Б.В. Шостакович, О.В. Леонова, И.М. Майорова К вопросу о патологическом аффекте[14]

Определение патологического аффекта со времени его описания Р. Крафт-Эбингом претерпело мало изменений. Под патологическим аффектом обычно понимают максимально выраженную, приводящую к истощению психических процессов, неадекватную силе и качеству раздражителя эмоциональную реакцию, которая сопровождается бурными двигательными и вазовегетативными проявлениями, резким сужением, а затем помрачением сознания, утратой целесообразности поведения и приобретает характер автоматизированных, нередко агрессивных действий. Эта реакция длится от нескольких минут до 1–2 часов и заканчивается критическим выходом с выраженным психическим истощением с последующей амнезией периода аффективного поведения. В течении патологической реакции обычно выделяют 3 фазы – подготовительную, кульминации (взрыва) и выхода (Морозов, 1977, 1990; Урсова, 1989; Доброгаева, 1990; и др.).

В судебной психиатрии патологический аффект и реакция короткого замыкания отнесены к кратковременным расстройствам психической деятельности – «исключительным состояниям». Им свойственны: крайняя непродолжительность, наличие расстроенного сознания с полным или частичным запамятованием происходивших в этот период событий и «исключительность» в смысле несвойственности для личности подобного типа реакции (Крафт-Эбинг, 1895; Введенский, 1950; Морозов, 1990). Реакция короткого замыкания, клинически и патогенетически близко стоящая к патологическому аффекту и в некоторых случаях трудно от него отличимая, характеризуется тем, что возникает всегда на фоне длительного аффективного напряжения и представляет собой его «разряд, наступающий обычно вслед за каким-либо добавочным впечатлением из той же категории» длительно травмирующих переживаний (Введенский, 1947). И.А. Кудрявцев (1988, 1999) включает в систематику аффектов понятие «аномального аффекта» (аффекта «на патологической почве», по В.П. Сербскому).

Существование «переходных» форм аффектогенных реакций, различающихся как по степени изменения сознания (от сужения до помрачения), так и по патогенетическим механизмам их формирования (под воздействием острой или протрагированной психогении), требует тщательной дифференцированной диагностики аффективных состояний с необходимостью определения вида изменения сознания, с учетом специфичности синдрома и стадии патологической реакции, поскольку от этого напрямую зависит решение об экскульпации.

В возникновении указанных состояний, помимо психогений, большое значение имеют и другие патогенные факторы, в частности, органическая недостаточность. Была выявлена зависимость между выраженностью личностных изменений и особенностями клинической картины исключительного состояния. С.И. Арсеньев (1945) обнаружил, что патологический аффект имеет тенденцию возникать у «травматиков, характерологические изменения у которых развивались по линии астенизации личности», с «астеническим жалом», по Е. Кречмеру. У лиц со стеническими чертами характера чаще отмечались состояния тяжелого, но физиологического аффекта. М.С. Доброгаева и сотр. (1985–1993) выделили среди аффектогенных помрачений сознания в зависимости от выраженности органической почвы аффективно-сумеречный вариант (ближе к органическому) и аффективно-иллюзорный, более «чистый» вариант психогенного изменения сознания.

В клинике такие «сверхострые» реакции с агрессивными действиями, развивающиеся при действии психогении, встречаются редко. Распознавание и оценка их в судебно-психиатрической практике значительно затрудняются ссылками испытуемых на запамятование обстоятельств, отсутствием свидетельских показаний на момент правонарушения или наличием противоречивых сведений, что приводит как к ошибочным заключениям, так и к повторным направлениям на экспертизу.

Подэкспертный В., 1961 года рождения, обвиняется в убийстве своей знакомой Б. По данному делу В. четыре раза проходил СПЭ как амбулаторно, так и стационарно, где ему устанавливались различные диагнозы и соответственно выносились взаимоисключающие заключения – о невменяемости, дважды о вменяемости и, наконец, о его ограниченной вменяемости в отношении содеянного.

Из анамнеза. Мать В. по характеру властная, решительная. Отец злоупотреблял алкоголем. Старший брат испытуемого инвалид с детства, страдает остеомиелитом. В детстве испытуемый был по характеру общительным, неусидчивым, неуравновешенным. Часто болел простудными заболеваниями, наблюдался фтизиатром. В дошкольном возрасте боялся темноты, казалось, что с потолка идет «гул», в комнате «кто-то дышит». Атмосфера в семье была «нервозной» из-за болезни брата. У испытуемого бывали «истерики», от обиды он неудержимо рыдал, уходил из дома, хотел спрыгнуть с веревкой на шее в овощную яму. В школьные годы В. был эмоциональным, впечатлительным, стремился к справедливости, хотел быть лидером. Он часто менял увлечения – рисовал, играл на гитаре, занимался гимнастикой, футболом, боксом (были нокауты). Впоследствии он также переносил ушибы головы с потерей сознания (падал, дрался, бывал избит). В больницах не лежал, мать на дому проводила лечение. После перенесенных травм стали беспокоить головные боли, снижение остроты зрения, утомляемость, «не мог заставить себя учиться и работать», временами становился «диким, не мог себя сдерживать».

Испытуемый успешно окончил 10 классов средней школы, поступил в кулинарное училище, но вскоре учебу оставил. Затем поступил в университет, но был отчислен, т. к. привлекался к уголовной ответственности за хулиганство. Со слов испытуемого, после этого у него «развилось нервное состояние», увидел во сне «себя со стороны». Был приговорен к трем годам работ на стройках народного хозяйства. Вскоре после суда по настоянию матери обратился в ПНД. Мать рассказывала врачу, что сын стал конфликтным, раздражительным, ломал мебель, бросил в брата нож, пытался повеситься, а до этого был замкнутым, слезливым.

Тогда В. впервые поступил в психиатрическую больницу. При госпитализации за него говорила мать, а В. был «угрюм, малодоступен». Настроение его было снижено, он высказывал суицидальные мысли, говорил, что в нем «одна злость, все безразлично». Жаловался на вялость, на то, что «трудно соображать». Был выписан с улучшением с диагнозом «Психопатия, осложненная травмой черепа. Перенес психогенную реакцию». После выписки приступил к работе по решению суда. Он «тяготился уголовным окружением и пьянством в общежитии» и уехал домой. По совету матери в сентябре 1980 г. вновь обратился в ПНД. Его «тревожила» необходимость отбывать наказание, а «лучшие годы уходят». В то же время он ходил на тренировки, вел активный образ жизни. Мать рассказывала врачу, что сын не выходит из дома, выглядывает с опаской через щели в шторах, отказывается от приема лекарств, говорит, что его хотят отравить. На осмотре он был «вял, безынициативен, выражение лица тоскливое». С диагнозом «Психопатия астенического круга, депрессивно-параноидный синдром» был направлен в ПБ. Испытуемый жаловался на кошмарные сновидения, головные боли. Держался высокомерно, с персоналом – заискивающе. Был выписан с диагнозом «Психопатия, компенсация, рентные установки». По решению суда был переведен в ИТК общего режима. Там неоднократно нарушал режим содержания. После отбытия наказания у него был выявлен туберкулез легких, лечился в тубдиспансере.

Впоследствии В. сменил множество мест работы – был стропальщиком на нефтепромыслах в Тюмени, работал приемщиком стеклопосуды, художником-оформителем, строительным рабочим, продавал радиоаппаратуру в Санкт-Петербурге, переправлял автомобили в Пермь из Германии, был посредником в сделках с недвижимостью и т. д. Поступил в политехнический институт и оставил учебу из-за академических задолженностей. В 1991 г. закончил финансово-экономический техникум. Расстался со школьной подругой, т. к. «не мог простить ей очередной измены». Затем имел непродолжительные связи с женщинами, которые были значительно моложе его (на 9—14 лет). С его слов, каждый раз он намеревался создать семью, но одна из женщин «не понравилась маме», другая оказалась замужем, а третья «ушла к соседу-наркоману». В 1993 г. женился на Л. По словам испытуемого, она была «слишком спокойная, замкнутая», хотя «верная и надежная». С 1998 г. В. работал коммерческим директором в агентстве по недвижимости, где зарекомендовал себя «хорошим организатором, добросовестным, тактичным, вежливым». Сослуживцы подчеркивают, что В. заботлив, ведет «здоровый активный образ жизни», «ни разу не видели, чтобы он выходил из себя». На учете у нарколога и психиатра В. не состоял, к административной ответственности не привлекался.

С потерпевшей Б. испытуемый был знаком с 1998 года. Отношения между В. и потерпевшей «развивались на глазах у окружающих». По мнению их общих знакомых, вначале «все у них было нормально», они «любили друг друга». Б. часто приезжала в офис к испытуемому, они отдыхали вместе. В семье же у В. отношения испортились, и его жена «сначала не понимала, в чем дело», пока зимой 1999 г. ей не позвонила Б. и сказала, что она и В. «любят друг друга». После этого Б. «стала звонить и говорить, как ей хорошо с В.», чем жену «сильно доводила». В. стал ночевать дома редко, хотя приезжал каждый день увидеться с ребенком.

Незадолго до случившегося В. заметил, что Б. стала «по-другому» к нему относиться. В ночь на 2 августа она позвонила ему и «дала понять», что он может к ней не приезжать. Тем не менее он поехал, «желая убедиться в ее измене и поставить точку в отношениях». Когда вошел в квартиру, то увидел мужчину, который, «как-то усмехнувшись, быстро ушел». Б. выглядела «пьяненькой и самодовольной», в тоне ее слышалась «неприкрытая издевка». Увидев «пиршество, интимную обстановку», зажженную свечу, коньяк, В. стал упрекать ее в предательстве. Хотел уйти, но Б. не отпускала, просила вернуться, говорила, что «все объяснит». Вернувшись, он «увидел разложенный диван», собрал свои вещи и снова ушел. Б. выходила за ним на улицу, он «выводил ее силой» из своей машины, а когда уже уезжал, она кричала вслед, что он «все равно приползет» к ней, а если «не уйдет от жены, то она заведет себе мужчину» (сведения со слов испытуемого, подтвержденные его показаниями, данными во время следствия). Испытуемый после ссоры долго не мог успокоиться, чувствовал себя плохо, сидел на улице. 3 августа Б. звонила жене В. и заявила, что «все равно заберет его», а если он сам не приедет, то она «покончит жизнь самоубийством», «отравится» (из показаний жены В.).

Как следует из материалов уголовного дела, В. обвиняется в том, что в ночь с 4 на 5 августа 1999 г. он во время ссоры с Б. нанес ей множество ударов руками и ногами, от которых Б. скончалась в больнице через день. 12 августа В. явился с повинной в милицию и в присутствии адвоката дал признательные показания, где подробно рассказал о ссоре 2 августа. Далее пояснил, что 4 августа у него был день рождения и он «весь день нервничал», «не мог найти себе места», «ездил по городу, не мог успокоиться, т. к. знал, что Б. угрожала самоубийством». Приехал к ней около 4 утра. Б. сказала, что он «испугался». Испытуемый «стал нервничать». А после ее слов «как мужчина он ничего не значит» у него «потемнело в глазах, голову сдавило», и «помнит только, что наносил ей удары руками по голове», «она ударила его по лицу», он «поймал ее руку, она вновь ударила», и он «стал бить ее». Затем «пришел в себя, когда сидел у стены». Увидел, что Б. «лежала у стены», он «стал приводить ее в чувство» – «полил водой», «отнес в ванную», «завернул в плед», «повез в больницу». Т. к. находился «на грани нервного срыва», то уехал на дачу. На допросе в тот же день В. «уточнил», что когда он приехал к Б., та сказала, что он «приполз», что «от нее недавно ушел мужчина», а над ним она «просто смеется». При этом «у нее началась истерика, и она начала бить его по лицу». Испытуемый «пытался отстранить ее, толкнул», потом «все слилось» – «голову стиснуло, и я, кажется, начал ударять ее тоже, при этом в моей голове звучало только, что она мне изменила, разбила мою жизнь, мою семью». Он заявил, что дальнейшие свои действия плохо помнит, «потому что что-то помутило разум», «стал терять контроль над собой» и «может только предположить», что его действия могли привести к смерти Б. Он сообщил, что умысла убивать не было, к потерпевшей он приехал по ее просьбе, когда вез ее в больницу, она была жива, и он 3–4 раза останавливался и делал ей искусственное дыхание.

Жена В. сообщила, что 4 августа В. несколько раз уезжал из дома, вернулся около 3 часов ночи, «посидел дома и вновь уехал». Затем звонил в 6 утра и говорил, что «сидит и ждет милицию» в медсанчасти. Около 7 часов он приехал домой и сказал, что «избил Б. и отвез ее в больницу». Позже жена с ним уехала на дачу. В. «все эти дни был подавленным», но она с ним «не общалась». Соседка потерпевшей в ту ночь «проснулась от шума», слышала «женский крик, раза три», «глухие удары», «падали стулья». Затем «включили громко музыку», «музыка играла минут 10, затем все стихло». Врачам МСЧ В. объяснил, что «поссорился с подругой и вышел», а «когда вернулся, обнаружил ее в ванной, подумал, что она отравилась таблетками, завернул ее в одеяло и привез в больницу».

По данному делу В. впервые был освидетельствован АСПЭК 27.08.99 г. Комиссия пришла к заключению, что у В. имеются остаточные явления травматического поражения головного мозга с астеническим синдромом, а в момент инкриминируемого ему деяния он находился в состоянии патологического аффекта.

Повторно был стационарно освидетельствован 06.10.99 г. Был демонстративен, подчеркивал свою жертвенность и упорно акцентировал неблаговидные черты потерпевшей. О случившемся говорил по-разному, уклончиво: то нанес несколько ударов, а остальное не помнит, то «у нее случилась истерика» и она набросилась на него, то «совсем ничего не помню». Испытуемому был установлен диагноз: «Психопатия по смешанному типу без явлений декомпенсации», и дано заключение о вменяемости.

Впоследствии испытуемый был освидетельствован дважды. В марте 2000 г. проходил стационарную комплексную ССПЭ, где он жаловался врачам на «видения приходящей по ночам потерпевшей», «голоса обвиняющие и зовущие». По мнению комиссии, у него имелась психопатия смешанного типа, в отношении содеянного было рекомендовано считать его вменяемым.

Затем испытуемый проходил амбулаторную комплексную СППЭ, где было дано заключение о том, что В. психическим расстройством не страдал и не страдает. Но в период совершения ООД, «в условиях выраженной фрустрации и смыслового барьера на фоне резидуальной органической недостаточности» у В. развилось «состояние эмоционального возбуждения с реактивной агрессией». При этом имеющиеся у него индивидуально-психологические особенности оказали существенное влияние на его сознание и поведение в криминальной ситуации и существенно ограничили его способность в полной мере осознавать значение своих действий и осуществлять их произвольную реализацию и контроль.

При настоящем обследовании в Центре. Соматическое состояние удовлетворительное. Артериальное давление колеблется в пределах от 120/80 – 170/115 мм рт. ст. При неврологическом обследовании выявлены умеренно выраженные органические изменения центральной нервной системы, возможно, вследствие повторных черепно-мозговых травм.

Психическое состояние. Испытуемый в сознании. Настроение снижено – взгляд потухший, мимика однообразная, выражение лица унылое. Цель направления на экспертизу понимает верно. Предъявляет множество жалоб на утомляемость, головные боли, сердцебиение и т. п. Утверждает, что каждую ночь во сне «разговаривает» с потерпевшей, видит ее, слышит «как наяву», как она зовет или упрекает его, а затем «словно пластилин стекает» под кровать. Жалуется, что ему трудно сосредоточиться, мешают мысли о случившемся. Себя характеризует чувствительным, сентиментальным, мягким, «робким в плане знакомства», «с трудом сходится с людьми», в то же время «справедливым, верным, честным, надежным» и «того же требует от других». Отмечает, что у него бывают явления «уже виденного», спонтанные колебания настроения, в сложных ситуациях – суицидальные мысли. Отрицает употребление алкоголя: категорически заявляет, что «не выносит пьяниц», это «не его круг».

Обстоятелен, склонен к детализации, однако анамнестические сведения дает избирательно, стараясь не касаться негативно характеризующих его фактов. Вначале насторожен, но если его не перебивают – переходит на сбивчивый непоследовательный монолог. Постоянно возвращается к теме отношений с потерпевшей, застревает на деталях, описывает в красочных подробностях, с трудом переключается на другие темы, не дает себя перебивать. Сообщает, что она «удивительно быстро изучила его слабые стороны», «обрела власть», «заставила постоянно испытывать вину». Конфликты начались, когда она начала настаивать на его уходе из семьи – она «закатывала истерики», «швыряла сумку на землю и в слезах убегала», в то же время его «переполняла жалость», когда она «как ребенок обхватывала его руками». При этом ее «экстремальные» чувства «пугали и шокировали», «казались нездоровым инстинктом».

О ссоре 2 августа и последующих событиях испытуемый дает сведения, уже изложенные во время показаний и предыдущих экспертиз. После ссоры «колотилось сердце, кипела горькая незаслуженная обида», «унижение». Утверждает, что следующий день совсем не помнит, он словно «вычеркнут из жизни». В отношении 4 августа – воспоминания обрывочные, «все время ждал, что она позвонит». Когда узнал от компаньона и жены, что Б. звонила и угрожала покончить с собой, повеситься или отравиться, то вспомнил, как однажды Б. после ссоры пыталась отравиться газом, и понял, «как это серьезно». Он долго «собирался с мыслями», бесцельно ездил на машине, «не мог найти себе места», «боролись обида и тревога», сомневался, ждал, когда «перестанет колотить». Наконец решился и поехал к ней, приготовив «слова любви и утешения».

Ее первая фраза «Ну что, приполз?» сразу «зазвенела в ушах». Он «пытался ее успокоить», призывал «опомниться». Но та «расходилась все больше», говорила, что если бы он приехал пораньше, то застал бы ее с «настоящим мужиком». Испытуемый детально пересказывает, как она «оскорбляла и унижала» его, «весь мусор выдала», «площадную брань». Утверждает, что после нескольких фраз «почувствовал шум в ушах», «видел, что она кричит, но слов уже не слышал». Ноги «стали ватные», «снизу пошла горячая волна до головы», голову «сдавило тисками, обнаружил, что говорить не может», в глазах «то темнело, то прояснялось». Видел ее лицо – «то приближалось, то удалялось», «мелькали крошечные кулачки», «вдруг перестал узнавать ее», «лицо было то знакомое, то чужое». Недоуменно твердит, что перед ним была «будто дьяволица», последнее, что видел, – «открывающуюся челюсть с кривыми зубами», «кривые клыки» будто «росли, искривлялись».

Дальше помнит, что открыл глаза и обнаружил, что сидит, его нога «неестественно вывернута». Не мог понять, где находится, было ощущение, словно «птица перенесла куда-то и бросила». Перед глазами плыли «темные пятна». Поднялся с трудом, «не было сил», «затылок ломило», «все кружилось», ноги «подламывались», прошел несколько шагов, упал возле лежащей женщины, «узнал ее». Затем «сообразил, что это ее квартира». Первое, что пришло в голову, – «она притворяется», «заигрывает». Говорит, что «щекотал ее кисточкой от пледа», клал то на постель, то в теплую ванну. Решил, что она «слишком долго упрямится», и сообщил, что уходит. На улице «подумал, что она наглоталась таблеток, чтобы его попугать, и поэтому заторможенная». Вернувшись, сразу увидел на столе «гору таблеток». Перекинул Б. через колено, «чтобы вытошнило». Уверяет, что музыки не слышал – «все спрашивают о какой-то музыке, не было ее». Решил ее «отвезти купаться, на свежий воздух». Лишь на реке «растерялся», потому что «она не выходила из машины», «испугался» и «решил искать больницу». Приехав из больницы, лег спать, т. к. чувствовал сильную усталость, болела голова. Днем отвез жену на дачу и там «все время спал». Свои показания в милиции объясняет тем, что уже знал, что Б. скончалась от травмы, и «раз там никого не было, значит, кроме меня, никто ударить не мог».

Охвачен создавшейся ситуацией, растерян, твердит: «Не мог я убить любимую женщину», недоумевает, «что это за затмение нашло», как мог «столько ударов нанести, зачем?», «когда даже говорить не мог, ноги ватные». На будущее конкретных планов нет, декларирует пассивное нежелание жить. Испытуемый эмоционально ригиден, застреваем, демонстративен, эгоцентричен. Фиксирован на сложившейся ситуации. Настроение снижено. Мышление прямолинейное, ближе к конкретно-образному, замедленное по темпу.

При экспериментально-психологическом исследовании выявлены особенности актуального состояния испытуемого в виде пониженных фона настроения и побудительной активности, подавленности, тревоги; ощущения бесперспективности, утраты личностной позиции, чувства своей неполноценности; неуверенности в своих возможностях со страхом перед неизвестностью наряду с ожиданием помощи, доверчивостью и открытостью при внешней эмоциональной невыразительности. Отмечаются трудности осмысления стимульного материала, снижение продуктивности интеллектуальной деятельности; замедленный темп работы, признаки психической истощаемости. Выявляются сужение объема восприятия, снижение мнестических процессов. Обнаруживаются эмоциональная неустойчивость испытуемого, зависимость от внешних факторов и значимых для себя лиц; повышенная сензитивность при склонности к застреванию на фрустрирующих ситуациях, в том числе как с внешним отрицанием значимости для себя создавшихся проблем, так и с фиксацией на отрицательно окрашенных переживаниях, их накоплением и переработкой.

Как видно из анамнеза, у В. в пубертатном и постпубертатном периоде вышли на первый план и закрепились свойственные ему с детства патохарактерологические черты реактивной лабильности, эмоциональной неустойчивости с аутохтонными колебаниями настроения и склонностью к застреванию на негативных переживаниях, к их накоплению. В детстве он часто менял увлечения и интересы, затем – места учебы и работы, ему долго не удавалось найти для себя подходящий род занятий, создать семью. Стремление к признанию сочеталось у него с подчиняемостью, несамостоятельностью, неустойчивой самооценкой, чрезмерной боязнью препятствий и чувствительностью к оценкам окружающих. В сложных ситуациях у него легко возникали психогенные реакции с демонстрацией суицидальных намерений и конфликтным поведением, снижением адаптации (госпитализации в психиатрическую больницу, привлечение к уголовной ответственности за хулиганство). Однако приблизительно к 35-летнего возрасту у него наступила достаточно устойчивая компенсация.

При настоящем клиническом психиатрическом обследовании у В. были выявлены неоднородные патохарактерологические черты. В личности В. дисгармонично сочетаются эмоциональная неустойчивость и ригидность, напряженность, застреваемость, склонность к кумуляции аффекта с отставленной его разрядкой; сензитивность, тревожность и эгоцентричность, некоторая внушаемость, зависимость от оценки окружающих с тенденцией перекладывать на них ответственность, а также нерезко выраженная церебрастеническая симптоматика (истощаемость, вегетативная неустойчивость и т. п.). Эти личностные особенности не исключают вменяемости, но дают все основания констатировать у него расстройство личности смешанного типа.

Как же следует расценить состояние испытуемого в момент правонарушения? Этому состоянию, как известно из показаний свидетелей и со слов самого В., предшествовал двухдневный период аффективного напряжения с переживанием фрустрации, обиды, негодования, с присоединившимися затем мучительной тревогой и сомнениями – все это астенизировало и депримировало испытуемого. После нанесенного ему оскорбления у него возникло внезапное чрезвычайное напряжение аффекта, сопровождавшееся вазовегетативной бурей («голову сдавило тисками, в глазах потемнело», волна «ватной слабости, жара пошла с ног, ударила в голову»), на высоте которого наблюдалось кратковременное глубокое расстройство сознания, с явлениями фрагментарного и искаженного восприятия окружающего («лицо отдалялось и приближалось», «искажались клыки», «в глазах то темнело, то прояснялось»), что сопровождалось неадекватными, стереотипными агрессивными действиями с выключением обычных волевых задержек и полной амнезией своих действий. Нелепые последующие действия по отношению к потерпевшей («щекотал», «окунал в ванну», «возил купаться», «делал искусственное дыхание», сообщал о ее самоотравлении) объясняются наблюдавшимся у В. состоянием растерянности с дереализационными переживаниями, дезориентировкой («не понял, где я, кто это») и сужением объема восприятия (бросилась в глаза «гора таблеток» на столе, а «пятен крови не видел, музыки не слышал») наряду с попыткой психологически «домыслить» ситуацию («наверное, пока я был без сознания – наглоталась таблеток, чтобы попугать»). Переживанием растерянности и аффектом недоумения объясняется и неопределенность показаний испытуемого во время следствия («наверное, ударил тоже»). Состояние это вначале сопровождалось недолгим, но резким психофизическим истощением («разламывалась голова, ноги не держали»), которое через несколько часов возобновилось в виде неглубокого, но продолжительного астенического состояния. Таким образом, в момент инкриминируемого ему деяния у испытуемого развилось кратковременное психическое расстройство в ответ на интенсивную психическую травму в форме сумеречного помрачения сознания (патологического аффекта), лишавшее В. возможности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими.

Указанное расстройство по МКБ-10 можно квалифицировать как тяжелую реакцию на острый стресс (F43.02). Симптомы расстройства возникли в ответ на воздействие стрессора, отвечали критериям генерализованного тревожного расстройства (сердцебиение, дрожь, дереализация, прилив жара, чувство психического напряжения) и сопровождались сужением внимания, дезориентацией, гневом, неадекватной активностью.

При настоящем обследовании у В. были обнаружены признаки клинически выраженной реактивной депрессии: снижение фона настроения, замедление мышления, снижение двигательной, речевой и побудительной активности, утрата личностной позиции с чувством собственной беспомощности и неполноценности, а также пессимистичность, безынициативность, подавленность с фиксацией на ситуации, со стойкими воспоминаниями и «оживлениями» ситуации стресса в навязчивых реминисценциях и повторяющихся сновидениях. Депрессия развертывалась постепенно: от некоторого снижения настроения и тревоги в первые недели после совершения О ОД до подавленности, фиксированное™ на ситуации со снижением темпа мышления, речедвигательной и побудительной активности, с появлением аффекта витальной тоски во время настоящего обследования. Обращает на себя внимание, что «ключевым депрессивным переживанием» здесь является не столько следственная ситуация, сколько само ООД и бесплодные попытки интериоризировать случившееся («как я мог это сделать», «зачем, как я буду с этим жить»), что может косвенно свидетельствовать о пережитом испытуемым состоянии измененного сознания в момент правонарушения.

Литература

Введенский И.Н. Исключительные состояния // Судебная психиатрия. – М., 1950.

Введенский И.Н. Проблема исключительных состояний в судебно-психиатрической клинике// Проблемы судебной психиатрии. – М., 1947. – Сб. № 6. – С. 331–355.

Доброгаева М.С. Кратковременные расстройства психической деятельности (исключительные состояния) в судебно-психиатрической практике: Дис… д-ра мед. наук. – М., 1984.

Доброгаева М.С, Демонова Д.П. Судебно-психиатрический аспект различных форм патологии сознания // Актуальные проблемы общей и судебной психиатрии. – М., 1993. – С. 54–57.

Кудрявцев И.А. КСППЭ эмоциональных состояний // Комплексная судебная психолого-психиатрическая экспертиза. – М., 1999. – С. 174–236.

Кудрявцев И.А. Судебная психолого-психиатрическая экспертиза. – М, 1988.

Крафт-Эбинг Р. Судебная психопатология. – СПб., 1895. – С. 493–496.