ПЕРЕГОВОРЫ В АСПЛЕЙ-ХАУС

ПЕРЕГОВОРЫ В АСПЛЕЙ-ХАУС

Во вторник, 24 июля, Боливару исполнилось 27 лет. В Англии он выкраивал время, чтобы позировать художнику Чарлзу Хилю. Лондонский портрет Боливара – один из немногих, написанных с живой модели. По сравнению с предшествующим портретом Боливар выглядит здесь значительно повзрослевшим. Ставшие более послушными волосы открывают высокий лоб, на верхней губе проступает ниточка усов, вдоль лица, придавая ему удлиненную форму, начинают спускаться бакенбарды, огромные черные глаза смотрят вопрошающе строго. Модный сюртук с широкими обшлагами и высоким стоячим воротником подчеркивает стройность фигуры, шею прикрывает белоснежное жабо. По рождению и воспитанию Боливар принадлежал к кругу высшей аристократии. В Лондоне ему не приходилось наскоро учиться хорошему вкусу и изящным манерам. На лондонском портрете Боливара привлекает внимание висящая на шелковом шнурке большая медаль. Если вглядеться, можно прочитать слова: «Без свободы нет нации».

С кем же предстояло Боливару скрестить шпаги на дипломатическом помосте в Лондоне? Личные качества, а также его величество случай играют в дипломатии, как и в жизни, далеко не последнюю роль. При взаимном расположении и симпатиях партнерам на переговорах легче находить компромиссные решения, не поступаясь при этом своими принципами и не нарушая письменных инструкций. Маркиз Уэлсли был почти в два раза старше Боливара, в июне 1810 года он отметил свое пятидесятилетие. За его плечами – огромный опыт парламентской деятельности и колониального управления. В Лондоне говорили, что Уэлсли-старший въехал в 1809 году в здание министерства иностранных дел на белом коне генерал-губернатора Индии. Его семилетнее пребывание на посту главы колониальной администрации в богатейшей английской колонии было ознаменовано завоеванием Май- сора и подрывом влияния махараджей. Составители всемирно известной Британской энциклопедии не пожалели красок, рисуя нелицеприятный портрет этого деятеля, на короткий срок взявшего в свои руки бразды правления английской внешней политикой: «Разгульная жизнь в тропиках наложила печать на проявления его энергии и лености. Нерадивость, некомпетентность и непомерная амбициозность (за семь лет обладания фактически королевской властью он начисто избавился от самоконтроля) создавали такой характер, что коллеги Уэлсли вздохнули с облегчением, когда он удалился в отставку в феврале 1812 года» [51]. Судьба могла бы быть более благосклонной к Боливару, выбирая ему партнера на переговорах.

Маркиз Уэлсли решил принять Боливара и других членов венесуэльской миссии в своей загородной резиденции, дворце Асплей-хаус, находившемся напротив знаменитого «угла» Гайд-парка, ставшего позднее витриной британской демократии, где каждый англичанин может и сегодня, взгромоздившись на самодельную платформу, проповедовать под охраной блюстителей порядка любые взгляды (кроме оскорбительных высказываний в адрес королевских особ). Первые две встречи состоялись 18 и 19 июля 1810 г.

В исторической литературе можно встретить несколько версий относительно первой встречи венесуэльских посланцев с маркизом Уэлсли в Асплей-хаус. Обстоятельства их появления заслуживают внимания. Они позволяют увидеть, как рождаются легенды из жизни великих людей.

Первую версию выдвинул известный чилийский историк XIX века Мигель Луис Амунатеги, автор подробного жизнеописания Андреса Бельо. Он беседовал с Бельо, когда тот был уже в преклонном возрасте, и опубликовал записанный с его слов рассказ о том памятном событии. Вот этот рассказ: «Как только они предстали перед английским министром, Боливар, слабо искушенный в дипломатическом искусстве, совершил необдуманный поступок и вручил Уэлсли не только свои верительные грамоты, но и пакет, содержавший текст инструкций. После этого он обратился к Уэлсли со страстной речью на французском языке, в которой содержались оскорбительные намеки в адрес испанской монархии и подчеркивалось стремление к полной независимости Венесуэлы от Испании.

Уэлсли выслушал все это с холодным и невозмутимым вниманием, присущим дипломатам, но, как только Боливар закончил, он заметил, что идеи, которые были высказаны, явно противоречат документам, полученным им несколько минут назад из рук самого Боливара. Действительно, верительные грамоты выдала хунта, которая управляла Венесуэлой от имени Фердинанда VII, а инструкции, переданные английскому министру, не только не содержали ни малейшего разрешения касаться вопроса о независимости, но и категорически предписывали эмиссарам добиваться посредничества Великобритании в целях избежать разрыва с испанской монархией.

На это возражение Боливар не нашелся, что ответить. Содержание документов об аккредитации миссии полностью соответствовало тому, что говорил его собеседник. Дело в том, что молодой человек отправился на переговоры, не прочитав полученные инструкции.

После замечания Уэлсли Боливару не оставалось ничего другого, как по крайней мере в официальном разговоре отказаться от своих претензий относительно «помощи в пользу независимости». Именно это он и сделал, продолжая беседу в рамках предписаний, содержавшихся в инструкциях» [52].

Столь обширная цитата может показаться читателю излишней. Однако без нее будет непонятна аргументация, Историки более позднего времени (Кристобаль Мендоса, Карлос Вильянуэва, Педро Грасес и Висенте Лекуна) выступили с опровержением версии Амунатеги, получившей широкое хождение в литературе благодаря авторитету ее автора. Последуем за их рассуждениями.

Аргумент первый. Абсолютно невероятно, чтобы Боливар, находившийся в течение целого месяца в ограниченном пространстве кают-компании и верхней палубы трехмачтового парусника, пересекавшего Атлантику, не нашел времени ознакомиться с полученными от Россио инструкциями и другими документами, касавшимися миссии в Лондон.

Аргумент второй. Также абсолютно невероятно, чтобы Боливар, будучи главой миссии, не обсуждал во время путешествия и в первую неделю в Лондоне со своими коллегами, а также с Мирандой предстоявшие переговоры в свете указаний каракасской хунты.

Аргумент третий. Реплика маркиза Уэлсли выглядит неправдоподобной, так как он не владел испанским языком и поэтому не мог ознакомиться на месте с содержанием документов, врученных Боливаром.

Аргумент четвертый. Тщательные поиски в архиве министерства иностранных дел Англии не обнаружили текста инструкций на испанском языке, якобы врученных по ошибке Боливаром Уэлсли, хотя там в соответствующем месте находятся в целости и сохранности все другие документы (верительные грамоты, ноты Георгу III и Уэлсли и т. д.), касающиеся переговоров с миссией Боливара. Текст инструкций, но не на испанском, а на английском языке, был найден в архиве министерства по военным вопросам и колониальным делам с пометкой, что документ поступил с Кюрасао. Оказалось, что Верховная правительственная хунта Венесуэлы, следуя дипломатии национального освобождения, вела «игру с открытыми картами». В инструкциях, по сравнению с другими документами, наиболее полно, детально и аргументированно излагались цели венесуэльской политики в отношении Англии, и поэтому Каракас направил этот документ, переведенный на английский язык, в Лондон через английского губернатора Кюрасао, с которым поддерживались дружественные связи.

Аргумент пятый. В рассказе, приведенном Амунатегой, неубедительно звучат слова об оскорбительных высказываниях Боливара в адрес метрополии. Венесуэльская Верховная правительственная хунта в своих декларациях в апреле – мае 1810 года, присягая на верность Фердинанду VII, одновременно в самых сильных выражениях осуждала скандальное поведение членов королевского дома. В них без всяких обиняков говорилось о деспотизме и бездарности Карла IV, амурных похождениях любвеобильной королевы Марии Луизы, унизительно-лицемерных поздравлениях, направленных Фердинандом VII Жозефу Бонапарту по случаю его восшествия на испанский престол, и т. д. Каракас отказался подчиняться Регентскому совету, считая, что тот не является «законным носителем испанского суверенитета». Можно заключить, что Боливар только повторил в своей речи, обращенной к Уэлсли, официальные заявления своего правительства. При этом в своем первом, программном выступлении в Асплей-хаус он вполне мог выйти за рамки инструкций и открыто заявить о стремлении Венесуэлы добиться полной независимости от испанской монархии. Таково мнение многих исследователей жизненного пути Освободителя. Миссия в Лондон предоставляла уникальную возможность обосновать объективную необходимость и историческую неизбежность суверенного решения Венесуэлы о провозглашении своей независимости. Такой случай было бы непростительно упустить. По мнению X. Сальседо-Бастардо, речь Боливара носила характер политической декларации, «в которой излагалась разработанная в Лондоне при участии Миранды новая венесуэльская стратегия»²².

Последнее слово в жарких дискуссиях историков принадлежало документу. В Национальном архиве Колумбии была обнаружена протокольная запись хода переговоров в Лондоне, составленная Бельо 15 сентября 1810 г. Подлинность документа подтвердил химический анализ состава бумаги. Этот документ был опубликован историком К. Мендосой. Протокольная запись вместе с тремя краткими сообщениями о ходе переговоров, направленными в Каракас миссией Боливара, позволила восстановить достоверную и полную картину происходившего в стенах Асплей-хаус.

Первая аудиенция (18 июля 1810 г.) открылась заявлением маркиза Уэлсли. В категорическом тоне и жестких формулировках он изложил позицию английского правительства. Тесный союз между Лондоном и Регентским советом в Кадисе не позволяет Англии предоставить миссии Боливара официальный статус и исключает возможность прямых сношений между правительством Англии и венесуэльскими дипломатами. Единственная цель неофициальных переговоров заключается в том, чтобы посланцы Каракаса могли убедиться в решающем значении, которое испанская сторона и ее английский союзник придают сохранению целостности различных частей испанской империи в интересах объединения всех сил для войны против Франции. Непризнание Венесуэлой власти Регентского совета рассматривается английским министерством иностранных дел как отделение от метрополии и тяжелый удар по Испании. Уэлсли настойчиво советовал Каракасу признать Регентский совет с учетом согласия последнего осуществить необходимые реформы колониального управления и готовности Англии выступить гарантом по этому вопросу.

В своем ответе Боливар представил краткий анализ событий в Венесуэле, последовавших за отречением Карла IV и провозглашением Фердинанда VII королем Испании. В частности, доказывалась законность образования Верховной правительственной хунты в целях «ограждения провинции от посягательств общего врага». Поэтому, сказал Боливар, события 19 апреля в Каракасе не следует рассматривать как отделение от метрополии.

Упорное стремление сент-джеймсского кабинета укрепить положение Регентского совета в Испании не явилось неожиданностью для членов венесуэльской миссии. В одном из своих сообщений хунте о ходе переговоров в Лондоне Боливар писал, что Регентский совет – это во многом детище англичан. Его созданию способствовали маркиз Уэлсли, занимавший в 1809 году пост английского посла в Испании, и «его брат сэр Артур Уэлсли, который сегодня, получив титул лорда Веллингтона, командует английскими армиями в Испании и Португалии и осуществляет на деле руководство всей кампанией на этом театре военных действий». С реальными обстоятельствами приходилось считаться. Однако, основываясь на полученных инструкциях, Боливар отклонил предложение английской стороны относительно примирения Венесуэлы с Регентским советом, поскольку «процедура формирования и форма организации этого правительственного органа… не опираются на законные основания и открыто нарушают права Америки».

«С этого момента, – отмечалось в протокольной записи, – беседа приняла достаточно напряженный характер и свелась к повторению сторонами своих аргументов лишь в иной словесной форме». Уэлсли недвусмысленно дал понять членам миссии, что надежды Каракаса получить дипломатическое признание Англии, хотя бы даже в косвенной форме, в ближайшее время нереальны. Он отклонил также их просьбу о содействии в закупках оружия и боеприпасов в Англии, напомнив, что английские законы запрещают экспорт вооружений и аналогичная просьба Испании в свое время не была удовлетворена. Английский министр иностранных дел не смягчил своей позиции и тогда, когда венесуэльцы попытались заинтересовать Лондон торгово-экономическими перспективами. Уэлсли согласился с мнением членов миссии о том, что независимость Каракаса отвечает интересам английской торговли. Однако он тут же пояснил, что такой интерес представляет преходящую и ограниченную ценность, в то время как целостность и самостоятельность испанской империи теснейшим образом связаны с долгосрочными и фундаментальными интересами Великобритании.

На этом первая встреча закончилась, и стороны согласились продолжить дискуссию на следующий день.

Вторая аудиенция (19 июля 1810 г.) проходила в более спокойной атмосфере. Изложив накануне в жесткой форме политику Англии и встретившись с твердой позицией венесуэльской миссии, Уэлсли, видимо, решил направить переговоры по другому руслу. Так, английский министр иностранных дел от имени Георга III выразил глубокое удовлетворение высказанными венесуэльцами чувствами уважения в адрес Великобритании. Более того, Уэлсли заявил, что, независимо от разногласий между Венесуэлой и Регентским советом, английское правительство намерено считать венесуэльцев дружественной нацией, готово предоставлять им защиту от французов и согласно играть роль посредника между правительством Испании и венесуэльской хунтой при том условии, что последняя обязуется предоставлять «матери-родине» всестороннюю помощь в борьбе против общего врага.

Эмиссары Венесуэлы согласились с таким подходом, и было решено, что они изложат свои соображения в форме ноты английскому правительству.

Венесуэльская нота от 21 июля 1810 г. является одним из самых значительных документов лондонских переговоров [53]. В ней отмечалось, что Венесуэла как интегральная часть испанской империи подвергается угрозе со стороны Франции и для обеспечения своей безопасности нуждается в военно-морской защите Англии. Венесуэла стремится также получить от английского правительства в приемлемой для него форме другие средства, необходимые для борьбы против общего врага. «Жители Венесуэлы, – говорилось в ноте, – добиваются высокого посредничества Великобритании для сохранения мира и дружбы со своими братьями в Старом Свете». При этом выражалась готовность Венесуэлы при посредничестве Англии достичь договоренности с «матерью-родиной» о продолжении дружественных отношений, торгового обмена, морского сообщения и предоставлении ей помощи.

Венесуэла просила английскую сторону направить необходимые инструкции командующим военно-морскими соединениями и губернаторам английских колоний на Антильских островах, с тем чтобы они содействовали развитию связей между гражданами двух стран, особенно торговым отношениям, при том что английским подданным предоставляются права наиболее благоприятствуемой нации. Желая укрепить позицию своих посланцев на переговорах в Лондоне, венесуэльская Верховная правительственная хунта 3 сентября 1810 г. снизила на 25% пошлины на все английские товары.

Конкретная программа, предложенная венесуэльской миссией, поставила в затруднительное положение английское министерство иностранных дел. Оно долго молчало, изыскивая хитроумную дипломатическую формулу, позволявшую и волкам быть сытыми, и овцам остаться целыми. Ведомство Уэлсли хотело свести до минимума обязательства Англии, умиротворить испанских послов, усиленно интриговавших в надежде сорвать англо-венесуэльские переговоры, и не оттолкнуть от себя Каракас, представлявший немалую ценность с точки зрения стратегии будущей борьбы за влияние в Южной Америке. Чтобы облегчить себе задачу, маркиз Уэлсли поручил своему сыну Ричарду подготовить с помощью его венесуэльских друзей специальную записку о событиях 19 апреля в Каракасе и их возможных последствиях для государственных интересов Англии [54].

Обеспокоенные затянувшейся паузой, венесуэльские посланцы решили добиваться новой встречи с хозяином Асплей-хаус. В эти дни произошли два важных события, оказавших влияние на англо-венесуэльские переговоры. В Лондон поступило сообщение: Регентский совет объявил о военно-морской блокаде всех венесуэльских портов. И хотя в тот момент Регентский совет не располагал военными средствами для осуществления своего решения, политический смысл этой акции был очевиден. Такое заявление означало объявление войны мятежной колонии. Оно адресовалось не только венесуэльцам, но и жителям других частей испанской Америки. Камарилья, действовавшая от имени Фердинанда VII, намеревалась сражаться до последнего испанского солдата за сохранение своего неограниченного права собирать колониальную дань с народов Америки. Воинственный жест Регентского совета осложнял положение английской дипломатии, ограничивая ее возможности маневрирования. Объективно он ущемлял торговые интересы союзника Испании. Маркизу Уэлсли не оставалось ничего другого, как заверить представителей Венесуэлы в том, что сент-джеймсский кабинет приложит все усилия для отмены блокады и постарается предотвратить возникновение вооруженного конфликта.

Если первое событие вызвало тревогу Боливара и его коллег, то второе, напротив, воодушевило их. 6 августа 1810 г. в Лондон прибыл Матиас Иригойен, дипломатический эмиссар Правительственной хунты Буэнос-Айреса. Он привез известие о победе майской революции в Ла- Плате (25 мая 1810 г. волей населения Буэнос-Айреса испанский вице- король был низвергнут и власть взяла Временная правительственная хунта) и образовании независимого аргентинского правительства, обратившегося к Англии с просьбой о помощи и защите. Поступали также сообщения о близкой победе патриотов в Мексике, Чили и Эквадоре. Освободительное движение в испанской Америке обрело континентальный размах, что укрепляло позиции венесуэльцев на переговорах в Лондоне. В Англии начинали осознавать историческую неизбежность крушения испанского господства в Америке и серьезные последствия этого события для всей системы международных отношений.

Переговоры в Асплей-хаус возобновились 4 августа. Постепенно туман общих деклараций начинал рассеиваться, и появились очертания первых конкретных результатов. Уэлсли вручил эмиссарам Венесуэлы ответ на их ноту от 21 июля 1810 г. Сент-джеймсский кабинет, не отвергая предложений Венесуэлы, выставил свои условия: в обмен на поддержку Англии Каракас должен сохранять «модус вивенди» с метрополией. Подчеркивалось, что как военно-морская защита Венесуэлы со стороны Англии против возможных нападений Франции, так и согласие на развитие торговых и других отношений между английскими колониями в Карибах и Венесуэлой предоставляются, исходя из понимания необходимости для Венесуэлы сохранять верность Фердинанду VII и сотрудничать с Испанией и Англией в борьбе против общего врага. Такую же направленность имело согласие Лондона выступить посредником в урегулировании конфликта между метрополией и ее подданными в Америке.

Боливар и его коллеги получили еще один документ, носивший длинное и весьма красноречивое название – «Меморандум о состоявшихся переговорах между маркизом Уэлсли и эмиссарами [Венесуэлы], врученный им и испанским послам 9 августа 1810 г.». Министерство иностранных дел Великобритании, предпринимая шаги, придававшие отношениям с Венесуэлой постоянный характер, всячески «умиротворяло» своего испанского союзника. Эта игра не ввела в заблуждение испанских послов. Адмирал Аподака отправлял в Кадис одну депешу за другой, обвиняя «коварный Альбион» чуть ли не в измене союзническому долгу. С немалой долей самокритики он признавался: «Все предпринятые мною усилия… на благо нашей любимой родины и ее американских владений не дали того эффекта, которого я желал» [55].

Переговоры в Асплей-хаус подходили к концу. Уэлсли поставил в известность своих венесуэльских партнеров о решении правительства Англии касательно будущих отношений. Один или два эмиссара Каракаса могут остаться в Лондоне с целью поддержания контактов между двумя странами. Остальным членам миссии Боливара для возвращения на родину предоставлялся английский военный корабль.

Однако по различным причинам отъезд затягивался, и теперь, когда самое трудное осталось позади, можно было найти время для знакомства с Лондоном, величайшим в то время городом мира, насчитывавшим больше жителей, чем вся Венесуэла. И здесь помощь Миранды была неоценимой.

Лондон восхищал и кружил голову. Однако Боливар не был праздным туристом. Его привлекало в первую очередь все то, что могло быть полезным для Венесуэлы, которой необходимо было сделать скачок из средневековья в цивилизацию.

Огромный интерес Боливара вызывала уникальность английского политического опыта. Он стремился постичь суть политических институтов Британии.

Англия не имела конституции или билля о правах, который защищал бы ее граждан. Парламент был формой правления аристократической земельно-буржуазной олигархии. Правом голоса пользовались лишь крупные собственники. Но страна быстро развивалась, уверенно продвигаясь к зениту своего экономического могущества и международного влияния. Величие Англии как государства, приходил к выводу Боливар, проистекало не из ее природных богатств, которые незначительны, не из исключительной предприимчивости англичан, хотя они умеют «делать деньги», и не из небывалой храбрости английских солдат, а из эффективности ее общественных и политических институтов. Изучение английской системы оказало большое влияние на формирование воззрений Боливара по вопросам государственного и конституционного устройства. Он являлся решительным противником слепого подражания или копирования чужих учреждений, будь то Англии, США или Франции, и был убежден в уникальности условий и исторического опыта испанской Америки. Формы государственного устройства должны основываться на этих факторах. И тем не менее во многих проектах Боливара можно заметить английские «следы».

Боливара интересовала не только «вершина пирамиды». С увлечением он знакомился с различными сторонами английского образа жизни, психологией, общественным поведением и мировоззрением англичан. Его «туристский» маршрут включал Лондонскую ратушу, Королевскую академию наук, Английский банк, Королевскую биржу, астрономическую обсерваторию в Гринвиче, Королевский госпиталь, приют ветеранов военно-морского флота. Запись в книге регистрации Британского музея свидетельствует о том, что Боливар посетил его библиотеку и собрание редких рукописей. Он присутствовал на лекции Дж. Ланкастера, в которой известный педагог разъяснял свой метод, и посетил «Борроу скул», где ученики проходили курс взаимного обучения. И эта крупица английского опыта не была забыта Боливаром. Двенадцать лет спустя, будучи президентом Великой Колумбии, он пригласил Ланкастера, для того чтобы основать под Каракасом первую в Южной Америке школу, работавшую по методу взаимного обучения.

В конце августа 1810 года Боливар и его коллеги получили извещение английского министерства иностранных дел: восемнадцатипушечный корвет «Сафайр» готов принять их на борт. Тогда же в лондонских газетах был опубликован полный текст декрета, изданного Регентским советом 1 августа 1810 г., о блокаде всех венесуэльских портов и запрещении другим колониям в Америке поддерживать отношения с венесуэльскими мятежниками. Безрассудный шаг союзника вызвал негодующую реакцию в Лондоне. Посланцы Каракаса решили отложить отъезд и использовать сложившуюся политическую обстановку в интересах закрепления договоренностей с Англией. Они попросили о новой встрече с маркизом Уэлсли, чтобы, как сообщал Боливар в послании к Россио, «получить подтверждение обещаний, которые были нам даны от имени короля Великобритании» [56].

Последний раунд переговоров в Асплей-хаус состоялся 9 сентября 1810 г. Уэлсли заявил посланцам Венесуэлы, что блокада – безрассудный односторонний акт Кадиса. Англия не одобряет этот шаг и не признает блокаду. Поэтому английской таможне не отдано указаний задерживать торговые корабли, направляющиеся в Каракас. Боливар более отчетливо, чем раньше, увидел, что за фасадом англо-испанского союза скрываются серьезные противоречия, которые неизбежно выйдут наружу, как только изменится военная обстановка в Европе. В сообщении, направленном Россио в Каракас, он писал: «У этого правительства просматриваются очень благоприятные для нас подходы».

Миссия в Лондон была завершена. 22 сентября 1810 г. Боливар поднялся по трапу на корвет «Сафайр», который взял курс к берегам Венесуэлы. Лопес-Мендес и Бельо остались в Лондоне для поддержания связей с правительством Англии.

Дипломатическая миссия Боливара в Лондон получила противоречивые оценки современников и историков последующих поколений. Немало исследователей считали, что она провалилась и истраченные ею денежные средства были выброшены на ветер. Даже такой неизменный защитник Боливара, как венесуэльский историк В. Лекуна, обронил фразу о том, что «на данный момент практический результат миссии был равен нулю» [57]. Бежавший из фашистской Германии в США немецкий историк Герхард Масур, автор одной из лучших биографий Боливара на английском языке, пришел к заключению, что «ни Испания, ни Венесуэла не получили ровным счетом ничего от миссии Боливара, выигрыш достался Англии… Британская дипломатия умело использовала Боливара в своих целях» [58]. Вместе с тем известный венесуэльский дипломат Армандо Рохас и историк Кристобаль Мендоса, опубликовавший все документы, связанные с миссией Боливара в Лондон, считают ее вполне успешной²⁹. На чьей же стороне истина?

Если подходить с точки зрения осуществления конкретных внешнеполитических задач, возложенных на миссию Боливара, она действительно завершилась неудачей. Сент-джеймсский кабинет отказался признать Верховную правительственную хунту Венесуэлы. Уэлсли отклонил настойчивые попытки посланцев Каракаса получить официальный ответ в письменной форме на обращения и ноты венесуэльского правительства, считая, что это явилось бы актом его признания де-факто. Не удалось также закупить в Англии оружие и боеприпасы. Ценность союза с Испанией для борьбы против главного английского противника – наполеоновской Франции в тот момент перевесила все другие соображения и возможные выгоды от активных отношений с Южной Америкой, поднявшейся на борьбу за независимость.

Однако можно ли в оценке ограничиваться только конкретными, непосредственными результатами? Попробуем взглянуть на вопрос шире и обратимся прежде всего к документам. Как Миранда, так и Боливар сообщали в Каракас об успехе миссии. В протокольной записи, например, утверждалось: «Приезд дипломатических эмиссаров и их переговоры с лордом Уэлсли… изменили образ мыслей и действий британского правительства». Кто осмелится утверждать, что два таких выдающихся исторических деятеля, как Миранда и Боливар, страдали не столь уж редкой среди дипломатов слабостью сообщать в центр только то, что там хотят услышать? Тем более, что их оценки подтверждены лондонскими газетами «Таймс» и «Морнинг кроникл». По их сообщениям, посланцы Каракаса возвращались на родину, удовлетворенные результатами переговоров. В газетных комментариях подчеркивались открывшиеся возможности взаимовыгодной торговли и отмечалось намерение Англии не вмешиваться во внутренние дела испанских владений в Америке, в их взаимоотношения с метрополией, придерживаться политики строгого нейтралитета в этих вопросах, развивая дружественные отношения с обеими сторонами. Отклики английской печати – своего рода «моментальный снимок» непосредственной реакции, вызванной миссией Боливара в общественном мнении и правительственных кругах Великобритании.

Главным осязаемым результатом дипломатической миссии Боливара явился прорыв в Европу – установление канала постоянной связи с крупнейшей западной державой, игравшей важнейшую роль в мировой политике, потенциальным союзником латиноамериканских наций, обретавших независимость. Это имело историческое значение. Следует напомнить, что абсолютные монархи континентальной Европы считали испаноамериканских патриотов мятежниками, закрывали перед ними свои границы, арестовывали и высылали за пределы территорий своих стран их дипломатических эмиссаров.

Значение дипломатической миссии Боливара далеко выходит за рамки ее конкретных достижений. Дипломатический опыт, приобретенный им за время пребывания в Англии, послужил отправным моментом для разработки внешнеполитической стратегии, отвечающей интересам окончательной победы над Испанией. Конечно, формирование внешнеполитических воззрений Освободителя не единовременный акт, а весьма длительный процесс. Концепция дипломатии национального освобождения сложилась как законченная система взглядов Боливара только в 20-х годах на основе опыта многолетней войны с Испанией и государственного руководства республикой Великая Колумбия. Но первые кирпичи в фундамент этой концепции закладывались в Лондоне. Сальседо-Бастардо отмечал, что «по своей значимости два месяца пребывания в Лондоне несравнимы ни с каким другим двухмесячным периодом в жизни Боливара» [59]. В этом высказывании можно усмотреть полемическое преувеличение, но по существу оно верно.

Попробуем выстроить нашу версию достижений лондонского этапа. Боливар многое понял в тогдашних международных отношениях. Расстановка политических сил в Европе накануне второго десятилетия XIX века не давала надежды повторить блестящий маневр восставших английских колоний в Северной Америке. Молодой американской дипломатии удалось использовать в своих интересах рознь между французами, испанцами и англичанами и добиться заключения союза с Францией и Испанией, которые вступили в войну с Англией при благоприятном нейтралитете России Екатерины II. Иная международная обстановка требовала совершенно другой внешнеполитической стратегии. Продираясь сквозь хитросплетения многочисленных претендентов на испано-португальское наследство в Америке, Боливар пришел к выводу, что Англия больше, чем какое-либо другое государство, и не из альтруистских побуждений или сочувствия к борьбе колоний, а из соображений практического интереса и реальной политики, сможет оказать поддержку молодым латиноамериканским нациям в отстаивании своего суверенитета. «Только Англия, владычица морей, – напишет позднее Боливар, – сможет защитить нас от объединенных сил европейской реакции» [60]. Англия могла в будущем играть также и роль противовеса влиянию США.

Другую фундаментальную основу дипломатии национального освобождения Боливар усматривал в латиноамериканском единстве, прочном внешнеполитическом союзе стран, освободившихся от испанского господства. Видимо, мысли об этом появились у Боливара еще до Лондона. Но именно в английской столице они впервые, и это подтверждается документально, кристаллизовались в программную идею, зовущую к действиям. Боливар ощущал себя в Лондоне полномочным послом всего континента.

Испанские и португальские колонизаторы на протяжении многих десятилетий проводили политику «разделяй и властвуй», стремясь разобщить народы континента. Однако им не удалось создать непреодолимых барьеров между народами Латинской Америки. Миранда и другие предтечи независимости мыслили континентальными масштабами. Так, Миранда вспоминал, что в 1784 году в Нью-Йорке у него родился план завоевания независимости и свободы всего испаноамериканского континента. Позднее, в 1791 году, в обращении к американцам, получившем широкую известность, Миранда выдвинул идею «превратить Америку в великое братское сообщество» [61].

Миранда высказывал мысли о необходимости объединения испанских колоний в рамках конфедерации или единого государства, которое он называл «Коломбия» в честь первооткрывателя Америки. Это государство, где отменялись все налоги и другие поборы, установленные метрополией, провозглашались свобода торговли и свобода совести, должно было, по замыслам Миранды, стать конституционной монархией, сохраняющей многие черты древней империи инков [62].

Конечно, этот проект носил утопический характер прежде всего потому, что народы колоний в то время еще не пробудились для активной борьбы. Кроме того, эти идеи не могли завоевать многих сторонников среди борцов за независимость, так как большинство из них были республиканцами. Осуществление своих замыслов автор связывал с надеждами на получение военной поддержки со стороны США или Англии, что, как показали события, оказалось нереальным. Однако при всех своих недостатках проект был свидетельством страстной преданности Миранды идеям латиноамериканского единства. Боливар решил идти дальше.

За несколько дней до отъезда на родину Боливар опубликовал в «Морнинг кроникл» статью, озаглавленную «Письмо испанского сеньора из Кадиса своему другу в Лондоне». История знает немало примеров, когда в столь невинной «упаковке» преподносились взрывные, революционные идеи. «Испанский сеньор из Кадиса» выражал в своем письме пламенную веру в скорое освобождение колоний от рабства и призывал их сплотиться в объединенную Америку. Статья была замечена теми, кому она и была адресована. 5 ноября 1810 г. «Гасета де Каракас» опубликовала испанский текст статьи Боливара [63].

Закрывая последнюю страницу лондонского периода жизни Боливара, необходимо упомянуть еще об одном его деянии, имевшем непредвиденные и трагические последствия. Симон преклонялся перед жизненным подвигом Миранды и находился под обаянием этой выдающейся личности, поэтому он убедил предтечу вернуться на родину и отдать ее независимости свой политический и военный опыт. Английские власти не сразу дали Миранде разрешение отправиться домой под именем мистера Мартина, и на венесуэльскую землю он ступил через неделю после возвращения Боливара. Миранда был облачен в генеральский мундир французской армии эпохи Революции. Его приветствовали толпы каракасцев, приехавших для встречи в порт Ла-Гуайра.