СВОБОДА НЕ МОЖЕТ СОСУЩЕСТВОВАТЬ С РАБСТВОМ

СВОБОДА НЕ МОЖЕТ СОСУЩЕСТВОВАТЬ С РАБСТВОМ

Война за независимость на континенте приближалась к завершению, а в островных владениях, на Кубе и в Пуэрто-Рико, испанцы по-прежнему чувствовали себя достаточно прочно. Последовательный борец против колониализма,

Боливар стремился к тому, чтобы в Латинской Америке не оставалось очагов колониального владычества Испании. Он считал долгом всех патриотов континента помочь населению этих островов обрести национальную независимость.

Судьба освободительного движения в островных владениях Испании давно привлекала внимание Боливара. Еще в 1815 году в одном из своих писем с Ямайки он писал: «Острова Пуэрто-Рико и Куба, которые вместе насчитывают от 700 тыс. до 800 тыс. жителей, являются наиболее спокойным владением испанцев, потому что они изолированы от борцов за независимость. Но разве эти островитяне не американцы? Разве они не терпят унижений? Разве не желают себе добра?» [307]. Чем же объяснялся запас прочности колониального режима Испании на островах?

Христофор Колумб открыл Кубу во время своего первого плавания в Америку и, пораженный красотой острова, его необычной природой, животным и растительным миром, записал в своем путевом дневнике: «Ничего прекраснее этого острова мои глаза никогда не видели» [308]. Испанцы впоследствии оценили также стратегическое положение Кубы, контролирующей подходы к Карибскому морю, и превратили остров в важнейший форпост военно-морских и сухопутных сил Испании в Новом Свете. «Жемчужина Антилл», как называли Кубу, приносила испанской короне огромные прибыли. В первой четверти XIX века она заняла первое место в мире по производству и экспорту сахара, оттеснив на второе место Гаити. Почти 300 тыс. рабов-негров под беспощадным тропическим солнцем гнули спину на плантациях сахарного тростника, кофе и табака. Плантационное хозяйство Кубы процветало в это время, и полюбовный дележ производимых рабским трудом богатств скреплял союз испанских колонизаторов и местной богатой прослойки креолов и мулатов. Этот союз придавал большую прочность позициям Испании на острове, чем в других частях испанской Америки. Добиваясь ограничения монополии испанцев в области торговли, кубинские плантаторы-рабовладельцы и их идеологи до 1810 года не выдвигали лозунга независимости. Они требовали от метрополии только расширения их экономических и политических прав. Революции и восстаний рабов-негров богатые кубинцы боялись больше, чем господства Испании.

Положение на Кубе начало меняться под влиянием войны за независимость, вспыхнувшей на континенте. В 1809- 1810 годах на острове возник заговор группы креолов во

главе с Романом де ла Лусом, поставившей своей целью свержение испанского господства. В это же время был подготовлен и получил хождение в кругах креолов первый в истории Кубы проект конституции независимой кубинской республики. Его автор – Хоакин Инфанте боролся за свободу только для белых. Проект конституции предусматривал сохранение труда рабов-негров «при условии справедливого и гуманного с ними обращения» [309].

Колониальные власти без особого труда раскрыли этот заговор и обрушили репрессии на его участников. Испанская корона как зеницу ока оберегала свою «жемчужину». На острове находилась почти 14-тысячная испанская регулярная армия. С учетом милисианос, членов ополчения из испанцев и богатых креолов, губернатор колонии располагал вооруженными силами, насчитывавшими более 30 тыс. человек [310].

Боливар и другие руководители патриотов понимали серьезность угрозы, порождаемой сохранением Кубы в руках Испании. В любой момент с острова мог быть нанесен удар по освободительным силам на континенте. Колумбийский историк X. Хиральдо-Харамильо, изучая документы, пришел к выводу, что Боливар начал разрабатывать план освободительной экспедиции на Кубу и Пуэрто-Рико в 1819 году, после блестящей победы над испанцами на реке Бояке, обеспечившей быстрое освобождение территории Новой Гранады [311]. Боливар знал о напряженной политической обстановке на острове и верил в скорое восстание кубинцев против колонизаторов.

Молодой гаванец X. Ф. Лемус, связанный с патриотами Колумбии, известный кубинский поэт X. М. Эредиа при участии венесуэльца X. X. Пеоли и аргентинца X. А. Миральи в 1821 году основали на Кубе тайное общество «Солнца и лучи Боливара». Такое название общества подчеркивало связь борьбы кубинских патриотов с освободительным движением на континенте. Каждый вступивший в общество именовался «солнцем» и был обязан привлечь несколько новых членов – «лучей». Вероятно, известия из Кубы вдохновили Боливара написать в июле 1823 года Сантандеру такие строки: «Я, подобно солнцу, посылаю лучи во все стороны» [312].

Руководители общества сделали большой шаг вперед по сравнению со своими предшественниками. Призывая начать борьбу за свободу и независимость Кубы, Лемус обещал неграм освобождение от рабства. Колониальным властям удалось раскрыть заговор в августе 1823 года, когда почти все уже было подготовлено к восстанию. Около 100 членов общества стали узниками казематов военно-морской крепости Гаваны, многие бежали, спасаясь от репрессий.

Сторонники независимости Кубы создали в эмиграции Революционный комитет и обратились к Мексике и Колумбии с просьбой помочь кубинскому народу свергнуть гнет Испании, содержавшей на острове больше вооруженных сил, чем в какой-либо другой части испанской Америки.

В январе 1824 года делегация Революционного комитета кубинских патриотов во главе с идеологами движения Хосе Иснагой и Бетанкуром Сиснересом, известным на Кубе под псевдонимом подпольщика «Селянин», прибыла в Боготу и вела переговоры с Сантандером, исполнявшим обязанности президента, и министром иностранных дел Гуалем. Колумбийские руководители выразили солидарность с борьбой братских народов Кубы и Пуэрто-Рико и заявили о своей готовности оказать им помощь, как только основные силы испанцев будут разгромлены в Перу, где находилась почти вся освободительная армия. Один из членов делегации – X. М. Аранго в апреле 1825 года встречался в Лиме с Боливаром. Он рассказал о вооруженных силах Испании на острове и заверил Боливара в том, что освободительная экспедиция Колумбии встретит поддержку всех кубинских патриотов [313]. Это еще раз убедило Боливара в правильности принятого им решения о подготовке освободительной экспедиции для окончательного изгнания испанцев из Западного полушария.

Практическая подготовка к ней началась уже в апреле 1824 года, когда Боливар поручил Франсиско Монтойе и Антонио Аррубле от имени Колумбии получить за границей заем на сумму 4750 тыс. ф. ст. для закупки снаряжения и пополнения колумбийской военной флотилии с базой в Картахене, состоявшей из 4 крейсерских кораблей и 11 канонерок [314]. Этот флот планировалось использовать для отражения угроз Испании и сопровождения освободительной экспедиции на Кубу и Пуэрто-Рико. Планы Боливара поддерживал генерал Паэс, один из руководителей освободительной войны в Венесуэле, который в письме от 19 августа 1824 г. сообщал Боливару, что может выделить армию в 3-4 тыс. штыков. «Через месяц после получения приказа, – писал он, – мы будем в Гаване» [315]. Такое же заявление сделал генерал Сукре после победы при Аякучо, выразив готовность направить 7-тысячную армию для участия в освобождении Кубы [316].

Все это время, находясь в Лиме, Боливар поддерживал активные контакты со своими главными боевыми соратниками. С Паэсом он обсуждал перспективы уничтожения рабства негров. «Согласно планам Боливара, – вспоминал Паэс в своих мемуарах, – после изгнания испанцев с Кубы все обитатели этого острова, а также жители Пуэрто-Рико должны стать свободными без всякого исключения, в том числе и несчастные африканцы» [317].

Тем временем подготовка экспедиции продолжалась. К концу 1825 года по указанию Сантандера почти весь колумбийский флот был сконцентрирован в Картахене. Русский посланник в Вашингтоне барон Ф. В. Гейль сообщал в Петербург в октябре 1825 года собранную им информацию о ходе подготовки в Картахене армии вторжения на Кубу в составе 10-12 тыс. человек и соответствующего флота, включавшего линейный корабль, пять фрегатов, шесть военных шлюпов, три бригантины и несколько канонерок. Ожидалось прибытие закупленных за границей еще двух фрегатов с 64 пушками на каждом [318]. Сантандер в послании Национальному конгрессу Колумбии в январе 1826 года заявил о готовности колумбийского правительства выполнить обязательства по соглашению, заключенному с Мексикой, и получил санкцию конгресса на осуществление совместной экспедиции. В Картахене адмирал Ренато Белуче, командующий флотом, и генерал Лино де Клементе, поставленный во главе экспедиционного корпуса, ждали только приказа.

Патриоты на Кубе знали об этих приготовлениях и, в свою очередь, готовились к борьбе. Колумбийские корсары поддерживали контакты с населением испанской колонии, распространяли на острове листовки, звавшие кубинцев к восстанию. В одной из листовок, конфискованной колониальными властями в 1825 году, говорилось: «Братья острова Куба! Колумбии известно о ваших героических усилиях, и скоро она придет вам на помощь со всей своей мощью. В Америке уже покончено с господством тиранов… Освободитель Колумбии и его солдаты шлют вам братский, дружеский привет» [319].

Такие же приготовления происходили в соседней Мексике. Президент этой страны, герой партизанской борьбы за независимость Гуадалупе Виктория активно поддерживал планы освободительной экспедиции на Кубу и Пуэрто-Рико, поручив подготовку мексиканского отряда генералу А. П. Санта-Ане. Испания продолжала угрожать возобновлением военных операций против Мексики, опираясь на островную крепость Сан-Хуан-де-Улуа, и использовала

Кубу в качестве своей опорной базы. Правительство Мексики в переговорах с Испанией о признании своей независимости исходило из солидарности с народом Кубы и отказывалось согласиться с сохранением суверенитета Испании над Кубой в обмен на признание Испанией независимости Мексики [320].

Для содействия освобождению Кубы президент Мексики разрешил создать хунту в составе находившихся в Мексике кубинских патриотов-эмигрантов и мексиканских добровольцев. Среди последних были ряд политических деятелей и офицеров армии. Обращение хунты к мексиканскому конгрессу наряду с ее главой, кубинским патриотом Хуаном Антонио де Унсуэтой, участником общества «Солнца и лучи Боливара», подписали мексиканский вице- президент Николас Браво, губернатор Юкатана генерал А. П. Санта-Ана, ряд министров. «Взаимные интересы и взаимная убежденность, – говорилось в обращении, – требуют от мексиканской республики прийти на помощь острову Куба и спасти его от деградации и рабства, которые принес в его жизнь общий враг Америк» [321]. После затяжных дебатов, вызванных обструкционистской позицией консервативных сил, мексиканский Национальный конгресс предоставил санкцию правительству на осуществление совместной с Великой Колумбией экспедиции «с целью поддержать усилия жителей Кубы по окончательному завоеванию независимости» [322].

Правовые основы мексикано-колумбийского сотрудничества были заложены договором о совместных действиях по освобождению крепости Сан-Хуан-де-Улуа, заключенным в Боготе в августе 1825 года П. Гуалем и мексиканским посланником X. А. Торренсом. 17 марта 1826 г. Мексика и Великая Колумбия подписали новое соглашение под названием «План операции, объединенной эскадры Мексики и Колумбии», касавшееся совместной экспедиции на Кубу. Статья 6 соглашения гласила: «Главной целью объединенной эскадры являются преследование и разгром испанского флота независимо от того, будет ли он находиться в Гаване или же нападет на Мексику, Гватемалу или Колумбию» [323]. В это время в порту Кампече на полуострове Юкатан, по данным различных источников, уже происходило формирование мексиканского корпуса численностью до 5 Тыс. человек [324].

Подготовка совместной экспедиции проходила не без трудностей и задержек. Мексика и Колумбия, разоренные длительной войной, испытывали острую нехватку финансовых средств, политическая обстановка в обеих странах была напряженной, на границах с соседями возникали осложнения. Проявились и противоречия между двумя странами относительно совместного проекта. Но не эти трудности играли роль главного тормоза. Мексика и Великая Колумбия натолкнулись на яростное противодействие их плану со стороны могущественного триумвирата – США, Англии и Франции. Каждая из этих трех держав лелеяла планы похищения «жемчужины Антилл» или по крайней мере установления на Кубе своего преобладающего влияния, для того чтобы усилить позиции на подступах к Бразилии и континентальной испанской Америке. Поэтому правительства США, Англии и Франции ревниво и с большой настороженностью следили за действиями друг друга.

Осуществив на основании мандата «Священного союза» удушение испанской буржуазной революции в 1823 году, Франция Людовика XVIII на некоторое время приобрела возможность прямого воздействия на Фердинанда VII, из рук французов вновь получившего скипетр абсолютного монарха. В дипломатических кругах Европы понимали, насколько велико было искушение для Парижа воспользоваться беспомощностью Испании для захвата привлекательного приза из ее колониального наследства. Во французской печати обсуждались планы водворения в Буэнос- Айресе, Мексике и Перу бурбонских принцев под охраной французского военно-морского флота. Стало также известно о тайном обращении испанского правительства к Франции с просьбой о военной помощи после раскрытия заговора сторонников независимости на Кубе. Мадрид хотел, чтобы французская эскадра, базировавшаяся на Антильских островах, в случае необходимости оказала поддержку испанскому губернатору на острове. Подлинную дипломатическую бурю вызвали упорно циркулировавшие слухи о возможном направлении на Кубу 5-тысячной регулярной французской армии [325]. В Лондон и Вашингтон поступали секретные депеши английского и американского послов в Мадриде о планах французской экспансии в испанскую Америку.

В свою очередь, в правительственных кругах Лондона, преисполненных решимости воздвигнуть барьер на пути роста французского влияния в Новом Свете, также обсуждались планы овладения Кубой под предлогом борьбы с пиратами в Карибском бассейне, базировавшимися на Кубе. С точки зрения ряда английских политиков, после захвата США испанской Флориды Лондон мог претендовать на компенсацию в виде Кубы [326]. Правительство Англии несколько раз предлагало Фердинанду VII продать Кубу, уступить ему остров в качестве платы за английскую помощь в период борьбы испанцев против Наполеона или обменять остров на Гибралтар. Английские демарши результатов не принесли. Фердинанд VII повторял: «Куба – моя любимая провинция» – и решительно отклонял английские домогательства [327]. На открытый вооруженный захват острова Лондон не решался, опасаясь серьезных международных осложнений. Министр иностранных дел Франции Шатобриан с удовлетворением констатировал: «Англия не может овладеть Кубой без войны с США» [328].

Наибольшую активность в кубинском вопросе проявляли США. Вашингтон не был вовлечен в европейские дела и все свои усилия концентрировал в сопредельном районе. Наряду с Флоридой захват Кубы являлся декларированной целью внешней политики США. Первый президент США Т. Джефферсон рассматривал Кубу в качестве естественного дополнения к системе Соединенных Штатов. В то же время, как трезвый политик, он понимал, что европейские державы без войны не позволят США осуществить свои притязания, а для такой войны «пороха» у США не хватало. Поэтому в Вашингтоне после тщательного рассмотрения в правительстве в начале 20-х годов различных планов овладения Кубой было решено проводить гибкую политику накопления сил и выжидать удобного момента, осуществляя активное экономическое проникновение на остров. В 1823 году объем американской торговли с Кубой (12,4 млн. долл.) лишь немногим уступал объему торговли с остальными испаноамериканскими странами, вместе взятыми (15,6 млн. долл.) [329].

Таким образом, в 20-х годах XIX в. Куба оказалась в фокусе экспансионистских устремлений Франции, Англии и США. Острота соперничества этих держав исключала возможность односторонних действий для каждой из них. Министр иностранных дел Англии Дж. Каннинг летом 1825 года в следующих словах охарактеризовал американскому посланнику Р. Кингу сложившуюся патовую ситуацию вокруг Кубы: «Вы не можете позволить, чтобы мы завладели Кубой. Мы не можем позволить, чтобы вы завладели ею. И никто из нас не может позволить, чтобы она попала в руки Франции» [330]. Английская дипломатия подготовила проект трехстороннего соглашения между Англией, Францией и США относительно судьбы Кубы и направила его двум другим странам. В соответствии с соглашением его участники брали на себя обязательство ни под каким предлогом не направлять свои войска на Кубу или другие островные владения Испании в Вест-Индии и не оставаться безучастными в отношении попыток других государств предпринять подобные действия [331]. В силу острых противоречий между тремя державами английский проект повис в воздухе.

Тем не менее в кубинском вопросе произошло определенное сближение позиций Лондона и Вашингтона. В ходе переговоров в Лондоне между Каннингом и посланником США было достигнуто взаимопонимание относительно «разумного компромисса» – обеспечить сохранение Кубы в руках Испании. Как показали дальнейшие события, Англия, опираясь на негласную поддержку США, взяла на себя главную заботу о нейтрализации французских притязаний. После серии жестких бесед Дж. Каннинга с французским послом в Лондоне Ж. Полиньяком в октябре 1823 года появился известный меморандум Полиньяка-Каннинга. В этом документе подтверждалась позиция английского правительства об отсутствии у него захватнических намерений в отношении испанских владений в Америке. «Со своей стороны, – говорилось в меморандуме, – Франция не имеет какого-либо намерения или желания воспользоваться настоящим положением колоний или настоящим положением Франции в отношении Испании, чтобы приобрести для себя какую-нибудь часть испанских владений в Америке или добиться каких-нибудь исключительных преимуществ» [332]. Франция, таким образом, была выведена из игры.

В свою очередь, Вашингтон, зная позицию английской дипломатии, развернул активное противодействие объединенной мексикано-колумбийской освободительной экспедиции на Кубу и Пуэрто-Рико.

По дипломатическим каналам Белый дом обратился к России и другим европейским державам с предложением гарантировать Испании неприкосновенность ее островных владений в Карибском бассейне, если Мадрид согласится на примирение со своими бывшими колониями. Одновременно Вашингтон оказывал сильное давление на Мексику и Колумбию, добиваясь их отказа от организации освободительной экспедиции на Кубу и Пуэрто-Рико. Соответствующие представления делались мексиканским и колумбийским дипломатическим представителям в Вашингтоне. В декабре 1825 года государственный секретарь США

Г. Клей направил «энергичную» ноту по этому вопросу правительству Колумбии [333].

К этой кампании дипломатического давления присоединился также Лондон. Оказывая давление, правительство США не скупилось и на посулы, обещая помочь примирению Мексики и Колумбии с Испанией, если план освободительной экспедиции не будет осуществлен.

Шумная кампания велась в Конгрессе США. Сенатор Дж. Холмс заявил, что освобождение Кубы и Пуэрто-Рико явилось бы «угрозой нашему спокойствию» [334]. Незадолго до открытия Панамского конгресса президент Дж. К. Адамс в послании Конгрессу США 15 марта 1826 г. заявил, что «статус Кубы и Пуэрто-Рико является вопросом первостепенной важности, который прямым образом влияет на настоящие и будущие интересы нашей страны». Судя по заявлениям президента и других государственных деятелей США, они связывали это влияние с тремя основными обстоятельствами: стратегическим положением островов, важностью американо-кубинской торговли и возможным воздействием на рабовладельческий Юг США освобождения рабов-негров на Кубе и Пуэрто-Рико. Имея в виду усилия Мексики и Колумбии по организации освободительной экспедиции, Адамс подчеркнул, что позиция США преследует цель «сохранить настоящее положение вещей» [335]. Это была так называемая политика «зрелого плода». Смысл ее состоял в том, чтобы Куба и Пуэрто-Рико до поры до времени оставались во владении слабой Испании. В соответствии с этой линией были составлены инструкции представителям США на Панамском конгрессе.

В данном документе, предназначенном для служебного пользования, государственный секретарь Клей куда более откровенно, чем президент в своем послании Конгрессу, излагал принципиальные установки политики «зрелого плода». По существу кубинского вопроса он писал: «Ни одна держава, даже сама Испания, не имеет столь огромного интереса в отношении будущего этого острова, как США… Мы не желаем никаких перемен. Ни перехода Кубы в руки другого государства, ни изменения существующего на острове политического режима. Мы не будем безразличными наблюдателями, если Куба перейдет от Испании к какой-либо европейской державе. Мы также против того, чтобы Куба была передана и включена в состав одного из новых государств Америки» [336]. Государственные деятели США приравнивали экспедицию по освобождению Кубы к «завоевательной войне». По дипломатическим каналам они дали понять Мексике и Колумбии, что не остановятся перед применением вооруженной силы для пресечения попытки освободить Кубу и Пуэрто-Рико от ига Испании [337]. По мнению колумбийского историка X. Ф. Уррутиа, эти шаги США убедительно показывали, «насколько твердым было стремление правительства Колумбии направить освободительную экспедицию на Кубу и Пуэрто-Рико и насколько жестким было противодействие этой акции со стороны правительства Вашингтона» [338].

Американские посольства в Мехико и Боготе выполняли роль форпостов дипломатической атаки Вашингтона против планов Мексики и Великой Колумбии. Правительство США в марте 1825 года решило назначить на пост посланника в Мексике опытного специалиста по латиноамериканским делам, известного мастера «силовой дипломатии» Джоэла Пойнсетта. Ему поручалось провести переговоры о заключении торгового договора между двумя странами, аналогичного американо-колумбийскому торговому договору, и довести до сведения мексиканского правительства, что США «вполне устраивает, чтобы Куба оставалась в зависимости от Испании». Государственный секретарь Клей предписал Пойнсетту «осуществлять тщательное наблюдение за всеми мероприятиями, направленными против Кубы» [339]. Пойнсетт развернул в столице Мексики бурную деятельность, направленную на укрепление консервативной оппозиции правительственной политике. Столь бесцеремонное вмешательство американского дипломата во внутренние дела страны вызвало недовольство мексиканской общественности. В конце концов мексиканский президент Висенте Герреро был вынужден обратиться с письмом по этому вопросу к главе Белого дома, в котором предупредил президента США о том, что мексиканское правительство может объявить Пойнсетта персоной нон грата и выслать его из страны, если государственный департамент не примет решительных мер. Вскоре после этого предупреждения Вашингтон отозвал Пойнсетта, заменив его другим дипломатом.

Такую же политику давления, выполняя инструкции Вашингтона, проводил американский посланник в Боготе Андерсон, настроенный в целом лояльно к Боливару. Конфиденциальные послания Андерсона Клею о ходе подготовки мексикано-колумбийской экспедиции напоминают скорее разведывательные донесения, чем дипломатические ноты. Очень красноречива в этом отношении нота Андерсона, направленная в Вашингтон из Картахены 10 ноября

1825 г.: «Несомненно, здесь происходит подготовка к военной экспедиции за пределы Колумбии. Всем известна ее цель, но никто не знает точно конечного пункта ее маршрута. Однако, поскольку вражеские владения в водах, омывающих Американский континент, практически ограничены двумя островами, Кубой и Пуэрто-Рико, не боясь ошибиться, можно предсказать, что экспедиция отправится на один из них. Почти весь военно-морской флот республики сконцентрирован в этом порту». Далее Андерсон перечисляет основные боевые корабли колумбийского флота, давая точную характеристику вооружения и общего состояния каждого корабля: «Фрегат «Венесуэла», 8 пушек, находится в весьма плачевном состоянии. Корвет «Ла Серес», 38 пушек, – очень хороший корабль. Фрегат «Бойака», 32 пушки, – в отличном состоянии. Канонерка «Ла Opera», 32 пушки, и канонерка «Боливар», 12 пушек» [340].

Из Боготы Андерсон сообщал в Вашингтон в феврале

1826 года результаты своих бесед с новым колумбийским министром иностранных дел Хосе Рафаэлем Ревенгой, сменившим на этом посту Гуаля, назначенного главой делегации Великой Колумбии на Панамском конгрессе. Как следует из текста ноты, Ревенга в весьма энергичных выражениях заявил американскому посланнику о том, что ни Великая Колумбия, ни Мексика не собираются аннексировать Кубу или Пуэрто-Рико. Освобождение от Испании этих двух островов необходимо, чтобы гарантировать мир в Карибах. Следующая нота Андерсона Клею помечена 9 марта 1826 г. По мнению американского посланника, союзники, Мексика и Колумбия, «имеют достаточно сил, чтобы осуществить задуманное». Андерсон выражал в ноте свои сомнения относительно эффективности предпринятых Вашингтоном шагов, так же как и переданного им колумбийскому правительству мнения президента США относительно кубинского вопроса [341].

Колумбийская дипломатия вела полемику с государственным департаментом США и его представителями относительно несостоятельности официальных аргументов, выдвигавшихся Вашингтоном для оправдания своей политики поддержки Испании в вопросе о Кубе и Пуэрто-Рико. Освободительная экспедиция никоим образом не могла помешать попыткам США и европейских держав предложить Фердинанду VII посреднические услуги для урегулирования отношений между Испанией и ее бывшими колониями. Такая экспедиция не угрожала и торговым интересам США, поскольку американцам было бы значительно проще и выгоднее торговать со свободной Кубой, чем преодолевать запретительные барьеры, воздвигнутые Испанией в своей колонии. Однако Вашингтон не внимал голосу разума и усиливал давление на Великую Колумбию по всем каналам. Сантандер в письме Боливару 6 марта 1826 г. сообщал о настойчивых требованиях правительства США отложить военную экспедицию для освобождения Кубы и Пуэрто-Рико [342]. Об этом же писал в своих депешах колумбийским посланникам министр иностранных дел Ревенга. В конце концов Боливар был вынужден принять решение приостановить подготовку освободительной экспедиции на Кубу и Пуэрто-Рико и вынести этот вопрос на обсуждение Панамского конгресса. Колумбийское правительство поставило в известность американского посланника Андерсона о принятом решении.

Такая позиция Боливара не означала капитуляции перед Вашингтоном. В сложившейся неблагоприятной обстановке необходимо было маневрировать и заручиться поддержкой других государств региона. Колумбийский посланник в США Саласар получил директиву Боготы заявить Белому дому о том, что Колумбия не отказывается от своего намерения помочь кубинским братьям и в принципе не согласна, несмотря на все свое стремление к миру, с предложением США гарантировать господство Испании на Кубе и Пуэрто-Рико в качестве «платы» за установление мира [343].

В соответствии с избранной тактикой Боливар дал точные инструкции перуанской делегации добиваться на Панамском конгрессе заключения договора, определяющего контингенты сухопутных и военно-морских сил, выделяемых каждым государством-участником для общих целей, в том числе для осуществления освободительной миссии на Кубе и Пуэрто-Рико. Боливар считал также необходимым, чтобы было высказано общее мнение по вопросу о дальнейшей судьбе двух островов (станут ли они самостоятельными государствами или присоединятся к одному из существующих испаноамериканских государств) и принято решение относительно финансовых аспектов освободительной экспедиции. Аналогичные инструкции получила и колумбийская делегация на Панамском конгрессе. Ревенга направил им также детально разработанный план совместной освободительной экспедиции. Его осуществление предполагалось начать сразу же после одобрения Панамским конгрессом [344].

Осуществить в Панаме задуманное не удалось. VI Национальный съезд кубинских историков в 1947 году всесторонне обсуждал причины этого и пришел к выводу: «Противодействие янки решающим образом помешало Панамскому конгрессу достигнуть полного согласия по вопросу о независимости Кубы и Пуэрто-Рико» [345]. Североамериканская дипломатия гордилась своим успехом. Посол США в Мадриде П. Ван Несс в соответствии с указанием государственного департамента убеждал испанское правительство в том, что только решительные действия США предотвратили мексикано-колумбийскую экспедицию [346]. Фердинанд VII по достоинству оценил старания Вашингтона и в знак признательности предоставил американским бизнесменам на Кубе ряд льгот. Были, конечно, и другие трудности. На страже интересов Фердинанда VII стояла могущественная католическая церковь. Папа Лев XII в энциклике, направленной всем епископам и архиепископам Америки, предал анафеме планы освободительной экспедиции на Кубу и Пуэрто-Рико.

Однако Боливар не оставил надежды осуществить свои планы. В начале 1827 года произошло резкое обострение противоречий между Англией и Испанией в связи с их различным отношением к революционным событиям в Португалии, которые привели к установлению конституционного режима в этой стране. Боливар писал в январе 1827 года главе перуанского правительства маршалу Санта-Крусу: «Как Вы знаете, испанская эскадра была полностью разгромлена… Сейчас поступают официальные известия о войне между Испанией и англичанами… Кажется, наступил момент, когда мы можем осуществить желаемую нами экспедицию в Гавану и Пуэрто-Рико. Никакая другая возможность не будет более благоприятной». Генералу Сукре он сообщал в феврале 1827 года из Каракаса: «Если начнется война, я намерен направить экспедицию на Кубу» [347].

Однако Фердинанд VII блефовал в дипломатической игре с Лондоном, и буря утихла так же внезапно, как и возникла, не оставив заметного следа в англо-испанских отношениях.

Надеждам Боливара и на этот раз не суждено было осуществиться. Находясь в Каракасе, Освободитель встретился с представителем кубинских патриотов в изгнании Хосе Иснагой и детально обсудил с ним сложившуюся ситуацию. По словам Иснаги, Боливар откровенно и доверительно рассказал ему о возникших серьезных препятствиях. «Мы не можем, – заявил Боливар, – идти на столкновение с правительством США, которое, объединившись с Англией, направляет свои усилия на сохранение власти Испании на островах Куба и Пуэрто-Рико». Противодействие США и Англии, возможно, удалось бы преодолеть, считал Боливар, если бы на Кубе происходили массовые выступления против испанского гнета и на острове было бы создано независимое правительство, направившее Колумбии просьбу о помощи. Однако после разгрома колониальными властями тайного патриотического общества «Солнца и лучи Боливара» на Кубе произошел спад освободительного движения. Остро сказывалось также отсутствие активной поддержки мексикано-колумбийских усилий со стороны других южноамериканских стран.

Вскоре в Мексике, а затем и в Колумбии резко обострилась внутриполитическая обстановка. Боливар отдал приказ генералам Р. Урданете и М. Монтилье приостановить вплоть до особого распоряжения всякую деятельность по снаряжению экспедиции на Кубу и Пуэрто-Рико. Многолетние усилия Освободителя не увенчались успехом. В силу противодействия внешних сил и острых междоусобных распрей в Колумбии и других молодых государствах региона ему не удалось осуществить свою мечту о полном изгнании испанских колонизаторов из пределов Западного полушария. Последствия этого для исторических судеб кубинского и пуэрто-риканского народов были поистине трагическими. Благодаря полученной «охранной грамоте» от США и Англии одряхлевшая испанская монархия, переживая затяжной кризис, смогла удерживать в своих руках Кубу и Пуэрто-Рико до конца XIX века. Политика «зрелого плода» позволила США в подходящий момент похитить «жемчужину Антилл» и одновременно превратить Пуэрто-Рико в свою колонию. Эти исторические события красноречивее всех документальных свидетельств высветили истинные причины активного противодействия США плану Боливара в 20-х годах прошлого века.