Механизмы разведки
Механизмы разведки
Наибольшую озабоченность у правозащитников, как правило, вызывает введение любых специальных полномочий для борьбы с терроризмом. Есть элемент, существенно важный для законодательства о специальных полномочиях во время любой длительной террористической кампании, — это принятие адекватных мер по защите общественного порядка. Когда вопрос касается пределов вторжения в частную жизнь (при проведении оперативно-розыскных мероприятий по конкретному уголовному делу или сборе иной оперативной разведывательной информации), возникает страх перед возможностью тотального контроля со стороны государства за частной жизнью отдельного человека, особенно учитывая грандиозные возможности, предоставляемые в данном отношении государству современными технологиями: кодовой информацией, идентификационными номерами, отслеживанием любой подозрительной информации при помощи провайдерских служб, камерами слежения. Возникает дилемма: с одной стороны, органы безопасности должны находить террористические организации и арестовывать преступников; с другой — существует соблазн покрыть всю страну сетью слежения, напоминающую «1984» Джорджа Оруэлла.
Ключевым моментом для понимания страхов перед внутренней разведкой является отсутствие грани между восприятием разведки в интересах предварительного следствия и разведки как помощи для формирования политики. Информация, полученная в ходе разведки, может послужить основой или подтверждением проводимому следствию. Но в разведывательной работе судебное слушание часто служит симптомом провала — раскрытием агента, действующего против врага, или неудачной манипуляции информацией о враждебной группе.
Теоретически разведка имеет собственные цели и значима вне зависимости от того, привлечен ли кто-либо к уголовной ответственности за совершенный теракт или нет. Но не всегда эта аксиома воспринимается общественностью, политиками. Нередко общество в поисках виноватых в случившемся, в целях «контроля» за законностью и эффективностью действий разведки, а чаще для получения наглядных результатов ее работы требует публичных отчетов, что не только отвлекает значительные силы, но и может грозить утечкой информации. Тем самым нарушается один из главных принципов действия разведки — режим секретности и конфиденциальности.
Только при наличии в обществе консенсуса относительно важности разведывательных функций отдельно от правоприменительных функций для борьбы с терроризмом возможно предусмотреть, чтобы правительство изучало размеры, интенсивность и эффективность методов по борьбе с угрозой, не привлекая к этому службы осуществления уголовного преследования. Так, например, считает юрист К. Дж. Робертсон, и его мысли в юридических кругах расцениваются как передовые.
Перед жестокой опасностью, которую несет с собой терроризм, существует ряд крайних правовых мер. Их может использовать государство для защиты себя и своих граждан. По замечанию Пола Уилкинсона, «обсуждая специальные полномочия, любой либерал будет говорить о них с сильным отвращением и неохотой. Известный афоризм Эктона можно отнести и к специальным полномочиям: «Все власти порочны, и специальная власть — особенно порочна…» Слишком много случаев приходит на ум амбициозных политиков во всем мире, кто использовал такие меры для своих собственных целей или кто желал поступить так. Во многом из-за этих злоупотреблений и реальной опасности периодического возникновения диктаторства либералы правы, настаивая на том, что специальные полномочия могут использоваться лишь в случаях, если есть фундаментальная угроза политической или экономической системе». Но такую угрозу при желании можно найти всегда.
Достаточно вспомнить приводимое Нейл Левинстон высказывание гватемальского бизнесмена о том, что «ты больше не либерален после того, как тебя попытались убить террористы». Не случайно после похищения и убийства Альдо Моро, несмотря на негодующие протесты либералов, 76,9 % из проголосовавших на итальянском референдуме 2 июня 1978 года высказались в поддержку закона от 1975 года, который давал полиции неограниченные полномочия по применению огнестрельного оружия. В результате возможности итальянской полиции по борьбе с терроризмом были еще более расширены. Итальянское правительство даже рассматривало вероятность восстановления смертной казни (что так и не было сделано) за некоторые преступления террористической направленности. Это было бы актом в качестве дополнительной контртеррористической меры.
Шок от терроризма в Мюнхене побудил немцев к оказанию воздействия на своих законодателей в целях ревизии конституции для расширения полномочий федерального центра в борьбе с терроризмом, а также другими преступлениями, включающими международный аспект.
Сентябрьские события в Нью-Йорке привели к тому, что подавляющее большинство населения США поддержало намерения президента и парламента ввести значительные ограничения гражданских свобод.
Хотя, конечно, возможно, такие дополнительные полномочия и неприятны, но их использование — наименьшее зло по сравнению с тотальным коллапсом демократии, который может случиться в противном случае. Чрезвычайные меры должны быть конкретно сформулированы и законодательно закреплены, опубликованы так широко, как только возможно, и исполнялись бы беспристрастно и пунктуально гражданами и государством.
Возникает и проблема взаимоотношений между правоприменительными агентствами и службами безопасности. Существуют три ключевых вопроса: взаимоотношения между полицейскими институтами и службой безопасности; степень, до которой уголовное преследование и суд решают основные задачи службы безопасности, и, наконец, допустимость доказательств, полученных тайными методами.
Так, в США у ЦРУ нет правоприменительных функций, а также функций по обеспечению внутренней безопасности. Центральное разведуправление обеспечивает сбор разведывательной информации в отношении внешних угроз. В то же время ФБР выполняет функции уголовного преследования, но и ведет сбор разведданных. Иное дело в Великобритании, где служба безопасности — не правоприменительное ведомство, в чем заключается ее преимущество, поскольку она предназначена всецело для сбора разведывательной информации.
Методы, которые используются разведкой для сбора информации, не обязательно могут быть правомерно применены в случае борьбы с преступностью. Большинство гражданских свобод возникли как защита против способности государства причинять вред отдельному лицу посредством ли выемки предметов, заключения под стражу или лишения привилегий. Когда наказание не подразумевается или не служит основной целью, человек меньше нуждается в защите, и службы безопасности находятся под меньшими ограничениями. В этом случае основную защитную роль выполняет суд, расценивающий доказательства, полученные с нарушением закона, как недопустимые.
Гораздо эффективнее для расследования, осуждения и наказания террористов оказались специальные полномочия на арест без предварительного ордера с пролонгацией периода, на который подозреваемый мог задерживаться для допроса (например, в Великобритании, США, Франции), и расширение полицейских полномочий на обыск (в Германии, Италии, Франции, США и др.). Германия, как и ряд других европейских стран (например, Бельгия, Дания, Италия и Нидерланды), ввела ограничения в отношении адвокатов защиты, злоупотребляющих своими правами.
Для стимулирования сотрудничества с органами следствия и судом разрабатывались специальные поощрительные меры. Среди них — снижение сроков наказания (Франция, Италия) или полное освобождение от уголовного преследования (система «стукачества» в Северной Ирландии, которая вызвала неоднозначную оценку как специалистов, так и населения). В целях борьбы с терроризмом вводились и специальные материальные нормы. В частности, в Германии ревизии подвергся уголовный кодекс, в результате чего были установлены различные штрафы и максимальный срок тюремного заключения в 32 года за ложное сообщение о закладке мин, публикацию инструкций по производству бомб и террористической тактике, уголовные санкции для авторов статей, очевидно поддерживающих серьезные преступления, и ораторов, выступающих от имени террористов и других лиц, совершивших серьезное насилие. Хотя социал-демократы и свободные демократы заявили, что новые законодательные меры ограничивают конституционно гарантированные свободы, консервативные христианские демократы заняли решительную позицию, утверждая, что модифицированный кодекс все еще недостаточно жесток.
Наличие эшелонированной системы террора как метода организации и тактики террористов предполагает высокую степень секретности действий как всей организации, так и отдельных ее членов, четкую специализацию внутри группы при одновременном условии, что действия каждого обеспечивают ее существование как единого организма.
Живучесть и сила наиболее известных террористических групп состоит в том, что знаменателем, базисом контроля и самоконтроля в них служит вознаграждение (материальное, моральное, идейное), принуждение (вплоть до морального и физического уничтожения), легитимация (признание за руководителями группы террористической операции «узаконенных» бесконтрольных прав на отдачу распоряжений, приказов и т. п.), экспертиза (воздействие на подчиненных знаниями, опытом, авторитетом) и референтность (способность влиять примером — идентифицировать личности).
Квалификация в качестве преступных не только действий отдельного лица, но и всей организации позволяет более эффективно бороться с терроризмом, как с национальным, так и с международным. Такое определение мешает попыткам террористических организаций получить публичную легитимность и значительно сокращает поддержку в обществе, в разных слоях населения.
Поэтому задача властей не только получить согласие общества на применение жесткой стратегии в правовом регулировании борьбы с терроризмом, но и продемонстрировать реальными результатами эффективность применения на практике такой стратегии, а также обеспечить общество реальными механизмами защиты в отношении любого отклонения властей от установленных правил.
С террористами можно разговаривать лишь с жестких позиций закона, и иного языка они не понимают.
Вред, связанный с любой уступкой или сделкой, которая может предоставить террористам некоторые ощутимые преимущества, состоит в том, что террористы создадут прецедент и установят модель для подражания для других преступных групп.
В большинстве же государств стратегия борьбы с терроризмом заключается в сочетании политических и социальных методов устранения собственно причин насильственного конфликта, со снятием напряжения в определенных слоях населения. При этом правительство использует применение силы против террористов, в том числе за пределами собственных границ, поскольку считает: сильное и эффективное государство не должно оставить безнаказанным (физически или в смысле уголовно-правовых санкций) ни один случай террористического насилия над своими гражданами и ни одну попытку — внутреннюю или внешнюю — нарушения собственного суверенитета. Проблема силового ответа связана для государства с рядом серьезных проблем. Прежде всего, это адекватность применяемых государством силовых ресурсов и возникающая в связи с этим опасность для гражданского населения.
Многие специалисты склонны трактовать сам факт начала военных операций против вооруженных формирований террористической организации как некоторую легитимизацию последней, поскольку с ней начинают говорить, пусть языком силы, но как бы на равных. С таким же успехом можно сказать, что ведение политических переговоров с представителями политического крыла террористической организации становится признанием ее полноправным и законным субъектом общественной жизни страны. Предоставление террористам одинаковых со всеми гражданами правовых гарантий (как и применение в отношении них стандартных форм уголовного процесса) в таком контексте выглядит «узакониванием» террористов, сведением оценки их действий к чисто криминологической, без учета остальных аспектов последствий терроризма.
Но в том-то и дело, что террористы сами заведомо ставят себя за пределы «системы». Они изначально объявляют себя выше законных рамок, и проведение адекватно жестких мер в отношении них должно рассматриваться именно как стратегия государства в исключительных обстоятельствах, определяемых интенсивностью конфликта и опасностью угрозы со стороны террористов, направленных на принуждение террористов вернуться в установленные законом и моралью рамки поведения.
Причем, несомненно, ключевое слово в этом определении — адекватность. Если государство на основании проверенных и убедительных сведений, анализа и прогнозов считает, что опасность для демократического существования его институтов, нормальной жизнедеятельности населения определенных территорий со стороны терроризма реальна и значительна (что выражается в серьезности заявляемых террористической организацией преступных намерениях, ущербе, причиняемом жизни и здоровью людей, несанкционированном ограничении и даже прекращении основополагающих конституционных прав граждан, попытках провокации международного вооруженного конфликта и т. п.), оно не только вправе, но и должно применить весь арсенал имеющихся в его распоряжении средств для предотвращения и ликвидации такой угрозы.
По общему мнению экспертов, применение вооруженной силы и сопутствующее ему, как правило, ограничение или приостановление гражданских свобод, оправданно в случае интенсивного вооруженного конфликта. Так, «в странах, где имеются… гражданские свободы, их приостановление перед лицом терроризма необходимо, если правительство хочет выжить, и неумение действовать беспощадно могло бы неизбежно привести к дальнейшему нарушению закона». Это — мнение Энтони Бертона. Что можно ему возразить? Он скорее всего прав. Но продолжим рассуждения.
Террористы уязвимы, но не так, как нации. У них нет ответственности за безопасность гражданского населения и вследствие этого они менее уязвимы с точки зрения возмездия. Однако если правительство начинает военные действия против террористической группы, то, как правило, это становится причиной международного осуждения. Такое государство может быть обвинено в агрессии со всеми последующими международными санкциями. Еще сложнее обстоит дело в отношении военных операций внутри государства — любое несоразмерное применение силы международное сообщество, а также внутренняя оппозиция склонны расценивать как нарушение основных принципов международного права, норм международного гуманитарного права и прав человека. Причем существующая для отдельного лица презумпция невиновности не действует в отношении государства. Достаточно поверхностных обвинений со стороны террористов и поддерживающих их структур (внутри страны и за ее пределами) в злоупотреблении государства силой, чтобы эти утверждения послужили основанием для требований немедленно прекратить вооруженные методы борьбы с терроризмом и разрешить конфликт путем переговоров. Сколько раз это проявлялось в связи с чеченскими событиями!
Созданная система дипломатии и законов войны имеет в данном случае тенденцию к асимметрии. В невыгодном положении оказывается государство не потому, что оно нарушает закон (это делают террористы), а просто потому, что оно государство. А с демагогией, политической равным образом, бороться не просто. Причем международные оценки действий государства зачастую субъективны — в зависимости от политической конъюнктуры.
Конечно, нельзя отрицать, что всегда остается соблазн для вооруженных сил демократического государства действовать за рамками закона. Прежде всего, когда идет борьба с террористами. Обычно такие действия оправдываются тем, что обычные, предусмотренные законом гарантии для граждан не рассчитаны на экстраординарный случай с террористами. Кроме того, террористы, сами заявляющие о своей экслегитимности (или надлегитимности) и непризнании действующего законодательства как части системы, против которой они борются, если быть последовательными, всегда должны рассматриваться как лица вне закона.
Однако если свободное общество не имеет реальных и надежных возможностей разведки, которые могли бы быть использованы для пресечения мятежа до того, как он станет реальной угрозой, задействование армии, вне зависимости от тяжести последствий, — это единственный выбор, который остается.
Традиционные общевойсковые методы ведения военных действий в отношении террористов часто бывают малоэффективны. Войска и военные методы в обычном понимании порой бесполезны в действиях против террористов, поскольку в силу большого разрушительного потенциала современные вооружения и тактика не всегда применимы в местах, где в основном находится гражданское население. С другой стороны, не готовое к партизанским методам ведения войны большинство армейских подразделений становится лишь удобной мишенью для террористов — исключительно выгодной для организации контрпропаганды в отношении антитеррористической политики государства. Террористы даже устроили взрыв в Каспийске во время парада в честь Дня Победы 9 мая 2002 года. Трудно представить более кощунственный и циничный акт…
Контртерроризм требует хорошо подготовленных «командос», действующих маленькими разрозненными группами; мастерски владеющих электроникой, средствами связи, взрывным делом, стрельбой, устранением противника, маскировкой, методами бесшумных убийств и знакомых с террористической тактикой и особыми правилами поведения. Только включившись в игру и сделав из террористов-охотников террористов-мишеней или тех, за кем охотятся, правительства могут перехватить инициативу и начать эффективно разрешать террористический кризис.
Вместе с тем, применение государством силы, если оно не желает само опуститься до уровня террористов, должно ограничиваться определенными рамками. Если службы государства «попирают закон с претензией на его защиту, это может разрушить чистоту, авторитетность и публичное уважение к закону, т. е. к основам конституционной демократии».
Авиация, артиллерия и иные силы, обладающие повышенным разрушительным потенциалом, — крайние меры. Они могут и в определенных ситуациях необходимы для подавления активного вооруженного сопротивления террористических формирований, ликвидации тренировочных баз и мест постоянной дислокации террористов. Но такие удары в местностях, где рядом расположены гражданские населенные пункты, должны быть ограничены точечным наведением, чтобы по возможности исключить какой-либо ущерб некомбатантам — гражданским лицам.
Многие проблемы возникают при применении военной силы в случае международного терроризма, когда субъектами конфликта становятся не только государство — объект и предмет атаки террористов — и сами террористы, но и другое суверенное государство. Защищая собственный суверенитет, государство, атакующее террористов на чужой территории, само посягает на чей-то суверенитет. Тем самым легитимность уже его действий подвергается двойному сомнению: не только с позиции адекватности применения вооруженной силы, но и с точки зрения нарушения самим государством одного из основополагающих принципов международного права — нерушимости границ, суверенитета соседей.
Осознание того обстоятельства, что в большинстве случаев уступки террористам только поощряют новые акты терроризма, а также неоднократные неудачи ООН в выработке определения международного терроризма, в создании эффективных механизмов противодействия терроризму побуждают отдельные государства прибегать к односторонним военным действиям против терроризма. Они полагают, что «если невозможно заставить террористов ответить перед законом, тогда они должны отвечать перед оружием», это пытаются оправдать тем, что «как не является преступлением убийство врага в военное время, так не должно расцениваться как преступление или морально предосудительное действие, когда нация, действуя в соответствии со своими обязательствами защищать своих граждан от зла, ищет террористов и уничтожает их за пределами своих границ, карает всех тех, кто совершил или планирует совершить зверства на его территории или против его граждан». Оценки восприятия таких действий, понятно, неоднозначны. Некоторые прямо расценивают их как проявление политики государственного терроризма.
А вот как выглядит, например, содержание Директивы Совета национальной безопасности США № 138 от 3 апреля 1984 года по «борьбе с международным терроризмом». В документе определен порядок подготовки и нанесения упреждающих и репрессивных ударов по террористам во всех районах мира, создание в этих целях отрядов специального назначения, ведения широкой разведывательной деятельности, открытых и тайных акций с применением оружия на территории других стран для защиты интересов США.
Еще до взрыва американских посольств в Кении и Танзании, подготовки других крупных терактов против США и Великобритании, в конце 1995 года Б. Клинтон подписал совершенно секретный приказ, одобренный комитетом по разведке в конгрессе. Этот документ разрешал ЦРУ начать проведение операции с целью ликвидации сети террористических ячеек, а также их руководителей и спонсоров. А после получения данных о подготовке нападений на американские посольства в Восточной Африке американцы нанесли превентивные удары по саудовской фармакологической фабрике, где, по их информации, бен Ладен готовился к производству нервно-паралитического газа. Бомбово-ракетные удары были нанесены и по базам афганских талибов, где, возможно, находился бен Ладен. А сама высадка десанта, открытые боевые действия понадобились Вашингтону для разгрома талибов, смены власти в Кабуле.
He оценивая напрямую как государственный терроризм осуществление военных акций против террористов на территории другого государства, некоторые политики все-таки считают такие действия нарушением норм действующего международного гуманитарного права, поскольку они влекут массовые потери не только среди террористов, но и среди гражданского населения. А это чревато усугублением конфликта на многие годы вперед. Так, примечательна оценка американского посла Ч. В. Йоста контртеррористических действий Израиля после известных событий в Мюнхене в 1972 года: «Можем ли мы справедливо исключить из определения понятия «терроризм» карательные рейды Израиля против палестинских лагерей в Ливане и Сирии, во время которых, несомненно, убито много совершенно невинных людей и которые помогли создать новое поколение террористов среди их родственников и друзей?» Только случай прямой или косвенной агрессии оправдывает возможность ответных мер в отношении другого государства, и статья 51 Хартии ООН — единственный легитимный канал, по которому «должно пройти каждое государство, если хочет, чтобы использование им силы приобрело легальный для международного сообщества характер».
Репрессивные меры были предприняты США в октябре 2001 года в связи с терактами в Нью-Йорке. Впервые США прибегли к помощи статьи 5 Договора НАТО не столько для получения физической помощи, сколько ради моральной поддержки и одобрения своих действий. С той же целью Белый дом заручился поддержкой России и других стран, чьи региональные интересы могли быть затронуты такой вооруженной атакой. Однако ряд стран (прежде всего арабских) не одобрил вооруженные атаки против населенных пунктов Афганистана, в результате которых погибли не только террористы, но и многие мирные жители. Объективная юридическая и политическая оценка операции США в Афганистане (которая первоначально носила название «Разящее правосудие») вряд ли скоро будет дана, если вообще какая-либо объективность в этом случае возможна. Ведь проблема точного определения концепции самой вооруженной атаки и допустимости использования вооруженной силы против боевых операций, иных, чем акты агрессии, до сих пор не решена.
Определив свою позицию как неучастие в военной составляющей контртеррористической операции на территории другого государства, особенно в случае, если это не связано с просьбой о такой помощи, Россия совместно со своими союзниками по СНГ вырабатывала свой вариант коллективного ответа на угрозы терроризма.
С военной точки зрения, террористические акции следует рассматривать как особую форму диверсионных операций, осуществляемых негосударственными нелегальными или глубоко законспирированными государственными организациями преимущественно против невоенных объектов и гражданского населения. Следует учитывать, что такие организации включают в свой состав боевые специальные группы, призванные решать политические или экономические проблемы террористическими методами. «Опыт последних лет, полученный государствами Содружества в деле совместного противостояния международному терроризму, вынуждает нас вырабатывать более системные подходы в этой области. Прежде всего, в плане достаточно масштабных предупредительных мер, которые бы исключили внезапные вторжения бандформирований на территории стран СНГ». Так считает, например, А. Н. Булыгин, начальник юридической службы Штаба по координации военного сотрудничества государств — участников СНГ. С этим мнением согласен и я как председатель Координационного совещания руководителей.
Впервые масштабные действия государств — участников СНГ по борьбе с терроризмом были отработаны в 1999 году в ходе совместного командно-штабного учения «Южный щит Содружества-99». Его условной задачей было уничтожение бандформирований террористов, проникших на территорию Ошской области Кыргызской Республики и Ферганской области Республики Узбекистан с сопредельных территорий или образовавшихся внутри этих государств. Проведенные оперативные мероприятия подтвердили правильность линии согласованного жесткого и решительного отпора международным террористам, которые не признают никаких границ. В этом контексте также было принято решение о формировании Коллективных сил быстрого развертывания (КСБР) в Центрально-Азиатском регионе, которым, в качестве приоритетной, поставлена задача борьбы с международным терроризмом и экстремизмом.
Как свидетельствуют уроки двух чеченских кампаний, масштабные контртеррористические операции продуктивны лишь на определенном этапе. В дальнейшем они становятся несоразмерно дороги как в смысле людских ресурсов, так и материальных затрат с обеих сторон (то есть, и для федерального Центра, и для населения Чеченской Республики).
Войсковые операции — вынужденный, но не самый лучший и короткий способ борьбы с терроризмом. Но достаточно эффективны так называемые «точечные удары» с захватом или ликвидацией лидеров террористического движения. Определенного успеха в этом направлении добились Израиль, Турция и ряд других стран.
Люди в свободных обществах в течение долгого времени требовали, чтобы вооруженные силы были ограничены концепцией «применения минимальной силы в отношении городских конфликтов». Они расценивали вмешательство вооруженных сил как крайнее средство, используемое лишь в случае, если полиция и национальная гвардия, направившие все свои возможные силы для подавления беспорядков, исчерпали ресурсы и не справились с этой задачей. Демократические государства должны тщательно рассматривать развитие и использование специально подготовленных подразделений, как полиции, так и армии, для обуздания развертывающихся террористических действий, особенно так называемых глобалистов в больших городах.
Элитные специализированные подразделения армии и полиции, применяющие военную тактику, адекватную тактике террористов, используются для спасения заложников и осады террористов, для проведения акций физического устранения лидеров террористических организаций и способны достаточно эффективно разрешать ситуации ограниченного насильственного конфликта. Антитеррористические контрмеры во многом аналогичны тем, которые требуются для борьбы с другими серьезными насильственными преступлениями. Но специфика самого явления терроризма ставит перед государством особые задачи, требует высокой степени специальных знаний и опыта в сочетании с психологическими, тактическими, техническими и разведывательными ресурсами, находящимися за пределами компетенций нормальных следственных подразделений. По этой причине во многих странах созданы специальные антитеррористические подразделения. Такие подразделения действуют, например, во Франции, Бельгии, Швейцарии, Дании, Италии, Индонезии, Австрии, Норвегии и др.
В ФРГ они были сформированы после инцидента во время Олимпийских игр 1972 года в Мюнхене. Правительство ФРГ организовало военизированное антитеррористическое подразделение ГСГ-9 (Grenzschutzgruppe-9 — специальное подразделение погранохраны ФРГ по освобождению заложников и борьбе с терроризмом), насчитывающее в своем составе 180 бойцов. Эта группа не отчитывается перед традиционными военными или полицейскими командными структурами. Указания ей дает непосредственно государственный премьер-министр и специальная команда министерского уровня по кризисному управлению. Задача группы — нанесение ответного удара террористам там и тогда, когда правительство или граждане Германии подвергаются опасности. Для этого группе предоставлено самое совершенное антитеррористическое снаряжение и оружие.
Поучителен опыт Франции в контртеррористических операциях. В армии борьбой с терроризмом занимается жандармерия. Ее статус представляет интерес тем, что, с одной стороны, это составная часть вооруженных сил страны, а с другой — полицейское формирование, оперативно подчиненное МВД и минюсту. Его сотрудники занимаются «гражданской» сферой — предупреждением, пресечением и раскрытием преступлений, а по поручению судебных органов и участвуют в их расследовании. Таким образом, законность его действий подвергается тройному контролю.
Непосредственно для противодействия террористам еще в 1973 году, сразу после событий в Мюнхене, было создано специальное подразделение — Группа вмешательства национальной жандармерии.
В исключительных случаях, например при угрозе взрывов в местах скопления людей, активно используются армейские части, оснащенные бронетехникой. Их задача — главным образом патрулирование для поддержания общественного порядка, пресечение проявлений паники, оказание психологического давления на террористов.
Израильский опыт борьбы с терроризмом представляется ценным не только с чисто технической точки зрения, но прежде всего в плане исключительной последовательности в проведении бескомпромиссной, жесткой линии в отношении экстремистов, исключающей помимо прочего и их уход от ответственности. Так в конечном итоге были уничтожены все террористы — участники мюнхенской трагедии (хотя в том случае правительство в определенной степени само уподоблялось террористам).
В Великобритании подразделение из 900 сотрудников Специального Воздушного Полка (SAS) сдерживает террористов в Северной Ирландии. В США вопросами проведения контртеррористических операций занимаются как армейские, так и полицейские спецподразделения.
Подразделение по освобождению заложников, аналогичное германскому и израильскому, было создано в 1977 году в США под кодовым названием «Проект голубой свет». Его цель — проведение операций против групп, совершающих террористические акции за пределами США. Подразделение состояло из 200 человек. Его ядро — «зеленые береты» из спецназа армии США. Совместно с «Голубым светом» действует 8-я эскадрилья специальных операций ВВС США.
Еще одна команда — «Проект Дельта». Прежде она осуществляла глубокие рейды во Вьетнаме во время войны в Юго-Восточной Азии. Она связана как с эскадрильей специальных операций, так и с подразделением «Голубой свет». Часто «Голубой свет» именуют «командой Дельта» в связи со схожестью их миссий.
Как известно, ранее в КГБ СССР подобные операции возлагались на группу «Альфа», которая достаточно эффективно справлялась со своими задачами. Однако после событий, связанных с многократными реформированиями органов безопасности, отряд перестал существовать, прежние традиции утрачены, высококлассные специалисты были вынуждены уйти. Только ряд неудачных операций российских спецслужб (Кизляр, Буденновск, Первомайское) заставил российское руководство признать необходимость восстановления прежнего профессионального уровня специальных подразделений. Важным результатом «ренессанса» спецназа стали последние успешные операции по освобождению заложников на Северном Кавказе, захват и ликвидация лидеров чеченских бандформирований.
Конечно, операции так называемых «командос» не являются панацеей от терроризма. В лучшем случае — они прекрасный ответный удар. Главное его правильно и вовремя предпринять и направить.
Репрессии могут быть обоюдоострым мечом. До тех пор, пока они основываются на точном исполнении закона, их применение благоразумно. В противном случае это может дать противоположный эффект.