3.4. Вмешательство в частную жизнь

3.4. Вмешательство в частную жизнь

Следственные органы используют информацию о личной жизни граждан для запугивания, шантажа и получения нужных им показаний. Этому способствует и уголовно-процессуальное законодательство. Во всем цивилизованном мире признание важности тесных отношений, складывающихся между близкими лицами, в юридической сфере нашло отражение в нормах о несвидетельствовании против таких лиц. Однако УПК РФ представляется дискриминационным в этом отношении по следующей причине. Ст. 56 УПК РФ, определяющая основы правового положения свидетеля как участника уголовного судопроизводства, в качестве одного из прав свидетеля называет право отказаться свидетельствовать против себя, своего супруга (супруги) и иных близких родственников, круг которых очерчен исчерпывающим образом в п. 4 ст. 5 УПК РФ.

В интервью региональному монитору по Краснодарскому краю Артем (27 лет, Республика Адыгея) рассказал следующее:

События начались с сентября прошлого (2007.— Авт.) года, когда мы работали с моим семейным партнером в дачном товариществе. Занимались там руководством, то есть обычные там председательские дела. И с сентября месяца там появилась группа лиц по заказу администрации района и стали вытеснять нас оттуда различными способами, то есть распространять информацию о нашей личной жизни, людей против нас настраивать. В конце концов они стали использовать правоохранительную систему против нас. В конце декабря нас арестовали. И меня, и моего партнера. Во время ареста в этот же день произошел обыск в нашем доме. Дома у нас литература соответствующая, тематическая и фильмы художественные. Полный набор вещей, который говорит о нашей личной жизни. Как говорит УК, распространение информации о личной жизни запрещено. В тот же день в ИВС уже знали об этом, все про нас. Была совершена провокация, когда милиционеры рассказали в общих камерах о нашей ориентации. Соответственно, у нас начались проблемы… Меня выпустили месяц назад — изменили меру пресечения, а мой партнер до сих пор там. Адвокат наш не захотела связываться, чтобы не портить себе репутацию… По отношению к нам ходят слухи постоянные, что нас надо убить в Тахтамукайского района, что мы люди второсортные.

Российским геям и лесбиянкам приходится сталкиваться с вмешательством в их частную жизнь также со стороны религиозных организаций. В этом отношении показательна история Андрея К. (36 лет, Москва). Являясь верующим православным христианином и будучи обеспокоенным вопросом о совместимости гомосексуальности с полноценной церковной жизнью, он решился исповедаться своему духовному наставнику.

Сокрытие своего внутреннего существа и его естественных проявлений для меня было подобно тюремному заточению, которое я был не в состоянии переносить. Я не мог и не желал более притворяться и лгать, вечно озираясь по сторонам в страшном ожидании дня, когда моя сексуальность будет разоблачена и осмеяна. Я предпочел сам раскрыть свою сущность и обрести таким образом внутреннюю и внешнюю свободу, рассчитывая одновременно на душевную и эмоциональную поддержку своего духовника, которого я сам на протяжении ряда лет поддерживал морально и материально, помогая ему лично и Церкви своим трудом, опытом и сбережениями

— рассказывает Андрей К.[43]

Священник же потребовал «выдернуть из души жало греха» и всячески скрывать свою сексуальную ориентацию и ни с кем, кроме него, не обсуждать эти темы. Однако Андрей К. поделился переживаниями с несколькими членами того же прихода, которым особенно доверял. Об этом стало известно священнику и через неделю Андрей К. был отлучен от Церкви. Этого православным активистам показалось мало и они решили сделать информацию о гомосексуальности Андрея К. достоянием его соседей и знакомых.

В то время, в январе 2004 года, я проживал вместе с моей мамой, гражданкой России, Л. К., в ее квартире. Священник и прихожане бывали у нас в гостях до разрыва. Не прошло и десяти дней после того памятного телефонного разговора с известием о моем анафематствовании, как почтовые ящики соседей по адресу моей регистрации, равно как и ящики соседей моей мамы стали заполняться листовками, выполненными в ультраправославных тонах, в которых разъяснялась громадная опасность, которую якобы представляют гомосексуалисты для России и ее богоспасаемого народа. Авторы именовали гомосексуалистов «исчадьями ада», «сынами погибели». В листовке была помещена моя фотография, имя, фамилия, номера квартир и телефонов, а также предупреждение об опасности, которую я, как «злостный содомит», представляю для общественного здоровья и морали и особенно для «юных, неокрепших душ». В карикатуре, помещенной в одной из листовок, я был изображен в виде крысы с пейсами, совершающей акт полового насилия над ребенком. В одной лапе у крысы была плетка с металлическими наконечниками в виде шестиконечных звезд. Под карикатурой располагался призыв: «Русич — помоги!».

После этого семья К. познала на себе самые разнообразные проявления агрессивной гомофобии. Ежедневно в их почтовом ящике скапливалось до десяти листовок. Стали раздаваться телефонные звонки самого различного толка: некоторые люди интересовались, что происходит, другие высказывали негодование, иногда в трубку просто смеялись или выкрикивали бранные слова, смешанные с угрозами.

В подъезде, коридорах, в лифте люди смотрели на меня и мою мать исподлобья, с ненавистью и презрением, спрашивали, как мы до такого докатились. Мужчины плевали мне в лицо, называли «пидором», в почтовый ящик моей матери стали кидать использованные презервативы, под дверь бросать окурки. Металлическая дверь в квартиру моей матери была обита звукоизолирующей тканью, эта ткань оказалась изрезанной ножом и пропитана мочой. Стены вокруг нашей двери были исписаны гомофобными ругательствами и оскорбительными рисунками.

В этой ситуации Андрей К. и его мать испытывали сильные моральные и физические страдания. «Андрей очень страдал из-за этих событий,— пишет Л. К.— Ему было больно и стыдно, он считал себя виноватым за то, что я оказалась в ситуации, когда была вынуждена разделить с ним все нападки и преследования, он постоянно просил простить его за то горе и муки, которые, как он считал, по его вине обрушились на мою голову… В этот период, с февраля по июль 2004 года, у Андрея началась глубокая депрессия и тревожные невротические состояния, появилась ранняя седина. Андрей был вынужден обратиться за профессиональной медицинской помощью к врачу-психиатру, постоянно принимал психотропные препараты. Врач-психиатр В. А. Белкин, который частным образом стал наблюдать и лечить Андрея диагностировал у него тяжелую форму депрессии, сопряженную с невротическими состояниями. Это был первый год, когда в августе Андрей был не в состоянии отпраздновать свой день рождения.

Я старалась скрывать свои переживания и душевные муки, однако мне это удавалось не всегда. Чтобы ослабить наносимые действиями православных гомофобов и соседей удары по нервной системе, я стала тайком от Андрея курить сигареты и употреблять алкогольные напитки (в умеренных количествах) а также сильнодействующее успокоительное — реланиум (diozepam). И я, и Андрей невольно замечали следы сильнейшей психической атаки на нас и глубочайшего воздействия происходящих событий и переживаний на нервную систему. Это «зеркальное» отражение в глазах родного человека собственных страданий еще больше угнетало и подавляло каждого из нас, делая жизнь просто невыносимой.

Помимо этого на фоне нервных срывов у него участились и усилились приступы бронхиальной астмы, часто по ночам он, задыхаясь, был не в состоянии находиться в горизонтальном положении и проводил ночь, сидя в кресле. В результате он стал самым настоящим инвалидом, о чем было сделано соответствующее заключение медико-социальной экспертной комиссии.

Мое здоровье и психика пострадали не меньше. В марте 2004 года я была признана инвалидом второй группы, однако это было только начало. События, которые правильнее всего назвать гонениями, преследованием и пыткой, развивались с нарастающей силой.

У Андрея все валилось из рук, он не мог ни чем заниматься, утром ему не хотелось просыпаться и начинать новый день».

Вскоре к травле со стороны соседей прибавилось и давление представителей власти и органов местного самоуправления. Пожилые соседки, которые ежедневно собираются на скамейках у подъезда, сообщили обо всем участковому милиционеру, майору О. В. Панову, а также написали письмо главе управы района «ЧертановоСеверное» г. Москвы Соловьеву. Через некоторое время у подъезда была вывешена увеличенная копия ответа главы управы, в которой жителям дома рекомендовалось «оказывать всемерное содействие» участковому с целью «противодействия антиобщественной деятельности Андрея К. по деморализации обстановки в жилом квартале». После этого участковый милиционер постоянно стал вызывать К. в опорный пункт милиции, требовать от Андрея К. изменить образ мыслей и жизни, пообещал в противном случае «этого так не оставить».

Председатель домового комитета Е. А. Федоров предложил созвать товарищеский суд для обсуждения «аморального вопроса» и мер «общественного воздействия» на «выродка». Федоров активно способствовал созданию атмосферы нетерпимости по отношению к семье К. Он использовал свои полномочия по руководству вахтерами для сбора оперативной информации о посетителях К. Всех незнакомых вахтеры спрашивали, в какую квартиру они направляются. Если им отвечали, что в квартиру К., то вахтеры требовали предъявить документы и переписывали данные. О посетителях немедленно сообщалось председателю домкома, а через него, по предположению Л. К., и в милицию. Вот как описывает это друг Андрея К., Давид Р.: «При входе в дом дежурный вахтер всегда спрашивал меня, в какую квартиру я направляюсь, и, услышав номер, кидался звонить по телефону: «К ублюдку молоденький голубок прилетел».

Начальник управления № 2 Дирекции по эксплуатации высотных административных и жилых зданий В. Ю. Востриков через свою подчиненную, техника-смотрителя, обвинил К. в сознательной порче муниципального имущества (стен на лестничной площадке) и потребовал устранения повреждений, а также настоятельно рекомендовал Л. К. «не нагнетать страсти в доме». Одновременно Востриков отказался продлить договор аренды гаража, которым Л. К. много лет пользовалась на льготных условиях. Он сообщил, что не продлит его ни на каких условиях, потому что не хочет, чтобы в гаражах повторялось то, что происходит в доме.

Андрей К. вместе со своим другом, гражданином Белоруссии Давидом Р., решили уехать в деревню Т. в Ярославской области и жить в доме, принадлежавшем матери Андрея К.

Диакон (ныне священник) Евгений Тремаскин известен как борец с «нетрадиционными культами» и «лицами нетрадиционной ориентации». Проживая и работая постоянно в Москве, он часто приезжает в деревню Т. с семьей, а также со своими последователями и друзьями. По предположению Андрея К., именно Тремаскин распространил среди жителей деревни информацию о сексуальной ориентации Андрея К. и его отлучении от Церкви.

Андрей К. рассказывает: «Картина моей частной жизни вместе с Давидом Р. была доступна взорам соседей. Я видел летом, когда в деревню съезжается большое число членов общин, что они демонстративно игнорировали меня, перестали здороваться, не отвечали на мои приветствия и отворачивали лицо при встрече на улице или в лесу. Вечерами, проходя мимо их домов, из распахнутых окон я часто слышал церковные песнопения и молитвы против «содомских грехов», а также возглашение анафем «мужеложникам». 30 октября 2005 г. примерно в 19.00 наш дом был сознательно уничтожен путем поджога[44]. За два дня до того мы с Давидом Р. поехали в Москву. В Москве я внезапно заболел гриппом, и мы не смогли вернуться. В деревенском доме мы оставили включенными свет и радио, чтобы окружающие считали, что мы дома, и не рискнули бы причинять вред садовому участку или воровать что-либо».

Андрею К. и Давиду Р. пришлось вернуться в Москву, в квартиру К. Об их положении в этот период рассказывает Давид Р.: «Наше появление в доме Андрея в качестве постоянных жильцов вызвало резко отрицательную реакцию. Однажды соседка Андрея с верхнего этажа, увидев, как я спускаюсь по лестнице, выплеснула на меня сквозь лестничный пролет ведро с грязной водой, которую она использовала в этот момент для мытья пола… В дневное время, когда Андрей уходил на работу, мне приходилось принимать участкового милиционера, старшую по подъезду, которые пристрастно допрашивали меня о характере моих отношений с Андреем, о том, что именно нас связывает, проверяли мою регистрацию (прописку). На основании того, что у меня не было регистрации по месту пребывания, меня принудительно доставляли в отделение милиции для «установления личности» и без всякого основания держали там по 10—12 часов без воды, пищи и связи с окружающим миром. При этом сотрудники милиции не предпринимали никаких действий для установления моей личности, так как изначально у них не было сомнений в ней, равно как и в подлинности моего паспорта. Они лишь использовали любой предлог для того, чтобы испортить жизнь Андрею и мне. Помимо этого в дверной звонок, домофон, а также по телефону постоянно раздавались анонимные звонки. Андрей купил видеодомофон, видеоглазок и телефонный автоответчик, однако звонки продолжали поступать на мобильные телефоны, в дверь перестали звонить в дверь, но стали стучать. Нам пришлось создавать максимальную степень изоляции от внешнего мира — поставить дополнительную звуконепроницаемую дверь, повесить тяжелые шторы на окна».

В середине июня — сообщает Андрей К.,— я был удивлен тем, что мои соседи, жильцы квартиры № 10 супруги-пенсионеры Тамара и Валерий Одинцовы, которые охотно осведомляли милицию, равно как и всех желающих, о подробностях моей жизни, неожиданно уехали, что было для них нехарактерно в это время года. 12 июня 2006 г., в нерабочий праздничный день, утром к нам в квартиру стали звонить участковый и представительница СЭС в белом халате, которая сообщила, что хочет проверить «санитарно-эпидемиологическое благополучие» в моей квартире «в связи с участившимися обращениями и жалобами граждан». Мы с Давидом решили не открывать дверь, после чего женщина в белом халате надела респиратор и произвела «дезинфекцию» — обрызгала нашу дверь и примыкающий к ней коридор сильнодействующим раствором ядохимикатов с удушающим запахом. Уже после получаса в квартире стало невозможно находится, и у меня начались приступы астмы, мы были вынуждены бежать из дома.