и несколько дней допрашивали. Допросы записывались на аудиокассету. Некоторое время спустя полиция ворвалась в дом и освободила заложника (заложник содержался на втором этаже). В этом же доме задержали заявителя, в тот момент, когда он спускался по лестнице на первый этаж. Всего по этому делу было задержано восемь человек. При аресте заявитель был предупрежден о своем праве сохранять молчание. Вместе с тем ему было сказано, что, если на суде он будет ссылаться на какие-то факты, о которых он не говорил на первом допросе, суд может истолковать его первоначальное молчание по поводу этих фактов не в его пользу. Заявитель отказался сообщить свои личные данные и потребовал адвоката. Однако полиция, ссылаясь на специальное антитеррористическое законодательство, распорядилась отложить появление адвоката на 48 часов, но предложила подозреваемому сообщить кому-то из друзей или родственников о его задержании. Заявитель отказался.

Заявителя допрашивали несколько раз, выясняя, каким образом он оказался в доме, в котором содержался заложник. Он каждый раз отказывался говорить. По истечении 48 часов к нему пустили адвоката. После встречи с адвокатом заявитель продолжал молчать. Присутствие адвоката во время допроса не допускалось.

Бывший заложник был также допрошен. По его словам, его держали в доме с завязанными глазами. Перед самым освобождением заявитель развязал его и сказал, что дом окружен полицией, а также что он (заложник) должен идти вниз, на первый этаж, и делать вид, что смотрит телевизор. Заявитель также пытался на его глазах уничтожить кассету с записью допросов заложника. Эта кассета была позже обнаружена при обыске и действительно содержала запись допросов. Были допрошены и полицейские, которые описали ситуацию внутри дома в момент ареста так же, как ее описал заложник.

На суде заявитель продолжал хранить молчание. Один из сообвиняемых дал показания в пользу заявителя, сказав, что тот оказался в доме с заложником случайно, зашел туда незадолго до полицейской операции и не имел отношения к похищению. По мнению заявителя, версия, выдвинутая сообвиняемым, объясняла, почему он оказался в доме в момент полицейской операции. Однако британский суд расценил показания сообвиняемого как ложные. Он сопоставил показания полицейских, заложника и результаты обыска, и решил, что заявитель был причастен к похищению. Кроме того, британский суд сослался на то, что на первоначальных допросах заявитель не выдвигал эту версию, а молчал.

Иначе говоря, приговор в этом деле был в значительной степени построен не на прямых доказательствах (какими могли бы быть, например, показания свидетелей, которые видели, как заявитель похищает заложника), а на умозаключении суда: «был в доме, пытался уничтожить кассету, отдавал приказы заложнику — значит, причастен к преступлению».

Заявитель в этом деле жаловался в первую очередь на то, что подобная правовая конструкция нарушает его право не свидетельствовать против самого себя, а также на отсутствие адвоката на первых допросах.

Европейский суд пришел к следующим выводам. Суд отметил, что право на адвоката, закрепленное в статье 6, § 3 (с), не является абсолютным и может быть ограничено, если к тому имеются разумные основания[296]. Вместе с тем действовавшее в тот момент законодательство придавало особенный вес первоначальным показаниям подозреваемого или даже просто его поведению (отказу давать показания): вне зависимости от того, как в последующем менялась его линия защиты, выбор, сделанный при первых же допросах, являлся предопределяющим. И молчание заявителя, и его первоначальные показания могли быть использованы против него вне зависимости от его дальнейших показаний. В этой ситуации, по мнению большинства Суда, неважно, имелись ли у полиции серьезные основания для ограничения на 48 часов права заявителя увидеться со своим адвокатом.

Действительно, заявитель продолжил молчать и после того, как получил возможность посоветоваться с адвокатом. Однако Суд не может гадать, помогла бы ему смена его процессуальной позиции или нет. Суд пришел к выводу, что отсутствие адвоката в такой важный момент (когда любое, в принципе, поведение заявителя могло обернуться для него отрицательными последствиями) не могло не повлиять на справедливость процесса в целом. В результате Суд нашел нарушение статьи 6, § 3 (с).

Позволим себе предположить, что решение Европейского суда по данному делу могло быть иным, если бы молчание подозреваемого не было использовано против него в приговоре. Во всяком случае, аргументация Суда в этом деле очень сильно привязана к последствиям, которые в национальном праве связывались с поведением подозреваемого. Тем не менее по сравнению с делом «Imbrioscia» Суд в деле «John Murray» пошел дальше. Он оценил не только само наличие или отсутствие у заявителя возможности перед приговором посоветоваться со своим адвокатом, но и то, насколько отсутствие адвоката в какой-то определенный момент следствия повлияло на приговор.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.