§ 3. Квалификация преступлений, граничащих с гражданскими правонарушениями

§ 3. Квалификация преступлений, граничащих с гражданскими правонарушениями

Решая вопрос о том, какая норма УК или ГК РФ должна быть избрана для квалификации деяния, следует учитывать специфику гражданского законодательства. Подобно уголовному ГК имеет статус федерального права. Вместе с тем принципа полной кодификации как уголовное право оно не придерживается. Значительное количество гражданско-правовых отношений регламентируется не ГК, а другими федеральными законами, например, о несостоятельности (банкротстве), о конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках, а также указами Президента РФ, постановлениями Правительства при условии их непротиворечия ГК. В связи с этим поиск нормы для квалификации содеянного не всегда может ограничиваться ГК, а требует обращения к специальным федеральным гражданско-правовым актам. Помимо законов допускается применение гражданского законодательства по аналогии (обычаев делового оборота, ст. 5 ГК)

Гражданская ответственность за причинение вреда личности, обществу, государству может наступать и без вины причинителя. Так, ч. 2 ст. 1064 ГК, гласит: «Лицо, причинившее вред, освобождается от возмещения вреда, если докажет, что вред причинен не по его вине. Законом может быть предусмотрено возмещение вреда и при отсутствии вины причинителя вреда».

Без вины осуществляется компенсация вреда, причиненного жизни, здоровью, имуществу гражданина при использовании источников повышенной опасности, в результате незаконных осуждения, привлечения к уголовной ответственности, применения в качестве меры пресечения заключения под стражу или подписки о невыезде, наложения административного взыскания в виде ареста или исправительных работ и т. д.

Для материального и процессуального уголовного законодательства оба положения о бремени доказывания на стороне причинителя вреда и его невиновности неприемлемы. В связи с этим нормы ГК, допускающие отсутствие вины причинителя вреда, и нефедерального статуса не участвуют при квалификации граничащих преступлений и деликтов.

Гражданский кодекс не определяет содержание вины, а говорит об умысле в целом, не различия его форм, о грубой неосторожности, неосторожности и степени вины. Судя по используемым терминам гражданско-правовая вина не похожа на уголовно- и административно-правовую. Например, в ст. 173 ГК сделка юридического лица признается недействительной, «если оказалось, что другая сторона в сделке знала или заведомо должна была знать о ее незаконности» (курсив мой. — Н.К.). Для определения факта и степени вины используются оценочно-нравственные характеристики, которые при квалификации преступлений трудно использовать. К примеру, ст. 137 «Животные» устанавливает, что «при осуществлении прав не допускается жестокое обращение с животными, противоречащее принципам гуманности» (курсив мой. — Н.К.). Статья 169 уравнивает правовые и нравственные нормы, признавая недействительной сделку, «совершенную с целью противной основам правопорядка и нравственности».

Гражданский кодекс признает вину потерпевшего и учитывает ее при определении возмещения за причиненный вред. В свое время мною предпринимались попытки правило «смешанной» вины распространить и на уголовное право, например по делам об автотранспортных преступлениях. Предлагалось в случае вины потерпевшего в причиненном ему ущербе в 50 и более процентах квалифицировать действия водителя автотранспортных средств по статье не о причинении тяжких телесных повреждений, а о причинении вреда средней тяжести. Идею не поддержали практические работники, даже адвокаты, специализирующиеся по делам данной категории. Довод о том, что, если такую вину умеет устанавливать и высчитывать гражданское законодательство, то возможно это сделать и в уголовном праве, не убедил коллег. Согласились только с тем, что в наказании водителя надо учитывать вину потерпевшего, приближая его к санкциям неквалифицированного состава[262]. Такую позицию занял в 1970 г. Пленум Верховного суда в постановлении «О судебной практике по делам об автотранспортных преступлениях» с изменениями от 16 января 1996 г.[263] УК 1996 г. признал в качестве смягчающего наказание обстоятельства «противоправность или аморальность поведения потерпевшего, явившегося поводом для преступления» (п. «з» ч. 1 ст. 61 УК).

Правонарушения без вины не являются пограничными для преступлений, и нормы ГК о них не входят в систему поиска квалификационной нормы.

Характеристика субъекта гражданского деликта также не похожа на описание субъекта преступления в УК. Так, ГК признает физическое лицо с учетом его гражданства, места жительства. При наличии у лица нескольких иностранных гражданств личным законом является право страны, в которой это лицо имеет место жительства (ч. 4 ст. 1195 ГК). При этом встает вопрос, актуальный для российских олигархов, официально объявленных и необъявленных в международный розыск: если у них по два гражданства, разрешенных Конституцией РФ, но несколько мест проживания? Решение его Уголовный кодекс предлагает достаточно четкое — квалификация преступления по правилам: территориальному, гражданскому, флага, универсальному.

Понятие невменяемости по УК тоже не вполне сходно с ГК. Часть 3 ст. 1078 ГК говорит о причинителе вреда, который не мог понимать значение своих действий или руководить ими вследствие психического расстройства. Теми же словами без ссылки на психическое расстройство охарактеризован причинитель вреда, если он «сам привел себя в состояние, в котором не мог понимать значения своих действий или руководить ими, употреблением спиртных напитков, наркотических средств или иным способом» (ч. 2 ст. 1078 ГК). Как известно, УК не связывает невменяемость или ограниченную вменяемость с состоянием алкогольного опьянения или наркотического либо токсического одурманивания.

Приведенные содержательные различия в регламентации уголовно-правовых и гражданско-правовых отношений необходимо учитывать при выборе квалификационной нормы. Те нормы ГК, которые принципиально отличаются от норм УК, не принимаются во внимание при решении вопроса о выборе нужной для квалификации правонарушения нормы.

В отличие от административного законодательства оговорка, «если иное не предусмотрено в уголовном законодательстве», для ГК малопригодна. Коллизионность их с УК весьма незначительна. Лишь отдельные нормы ГК могли бы содержать ее. Например, ст. 179 ГК признает недействительной сделку, совершенную под влиянием насилия, угрозы, злонамеренного соглашения представителя одной стороны с другой стороной. На самом деле в деяниях, где присутствует насилие или угроза насилием, должна наступать уголовная ответственность. В другом случае ч. 4 ст. 152 ГК говорит о невыполнении решения суда, за что суд вправе наложить на нарушителя штраф. В УК имеется ст. 315 «Неисполнение приговора суда, решения суда или иного судебного решения». Определенная коллизионность имеется и при регламентации ответственности за жестокое обращение с животными.

Как известно, главное требование олигархического крупного бизнеса в России — невмешательство государства в предпринимательство. Корпоративные конфликты якобы должны решаться заинтересованными лицами в гражданско-правовом поле. А на нем допустимы приобретение недвижимого имущества или владение им по доверенности, не всегда даже нотариально заверенной (например, на пользование частным автотранспортом), заключать мировые сделки, которыми иногда укрываются преступления и пр. Не препятствует этому и Арбитражный процессуальный кодекс РФ. Если ГПК РФ сохранил норму прежнего кодекса об обязанности суда по гражданскому делу о передаче материала в прокуратуру при обнаружении в нем состава преступления, то АПК такой нормы не содержит. Между тем именно арбитражные суды рассматривают дела по сотнитысячным и миллионным сделкам.

Государство, действительно, не должно вмешиваться в корпоративные споры гражданско-правового содержание. Но как только в них обнаруживается криминал, оно обязано вмешиваться и привлекать виновных в совершении преступлений к уголовной ответственности. Где проходит грань между составами преступления и УК, с одной стороны, и гражданскими деликтами, и гражданским законодательством, с другой — основной вопрос при квалификации преступлений, граничащих с деликтами. Чаще всего он возникает как раз в рамках корпоративного права.

В самой общей форме можно ответить, прибегнув к правилу «defmitio per negatio» («определение через отрицание»): гражданский деликт не содержит криминообразующих признаков. К таковым УК, как не раз говорилось выше, относит крупный ущерб, умышленную вину, корыстные и иные низменные мотивы и цели, способы деяния — насильственный, обманный, групповой, с использованием служебного положения. При этом величина ущерба оказывается не всегда решающим разграничительным признаком. Форма вины и низменность мотивов подчас более значимы. Для размежевания составов преступлений и деликтов последовательность разграничительных критериев такова: прямой умысел, мотив и цель, насильственный и обманный способ, причинение вреда. Величина ущерба, конечно, не утрачивает своего универсального разграничительного свойства. Однако, в отличие от административных и дисциплинарных правонарушений, она учитывается в сочетании с другими криминообразующими признаками — субъективными (умысел, мотив) и объективными (насильственный и обманный способы причинения вреда).

Для конкретизации приведенных общих положений для разграничительной квалификации целесообразно сопоставить наиболее «стыкующиеся» деяния и нормы уголовного и гражданского законодательства.

Статьи 57–64 ГК регламентируют порядок реорганизации юридического лица. Слияние, присоединение, разделение, преобразование юридического лица может происходить по решению его учредителей (участников), органа юридического лица с согласия уполномоченных государственных органов, по решению суда. Обращает на себя внимание, что лишь в марте 2002 г. ФЗ № 31-ФЗ в ГК были внесены изменения, ужесточающие порядок ликвидации юридического лица. До этого времени в России успел сформироваться новый вид организованной преступности. Экономисты его называют мягко «недружественный захват» предприятий («гринмейл»)[264]. Юристы оценивают насильственный захват как совокупность целого ряда преступлений, связанных с посягательствами на психическое (угрозы, вымогательство) и физическое причинение вреда здоровью и имущественное насилие (хищения, мошенничество, повреждения имущества), самоуправство, превышение должностных полномочий, неисполнение решения суда, сопротивление представителю власти, другие предпринимательские и служебные преступления, коррупция.

В соответствии с отставанием ГК в регулировании незаконных захватов запоздало и создание соответствующих органов, занимающихся с ними. Так, Управление по экономической безопасности г. Москвы рассмотрело корпоративных конфликтов в виде силовых захватов в 2002 г. — 29 дел; 2003 — 151; 2004 — 177; на 1 августа 2005 г. — 67 дел. Подразделение УБЭП ГУВД г. Москвы по выявлению и пресечению преступлений, защите прав акционеров и собственников при корпоративных конфликтах было создано лишь в конце 2004 г. В Москве количество захватов наибольшее, ибо стоимость одного квадратного метра земли здесь достигает 2 тыс. долл.[265] В России с июля 2004 г. по сентябрь 2005 г, выявленные корпоративные конфликты охватывают 60 предприятий со стоимостью вовлеченных в них активов 3916 млн долл. В Петербурге годовой оборот недружественных поглощений составляет сотни миллионов долларов. Доходность рейдерских захватов собственности исчисляется в 1000 %.

По данным СМИ и Интернета стоимость захвата:

— неправомерное судебное решение в Москве — 50—200 тыс. долл.;

— неправомерное судебное решение в регионах России 10–20 тыс. долл.;

— услуги каждого «бойца» в сутки 100–200 долл.;

— подкуп руководства местной милиции, следственных органов и прокуратуры 10–60 тыс. долл.;

— услуги судебного пристава — 10 тыс. долл.

На одном из персональных сайтов «Услуги и цены» расписаны расценки по этапам захватов. Первый этап — разведка бизнеса. На нем оцениваются экономические показатели работы предприятия, стоимость земли, зданий и оборудования. Стоимость от 5 до 20 тыс. долл. Второй этап — оценка способности защиты клиента и реакции на смену владельца. Стоимость от 3 до 10 тыс. долл. Третий этап — разработка схемы захвата объекта: с применением силы и без применения силы. Силовые захваты применяются при хорошей охране и возможных резких действиях прежних собственников. Изучается структура собственности объекта, место хранения и доступность реестра акционеров, стоимость нейтрализации местных судов, милиции, органов власти, обеспечение прикрытия акции. Стоимость от 10 до 30 тыс. долл. Четвертый этап — организация захвата. Стоимость: «договориться» с налоговым инспектором 2–5 тыс. долл.; изменение записей в реестре от 10 тыс. долл, в Москве и от 1 тыс. долл, в провинции; принятие судом решения (об обеспечительных мерах, аресте реестра, закрытие собрания акционеров, аннулировании результатов собрания акционеров и т. п.) 10–20 тыс. долл, в регионе, 30—200 тыс. долл, в Москве; выполнение судебного решения службой судебных приставов в Москве от 15 тыс. долл., в провинции от 5 тыс. долл., удостоверение нотариусом подписи на документах 3—10 тыс. долл.; получение копии нужного договора купли-продажи из регистрационной палаты — в Москве до 30 тыс. долл., в провинции от 5 тыс. долл.; нейтрализация силовых ведомств (милиция, прокуратура) 30–60 тыс. долл.; силовой захват 300–500 долл, за штурм, 100–200 долл, в сутки за охрану на одного бойца; назначение министерством в кресло директора нужного человека 150–200 тыс. долл.

Пятый последний этап — обеспечительные мероприятия: при возбуждении уголовного дела против определенного лица от 50 тыс. долл, в Москве и от 20 тыс. долл, в регионе; закрытие любого уголовного дела 30 тыс. долл. (МВД), 1,5 млн (если дело решается в Генпрокуратуре) в Москве и 50—200 тыс. в регионе; прослушивание мобильного телефона без санкции суда 1500 долл, в день, с санкции суда — 300 долл, в день; удержание лица с изоляцией от внешнего мира от 20 тыс. долл.; депутатский запрос в Госдуме 5–8 тыс. долл.; выпуск нужного постановления правительства от 500 тыс.; сюжет по центральному телевидению (1,5–2 млн) 5000—30000 долл.[266]

Даже если посчитать приведенную в Интернете информацию «шуткой», то она не слишком далека от истины. Силовые захваты собственности сегодня — это вид организованной преступности. Коррупция — всеохватна. Даже суды открыто нарушают не только гражданское, но и уголовное законодательство. Еще три года назад Пленум Верховного Суда РФ запретил судам общей юрисдикции вмешательство в споры собственников. Однако они делают это до сих пор, грубо нарушая не только гражданское, но и уголовное законодательство. Председатель Верховного Суда обратился к членам Генерального совета движения «Деловая Россия» с предложением: «Информируйте нас о неправосудных решениях, таким судьям место на скамье подсудимых» За один только 2004 г. было отстранено от работы 60 судей[267].

Специалисты называют три основных механизма незаконных поглощений. Первый — банкротство, широко использовавшееся в начале 1990 гг., прежде всего в захватах столичных универмагов. Тогда появилась «Росбилдинг» — корпорация по захвату недвижимости. Действовавший тогда закон о банкротстве позволял дешево и просто захватывать предприятия. И лишь десять лет спустя в 2002 г. ввели новый закон, который осложнял захваты. Количество дел о банкротстве сократилось на порядок. Повторилась история, похожая на приватизацию. Гражданские законы и подзаконные акты, ее регламентирующие, были написаны заведомо в интересах «прихватизаторов». Теперь, когда Счетная палата опубликовала данные о приватизации за десять лет с 1993 по 2003 г., можно лишь удивляться структурам, которые принимали нормативные правовые акты о приватизации, что они не распознали их очевидную криминогенность и коррупционность. Бывшие тогдашние премьер-министр и министры пытаются сейчас доказать, что приватизация была легитимной, так как соответствовала действовавшему тогда гражданскому законодательству. Но они «забыли» об уголовном. Неюристу очевидно, что если государственное предприятие продается за бесценок, то это хищение в размере разницы между реальной ценой и приватизационной. Взяточничество и служебные злоупотребления никто не отменял. УК просто не применялся, хотя МВД и прокуратура вели учет и анализ приватизационной преступности. Однако ввиду отсутствия «политической воли», она оставалась фактически безнаказанной.

Силовые захваты ныне — средства передела собственности. За десять лет криминально захвачены десятки тысяч предприятий и соответственно сотни тысяч людей оказались безработными.

После 2002 г. появился второй механизм силового захвата — незаконная скупка акций. Рейдеры, оказывая психическое и физическое воздействие на акционеров, заставляли их продавать им акции. В УК РФ есть статья «Принуждение к совершению сделки или отказу от ее совершения». Это не нормы ГК о недействительных и ничтожных сделках, которые оказались малоэффективными для защиты акционеров. Часть 2 ст. 179 УК за принуждение к продаже акций с применением насилия или организованной группой предусматривает лишение свободы от пяти до десяти лет. Однако неизвестны дела по этой статье УК, а они могли бы в зачатке подавить рейдерство, которое обоснованно называют «экономическим терроризмом».

Как, в частности, квалифицировать деятельность инвестиционной компании «Россия», инвестиционной компании «Росбилдинг» и сотен других фирм (только в Москве зарегистрировано около 30), которые занимались силовыми захватами предприятий? Кража реестров и других документов юридического лица образует состав незаконного получения сведений, составляющих коммерческую тайну (ст. 183 УК). Представление в регистрационные органы поддельных документов — Это похищение документов и их подделка (ст. 324, 327). Нотариусы, заверившие поддельные документы, отвечают за соучастие в преступлениях, которые они «легализовали», за должностные преступления, в том числе халатность, частные нотариусы, — ст. 202, а также за коммерческий подкуп. Мошенничество и самоуправство, причинение вреда здоровью, сопротивление представителю власти, служебные злоупотребления — все это предусмотрено в УК РФ. Обоснованна квалификация и по ст. 210 УК о создании преступного сообщества для совершения тяжких и особо тяжких преступлений. К примеру, «Росбилдинг» был самой мощной в стране захватнической организацией. В 2002 г. стали возбуждаться уголовные дела в отношении этой инвестиционной компании. Они сделали письменное заявление в управление экономической безопасности г. Москвы, что не будут использовать «черных» или «серых» технологий. Этого почему-то оказалось достаточно для непризнания в деятельности виновных составов преступлений.

На состоявшемся 1–2 декабря 2005 г. втором Ежегодном Национальном Форуме «Слияние и поглощение в России» автор доклада «Использование уголовно-правового ресурса при защите компаний от недружественного поглощения» назвал в ряду основных видов преступлений, совершаемых в ходе захвата, мошенничество (ст. 159 УК РФ), подделку документов (ст. 237 УК), фальсификацию доказательств (ст. 303 УК), самоуправство (ст. 330), причинение ущерба без признаков хищения (ст. 165 УК РФ)[268].

На III форуме «Слияние и поглощение в России» (ноябрь 2006 г.) сообщалось, что в производстве следственного комитета МВД находятся 460 уголовных дел о криминальном рейдерстве, 70 дел передано в суд. В Москве за пять лет по фактам силовых захватов предприятий было возбуждено 675 уголовных дел, до суда дошли 12, осужденных — ни одного[269]. В Московской области в результате преступных захватов сельхозугодий нанесен ущерб в 200 млн долл., возбуждено в 2006 г. 19 уголовных дел, до суда дошло одно, 13 прекращены, по 5 продолжено расследование[270].

По восьми статьям УК практика научилась квалифицировать преступление захвата — 158, 159, 163, 303, 305, 315, 330 и даже по ст. 212 (массовые беспорядки) и 210 (организация преступного сообщества)[271]. Предложение ряда юристов о введении в УК новой нормы о преступном рейдерстве, не вызываются необходимостью.

Приведенная статистика наглядно демонстрирует распространенность при квалификации многоущербного рейдерства ошибки № 1 — «неквалификации», отказа в возбуждении дел и их прекращении в судебном производстве. Причина такого положения заключена в правоприменении, которое не квалифицирует силовые захваты по многочисленным статьям УК. Почему?

Аналогичное положение с другим институтом гражданского права — банкротством (ст. 65 ГК). В год арбитражные суды признают банкротами свыше 100 тыс. предпринимателей. До уголовного суда доходят единицы, осужденных практически нет. Так, ФСНП в 2000 г. возбудило по ст. 195 УК (неправомерные действия при банкротстве) 33 дела, направлено в суд 2 дела, из которых одно возвращено на доследование. По ст. 194 (преднамеренное банкротство) возбуждено 29 дел, в суд направлено 0 дел, по ст. 197 (фиктивное банкротство) возбуждено 4 дела — направлено в суд 0 дел[272]. Количество публикаций об уголовно наказуемом банкротстве заметно превосходит число осуждений[273]. Главные причины квалификационных ошибок в виде неприменения названных норм о банкротстве, полагаю, в законодательстве.

Историко-сравнительный метод позволяет зафиксировать аналогичную картину в России вековой давности. В среднем по дореволюционной России в год осуждалось за банкротство менее двух человек. А.Н. Трайнин еще в 1913 г. писал по этому поводу: «Это рисует банкротство вымирающим преступлением, вымирающим тогда, когда в жизни жалобы на злостные неплатежи растут с каждым днем. Объяснение такого необычайно высокого числа оправданных может быть только одно: следственный материал если и попадает от конкурсного управления к прокурорскому надзору, то в таком состоянии и так поздно, что выносить на основании этого материала обвинительный приговор оказывается невозможным»[274]. Подобная процессуальная особенность дел о банкротстве существует и в современной России. До решения арбитражного суда о банкротстве прокуратура не может возбуждать уголовное дело. Должники и кредиторы на любой стадии конкурсного производства могут заключить мировое соглашение. Только после признания арбитражным судом должника банкротом возможно уголовное преследование. Процедура арбитражного судопроизводства может занимать год-два, а то и больше. За это время доказательственная база часто утрачивается и устаревает, поэтому такие дела не имеют, как правило, судебной перспективы.

Имеются и уголовно-правовые сложности размежевания криминального и гражданско-правового банкротства. Различие двух видов банкротств проходит по основным криминнобразующим признакам: а) субъективная сторона — умысел, низменность мотивов и целей; б) причинение крупного ущерба; в) документный обман. Еще на заре становления института банкротства русское уголовное право криминальным считало банкротство умышленным и подложным преступлением.

Ущерб в криминальном банкротстве носит комплексный характер. Включает материальный вред (прямой и упущенная выгода), социальный — оставление без работы служащих обанкроченного предприятия, дезорганизацию в хозяйственной деятельности. Некоторые исследователи включают в банкротский ущерб самоубийство банкротов и вред здоровью акционеров, что неверно, ибо выходит за пределы объекта посягательства — интересы предпринимательства в бюджетной сфере[275]. Комплексный ущерб не выражается в одном измерении, например, рублевом по аналогии с крупным ущербом хищений, как иногда предлагается[276]. Этого делать нельзя и потому, что экономическое состояние хозяйствующих субъектов весьма различно — мелкий, средний, крупный бизнес.

Выход из положения предлагается отдельными исследователями в виде исключения из составов преступного банкротства признака крупный ущерб[277]. Предложение неудачное. Во-первых, потому, что без общественно опасных последствий не существует преступлений[278]. Во-вторых, если исключить ущерб, падает граница между криминальным и административным банкротством. Статьи 14.12 и 14.13 КоАП РФ полностью воспроизводят диспозиции одноименных норм УК, но без указания на крупный ущерб. Тем самым ущерб признается единственным разграничительно-квалификационным признаком.

В ноябре 2002 г. принят новый, третий по счету ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)». Это своего рода кодекс с 233 статьями. В отличие от предшествующих одноименных законов его основная цель — оздоровление предприятия должника, недопущение его обанкрочивания, когда он еще не утратил полностью способность возврата долгов кредиторам. В нем четко прописаны права и обязанности арбитражных управляющих и комитета кредиторов, злоупотребления которых чаще всего были связаны с так называемыми заказными банкротствами в целях передела собственности. Способы те же, что и при силовом захвате чужой собственности: насильственная скупка акций, дополнительные эмиссии, хищения, злоупотребления по службе, коррупция и пр. Не столько само банкротство, т. е. признание арбитражным судом неспособности должника в полном объеме удовлетворить требования кредиторов по денежным обязательствам и (или) исполнять обязанность по уплате обязательных платежей, сколько его криминализация стали наносить предпринимателям, обществу и государству социально-экономический урон. По словам руководителя Федеральной службы по финансовому оздоровлению и банкротству (ФСФО) Т.И. Трефиловой около 30 % всех банкротств в России приходится на заказные банкротства. Прежний руководитель ФСФО Г. Таль говорил, что закон о банкротстве (1998 г.) используется не для финансового оздоровления несостоятельных предприятий, а для передела собственности, для захвата финансовых потоков вполне платежеспособных предприятий. Президент РФ во время своего визита в Великобританию еще в апреле 2000 г. пообещал иностранным инвесторам: «Скоро мы поставим преграду на пути подобного рода “фальшивых” банкротств. К сожалению, в большинстве случаев они представляют собой всего лишь попытку прикрыть захват предприятия извне».

Таким образом, под камуфляжем банкротства почти десять лет наряду с «приватизацией» и силовыми захватами предприятий происходил криминальный передел собственности посредством преступного банкротства. Гражданское законодательство этому, как оказалось, по существу не препятствовало. Арбитражный процессуальный кодекс РФ «случайно» не требует передачи материалов конкурсного производства в прокуратуру при обнаружении в поведении должников и кредиторов, арбитражных управляющих и их «заказчиков» признаков составов преступлений. ГПК 2002 г., как и прежде действовавший, в ч. 3 ст. 220 четко записал: «В случае, если при рассмотрении дела суд обнаружит в действиях стороны, других участников процесса, должностного лица или иного лица признаков преступления, суд сообщает об этом прокурору». Как правильно пишет П.А. Скобликов, «тем самым действующий АПК РФ узаконивает укрывательство судьями и попирает принцип неотвратимости наказания»[279].

Наиболее серьезные квалификационные ошибки в виде неприменения к реальным преступлениям УК, как представляется, могли бы быть сокращены при декриминализации банкротных преступлений. «Дымовая завеса» арбитражного производства о банкротстве развеялась бы, уголовные дела не разваливались из-за недоказуемости. Прокуратура и суды общей юрисдикции в обычном уголовно-процессуальном порядке, не дожидаясь иногда годами длящихся арбитражных решений, рассматривали бы дела о хищениях, служебных злоупотреблениях, подлогах, невозврате кредитов, причинении ущерба без признаков хищения, незаконном предпринимательстве с момента совершения этих и других преступлений. Как отмечалось, за время долголетних арбитражных производств о банкротстве теряются многие доказательства по делу, если уголовные дела возбуждать по их окончанию. До признания же предприятия банкротом нельзя возбуждать дело о банкротских преступлениях.

Еще один «стык» гражданского и уголовного законодательства, заслуживающий внимания. Это квалификация мошенничества, граничащего с недействительными сделками. ГК предусматривает ряд таких сделок: ничтожные, совершенные с целью, противной основам правопорядка и нравственности, мнимые и притворные, совершенные за пределами правоспособности юридического лица, кабальные, совершенные под влиянием насилия, угрозы, злонамеренного соглашения, при стечении тяжелых обстоятельств одной из сторон (ст. 169–179 ГК). Опираясь на гражданско-правовой институт сделок, А.В. Наумов предложил в исковом порядке через суд возвращать государству незаконно приватизированную собственность, потому что взяточничество все равно не доказать, как и корыстный умысел приватизации[280]. Иными словами, предлагается многомиллиардные хищения государственного имущества, взяточничество, злоупотребление служебным положением квалифицировать не как преступления, а как гражданские проступки. Довод приводится единственный — трудности доказательств. Довод не убеждает: трудности доказательства не служат аргументом в пользу той илу иной квалификации содеянного, тем более для освобождения от уголовной ответственности за тяжкие преступления.

Спустя шесть лет «Литературная газета» оценила это предложение как простой, легальный и очень профессиональный способ выхода из тупиковой ситуации с ваучерной приватизацией[281]. Вряд ли, однако, это действительно выход. Общественная опасность преступлений, граничащих с деликтами не выше категории небольшой тяжести. Приватизационные преступления нанесли стране, как следует из отчета Счетной палаты РФ за десятилетний период с 1993 по 2003 гг., многомиллиардный ущерб. Можно ли их считать преступлениями небольшой тяжести, с которыми граничат проступки? Ответ очевиден, как и очевидны мотивы таких переводов тяжких и особо тяжких преступлений в ранг гражданских проступков по недействительным сделкам. Сейчас по таким сделкам сокращен срок давности до трех лет, так что «выход из тупика» состоялся и с этой стороны. «Революция» лишь в том, что посредством гражданского права беспрецедентно в советском и постсоветском законодательствах делаются попытки амнистировать тяжкую преступность. Уместно заметить, что этот прием весьма распространен у адвокатов, которые с постоянством, достойным лучшего применения, доказывают на суде, что содеянное — не экономическое преступление, а гражданский деликт.

Мировое соглашение по гражданским делам может стать прикрытием преступлений с обеих соглашающихся сторон. Так, в известном деле о мошенничестве медиамагната Гусинского, завершившемся мировым соглашением его и Газпрома, именно это и произошло. Поэтому понятно, что когда Генеральная прокуратура РФ запросила экстрадицию Гусинского в Россию, то греческие власти отказали в выдаче, так как такие деяния, которые Гусинский допустил до мирового соглашения, в Греции непреступны. Сделка с Газпромом, которому Гусинский продал свои акции на телевидение и СМИ, является согласно ч. 2 ст. 170 ГК притворной, т. е. совершенной с целью прикрыть другие мошеннические сделки, поэтому признается ничтожной. Если таким образом толковать ст. 170 ГК, то большинство основанных на сделках предпринимательских преступлений придется признавать проступками.

Последние три года с явным опозданием Минприроды активизировало борьбу с самовольным строительством в природоохранной зоне Московской области. Выяснилось, что всего 3 % домов возведены на законных основаниях, остальные — самострой. Статья 222 ГК дает понятие самовольной постройки, устанавливая, что такой застройщик не приобретает права собственности на строения. Самовольная постройка подлежит сносу осуществившим ее лицом либо за его счет. Право собственности на самовольную постройку не может быть признано, если сохранение постройки нарушает права и охраняемые законом интересы других лиц либо создает угрозу жизни и здоровью граждан. Самовольные постройки нарушают экологию природоохранных зон, загрязняют водоемы и землю. Право на них получено застройщиком у чиновников незаконно.

Руководствуясь ст. 222 ГК, суд Истринского района Московской области вынес решение о сносе самовольных построек в деревне «Пятница». Как отмечалось, собственники устроили массовое сопротивление исполнению решения суда, насильственно сопротивлялись судебным исполнителям, которые прибыли в названную деревню для сноса самостроек. Дело обрело всероссийскую огласку через СМИ и телевидение. Верховный Суд оставил в силе решение суда, и только после этого начались отдельные добровольные сносы строений.

Между тем в данном инциденте имеется не только гражданское правонарушение. В зависимости от объема ущерба содеянное квалифицируется как преступление в виде самоуправства (ст. 330 УК), неисполнение решения суда (ст. 315), насилие в отношении представителей власти (ст. 318), загрязнение вод (ст. 250), порча земли (ст. 254). Природоохранной прокуратуре следовало возбудить уголовные дела в отношении конкретных виновников. После добровольного сноса самостроя виновные в преступлениях могли быть освобождены от наказания ввиду изменения обстановки, повлекшей утрату общественной опасности деяния и его субъектов (ст. 80.1 УК).

Как видим, гражданское дело прикрыло собой целую совокупность дел о преступлениях, ответственность за которые, следуя принципу законности, должна быть неотвратимой. Объявленная в августе 2006 г. так называемая «дачная амнистия», позволяющая легализовать гражданские деликты в виде самостроев и самозахватов земли, на преступления не распространяется, если не истекли сроки давности. Однако в СМИ и в выступлениях руководителей правоохранительных организаций эта оговорка не встречается.

Иногда возникает потребность в разграничении преступлений и деликтов в виде присвоения бесхозяйственных вещей, находок и беспризорных животных (ст. 228–241 ГК). Движимые вещи, от которых собственник отказался, могут быть обращены другими лицами в свою собственность. Гражданский кодекс подразделяет такие вещи на те, на которые можно обратить право собственности без судебного решения, и те, которые поступают в собственность лица после признания судом их бесхозяйственными. В первую группу входят вещи, которые в принципе могут быть предметами хищений. Таковы брошенный лом металлов, бракованная продукция, топляк от сплава, отвалы и сливы, образуемые при добыче полезных ископаемых, отходы производства и другие отходы. Эта норма позволяет не привлекать к ответственности за кражу лиц, которые присваивают вывезенные, например, на свалки продукты с истекшим сроком потребления, или использование полезных ископаемых в отвалах горнодобычи. В этой связи припоминается уголовное дело 1970 гг. в г. Риге о незаконных валютных операциях в отношении горнорабочего, который из выброшенных в отвалы пород в домашних условиях производил их переплавку, получая платину и серебро. Он был осужден на длительный срок лишения свободы, что спорно.

По таким делам требуется доказать, что вещь действительно собственником брошена, а не потеряна или временно оставлена без присмотра. На практике встречаются случаи хищений, якобы, брошенных предметов.

Присвоение находки в прежнем уголовном законодательстве квалифицировалось как преступление. Ныне этот состав преступления обоснованно декриминализирован. Статьи 227–229 ГК подробно регламентируют правила законного приобретения права собственности на найденную вещь. Если через шесть месяцев после заявления о находке в милицию или орган местного самоуправления лицо, управомоченное получить найденную вещь, не будет установлено или само не заявит об утрате вещи, нашедший вещь приобретает право собственности на нее. При отказе нашедшего вещь в собственность она поступает в муниципальную собственность. Регламентировано и вознаграждение собственнику за передачу находки.

Находку следует отличать от кражи и грабежа оброненных предметов. Если вещь была обронена и видевший это гражданин незаметно для собственника ее присваивает (брошь, перчатки, шарф, кошелек) — налицо кража. Если кто-то заведомо для субъекта видел эти махинации, то речь идет уже о грабеже. Такая вещь и по существу не потеряна, а обронена, временно вышла из владения собственника. Юридическая природа находки иная. Собственник находки неизвестен. Собственник оброненной, временно утраченной вещи присвоившему ее лицу известен хотя бы визуально. Если из кузова автомашины выпал перевозимый тюк с тканью и был тут же присвоен посторонними лицами, то квалифицируется содеянное не как присвоение находки, а как кража временно оброненной ценности. Если при получении зарплаты или сдачи за покупку вследствие ошибки бухгалтерии или кассира гражданин получил лишние деньги или товары и присвоил их, то это тоже не может квалифицироваться как находка. Однако квалификация кражи или грабежа тоже исключается. Если содеянное, лишенное признаков малозначительного деяния, не являющегося преступлением (ч. 2 ст. 14 УК РФ), то оно, как представляется, квалифицируется не как недействительная сделка, а причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием без признаков хищения (ст. 165 УК).

Присвоение находки следует отличать от присвоения клада. Статья 233 ГК определяет клад как «зарытые в землю или сокрытые иным способом деньги или ценные предметы, собственник которых не может быть установлен либо в силу закона утратил на них право, поступает в собственность лица, которому принадлежит имущество (земельный участок и т. п.), где клад был сокрыт». Иные права и обязанности у обнаружившего клад, который содержит вещи, относящиеся к памятникам истории и культуры. Они подлежат передаче в государственную собственность за вознаграждение в размере 50 % стоимости клада. Как квалифицировать умышленное присвоение памятников истории и культуры? По ст. 164 УК как хищение предметов, имеющих особую историческую, художественную или культурную ценность, независимо от способа хищения. Однако, поскольку присвоивший клад с таким имуществом имеет право на вознаграждение в размере 50 % стоимости предметов клада, то вменять ему в вину можно половину стоимости присвоенного. При этом, как справедливо оговаривает ГК, право 50 % вознаграждения не распространяется на лиц, в круг трудовых или служебных обязанностей входило проведение раскопок и поиска, направленных на обнаружение клада. Думается, что данные ограничения распространяются и на все земляные, строительные, археологические работы. Хозяином обнаруженных кладов в этих случаях выступает муниципалитет. В Москве, как известно, такие клады бульдозеристы, строители и археологи находят по сей день. Присвоение их влечет при наличии соответствующих стоимостных размеров уголовную, а не гражданскую ответственность за причинение ущерба собственнику без признаков хищения или за хищение предметов, представляющих особую историческую и т. д. ценность.

Дискуссию в уголовном праве поначалу вызвал вопрос о разграничительной квалификации дарения и взяточничества. Статья 575 ГК «Запрещенное дарение» содержит перечень случаев, когда не допускаются дарения, «за исключением обычных подарков, стоимость которых не превышает установленных законом пяти минимальных размеров оплаты труда». Некоторые комментаторы уголовного закона поспешили истолковать эту норму так, что обычный подарок стоимостью не более пяти МРОТ является подарком, а свыше этой суммы — взяточничеством. Такое толкование подверглось обоснованной критике. Отмечалось, что дарение, с одной стороны, и взяточничество и поборы — с другой, разные виды передачи имущества или права на него. Взяточничество — подкуп и продажность. Дарение — позитивная сделка в отношении одариваемого. Поборы в 1960 гг. признавались преступлениями, затем были декриминализированы. Гражданский кодекс признает запрещенным, опять-таки за исключением обычных подарков, дарение работникам лечебных, воспитательных учреждений, учреждений социальной защиты и других аналогичных учреждений гражданами, находящимися в них на лечении, содержании или воспитании, супругами и родственниками этих граждан. Запрещено аналогичное дарение государственным служащим и служащим муниципальных образований в связи с их должностными полномочиями или в связи с исполнением ими служебных обязанностей. Запрещено дарение между коммерческими организациями.

Гражданское законодательство достаточно точно «вычислило» наиболее коррупциогенные сделки и объявило их запрещенным дарением. Именно в названных сферах взяточничество, независимо от размеров, имеет массовидный характер. Уголовный кодекс квалифицирует как взяточничество получение и дачу материального вознаграждения должностным лицом или управляющим коммерческой организации. «За действия (бездействие) в пользу взяткодателя или представляемых им лиц, если такие действия (бездействие) входят в служебные обязанности должностного лица либо оно в силу должностного положения может способствовать таким действиям (бездействию), а равно за общее покровительство или попустительство по службе» (ст. 290 УК). Несколько уже, за вычетом конкретного влияния подкупаемого лица в виде покровительства и попустительства, сформулированы коммерческий подкуп (ст. 204) и получение лицом, выполняющим управленческие функции в коммерческой или иной организации денег, ценных бумаг, иного имущества, а равно незаконное пользование услугами имущественного характера за совершение действий (бездействия) в интересах дающего в связи с занимаемым этим лицом служебным положением.

Как видно из приведенного, дарение существенно отличается от взяточничества. Размеры коррупционного вознаграждения УК не считает криминообразующим признаком. Можно даже сказать, что если должностное лицо или частный управляющий за мелкую мзду совершит серьезное незаконное действие, сумма подношения может считаться обстоятельством, отрицательно характеризующим личность мздоимца — «задешево» продал интересы государства и коммерческой организации. Уголовный кодекс в качестве квалифицирующего обстоятельства признает крупный размер получения взятки. Взяточничество — неимущественное преступление. Его общественная опасность в дезорганизации нормальной бескоррупционной системы исполнения служебных обязанностей. Степень такой дезорганизации определяет значимость последних. В связи с этим квалифицирующими признаками признаются занятие лицом государственной должности Российской Федерации, государственной должности субъектов РФ, главой органа местного самоуправления. Крупный размер взятки выступает одним из альтернативных особо квалифицирующих признаков, весьма актуальных в современной России, которая по данным мировой неправительственной организации «Международная амнистия» в 2005 г. заняла 126 место в мире, оказавшись в числе десяти наиболее коррумпированных стран мира, оставив впереди даже Малайзию.

Нормативное урегулирование размеров подношений чиновникам, как это сделано в других государствах (удачно в США) весьма актуально для России. Оно, помимо прочего, поможет сократить количество разграничительно-квалификационных ошибок.

Проблемы разграничительной квалификации возникают довольно часто при оценке морального вреда, а именно является ли причинение такового гражданским деликтом, либо его надо квалифицировать как уголовно наказуемое оскорбление или клевета.

Гражданский кодекс РФ предлагает довольно удачное определение морального вреда: физические или моральные страдания от действий, нарушающих личные неимущественные права либо посягающие на принадлежащие гражданину другие нематериальные блага. При определении размеров компенсации морального вреда суд должен принимать во внимание степень вины нарушителя и иные заслуживающие внимания обстоятельства. Суд должен также учитывать степень физического и нравственного страданий, связанных с индивидуальными особенностями лица, которому причинен вред (ст. 151 ГК). Статья 152 раскрывает содержание нематериального блага — честь, достоинство и деловая репутация потерпевшего.

Похоже ли данное причинение морального вреда чести, достоинству или деловой репутации гражданина на оскорбление и клевету по ст. 159 и 160 УК РФ? Полагаю, нет. Для уголовно наказуемого оскорбления требуется «неприличная форма». Этот признак — главный криминообразующий. Состав клеветы предполагает распространение заведомо ложных измышлений. Унижение чести, достоинства, деловой репутации в приличной форме или без заведомой ложности распространяемой информации не квалифицируются как преступные оскорбления и клевета. Они должны оцениваться как гражданское правонарушение — «причинение морального вреда».

На практике, впрочем, четкие границы квалификации таких деяний соблюдаются далеко не всегда. К примеру, на плакатах протестующих против так называемой монетизации социальных льгот можно было увидеть текст «Зурабов — вор», «Долой зурабовщину». На плакатах многочисленных в современной России протестных демонстраций можно увидеть надписи более жесткие и откровенные. Позиция правоохранительных органов верна: нет составов преступления в виде оскорбления представителя власти. У потерпевших имеется право на возмещение морального вреда в порядке гражданского судопроизводства. VIP-персоны ими практически не пользуются.