Дело Давида и Николая Чхотуа и др. (Тифлисское дело)
Дело Давида и Николая Чхотуа и др. (Тифлисское дело)
22 июля 1876 г. между девятью и десятью часами вечера было установлено исчезновение из дома Нины Эрастовны Андреевской, временно проживающей вместе с матерью в Тифлисе (Тбилиси). На другой день утром ее труп был найден рыбаками в реке Куре верстах в сорока от города. Предварительным расследованием по данному делу было установлено следующее.
По завещании Эраста Андреевского двум его дочерям Нине и Елене досталось имущество, находившееся в разных частях Тифлисского уезда. В конце 1875 года Георгий Шарвашидзе -- муж Елены Андреевской -- предложил управлять имуществом и наблюдать за ним Давиду Чхотуа, который принял это предложение и вскоре поселился в Тифлисе в доме Шарвашидзе. В июне 1876 года к Давиду Чхотуа приехал его младший брат -- Николай, оформлявшийся на военную службу, и поселился временно в квартире Давида. Весной 1876 года Нина и Елена решили произвести раздел завещанного им имущества, для чего Нина вместе с матерью приехала в Тифлис. Раздел был произведен. После этого муж Елены Т. Шарвашидзе уехал по делам в Кутаисскую губернию, а Нина и ее мать временно поселились в его доме. Дом этот представлял собой каменное двухэтажное здание, обращенное передним фасадом во двор, окруженный с трех сторон густым садом. Сад примыкал к помещению для летних увеселительных мероприятий, известному лод названием "Кружок". Задним фасадом, дом выходил на небольшую площадку, за которой начинается в виде обрыва крутой берег (зеки Куры. В доме, кроме хозяев, проживали: братья Чхотуа, повар Габисония, сторож Коридзе и садовник Мчеладзе.
Обыкновенно Андреевские (Нина и мать) уходили из дому утром и возвращались часам к семи -- восьми вечера. В день происшествия Нина и мать также возвратились домой около восьми часов вечера. При их возвращений они были встречены Давидом Чхотуа, который после двадцатиминутной беседы с Ниной ушел в город по своим делам. Его брат Николай после прихода Нины и матери также ушел из дома в город и возвратился поздно.
Нина Андреевская, переодевшись в домашнее платье и старые опорки от дамских полусапожек и вытряхнув на террасе платье, в котором ходила днем с матерью, занялась написанием письма к Г. Шарвашидзе в Кутаис, предполагая послать его с Давидом Чхотуа, который собирался отвезти Шарвашидзе оставленную им дома шашку. Часов в десять, окончив письмо, Нина взяла свечку и вышла из комнаты. Матери она сказала, что идет к повару Габисония за полусапожками, которые находились у него в чистке. Спустя минут двадцать после ухода Нины Варвара Андреевская (мать Нины) вышла в коридор и увидела, что свеча, взятая Ниной, горела в коридоре у поворота к двери, ведущей на террасу. Дочери в коридоре не было. С улицы вошел Коридзе. На вопрос Варвары Андреевской, где Нина, он ответил, что она, видимо, пошла прогуляться. В саду же Нины не оказалось. По просьбе Варвары Андреевской Коридзе разбудил спящего уже Николая Чхотуа, и с ним Варвара Андреевская продолжала розыски дочери. На окрики Варвары Андреевской откликнулся со второго этажа Давид Чхотуа и, узнав в чем дело, быстро сбежал вниз. Поиски Нины в саду были безуспешными. Тогда Давид Чхотуа спустился к берегу Куры и обнаружил там платье и белье Нины Андреевской, лежавшие на каменной площадке. На другой день, 23 июля, рыбаки Менебди-Швили и Чиаберов обнаружили в реке труп девушки, плывший по течению. Знакомыми и родными Нины Андреевской труп был опознан. Первоначальная версия следственных органов о том, что Нина Андреевская утонула, купаясь в реке, опровергалась многими данными, говорящими против нее.
К этим данным относились, в частности, следующие.
1. Нина Андреевская не могла бы сама, без посторонней помощи, спуститься к реке ночью по крутой и обрывистой тропинке.
2. Если, бы она и смогла сама спуститься к реке, то, так как тропинка была покрыта грязью, платье и обувь Нины Андреевской также были бы выпачканы грязью. Однако платье и обувь Нины были чистые и сухие.
3. Решив купаться, Нина не полезла бы в воду в рубашке и чулках. Однако труп был обнаружен в реке в рубашке и в чулках.
4. Будучи в высшей степени стыдливой и конфузливой, Нина ке стала бы купаться в то время, когда, по заявлению свидетелей, на противоположном берегу купались мужчины.
5. Видя купающихся, Нина неоднократно возмущалась, как можно купаться в такой мутной и грязной воде, какая была в реке Куре.
6. Если бы Нина и утонула, то труп ее не мог в течение шести-восьми часов проплыть расстояние в сорок верст от города.
7. Так как в шестнадцати верстах от города Кура вследствие мелководья образует три острова и разделяется на три рукава, глубиной всего два-четыре вершка, то труп ее едва ли мог проплыть далее этого места. Если бы труп и проплыл эту часть реки, то оказался бы значительно поврежденным, так как дно реки в этом месте каменистое и неровное. Однако на трупе не было обнаружено ни ссадин, ни царапин.
Судебно-медицинским вскрытием трупа, произведенным 25 июля, также было установлено, что утонуть Нина не могла.
Подозрение на убийство возникло у следственных органов относительно Давида и Николая Чхотуа. Оба они близко и хорошо знали Нину, прекрасно ориентировались в местности и имели достаточно времени для сокрытия следов преступления. Подозрение в убийстве Н. Андреевской падало на близко находящихся к ней людей еще и потому, что во дворе дома всегда находились злые собаки, которые никого из посторонних близко не подпускали. Кроме того, отсутствие видимых мотивов совершения преступления (кража, изнасилование) также указывало на то, что оно могло быть совершено лицами, состоящими в близких отношениях с Н. Андреевской. Но так как трудно было допустить, что преступление могло быть совершено в доме, то к ответственности вместе с Николаем и Давидом Чхотуа были привлечены Коридзе, Габисония и Мчеладзе.
Все привлеченные по этому делу первоначально отрицали как само событие преступления, так и свое участие в нем. Однако позднее Зараб Коридзе и Иван Мчеладзе, отвергая свое участие в убийстве Н. Андреевской, дали следующие объяснения.
22 июля после возвращения Андреевских из города Давид Чхотуа приказал. Зарабу Коридзе оседлать лошадь и подать ее брагу Николаю, собиравшемуся на прогулку. После возвращения Николая с прогулки Давид велел Коридзе хорошенько выводить лошадь, которая была сильно измучена и взмылена. В это же время Давид позвал Ивана Мчеладзе и предложил ему убить самую большую и злую собаку, а остальных собак запереть в сарай. На вопрос Ивана, зачем запирать собак, Давид ответил: "Не твое дело". После этого Давид приказал Ивану ложиться спать, а сам пошел в город встречать гостей. Вскоре он действительно появился во дворе в сопровождении каких-то людей. Из любопытства Иван последовал за ними и, хотя заметивший его Давид приказал ему вернуться, он все же проследил за ними. Мчеладзе заметил, что вскоре находившиеся в саду люди быстро задвигались и в это же время послышался легкий храп. Присмотревшись, Иван заметил, что Давид и находившиеся вместе с ним люди несут труп женщины к реке. Бросили они труп в реку или нет, он не знает, так как сильно испугался и хотел убежать. Однако Давид ему не дал скрыться: схватил Ивана Мчеладзе за волосы и приказал о случившемся никому не говорить.
Примерно так же воспроизводил обстановку происшествия и Зараб Коридзе, наблюдавший его с площадки у выхода из дома. Его увидели Николай и Давид Чхотуа, причем Давид предложил Николаю убить Коридзе, однако Николай на это не согласился, и они отпустили его под клятвенное обещание не выдавать их.
Независимо от этих показаний все подозреваемые в преступлении были привлечены к уголовной ответственности за совершение преднамеренного убийства Нины Андреевской по взаимному между ними соглашению. Инициаторами убийства были признаны Давид и Николай Чхотуа. Что касается цели убийства, то в обвинительном заключении она была охарактеризована следующим образом. Давид Чхотуа питал затаенную злобу к Н. Андреевской вследствие: 1) недоверчивого отношения к нему со стороны последней, выражавшегося не только в лишении его полномочия на участие вместо нее при разделе имущества, но и в устранении от управления доставшимся ей имуществом; 2) неудовольствий, доходивших до столкновений, вследствие находившихся в доме Шарвашидзе под надзором Давида вещей Нины.
Суд присяжных, рассмотрев настоящее дело, признал виновными Д. Чхотуа и Габисония и приговорил -- первого к 20, второго -- к 10 годам каторжных работ. Н. Чхотуа был оправдан. По апелляционной жалобе и протесту прокурора дело пересматривалось Тифлисской судебной палатой 25--30 ноября 1878 г. По ходатайству защиты была назначена судебно-медицинская экспертиза, которая пришла к выводу об отсутствии на трупе признаков насильственной смерти. В качестве одного из защитников в апелляционной инстанции по делу выступал В. Д. Спасович.
* * *
Господа Тифлисской судебной палаты, господа судьи коронные, господа судьи законники, то есть посвящающие себя служению закону, исполнению его свято и разумному его истолкованию, позвольте мне начать защитительную речь словами же закона.
Статья 890 Устава Уголовного судопроизводства гласит, что при пересмотре приговоров по отзыву подсудимого определенное ему наказание может быть не только уменьшено, но и вовсе отменено. Слова эти исполнены глубокого значения, они -- якорь спасения для тех несчастных мучеников, которые, будучи осуждены в первой инстанции, вверили мне свою судьбу. Если апелляция не мертвый обряд, если апелляционное производство не трата времени, томительная как все, что бесполезно, если слова закона, который я только что прочел, настоящая, живая правда, то, значит, они следующее: что эти арестанты еще люди не решенные, что еще они не осуждены, не изобличены, что они могут возвратиться в общество, от которого их отделяли долгое время стены тюрьмы; что к приговору, их осудившему, вы должны отнестись критически, то есть должны его испытать и проверить, следовательно,-- усомниться в том, что он справедлив, следовательно, предположить, что, может быть, они люди невиновные, и перебрать мысленно все звенья, состоящие из умозаключений того приговора, который их сковал, точно веригами, с тем, чтобы узнать, не порвутся ли, по крайней мере, некоторые звенья, как нити, и не спадут ли с подсудимых вследствие того оковы приговора. Эта законом возложенная обязанность на судей высшего суда, обладающих большей опытностью, большими сведениями, значит -- большей возможностью систематически усомниться в виновности осужденных подсудимых до тех пор, пока заново и самостоятельно не будет построена вполне прочно их вина в совести судей, составляет одно из преимуществ суда, перед которым я имею честь говорить, суда апелляционного перед судом с присяжными. В суде присяжных, судящем более по впечатлению, а не по логическим выводам, и человека, только еще обвиняемого, а не такого, о котором уже прогремел осуждающий его приговор, -- законом не установлено никакого метода проверки обвинения, не предписано никаких правил исследования, а для избежания увлечений, весьма возможных, когда разбирается дело громкое и сильно возбуждающее страсти, служат два средства, -- с одной стороны, присяга присяжного: подать голос сообразно тому, что увижу и услышу на суде (статья 666 Устава Уголовного судопроизводства), и, с другой стороны, неизбежное почти затем предварение со стороны председателя в заключительном слове: забыть все то, что могло бы дойти до присяжных окольным путем, в виде рассказов, молвы, слухов, устных или печатных. Судьи коронные в таких предварениях и присягах не нуждаются. По закону, а именно по п. 2 ст. ст. 797 и 892 Устава Уголовного судопроизводства, суд должен мотивировать решение, объяснив его и сопоставив не с иными какими-нибудь данными, а только с представленными к делу доказательствами и уликами. По 737 статье Устава Уголовного судопроизводства прокурор подтверждает обвинение в том виде, в каком оно представляется по судебному следствию, точно так же, как и защита по 744 статье Устава Уголовного судопроизводства в том же виде представляет свои объяснения; причем каждой из состязающихся сторон воспрещается вставлять, ссылаться или приводить обстоятельства, не бывшие предметом следствия. Если же сторонами возбранено употреблять данные, в деле не имеющиеся, если суду только и можно мотивировать свое решение имеющимися в деле доказательствами и уликами, то отсюда ясно и бесспорно, что и состязание, и решение происходят в резко очерченном и ограниченном круге, на почве фактов, в пределах источников; а источниками только и могут быть четыре тома предварительного следствия, два тома производства окружного суда и судебной палаты и дополнение судебного следствия. Законом установленная необходимость позабыть все, вне дела лежащее, имеет громадное значение в настоящем деле, потому что на канве действительности, как бурьян, поросли сказки, легенды и мифы, которые приходится корчевать и вырывать, чтобы добраться до истины. Отрешаясь от сказочного элемента, судебное исследование по источникам согласно закону должно состоять в исследовании правды точно теми же путями, как и всякое исследование истины, например исследование историческое. Был факт в истории, из него возникла быль, сказание, легенда, которая составляет ходячее, хотя и превратное представление о предмете; ложь перемешалась с истиной. Что делает историк? Он отрицает всю легенду, кропотливо восстанавливает истину по источникам и являет факт в новом виде. Может быть, новое, добытое таким образом представление и не совершенно совпадает с действительностью, может, не вполне изобразит ее, но оно, тем не менее несравненно ближе к истине, гораздо правдивее, нежели всякие легенды.
Доказав, таким образом, что исследование должно быть производимо только по источникам и что было бы противозаконно основывать его на чем-либо еще ином, кроме источников, я позволю себе еще изложить, каким образом следует пользоваться этими мной же приведенными источниками. Способы и приемы пользования источником находятся в теснейшей связи с устройством суда. Каждый своеобразно устроенный суд иначе функционирует, и есть коренное различие в этом отношении между судом с присяжными, окончательно решающим дела в одной инстанции, и судом тифлисской палаты, решающим дела по апелляции. Основной тип судопроизводства по судоустройству есть суд с присяжными. К нему применены и приспособлены почти все кассационные решения, даже и такие, которые имеют самый общий характер. В суде с присяжными источники предлагаются далеко не все; здесь заботливо усекаются, так сказать, все дикие ветви; запрещено читать и собственные признания, и опыты дознания, и некоторые документы; не могут быть подвергнуты под опыты судебного следствия и вещественные доказательства. Вы, господа судьи, гораздо свободнее в этом отношении, вы рассматриваете все дело от первой страницы до последней, вы знаете его полнее, нежели присяжные, вы знаете больше, но и к источникам вы смолоду привыкли относиться критически, для вас не существует причин, заставляющих законодателя искусственно устранять те из источников, которым он не совсем доверяет. Как историк пользуется всеми ими, так и вы воспользуетесь всеми источниками и позволите мне ссылаться на всякий источник, лишь бы он имелся в деле. Но вследствие того, что вы рассматриваете дело во второй инстанции, не повторяя всего судебного следствия, знание ваше менее непосредственное, изучение менее наглядное, опыт ваш имеет более книжный, бумажный характер; каждая буква в протоколе что-нибудь весит, и вы не будете мне препятствовать, когда я буду взвешивать слова, буквы и даже запятые, уничтожая измышления, искажения истины и прикрасы в самом их зародыше.
Кроме этих двух существенных различий, есть еще одно, третье, которому приписывают большое значение, но на которое я попрошу не обращать внимания. Оно заключается в том, что так как присяжные ничем не мотивируют своего решения, а вы обязаны мотивировать, то суд присяжных в своих суждениях несравненно смелее и решительнее, что суд присяжных может и должен брать более на свою совесть. Юстиция присяжных способна ошибаться и увлекаться, но она менее дискредитируется. Когда есть, и несомненно есть факт преступления налицо, а, с другой стороны, в обвиняемом сильнее к совершению его мотивы, удостоверенные порывы и стремления к тому, чтобы воспользоваться плодами жизни или, по крайней мере, напряженное выжидание результатов, то сотни раз я это видел и испытал, для совести присяжных этого достаточно: смело перекидывается воздушный мостик стройной аркой от преступления к мотивам, хотя бы в деле не было и малейшего следа руки обвиняемого. От вас, господа судьи, стоящих превыше страстей и увлечений, обязанных отдавать отчет в каждом вашем выводе, обыкновенно требуется, чтобы, даже при наличности факта преступления и мотивов, виновность подсудимого только тогда признавалась, когда есть какое-нибудь хотя бы малое, но удостоверенное внешнее деяние обвиняемого в преступлении, видимое проявление его воли в мире внешнем по пути к преступлению. Допустим, что Н. Андреевская удавлена и потом в воду брошена, допустим, что отысканы правдоподобные мотивы, зачем подсудимые Чхотуа и Габисония желали ее смерти? Но докажите, что по ее шее и груди проходила их рука, докажите это по отношению к каждому из них, а если не можете сделать этого, то докажите, что существовал между ними общий на умерщвление Н. Андреевской уговор. Это требование, которое всегда почти и не безрезонно ставилось по отношению к судам из техников и которое вытекает из того, что от них и ожидается всегда менее вообще осуждающих приговоров, но также, так как они сведущие судьи, менее и плачевных судебных ошибок, имеет громадное значение для тех из подсудимых, которые являются спутниками других светил, мерцают в их блеске и осуждаются заодно, по общему правилу: "да кто их там разберет!". Таковы в данном деле Габисония и Н. Чхотуа, таков был бы и Ме-литон Кипиани, если бы прокурор не составил заключение о прекращении относительно его преследования. Были на месте преступления в момент совершения его, и отчего о нем не знают? Значит виноваты.
Я заявил, что, сообразуясь с условиями устройства и производства суда, я мог бы с полным основанием стоять на этой почве и, допуская, что могло совершиться удавление, утверждать, что виновность в нем подсудимых не доказана, не доказано их участие, что Нина А. может быть убита, но не они убийцы, что неведомые люди могли проникнуть в сад, спуститься в нем и сбросить с обрыва свою жертву в воду, что могли сторожить ее, когда она вошла в воду и стала купаться, и тогда ее удавили, и мало ли можно сделать подобных предположений, не совсем правдоподобных, но физически не невозможных. Но, господа судьи, я от этого средства отказываюсь, я его откидываю, как ненужное, я на ваших глазах сжигаю мои корабли. Я становлюсь прямо и без колебаний на точку зрения суда и усваиваю себе следующую дилемму: 1) либо Н. Андреевская утонула случайно, и тогда уголовному правосудию нечего делать; 2) либо она убита и брошена потом в воду, но убита не кем иным, как домашними, и тогда в числе этих домашних были или как подстрекатели, или как физически виновные, или, по крайней мере, как пособники и укрыватели, Д. Чхотуа и Габисония, но не Н. Чхотуа, который мог, по мнению суда, ничего не знать о преступлении и о котором мне придется говорить особо, по поводу прокурорского протеста.
Поставив эту дилемму, я разрешаю ее прямо и ставлю как тезис, который я должен доказать и который я надеюсь доказать, тезис, в полной истине которого я глубоко убежден и который для меня яснее белого дня, а именно, что Н. Андреевская, купаясь, утонула, и что, следовательно, в смерти ее никто не виноват.
Чтобы доказать этот тезис, пойдем за трупом Н. Андреевской с того момента, когда он отыскан в Караязе, проследим обратно тот путь, который был пройден этим трупом, дойдем до места на площадке, где найдено ее платье, до минуты, когда она рассталась с матерью, и до предшествовавших ее исчезновению обстоятельств, и при этом разборе фактов будем перебирать, как зерна в четках, все те из них, которые нанизаны одно на другое, как обвиняющие подсудимых улики. При разборе я надеюсь вас убедить, что ни одна улика не уцелеет, все они раскрошатся в мелкий песок; одни из них, из фактов, обратятся в противное тому -- небылицы, другие получат смысл безразличных, третьи -- сомнительных, и весь искусственно построенный замок обвинения превратится в марево, в мираж.
Я кончил мои предварительные объяснения, извиняясь за их длинноту, но такова уж моя усвоенная привычка обращать прежде всего внимание на приемы и методы исследования. Во всяком исследовании они главное, они. почти все, всякая погрешность коренится в ошибочном приеме, в ложном методе.
Засим прошу перенестись мысленно в Караяз и присутствовать при обстоятельствах отыскания и вскрытия трупа.
22 июля 1876 г., в среду, в самый день таинственного происшествия, исчезновения Н. Андреевской, два рыбака спустились утром в Ортачалы на бурдюках. Через час, в полдень, они остановились в Навтлуге, а в сумерки прибыли в село Таклы. Одного звали Пидуа Менабди-Швили, другого -- Эстате Чиаберов, по прозванию Наташка. Таклов две: по левой стороне Куры -- Кара-Таклы и по правой -- Ак-Таклы. Возьму предположение, наиневыгоднейшее для подсудимых, именно, что они ночевали в Ак-Таклы. По протоколу судебного следствия, по словам Чиаберова -- Наташки, они ночевали не в Ак-Таклах, а в местности, находящейся близко от Ак-Таклы и называемой Кенчи-Кара. С восходом солнца (которое бывает по календарю в конце июля в 4 часа 58 минут, возьму для округления счета 5 часов) они умылись и пошли вниз, до правого разветвления Куры, к тому месту, где были расставлены еще прежде того ими сети и надо было проверить привешенные к сетям крючья. Место, где были сети и крючья, отстояло от места ночевки, как этот суд от Татарского майдана, во всяком случае более версты. Я полагаю, что минимум надо дать на путь полчаса. Итак, в пять с половиной часов утра они осмотрели сети и разошлись; Пидуа пошел вверх, Эстате Чиаберов -- вниз. Но все-таки они отстояли друг от друга на расстоянии человеческого крика. Спустя полтора или два часа, говорит Чиаберов, я услышал крик Пидуа; солнце уже было довольно, высоко. Крик был вызван видом трупа, и находка трупа произошла, таким образом, в семь или семь с половиной часов, что совпадает и со словами Пидуа: солнце не было еще очень высоко, то есть далеко было ему до апогея высоты. Труп этот плыл свободно по воде в белье и браслетах, с распущенными волосами, закрытыми глазами и ртом. Лицо белое, спокойное, как у спящего ангела; ноги были у нее раздвинуты на два вершка, руки, приподнятые вверх, у локтей огибали грудь. Эксперт по части утопленников, Пидуа, видевший более пятнадцати трупов, не вытерпел и сделал следующую индукцию, образчик эмпирической индукции, которая едва ли найдет оправдание в судебной медицине; труп: женщины всегда плывет на спине, а мужчины вверх спиной. Он плыл ногами вперед. Место, где труп отыскан, находится ниже караязского моста, следовательно, у развилин Ришакала. Рыбаки раздели труп донага и, поместив его на островке, приняли меры, чтобы дать знать властям о находке. В версте от места находки трупа, по направлению к Тифлису, в шабуровской местности, они натолкнулись на собиравшихся в город крестьян Ивана Арутинова и Гигола Каракозова, которые, хотя и собирались в город, но пришли на островок поглядеть на труп. Общее впечатление всех четверых то, что труп был свежий, чистый; а между тем тогда был уже голый; никаких решительно не было повреждений и знаков: ни на шее, ни на груди (ссадин), ни царапин, а только, говорят Пидуа и Чиаберов, что было синее пятно на левой руке. По показаниям Пидуа и Цинамзгварова, синее пятно было ниже сгиба, на самой кисти левой руки. Я прошу обратить внимание на эти совершенно согласные между собой четыре показания: это не то, что не заметили, а то, что совершенно не было никаких пятен и подтеков. Когда труп подняли, по словам как Пидуа, так и Арутинова, изо рта вылилась кровь красноватая, как бы разбавленная водой. Пидуа говорит, что жидкости вытекло несколько капель, а Арутинов говорит -- ложки две.
Пидуа при передопросе пояснил: это была жидкость, в которую замешана была кровь.
Нагой труп тут же для предохранения от быстрого разложения зарыли в яму, конечно, не глубоко, засыпали песком, прикрывши его хворостом. Ясно, что к телу не могли не пристать земляные частицы, но я долгом считаю сказать, что, по показаниям Пидуа и Кобиева, в руках между пальцами, под ногтями не было найдено ни земли, ни песка. Через день, то есть 24 июля, в семь часов вечера, произведено полицией при докторе Мревлове, с замечательной неточностью и небрежностью, вскрытие трупа для перенесения его в анатомический театр. Полиция, Мревлев, Кобиев, Цинамзгваров стояли на берегу и послали на остров раздетых рыбаков Арутиновых, которые, откопав, сплавили нагой труп по реке к месту, где стояли исследователи, причем, конечно, труп был обмыт от земляных частиц и песка, и если были какие-нибудь песчинки или былинки между пальцами и под ногтями, то они должны были исчезнуть. От пребывания его в неглубокой яме остались наружные следы, глубокие и узкие желоба, вероятно, от хвороста, въевшегося в потерявшую всякую окоченелость и размягченную от разложения массу.
Кроме того, говорится, что на пальцах ног кожа представилась поверхностно изъеденной, вероятно, полевыми крысами. Пребывание в воде сделало дело в совокупности с жгучим зноем июльского солнца. Труп был в полном гниении. Обе щеки, веки, шея и верх груди представляли вид темно-красных поверхностей с синим отливом, покрытых пузырями. То же представляли спина, оба бока груди и живота, места под коленами, задние поверхности обеих верхних конечностей, а также уши; со спины и с предплечий даже кожа слупилась. Тело сдано цирюльнику Шах-Незидову, который проколол его булавкой или бустирмом на животе в двух местах, и доставлено в анатомический театр в Тифлис. Беглый, небрежный, поверхностный протокол 24 июля едва отметил некоторые подробности.
Настоящее исследование началось только в анатомическом театре 25 июля, ровно через двое с половиной суток после исчезновения Н. Андреевской, то есть через шестьдесят один час от момента ее предполагаемой смерти. Было ли оно полное, было ли оно точное, вот в чем да будет мне позволено усомниться. Деятельность врачей и должна быть двоякая: констатирование фактов в актах осмотров и выводы заключений. Рассмотрим отдельно и то и другое.
С формальной стороны все как следует.. Произведен наружный осмотр, а затем вскрытие головы, брюшной и грудной полостей, я при этом наружном осмотре пропущены несомненно существовавшие на трупе знаки, не упомянуты проколы булавками на животе Шах-Незидовым, ни даже такой важный признак, по которому труп признан 24 июля за труп Н. Андреевской со стороны Шарвашидэе, Андреевской и Чхотуа, а именно порубление, то есть отсечение указательного пальца левой руки. Зато в акт осмотра вошли текстуально совсем не принятые и не проверенные экспертизой, а я полагаю, что докажу, ошибочные удостоверения со стороны следователя, не имеющего права ничего подобного удостоверять, потому что они для него искомое, а именно, что Н. Андреевская не могла сойти на площадку, что ее ботинки не загрязнены, что, следовательно, правдоподобно, она не утонула, а иным образом была изведена. Вместо того чтобы сказать им, вот вам труп, спорный вопрос: утонула ли Андреевская или была убита и в воду брошена,-- им предлагают все следствие, в извлечении, с готовым уже заключением о том, что она была убита, и заставляют искать признаки, которые бы соответствовали этому заключению. И вместо того чтобы отстоять самостоятельность своего исследования, медики вносят заключение в свой акт и из осмотра выпускают все то, что не. имеет с ним прямой связи, вопреки Уставу судебной медицины, который предписывает записать в акт даже рубцы, бородавки и родимые пятна, а не только отсутствие одного из членов тела. Слово "ноготь" изменено в "палец", так как обезображен был указательный палец, вследствие бывшего, вероятно, ногтееда. Из осмотра извлекаем черты, считаемые мною существенными: конец языка прижат, рот и глаза закрыты, изо рта выходила сукровица, тело распухшее, кожа облезает, где были багровые пятна, там теперь, как на голове, шее, груди, боках, зеленые трупные пятна. Есть и сине-багровые пятна с сильными кровоподтеками на обоих бедрах, а также на спине, под лопаткой, на пояснице, на обоих плечах, на обеих голенях.
Внутренний осмотр представляет следующее: под кожей на всех костях черепа обширные кровоподтеки в виде рыхлых темных шариков, лежащих сплошной массой. Мозг малокровен, сильно разложен, без всяких признаков кровоизлияния. Кости целы. На груди, при полной целости ребер, кровоподтеки в грудных мышцах в виде островов. Легкие не спали, бледнокровные; сердце пусто, в околосердечной сумке обильное скопление серозной жидкости. В желудке ничего особенного, ни малейших признаков отравления, но нет и воды; мочевой пузырь пустой. В детородных частях слизистая оболочка влагалища бледна, что представляет важный признак отсутствия регул. Селезенка умеренно сокращена. Наконец, на шее, против яремной впадины, между мышцами шеи кровоподтек с двугривенный; шея без повреждения хрящей, с покраснелой слизистой оболочкой гортани и дыхательного горла, но без пенистой жидкости. Таковы главные факты. Посмотрим же теперь на заключение.
Заключение состоит из отрицательных и положительных результатов. Отрицательный результат есть тот результат, в котором все эксперты: Горалевич, Главацкий, Блюмберг и Павловский -- согласились с поразительным единогласием, а именно в том, что никаких признаков утопления нет, потому что нет двух признаков, постоянных и характеризующих смерть от утопления, а именно пены у рта и отека легких, и менее постоянных -- воды в желудке и песка под ногтями. Пена в гортани остается трое суток, потом она переходит в плевру, остается слизь, которую можно рассмотреть еще в третьи сутки. Отек в легких увеличивает их в объеме; они нажимают на вдавливающие их ребра и только тогда, когда жидкость просочится в соседние ткани, легкие спадают и бывают в половине своей прежней величины. В данном случае не было ни отека, ни спадения.
Установилось также полное единодушие и по важнейшему из пунктов положительного результата, по вопросу о кровоподтеках. Те свертки крови густыми массами, которые замечены на всех почти частях тела, признаны прижизненными явлениями травматического происхождения, то есть причиненными Н. Андреевской насилием извне, причем признано неправдоподобным, чтобы они могли появиться от ударов утопающей или только что утонувшей, у которой только что прекратилась жизнь, но продолжаются еще сокращения сердца и кровообращение. Вывод этот сделан решительно и категорически, как ножом отрезано. Кровоподтеки не могли быть смешаны с трупными явлениями. Горалевич даже определил, что ударов было нанесено не один, а четыре, целых четыре, ни более, ни менее. По словам Главацкого, был нанесен удар твердым телом, не особенно сильный. По словам Блюмберга, кровоподтеки служат признаком удавления, травматического повреждения и вообще насилия, более несомненным, нежели петляг затянутая на шее какого-нибудь трупа. Павловский заявил, что" посмертные подтеки никогда не бывают в свертках и смешать кровоподтеки с трупными пятнами почти невозможно. Полное отсутствие ссадин и ран заставило экспертов прийти к заключению, что подтеки могли произойти либо от ушибов не особенно сильных, либо от давления. Особенно поражали подтеки на черепе, и подтек на шее против подъяремной впадины, величиной с двадцатикопеечную монету.
При оценке влияния кровоподтеков на смерть Н. Андреевской произошли споры, и мнения разделились. Самый осторожный из врачей, Главацкий, формулировал свой взгляд довольно", неопределенно. По его словам, смерть произошла от асфиксии, то есть от преграждения доступа воздуха к легким. Заключение довольно эластичное, потому что под него подходит и насильственно удушенный зажатием рта, и захлебнувшийся, потерявший сознание и переставший дышать самоутопленник. Остальные врачи восстали все, защищая внешнее насилие с повреждениями. По мнению Павловского, Н. Андреевская была удавлена нажатием на шею без повреждения гортанного хряща, а по мнению Блюмберга, главную роль играли не знаки на шее, а удары по голове, которые причинили сотрясение мозга. Заключение удобное и трудно опровержимое ввиду того, что, во-первых, мозг был в состоянии полного разложения, не допускавшего исследования, и, во-вторых, сотрясение мозга не оставляет никаких следов, следовательно, как предположение, оно неопровержимо, его и проверить-то нельзя. Ученый спор кончился, как всегда бывает, соглашением в духе эклектизма, в смысле допущения единовременно всех противоположных систем.
Главацкий признает травматичность подтеков и сотрясение мозга и думает, что смерть произошла скорее от удушения, нежели от утопления, хотя признаки и той и другой смерти одинаковы. По мнению Горалевича, смерть последовала от совокупности всех наружных повреждений, то есть от давления на горло и грудную клетку. Павловский приписывает подтек в яремной впадине давлению, которое прекратило доступ воздуха к легким и таким образом причинило удушие. Блюмберг, отстаивая свою гипотезу о commotio cerebri, знает даже самым точным образом, как совершилось убийство: сначала были нанесены удары по голове, удары эти не произвели мгновенной смерти, а привели Н. Андреевскую в бессознательное состояние, в котором она была удушена и тотчас брошена в воду. Но Блюмберг знает весьма многое, и не только по предметам, относящимся к его специальности; он знает, например, как значится в судебном протоколе, что труп вовсе и не плыл по реке, а так только был положен на мелком месте, где его и обрели рыбаки.
Такова главная суть заключения экспертов, из которого я выпускаю все второстепенное, как например, рассказы об иле и песке, которых нет, а быть непременно должны у утопленников на глубоких местах, о воде в легких и желудке, которой может не быть, о пустом мочевом пузыре, на пустоте которого настаивает Блюмберг, но тут же замечает, что этот признак отвергают ученые. По особенному свойству нашего дела весь ключ позиции в том, что составляло предмет экспертизы: утонула ли или была убита и брошена в воду? Вне этого вопроса все остальное, как я постараюсь доказать, не важно и мелочь. И по этому вопросу в ответах экспертов уже был вынесен подсудимым готовый приговора убита. Суду оставалось только либо усомниться и призвать других, еще более опытных экспертов, либо приложить, так сказать, к готовому осуждению свою печать, потому что ни я, ни мой почтенный противник, ни господа судьи не знаем, не можем и не вправе по незнанию своему решать, какие признаки на трупе соответствуют утоплению и какие удавлению. Суд так и сделал, но после того возникает вопрос, какой смысл стороне, а хотя бы И осужденной, возражать против такого приговора, произнесенного представителями науки. Я, господа, уважаю всякий законный, по закону юридическому или по природе и законам вещей, авторитет, но я не допускаю авторитетов безусловных, в особенности когда от оракула этого авторитета зависит судьба человека, смертная казнь или каторжные работы. Что может быть святее и крепче третейского решения по формальной записи, а и оно может быть кассировано судом; точно так же, что может быть сильнее слова, произнесенного представителем науки во имя науки, но и это слово может быть уважено или не уважено, и не должно быть уважено, когда в нем нет условий, при которых оно становится убедительным. Когда оно становится убедительным, то и тогда, как известно, суд юридически ему не обязан подчиняться. Но возможны случаи, когда он и нравственно не обязан ему подчиняться. Таким образом, возникает вопрос о соотношении двух авторитетов -- суда и науки,-- вопрос, который неясно понимался и криво поставлен даже в решении Тифлисского окружного суда.
Да будет мне позволено сосредоточить на некоторое время на нем внимание палаты. Всякий судебный приговор есть логическая дедукция, всякая дедукция имеет форму силлогизма; каждый, кто совершил такое-то деяние, подлежит такому-то наказанию, говорит закон,-- это большая посылка. А совершил такое-то деяние -- меньшая посылка, выражающаяся в вердикте присяжных. Следовательно, А. подлежит такому-то наказанию, дополняет суд в своей резолюции. В общем ходе и работе судебной дедукции есть эпизоды, к числу которых принадлежит и экспертиза. Она тоже вся построена в форме силлогизма, в выводе которого участвуют и эксперты и суд.
Дедукция с помощью экспертов имеет следующий вид. Большая посылка представляется в таком виде: если есть налицо признаки 1, 2, 3, то имело ли место удушение или отравление, или изгнание плода? Этого положения никто не может вывести, кроме специалиста, не только специалиста по медицине вообще, но и специалиста по судебной медицине. Есть люди, которые всю жизнь посвятили подаванию помощи живому больному человеку, которым, однако, я не доверяю вовсе решать вопрос о причине смерти субъекта, которого они не наблюдали живым, как не советую обращаться ко мне, хотя и юристу, по финансовому вопросу, потому только, что мне, как юристу, не может быть чуждо и финансовое право, или по вопросам по архитектуре, потому что я, будучи, например, искусным человеком в построении речи, должен быть искусным и во всяком другом строении, даже каменных зданий. Большая посылка это положение, не доступное для профанов. Но если оно в себе самом заключает противоречие, если оно чисто эмпирическое, то есть предлагает факт голый, но не объясняет законов факта, если оно, наконец, совсем противно популярному книжному значению, столь ныне распространенному посредством печати, то понятно, что и суд может и должен усомниться в большой посылке и либо эту посылку совсем отвергнуть, либо обойтись вовсе без экспертизы, или же обратиться к другим обер-сведущим людям, специалистам в квадрате.
Что касается до второй посылки, то она ставится так: в данном случае, например, на теле Андреевской найдены какие-то признаки, соответствующие понятию убийства, удушения, отравления. В выводе этой посылки, которая заимствована из протоколов и свидетельских показаний, оба элемента, и судьи и эксперты, принимают одинаково живое и непосредственное участие, контролируя друг друга. Следовательно, если эксперт выдает за признак то, чего никто из свидетелей не говорит, или то, чего вовсе нет в visum repertum {Акт осмотра.}, то суд вправе сказать: этого признака нет, он фальшив, это фантазия, устранить его совсем.
Когда есть обе посылки, то заключение следует само собой и его выводит сам суд, уже совсем без экспертов, причем он юридически может и не вывести его. 533 статья Устава Уголовного судопроизводства применяется и к уголовному производству. На основании этой статьи суд не обязан подчиняться мнению сведущих людей, не согласному с достоинством обстоятельствами дела, но нравственно обязан подчиняться, коль скоро оно стойко и выдерживает пробу тех критериев, которые я имел честь изложить.
Изложив логические основания, по которым и профаны, каковы судьи и стороны, могут, конечно, не по существу, а только с внешней стороны, с кассационной, так сказать, точки зрения, отнестись к делу, я позволю себе применить эти критерии к экспертизе по делу Н. Андреевской.
Я думаю, что не обижу и не скажу ничего неприятного для экспертов Блюмберга, Главацкого, Горалевича и Павловского, сказав, что они не то что дилетанты, но и не полные специалисты; так сказать, полуспециалисты, такие, например, каким был бы я критиком, если бы мне дали разрешать тонкие вопросы права полицейского, финансового или административного. Все эксперты -- искусные люди в принесении помощи живому больному человеку, но не в исследовании причин смерти умершего.
Лекции судебной медицины, этой крайней специальности в кругу медицинских знаний,-- предмет второстепенный, остающийся в наших тетрадях, да несколько печатных учебников, да собственный опыт -- десятка два вскрытий, а эти опыты куда как недостаточны, все это способствует образованию поспешных индукций, общих выводов из нескольких случайных примеров.
Ни один из экспертов не мог объяснить признаков утопления и удавления генетически; они говорят есть, но не говорят, почему? Зато явились обобщения, например, у Блюмберга о пустоте мочевого пузыря, от которого он сам должен был отказаться, совершенно такие же основательные, как обобщения Пидуа: утопленники плывут вверх спиной, а утопленницы наоборот. При такой экспертизе не вполне специалистов весьма важное значение имеет литература, книжки. Знание у нас не хранится под спудом; есть по> каждому знанию печатные учебники, капитализированный опыт целых веков, изложенный в доступной форме. Если эти книжки говорят прямо противное тому, что говорят живые эксперты, то я не советовал бы судить по книжкам по причинам, которые я потом изложу, но я бы советовал не верить и экспертам относительно этого факта, а раз не веришь этим фактам, то все обаяние их авторитета пропало,-- не веришь им совсем. Авторитет есть нечто цельное, как заговор. Раз в одном пункте его провалишь, он провалится и во всей своей целости. Но даже один беглый просмотр книжек самых известных, самых употребительных учебников достаточен, чтобы пошатнуть всю веру в экспертизу. Книжки говорят противное тому, что экспертиза. Господа, я не специалист, но учебники я перелистывал, и вот что я нашел в самых употребительнейших из них, каковы: Casper Liman, для вскрытия трупов, MОttelerweig, перевод профессора Крылова, Briandet Chaudet Tardieu и другие. Относительно пресловутых, устойчивых признаков утопления, будто бы отсутствующих в трупе Н. Андреевской, то, например, еще у Шауенштейна говорится, что никаких признаков, нет верных, устойчивых, непостоянны даже пена, даже отек легких. Один признак, который здесь имеется: гниение, страшно быстрое и начинающееся сверху, с головы,-- безусловно постоянен. Даже не могут считаться таковыми пена и пенистая жидкость. Она действительно важна, но только тогда, когда смерть произошла от асфиксии. Когда человек, утопая, борется со смертью, реагирует и напрягает силы, чтобы дышать, тогда гортань, горло и бронхи содержат всегда пену, но когда смерть происходит от обморока, тогда наступает мгновенная приостановка рефлекторного действия легких и дыхания, происходит потеря сознания без боли от апоплексии нервной и в выдыхательном положении грудной клетки и тогда дыхательное горло сухо и содержит в себе немного лишь воды без пены. Точно то же можно сказать и об отеке легких. Увеличение легких происходит от той же причины, что и пена: от сильного вдыхания при борьбе со смертью; но, во-первых, при смерти от обморока, при выдыхательном положении клетки увеличение легких до такой степени слабый признак, что Миттелервейг не поместил его в число признаков смерти от утопления. Во-вторых, кроме того, я обращу внимание на следующую странность в словах экспертов. Они признали бы утопление, если бы легкие были с отечным отпечатком ребер или спавшие, вследствие просочения жидкости в соседние ткани, а если тело найдено в момент перехода от одного состояния в другое, то, очевидно, не было бы ни того, ни другого, ни А ни В, а среднее состояние, не очень отечное, а с легкой воздушной опухолью.
Но я имею более серьезный упрек против экспертов, нежели тот, что они приняли несерьезный признак -- пену изо рта -- за серьезный, я их упрекаю в том, что они не проверили существование этого признака в данном случае, который, по всей вероятности, был. Это нечто вроде воды у рта, которая замечена Пидуа, нечто -- ни кровь, ни вода; вода, разбавленная кровью, которой вылилось две ложки, в связи с состоянием красноватости гортани и дыхательного горла, давала полное основание думать, что пена была, но исчезла, потому что произошло необычайно быстрое разложение трупа и сохраниться-то на третий день она не могла. Господа эксперты предпочли совсем игнорировать показания рыбаков и остановились на выводе: пены не нашли, а следовательно, ее не было. Один из них, Главацкий, объяснил показание рыбаков таким образом: пена могла исчезнуть, но осталась бы слизь, а слизи-то и не было, гортань была сухая. Прошу обратить внимание на этот отзыв. Он является expromtu, он не занесен в visum repertum, он не подтвержден другими экспертами. Прямая обязанность суда была его исключить именно потому, что если этот важный и существенный признак имел место, то он должен был быть занесен в акт осмотра, а заявленный так поздно, теряет всякое значение. Суд же его-таки без проверки и принял, хотя принятие или непринятие признака есть обстоятельство из области житейских, а не научных фактов, определяемых и проверяемых протоколами. Итак, оказывается, что не доказано отсутствие устойчивых признаков утопления.