Е. Разбой

Разбой определяется как нападение в целях хищения чужого имущества, совершенное с применением насилия, опасного для жизни или здоровья, либо с угрозой применения такого насилия (ч. 1 ст. 162 УК).

По способу совершения разбой – наиболее опасное хищение, ибо изъятие имущества в данном случае осуществляется через насилие над личностью, чреватое причинением вреда ее здоровью либо даже смерти. Этим обстоятельством объясняется и усеченность его состава, коренящуюся в том историческом прошлом, когда запреты, налагаемые с течением времени на набеги дружин (а позднее – шаек лихих людей) и образовавшие понятие разбоя, были направлены в основном на ограждение страдавших от них народов, т. е. носили не столько преимущественный, сколько антинасильственный характер.

Современное место разбоя в системе Особенной части определяется направленностью его против собственности, чем подчеркивается, что доминирующей целью разбойника является завладение имуществом, а посягательство на личность служит лишь средством для достижения этой цели. При этом помещение состава разбоя в главе о преступлениях против собственности ни в коей мере не умаляет уголовно-правовой охраны личности. Об этом свидетельствует отнесение разбоя к числу тяжких преступлений и признание его оконченным с момента нападения, а не с момента завладения имуществом, как это требуется по отношению к другим хищениям.

В качестве основных признаков разбоя закон называет: 1) нападение, 2) применение физического насилия, опасного для жизни и здоровья лица, подвергшегося нападению, или угрозы применения такого насилия и 3) цель завладения чужим имуществом.

Характеристика объективной стороны разбоя связана с вопросом о соотношении понятий «нападение» и «насилие».

Нападение – отглагольное существительное, производное от глагола «напасть», т. е. внезапно броситься на кого-либо с целью нанесения ущерба, наброситься с целью произвести насилие, атаковать с враждебными намерениями.[257] Анализ данного термина указывает, во-первых, на его происхождение от глаголов, обозначающих активные действия по перемещению в пространстве, связанные со стремительным угрожающим приближением к какому-либо объекту с целью нанесения ему урона, а во-вторых, на его несомненную связь с насилием или, во всяком случае, опасностью такового.

Уголовно-правовое содержание слова «нападение» менее ясно, поскольку при описании объективной стороны разбоя в традицию вошло употребление терминов «нападение» и «насилие» не в качестве равнозначных, а в качестве рядоположенных, что не может не вызывать вопроса о соотношении объема указанных понятий.

Постановление Пленума Верховного Суда РСФСР «О судебной практике по делам о грабеже и разбое», неоднократно изменявшееся и дополнявшееся с 1966 г., никаких разъяснений на этот счет так и не дало. Лишь постановление Пленума от 21 декабря 1993 г. «О судебной практике по делам о бандитизме» впервые разъяснило, что под нападением следует понимать «действия, направленные на достижение преступного результата путем применения насилия над потерпевшим либо создания реальной угрозы его немедленного применения» (п. 8).[258] Однако и здесь достаточно определенно выражено насильственное содержание, таящееся в нападении, но ничего не сказано об образующей его форме, т. е. о самом нападении.

В науке на этот счет существуют различные суждения, одно из которых заключается в том, что о нападении как самостоятельном признаке разбоя «можно говорить весьма условно, имея в виду, что вне насилия или угрозы применения насилия оно теряет уголовно-правовое значение. Нападение, не соединенное с агрессивным насильственным поведением виновного, лишается всякого смысла…».[259] С этой точки зрения нападение и насилие суть одно и то же, поскольку нападение как раз и выражается в применении насилия.

Но при такой постановке вопроса законодательная формулировка «нападение, совершенное с применением насилия» тавтологична. Быть может, поэтому многие криминалисты, отрицательно относящиеся к отождествлению нападения и насилия, склонны рассматривать взаимодействие указанных понятий сквозь призму соотношения части и целого. Так, Б. В. Волженкин считает, что «насилие или угроза применения насилия в составе разбоя – лишь один из элементов нападения, включающего в себя и другие действия».[260]

Самостоятельность нападения видится в том, что оно представляет собой определенные действия, предшествующие насилию. Например, В. И. Симонов и В. Г. Шумихин считают нападение первым этапом разбоя, заключающимся в быстрых, агрессивных, стремительных действиях, направленных против потерпевшего, а применение насилия – вторым его этапом, на котором нападение органически соединяется с насилием, не теряя, впрочем, от этого своей самостоятельности.[261]

Другие считают нападение самостоятельным признаком объективной стороны разбоя, имеющим собственное содержание, которое выражается в действиях, совершаемых наряду с насилием. Показательно в этом отношении мнение В. А. Владимирова, определяющего нападение как «агрессивное противоправное действие, совершаемое с какой-либо преступной целью и создающее реальную и непосредственную опасность немедленного применения насилия как средства достижения этой цели».[262]

Еще далее идут в своих рассуждениях те авторы, которые, констатируя возможность применения насилия в отсутствии предшествующего ему нападения, настолько отрывают одно от другого, что приходят к выводу о необязательности нападения в составе разбоя, для которого достаточно установить лишь факт применения насилия.[263]

С формально-юридической точки зрения подобные рассуждения противоречат описанию разбоя в ч. 1 ст. 162 УК, где нападение закреплено в качестве обязательного признака объективной стороны, в силу чего разбой образует не всякое насилие, а лишь такое, которое связано с нападением, совершается в виде нападения. Однако по существу нельзя не заметить, что ограничение насильственного поведения при разбое формой нападения необоснованно сужает уголовно-правовую характеристику преступления.

Существующая законодательная формула разбоя, сформировавшаяся на почве узкого понимания физического насилия, выражающегося лишь в активных, стремительных действиях виновного, ассоциируемых с символами насилия в более ранних культурах, не в полной мере отражает современную криминогенную ситуацию. Со временем это признал и Верховный Суд РСФСР, разъяснив, что введение в организм потерпевшего «опасных для жизни и здоровья сильнодействующих, ядовитых или одурманивающих веществ с целью приведения его таким способом в беспомощное состояние и завладения… имуществом должно квалифицироваться как разбой». Тем самым Верховный Суд вывел объективную сторону состава разбоя за рамки нападения, дав основание для заключения, что «разбой фактически перешагнул границу нападения»[264].

Многие авторы (Е. В. Болдырев, В. П. Петрунев, Ю. И. Ляпунов и др.) считают столь широкую формулировку данного разъяснения необоснованной, исходя из того, что тайное или обманное введение потерпевшему химических средств с целью приведения его в беспомощное состояние не является нападением. Ибо всякое нападение предполагает насилие, но не всякое насилие выражается в нападении. Из этого вытекает, что тайное или обманное воздействие на внутренние органы потерпевшего в целях хищения не может квалифицироваться как разбой, даже если химические препараты представляли опасность для жизни или здоровья. Поэтому данная формулировка упомянутого разъяснения Пленума формально противоречит тексту закона, где четко указан способ физического насилия – нападение.

На наш взгляд, воздействие на человека против или помимо его воли наркотическими, ядовитыми или одурманивающими веществами, безусловно, следует рассматривать в качестве разновидности насилия, каким бы способом указанные вещества ни вводились в его организм (тайно или открыто, с помощью обмана или применения физической силы).[265]

Вместе с тем это обстоятельство не предрешает вопросов квалификации насильственных хищений. В данном случае содеянное не может быть квалифицировано как разбой не ввиду отсутствия признака насилия, а в связи с отсутствием другого, предусмотренного составом разбоя признака – нападения. Поэтому исключение квалификации такого рода деяний как корыстно-насильственного посягательства отнюдь не исключает квалификации содеянного как насильственного преступления против личности и тайного ненасильственного завладения чужим имуществом.

Выход из создавшегося положения видится в исключении из дефиниции разбоя признака нападения, с заменой его указанием на применение насилия, опасного для жизни или здоровья, либо угрозу применения такого насилия в целях хищения чужого имущества, которых, по мнению Р. Д. Шарапова, будет достаточно для описания корыстно-насильственного характера действий в объективной стороне данного состава[266]. В итоге решающее значения для квалификации действий виновного в разбое приобрел бы только характер насилия, применяемого для завладения чужим имуществом.

Насилие может применяться как в отношении лица, в ведении или под охраной которого находится имущество, так и в отношении других лиц, которые могут воспрепятствовать завладению имуществом. Обычно оно предшествует завладению имуществом или применяется в процессе его изъятия, выступая как средство предупреждения или преодоления сопротивления потерпевшего, принуждения владельца имущества к его выдаче или совершению иных действий, способствующих изъятию, но может осуществляться и непосредственно после изъятия с целью его удержания немедленно после изъятия. Словом, наличие состава разбоя, соединенного с насилием, следует признавать в случаях, когда насилие являлось средством завладения имуществом либо средством его удержания. Насилие, применяемое по другим мотивам (например, хулиганским) и в других целях (например, с целью избежать задержания в связи с совершенным преступлением), не образует признака разбоя и требует самостоятельной оценки.

Иллюстрацией к тому, как насильственные хулиганские действия и последующее открытое похищение имущества были необоснованно квалифицированы как разбой, может служить следующее дело.

Р. признана виновной в разбойном нападении, совершенном при следующих обстоятельствах. Она, ее муж и их знакомые М. и Ч. вечером распивали спиртные напитки. После того, как М. рассказала о своих ссорах с Г., Р. предложила заступиться за М. Около 23 часов Ч. и М. привезли супругов Р. к дому, где проживала потерпевшая. Р. позвонила в ее квартиру, а когда та открыла дверь, стала избивать Г. и ее мать. Муж Р. также нанес им удары руками и металлической цепью. Затем по требованию Р. мать и дочь Г. отдали ей серьги и кольцо.

Квалифицируя действия Р. в качестве разбоя, суд указал, что она применила насилие к потерпевшим с целью завладения их имуществом, основывая свой вывод о направленности умысла на завладение имуществом Г. лишь на том, что после нанесения им ударов она забрала у них золотые украшения. В то же время при оценке ее действий не учтены другие обстоятельства дела, в частности предшествующие события и поведение Р. Как видно из материалов дела, она направилась в квартиру Г. с целью заступиться за М. Это обстоятельство признал и суд, исключив квалифицирующий признак «проникновение в жилище» и указав, что умысел на завладение имуществом возник у Р. уже в квартире потерпевшей.

Из дела также видно, что Р. ворвалась в квартиру потерпевших, накинулась на Г., стала драться с ней, выражалась при этом нецензурно. Причем в этот момент она, согласно показаниям потерпевших, никаких действий, направленных на завладение их имуществом, не совершала. Сама Р. также показала, что она нанесла удары матери и дочери Г. в связи с выяснением отношений между ними и М. Эти данные свидетельствуют о том, что, нанося потерпевшим удары, Р. действовала из хулиганских побуждений.

Вместе с тем из дела видно, что после избиения потерпевших у Р. возникло намерение завладеть их золотыми украшениями, что и было ею сделано, после чего с похищенным она с места происшествия скрылась. При таких обстоятельствах Верховный Суд признал, что Р. совершила хулиганство, выразившееся в причинении потерпевшим телесных повреждений, и открыто похитила принадлежащее им имущество, т. е. совершила грабеж[267].

Применение насилия, опасного для жизни или здоровья, может выразиться в причинении потерпевшему тяжкого, среднего или легкого вреда здоровью (ст. 111, 112, 115 УК), а также в ином воздействии, которое хотя и не причинило указанного вреда, однако в момент применения создало реальную опасность для жизни или здоровья потерпевшего.[268]

Для определения характера насилия необходимо учитывать не только вызванное им последствие, но и характер самого действия, которое может и не повлечь смерть или расстройство здоровья, но, тем не менее, создает реальную угрозу для безопасности жизни или здоровья.[269] Так, попадание ножа в металлическую пряжку ремня или промах при выстреле из пистолета, несмотря на отсутствие вреда здоровью, бесспорно, свидетельствуют о применении насилия, опасного для жизни или здоровья. Сбрасывание потерпевшего с высоты или выталкивание из движущегося транспортного средства при благоприятном стечении обстоятельств также могут оказаться безвредными в физическом отношении, но по своему характеру они, безусловно, относятся к опасному насилию. В качестве такового можно расценивать и душение человека шнуром, длительное удержание под водой, надевание на голову воздухонепроницаемого пакета, запирание в холодную камеру либо перегретое или наполненное газами помещение.

Правильная оценка опасности насилия возможна только на основе всей совокупности обстоятельств преступления, включая его способ, орудия совершения и т. д. Даже применение оружия или предметов, используемых в качестве оружия, вопреки расхожему мнению, не всегда является столь уж однозначным показателем того, что имело место насилие, опасное для жизни или здоровья. Поскольку указанные орудия по своим объективным свойствам создают возможность причинения физических последствий самого широкого спектра, каждый отдельный случай требует тщательного исследования характера их поражающих свойств. Во всяком случае, не каждый вид оружия способен при его применении создавать реальную возможность причинения смерти или значительного вреда для здоровья. С большой долей уверенности можно сказать, что такая возможность всегда создается при применении большинства видов огнестрельного и холодного оружия, взрывных устройств и т. п. Напротив, применение пневматического оружия, некоторых видов газового оружия, особенно механических распылителей и аэрозольных упаковок, электрошоковых устройств может и не грозить наступлением последствий, свойственных насилию, опасному для жизни или здоровья, поскольку данные виды оружия ориентированы на причинение минимального вреда противнику с целью лишь кратковременного выведения его из строя.

Впрочем, установление потенциальных поражающих свойств примененных орудий также не гарантирует правильное решение вопроса об интенсивности насилия, так как их реальное использование часто непредсказуемо по тяжести последствий. Например, использование газового оружия с близкого расстояния может повлечь настолько широкий спектр последствий – слезотечение, жжение в глазах и дыхательных путях, рвота, ожоги слизистой оболочки полости рта, поражение роговицы глаз, ожог кожи, отек легких и смерть, – что предварительное соотнесение данной разновидности насилия с названными видами оружия может утратить всякий смысл. Поэтому суды не признают достаточным основанием для признания разбоем фактов применения виновным газового оружия в виде аэрозольной упаковки (баллончика). В прецедентах по данным делам указывается, что для правильного решения необходимо проведение судебно-медицинской экспертизы о характере и степени тяжести фактического вреда здоровью, полученного в результате применения газового баллончика, о воздействии его содержимого на организм человека и его потенциальной опасности для жизни или здоровья человека.[270]

Например, Ф. осужден за разбой, выразившийся в том, что он попросил Н., владельца автомашины, отвезти его на кладбище, после посещения которого с целью завладения автомашиной напал на Н., применив баллончик со слезоточивым газом.

Не согласившись с квалификацией указанных действий в качестве нападения, соединенного с насилием, опасным для жизни и здоровья, кассационная инстанция указала на то, что оценку содеянного суд дал, основываясь только на показаниях потерпевшего. Последний пояснил, что, садясь к нему в машину, Ф. несколько раз брызнул ему в лицо газом из баллончика и пытался завладеть ключом зажигания. Он (Н.), отворачиваясь от струй газа и не дыша, сумел забрать ключ зажигания и выскочить из машины.

Ф. подтвердил, что применил газовый баллончик, который купил в коммерческом магазине в Москве. Однако розыскные действия для его обнаружения результатов не дали, в связи с чем провести экспертизу не представилось возможным. Из заключения же судебно-медицинского эксперта следует, что отравление Н. неизвестным газом объективными данными не подтверждено. При таких обстоятельствах действия Ф. должны быть квалифицированы как покушение на открытое хищение, соединенное с насилием, не опасным для жизни и здоровья потерпевшего.[271]

Что касается квалификации, то насилие, выразившееся в причинении вреда здоровью, какой бы степени он ни достигал, всегда охватывается составом разбоя и не требует дополнительного вменения ст. 115, 112 или 111 УК (умышленное причинение легкого, средней тяжести или тяжкого вреда здоровью). Дифференциация ответственности осуществляется в данном случае за счет квалификации либо по ч. 1 ст. 162 (если в нападении, в результате которого умышленно причинен легкий или средней тяжести вред здоровью, отсутствуют отягчающие обстоятельства, предусмотренные ч. 2–4 этой статьи), либо по п. «в» ч. 4 ст. 162 (разбой, совершенный с причинением тяжкого вреда здоровью).

И лишь в случае, когда причинение в ходе нападения тяжкого вреда здоровью влечет по неосторожности смерть потерпевшего, содеянное следует квалифицировать по совокупности ч. 4 ст. 111 УК и соответствующей части ст. 162 (за исключением п. «в» ч. 4), поскольку лишение жизни не охватывается составом разбоя.[272]

По этой же причине убийство, учиненное в процессе разбойного нападения, квалифицируется по совокупности п. «в» ч. 4 ст. 162 и п. «з» ч. 2 ст. 105, а в случае, если оно совершено с целью скрыть преступление или облегчить его совершение, – также и по п. «к» ч. 2 ст. 105 УК,[273] поскольку состав убийства не охватывает собой посягательство на собственность, а состав разбоя не предусматривает такое последствие, как смерть.

Имея в виду возможную конкуренцию в подобных ситуациях между п. «з» (убийство из корыстных побуждений или сопряженное с разбоем) и п. «к» ч. 2 ст. 105 (убийство с целью скрыть другое преступление или облегчить его совершение), равно как и коллизию между квалифицирующими признаками, предусмотренными п. «з» ч. 2 ст. 105, необходимо отметить, что действия лица, напавшего с целью завладения имуществом на потерпевшего, убившего его и после этого похитившего данное имущество квалифицируются только по совокупности преступлений, предусмотренных п. «в» ч. 3 ст. 162 и п. «з» ч. 2 ст. 105. Дополнительная квалификация этих действий по п. «к» ч. 2 ст. 105 является излишней, так как убийство было совершено при разбойном нападении.[274] При квалификации же убийства необходимо указывать лишь один признак п. «з» ч. 2 ст. 105 УК – «сопряженное с разбоем» и дополнительно приводить квалифицирующий признак «из корыстных побуждений» не требуется.

Например, Ч. с целью завладения деньгами убил знакомого предпринимателя и его водителя. Содеянное было квалифицировано как разбой, совершенный с причинением тяжкого вреда здоровью потерпевших, и как убийство двух лиц, совершенное из корыстных побуждений и сопряженное с разбоем.

Однако Военная коллегия изменила приговор, указав, что квалифицирующий признак убийства, содержащийся в п. «з» ч. 2 ст. 105 УК, – «сопряженное с разбоем» – предполагает корыстный мотив совершения данного преступления, в силу чего признак убийства «из корыстных побуждений», предусмотренный тем же пунктом названной статьи, в этом случае является излишним.[275]

Вместе с тем для признания убийства совершенным из корыстных побуждений необходимо установить, что намерение извлечь материальную выгоду из убийства возникло у виновного до его совершения. Поэтому не может квалифицироваться содеянное по п. «з» в случае убийства по иным (некорыстным) мотивам с последующим «ограблением трупа» или завладением имуществом убитого, если мысль воспользоваться имуществом потерпевшего возникла после лишения его жизни.[276] Особое значение в связи с этим приобретает также отграничение признаков деяний, одни из которых квалифицируются только как корыстное убийство, а другие – по совокупности разбоя с убийством из корыстных побуждений. Критериями их отграничения служат:

1) характер мотивации, в соответствии с которым вопрос о совокупности с разбоем возникает лишь тогда, когда преступник стремился в результате насилия над личностью завладеть его имуществом путем изъятия, а не получить какие-либо иные материальные блага (например, уклониться от передачи долга, что совершенно не свойственно для разбоя как разновидности хищения);

2) способ убийства, с учетом которого при совокупности необходимо доказать, что имело место нападение с целью завладения имуществом либо с целью удержания имущества непосредственно после завладения им, т. е. причинение смерти в процессе нападения, поскольку именно так характеризует разбой диспозиция ст. 162 УК, тогда как «чистое» убийство из корыстных побуждений (например, путем бездействия), не будучи связанным с нападением, охватывает иные способы лишения жизни;

3) момент, когда убийца рассчитывал завладеть имуществом, в зависимости от которого совокупность возникает лишь тогда, когда виновный рассчитывал завладеть имуществом в момент убийства или непосредственно после него (с незначительным разрывом во времени), т. е. когда содеянное (лишение жизни и завладение имуществом) охватывается единым умыслом и представляет собой непрерывную цепь преступных действий, тогда как стремление завладеть имуществом не сразу, а через определенный промежуток времени полностью охватывается составом корыстного убийства.

Однако в последнем случае убийство из корыстных побуждений может быть квалифицировано по совокупности с кражей (ст. 158), поскольку п. «з» ст. 105 предусматривает только корыстный мотив убийства, но не сам факт незаконного завладения имуществом, для которого убийца совершает затем иные требующие отдельной оценки преступные действия. Причем в таких случаях убийство необходимо квалифицировать и по п. «к» ст. 105 УК как совершенное с целью облегчения другого преступления – последующей кражи. Такая квалификация возможна в двух случаях:

а) виновный лишает жизни потерпевшего с целью завладения его имуществом, но не сразу после убийства, а с разрывом во времени и приложением дополнительных преступных усилий для завладения имуществом, например для тайного изъятия его из жилища убитого;

б) завладение имуществом осуществляется сразу же после убийства, но причинение смерти не было связано с нападением.

В частности, Верховный Суд не признал состава разбоя в действиях осужденных, которые договорились завладеть путем обмана квартирой потерпевшего, а в случае, если им это не удастся, – убить хозяина квартиры. Для осуществления задуманного виновные предложили потерпевшему продать им квартиру, но последний ответил отказом. Тогда, действуя по намеченному плану, они приехали вместе с потерпевшим на берег реки, где распивали спиртное. Когда потерпевший уснул, осужденные нанесли ему удары камнями по голове, отчего он умер. После этого осужденные завладели ключами от квартиры потерпевшего и впоследствии пытались продать эту квартиру различным лицам.

Исключая из приговора осуждение за разбой, совершенный по предварительному сговору группой лиц, с применением предметов, используемых в качестве оружия, Суд указал, что их умысел был направлен исключительно на лишение потерпевшего жизни с целью завладения его квартирой, но не путем разбойного нападения. Кроме того, осужденные заранее предполагали распорядиться квартирой потерпевшего путем мошенничества.[277]

Психическое насилие при разбойном нападении выражается в угрозе немедленного применения физического насилия, опасного для жизни и здоровья. За исключением большей интенсивности насилия, которым угрожает виновный, во всем остальном данный признак не несет в себе никакой новой информации. Поэтому та характеристика, которая давалась выше в отношении угрозы в составе насильственного грабежа, полностью применима и к рассматриваемому виду угроз. Остается лишь определить опознавательные признаки угрозы опасным для жизни или здоровья насилием, характерным для разбоя, при котором:

а) нападающий должен угрожать применением именно физического насилия, а не уничтожением или повреждением его имущества и не распространением сведений, позорящих потерпевшего, что может иметь место при вымогательстве;

б) угроза должна быть действительной, т. е. способной, по мнению потерпевшего, быть реализованной и воспринимаемой им в качестве равнозначной физическому насилию;

в) угроза должна быть наличной, т. е. представляющей опасность в данный момент, а не в будущем, что характерно для вымогательства.

Содержание, характер и степень интенсивности угрозы следует оценивать с учетом всех обстоятельств дела (места и времени совершения нападения, числа нападавших, характера предметов, которыми они угрожали, субъективного восприятия потерпевшим характера угрозы и т. п.), позволяющих в совокупности сделать правильный вывод о субъективном отношении к угрозе самого нападающего, в сознании которого продемонстрированная им угроза должна играть роль такого средства устрашения, которое реально способно парализовать возможное противодействие завладению имуществом.

Так же решается вопрос и в тех случаях, когда угроза носит не ярко выраженный, а неопределенный характер, который не позволяет идентифицировать ее с опасностью насилия, характерной для грабежа или разбоя. Конкретизация неопределенной угрозы, когда из слов или действий не ясно, что именно намерен был предпринять преступник в случае неудовлетворения его требований, осуществляется с учетом конкретной обстановки совершения преступления, поведения преступника, совершения им каких-либо конкретных демонстративных действий, свидетельствовавших о намерении применить физическое насилие, восприятия потерпевшего и других обстоятельств дела.[278]

Так, П. организовал преступную группу для завладения имуществом К. Они пришли к нему домой. Там К-н приставил к виску К. некий предмет, после чего все участники преступления избили потерпевшего, причинив легкие телесные повреждения без расстройства здоровья, и забрали его имущество. Районным судом П., К-н и другие признаны виновными в разбое.

Признавая такую квалификацию ошибочной, Судебная коллегия Верховного Суда РФ исходила из следующего. Как видно из показаний потерпевшего, он не мог рассмотреть предмет, находившийся в руках К-на, воспринимая происшедшее лишь как ограбление и считая, что нет опасности для его жизни и здоровья. Жена К. как очевидец преступления также показала, что оружия в руках К-на она не видела. Все обвиняемые на следствии и в суде категорически отрицали наличие у них каких-либо предметов или оружия. Не обнаружен этот предмет и в ходе предварительного следствия.

Таким образом, не установлено, что при завладении имуществом К. К-н использовал в качестве оружия какой-либо предмет. Нет ссылки на это и в описательной части приговора. Более того, суд исключил из обвинения осужденных применение оружия или предмета, используемого в качестве оружия, при завладении имуществом потерпевшего, признав этот факт недоказанным.

При этом суд, считая, что в действиях виновных содержится состав разбоя, не мотивировал в приговоре, почему насилие, примененное к К., он признает опасным для его жизни и здоровья и была ли угроза такого насилия. При таких обстоятельствах действия П., К-на и других должны быть переквалифицированы на грабеж, соединенный с насилием, не опасным для жизни и здоровья потерпевшего[279].

Разбой, совершаемый посредством психического насилия, считается оконченным с момента произнесения угрозы в присутствии потерпевшего или других лиц. Такая угроза полностью охватывается диспозицией ч. 1 ст. 162 и дополнительной квалификации по ст. 119 УК, предусматривающей ответственность за угрозу убийством или причинением тяжкого вреда здоровью в «чистом», так сказать, ее виде, не требует, поскольку угроза насилием, опасным для жизни или здоровья, представляет собой один из предусмотренных законом способов посягательства на собственность, т. е. является конструктивным элементом состава разбоя.

Однако, если указанная угроза имела место после совершения разбоя и была направлена на его сокрытие, например, преследовала цель запугать потерпевшего с тем, чтобы он не сообщил о случившемся, она требует самостоятельной оценки по совокупности с данным преступлением, в силу чего действия виновного, при отсутствии других квалифицирующих обстоятельств, подлежат квалификации как разбой (ч. 1 ст. 162 УК), а также дополнительно как угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью (ст. 119), если имелись достаточные основания опасаться ее реализации.

В целом же различия между насильственным грабежом и разбоем содержатся: в характере насилия (для грабежа оно является не опасным, а для разбоя – опасным для жизни и здоровья); в особенностях конструкции состава (грабеж имеет материальный, а разбой – усеченный состав); в юридическом моменте окончания (грабеж признается оконченным с момента завладения имуществом, а разбой – с момента нападения с целью завладения имуществом, соединенного с насилием, опасным для жизни и здоровья потерпевшего, или с угрозой применения такого насилия); в способе изъятия имущества (при грабеже оно всегда является открытым, при разбое же само изъятие имущества может быть совершено не только открыто, но и тайно, что имеет место при вероломном нападении в отсутствии очевидцев на спящего или любого другого лица, не успевшего осознать факт нападения в результате оглушающего удара сзади, выстрела из засады и т. п.).