4.3. Теоретико-правовые проблемы отмены смертной казни
Обозначив понятие смертной казни, ее значение, выявив международно-правовую проблематику, необходимо выработать общую концепцию, которая могла бы сформировать представление о доводах сторонников и противников отмены смертной казни. Изначально следует еще раз подчеркнуть, что смертная казнь – одна из самых политизированных мер уголовной ответственности. Дискуссии вокруг нее не ограничиваются сугубо юридическими рамками, она выходит за круг только профессионального обсуждения, является предметом рассмотрения представителей иных наук и всей общественности. Нередко можно увидеть телевизионные голосования по поводу применения санкционированного государством убийства, что подается как «глас народа». По-видимому, несмотря на «избитость» темы, необходимо обобщить доводы как сторонников, так и противников смертной казни, попытаться выявить как сильные, так и слабые стороны некоторых предпосылок. 26 июня 1999 г. в газете «Советская Россия» была опубликована небольшая заметка «Криминальные грабли»[519]. Достоинством публикации является то, что в сжатом виде представлен перечень доводов сторон обсуждаемой темы.
За смертную казнь:
1) с отменой усилится тяжелая преступность;
2) отмена преждевременна;
3) права жертвы не менее важны, чем права преступника;
4) родственники жертвы должны как налогоплательщики содержать преступника в тюрьме;
5) смертная казнь дешевле;
6) мертвый преступник безвреден;
7) у пожизненно осужденного всегда есть шанс сбежать или попасть под амнистию;
8) смертная казнь – традиция историческая;
9) никакое другое государство не вправе указывать нам жить (имеется в виду, по-видимому, рекомендации Совета Европы. – прим. Г. Р.).
10) появятся самосуды;
11) в тюрьмах живется лучше, чем на воле;
12) страны, отменившие казнь, уже пожалели об этом. Против смертной казни:
1) нет зависимости между ростом преступности и смертной казнью;
2) отмена позволит избежать судебных ошибок;
3) казнь противоречит христианским нормам;
4) сохранятся престиж гуманного государства и членство в Совете Европы;
5) в тюрьмах бесчеловечные условия;
6) пожизненное заключение более мучительно, чем казнь;
7) казнь позволит государству уклоняться от ответственности за перевоспитание преступника;
8) расходы на пожизненное содержание перекрываются их трудом и доходами от конфискации имущества;
9) Богатые все равно откупятся;
10) живой преступник – живой укор и пугало;
11) для смертной казни нужен суд присяжных, а таких судов пока очень мало;
12) смертная казнь не сможет ликвидировать убийства.
Представив указанные доводы, необходимо раскрыть содержание некоторых из них. Позицию сторонников сохранения смертной казни в России очень четко обосновал профессор А. В. Малько[520]: «Поддерживая в целом идею отказа от смертной казни, я думаю, что в сложившихся условиях реализация данной идеи была бы преждевременной, объективно не обоснованной и потому пока нецелесообразной». Доводы можно сгруппировать следующим образом. Смертная казнь – сдерживающий фактор, «правовое ограничение», «служит средством защиты общества от тяжких преступлений». Иными словами, смертная казнь – это средство реагирования общества на особо тяжкие преступления, которое нельзя как недооценивать, так и возлагать на него большие надежды. Уголовное право существует больше тысячи лет, но его существование не искоренило преступности, поэтому нельзя расценивать смертную казнь как способ ликвидации преступлений против жизни человека: «В том-то и дело, что смертная казнь, как элемент в периодической системе Менделеева, занимает только свое место, участвуя в сдерживании преступников наряду с другими наказаниями, а также с экономическими, социальными, политическими, медицинскими, духовными факторами». Подобный тезис предполагает одновременно некорректность увязывания введения смертной казни или ее отмены с количественным или качественным показателем преступности. Как отмечает А. С. Михлин, цитируя профессора Г. З. Анашкина, в некоторых странах отмена смертной казни привела к росту преступлений, а в других – к снижению: «Можно согласиться с этим автором, который пишет, что «попытки непосредственно связывать цифровые показатели о числе совершенных преступлений только с одним обстоятельством – введением или отменой смертной казни за то или иное деяние – несостоятельны. Здесь действуют и другие факторы»[521]. Одновременно именно смертная казнь выступает отнюдь не способом отрицания права на жизнь, а его гарантией, так как благодаря тому, что она назначается за преступления, направленные против жизни человека, подчеркивается ее ценность. Это означает, что государство обеспечивает особую охрану этого блага, в том числе с помощью установления столь сурового наказания: «Смертная казнь ни в коей мере не ущемляет естественное право человека на жизнь, а только подтверждает и защищает его. Если мы признаем жизнь человека высшей ценностью, то необходимо предоставить соответствующую защиту этому праву, поскольку не может быть права без корреспондирующей ему обязанности, обеспеченной принудительной силой государства. Право человека на жизнь является абсолютным, т. е. любой и каждый обязан соблюдать данное право, а в случае нарушения обязан претерпеть предусмотренные законом лишения… Говоря о праве человека на жизнь, нельзя забывать, что оно есть и у жертвы, т. е. нельзя сводить это право только к праву преступника»[522].
Профессор А. В. Малько анализирует и состояние общества, которое не может позволить сделать вывод о том, что оно нравственно созрело для определенного уровня самоуправления, когда нравственные нормы имеют превалирующее значение в установлении стереотипа поведения, когда демократические традиции изнутри порождают такое явление, как правовое государство. Подтверждением этому служит и тот факт, что Конституция РФ не отвергает смертную казнь, закрепляя в ст. 20 лишь стремление к ее отмене. Это означает, что нельзя не учитывать общественное мнение (а оно на стороне сохранения смертной казни), нельзя навязывать закон сверху, пока нет его осознания востребованности от подавляющего большинства населения. В этой связи можно упомянуть мнение А. В. Орлова: «Мы, идя по такому пути, придем к тому, что установим “умные” законы для “глупых” людей. И граждане России снова будут убеждаться в несправедливости наших законов, и снова волна самосуда и анархии при первой же возможности сметет эти установления, либо превратит их в действительное пожелание на будущее, тогда как в настоящем их исполнять никто не будет»[523]. Профессор А. В. Малько развивает эту тему, считая, что отмена смертной казни приведет только к развитию «теневой юстиции». Смертная казнь не уйдет со сцены, она превратится в казнь по приговору отдельного гражданина. Автором рассматривается и аспект международных обязательств России прежде всего перед европейским сообществом. Как известно, одним из условий вступления в Совет Европы являлось обязательство по отмене смертной казни. Справедливо указывается, что Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод нигде не содержит прямых указаний на недопустимость применения смертной казни. Протокол № 6 является историческим этапом поступательного развития гуманизма на территории европейских стран. Теперь же делается попытка привить этот результат на российскую почву. В этой связи Президент РФ, не имея возможности улучшить реальное положение людей, зарабатывает политические очки на волне международно-правового популизма. И естественно, профессор А. В. Малько не мог не рассмотреть вопрос о целях наказания в сравнительной характеристике пожизненного заключения и смертной казни. Об этом еще в 1991 г. справедливо писал профессор И. И. Карпец, указывая, что цель перевоспитания преступника не достигается ни в том, ни в другом случае. Если пожизненное лишение свободы может исправить убийцу, тогда зачем его держать в изоляции пожизненно[524]. А. В. Орлов пишет: «Если не смотреть на слово “пожизненное”, создающее иллюзию долгосрочного наказания, пожизненную каторгу можно будет переименовать в продолжительную, тяжелую и лицемерную смертную казнь. Назначая пожизненную каторгу, законодатель этим как будто говорит преступнику, мы вас убивать своими руками не собираемся, но зато создадим условия, чтобы вы быстрее ушли в мир иной, как бы сами, без нашего участия»[525]. Можно логично предположить, что следующим этапом борьбы правозащитников после отмены смертной казни будет борьба за отмену пожизненного заключения. Причем это наказание будет расцениваться сквозь призму норм, запрещающих бесчеловечные, унижающие достоинства наказания. «Синдром камеры смертников» превратится в «синдром камеры пожизненно осужденных». Если гипотетически оценивать любой вид уголовного наказания, то он всегда влечет за собой нравственные и физические страдания. Для определенной категории граждан сам факт нахождения на скамье подсудимых может стать побудительным мотивом к самоубийству, хотя совсем не идет речь об обвинении в тяжком преступлении. Если следовать логике абсолютизации психических переживаний обвиняемого, то можно безусловно прийти к выводу о признании всей системы мер юридической ответственности разновидностью пытки[526]. Профессор А. В. Малько подводит итог: «Надо основательно и “самозаконно” решать подобный вопрос, когда общество выстрадает его и будет готово осознано отказаться от смертной казни, будет достаточно сильным и богатым, чтобы жить по правилам, а не по исключениям. Никто так не будет выполнять тех или иных решений, как тот, кто осознанно их принял в своих же собственных интересах. Когда общество научится защищать жизнь своих законопослушных граждан, добьется от большей части населения уважения к праву, тогда и наступят объективные основания для отмены смертной казни, что, безусловно, будет настоящей победой гуманизма и прав человека»[527]. Нетрудно заметить, что оппоненты выскажут, что такое видение мира недостижимо. «Эра милосердия», так ярко описанная актером З. Гердтом в фильме «Место встречи изменить нельзя», видится как недосягаемый рубеж, к которому человечество так наверно никогда и не придет. Если все время ждать наступления более лучших времен, то отмена смертной казни отодвигается на необозримое будущее. Тем самым найдет свое подтверждение общее правило – ничто так не вечно, как временное.
Сторонником отмены смертной казни и автором многих работ, основанных на видении юридической проблематики, является профессор В. Е. Квашис. Его доводы выглядят следующим образом. Во-первых, налицо мировая тенденция не просто по ограничению смертной казни, а по ее полной отмене. К апрелю 1999 г. число стран, отказавшихся от применения смертной казни, превысило число стран, где она практикуется (108 стран против 87)[528]. Римский статут Международного уголовного суда, который был принят в 1998 г., исключает из перечня наказаний смертную казнь. Следует сразу отметить, что этот документ предусматривает ответственность за наиболее тяжкие преступления, размах которых поражает воображение всего человечества (военные преступления, преступления против человечности, преступления геноцида).
Во-вторых, профессор В. Е. Квашис критикует и опыт использования общественного мнения, которое основано на отсутствии необходимых знаний: «Информации о сложности и противоречивости этой проблемы широкие слои населения не имеют, они не знакомы ни с тенденциями в практике ее применения, ни с драматическими моментами принятия решения по конкретному уголовному делу, ни с ужасами ожидания казни, ни с практикой исполнения приговора и исходят лишь из представлений, возникающих на основе эмоциональных факторов под впечатлением трагедии конкретных преступлений»[529]. Действительно, если вспомнить историю, то казнь рассматривалась как зрелище. Древний Рим возвел ее в ранг совершенства, устраивая гладиаторские бои из приговоренных к высшей мере наказания. Все жители города рассматривали это как доблесть общественных деятелей, что отражалось в памятных записках о должностных лицах: за время исполнения ими обязанностей было проведено столько-то гладиаторских боев с участием стольких-то людей. Думается, что очень много сторонников найдется и у такой формы исполнения наказаний. Хотелось бы в этом свете вспомнить историю одного итальянского города, в котором долгое время не исполнялась смертная казнь. Правитель, дабы получить расположение граждан, приказал привести казнь публично. В знак протеста в этот день ни один житель не вышел даже на улицы города. А ведь это был XIX век, который не отличался особым гуманизмом и отсутствием войн. Как правильно отмечает К. Шаймерденов: «По сей день в сознании подавляющего большинства людей еще не разорвана та прямая, которая, по их глубокому убеждению, соединяет уровень преступности со степенью репрессивности уголовной политики государства. Следовательно, если начинает ползти вверх кривая преступности, то всего-то-навсего нужно покрепче “закручивать гайки”»[530]. Подобные выводы обусловливают, с одной стороны, необходимость разъяснительной работы среди граждан, дабы переломить обывательское отношение к казни, с другой – необходимость государству задуматься, что послужило причинами формирования такого мнения, и направить свою деятельность на их устранение.
На отсутствие криминологической значимости у смертной казни с точки зрения общей превенции также указывает профессор В. Е. Квашис. Об этом свидетельствуют психологические исследования, которые проводились как отдельными странами, так и по инициативе международных организаций. Особо автором подчеркивается, что смертная казнь – самая политизированная мера ответственности. Это не отрицают и противники ее отмены. Достаточно ознакомиться с данными по Соединенным Штатам Америки. Из приговоренных к смертной казни абсолютное большинство – лица с черным цветом кожи, имеющие доход ниже среднего, низкий уровень образования, несмотря на то, что черное население составляет 12 %. Богатый человек может нанять лучшего адвоката, лучших экспертов, собрать необходимые доказательства, создать общественное мнение, наконец, просто купить судью и представителей обвинения. Тем самым смертная казнь проявляет дискриминационность в применении уголовных наказаний в наиболее ярком виде. В 1990 г. в ЮАР из 300 приговоренных к смертной казни 270 были африканцами и только 30 – белыми. Расовые различия, положенные в основу смертных приговоров, послужили основанием Конституционному Суду ЮАР сделать вывод об их недопустимости[531]. Нельзя не отрицать и возможность судебной ошибки. Американскую систему правосудия нельзя, наверно, назвать недемократической. В то же время сами американцы считают, что каждый седьмой вынесенный смертный приговор ошибочен. Это несмотря на то, что такое дело неоднократно пересматривается различными судебными инстанциями. От вынесения приговора до его исполнения проходит в среднем не менее 10 лет. За этот срок можно, по-видимому, представить исчерпывающий перечень доказательств невиновности. Одним из нашумевших в Америке было дело Роджера Колмана, обвиненного в изнасиловании с убийством. Смертный приговор основывался лишь на гипотетических предположениях, что именно Колман мог быть убийцей, несмотря на то что никаких прямых доказательств его вины в материалах не было. Как отмечает корреспондент, самое пугающее «в этом деле другое. На глазах у американцев отлаженная судебная машина крутила человека, и ее маховик не остановил главный аргумент: сомнения. Словно бы в ее программе заложена правомерность судебных ошибок, неизбежность недопустимости»[532]. Последующие пересмотры судебных решений показали, что около 40 % приговоров нуждаются в корректировке. Каждый седьмой был приговорен к смертной казни ошибочно. Ошибка в вынесении смертного приговора имеет особое значение. Ее никак нельзя сравнивать с врачебной или иной. Это больше, чем просто профессиональный недочет. В данном случае государство отдает на заклание человеческую жизнь, которая единственна и неповторима. Можно говорить о том, что этого требуют жертвы преступлений. Это сомнительный аргумент. Французский философ Монтень описывает замечательный пример «вершины» правосудия: «Несколько человек были присуждены к смертной казни за убийство, причем приговор этот не был объявлен, но о нем вынесли твердое согласное решение. И вот судьи получают от чиновников одной находящейся по соседству низшей судебной инстанции извещение, что у них есть заключенные, добровольно сознавшиеся в этом преступлении и пролившие ясный свет на все дело. Тем не менее судьи начинают совещаться, следует ли отложить приведение в исполнение приговора, вынесенного первым обвиняемым. Высказывают разные соображения о необычности данного случая, о том, что он может явиться прецедентом для отсрочек в других случаях, что обвинительный приговор вынесен по всем юридическим правилам и судьям не в чем себя упрекать. Одним словом, бедняги были принесены в жертву юридической формуле»[533].
Профессор В. Е. Квашис оппонирует и к аргументу о дешевизне смертного приговора. Американцы не были бы американцами, если бы не посчитали, что сколько стоит. Так, одна казнь в штате Северная Каролина обходится налогоплательщикам в 2,16 млн долларов, в штате Техас – в 3,3 млн, во Флориде – 3,2 млн. Оказалось, что в целом по стране стоимость одной казни в три раза выше, чем расходы на пожизненное содержание[534]. Разговоры об экономии средств можно свести к тому, что зачем вообще содержать преступников, не лучше ли их сразу истреблять как балласт общества.
Нельзя не сказать и о взятых на себя международных обязательствах. Россия стала полноправным членом Совета Европы. Одним из политических требований данной организации является фиксация отказа от практики применения смертной казни. Это было изложено в Резолюции о приеме России, а также прослеживается в последовательной позиции осуждения казни как таковой. Доводы о том, что не все страны – члены Совета Европы ратифицировали Протокол № 6, имеет место, но следует учитывать, что те страны, которые его не ратифицировали, хотя и не исключили смертную казнь из уголовного законодательства, фактически отказались от ее применения. Попытки же ее реанимации наталкиваются на серьезное противодействие. Достаточно вспомнить баталии вокруг Оджалана, известного террориста, осужденного в Турции. Нет политики двойных стандартов по отношению к США и Японии. Эти два государства получили статус наблюдателя, хотя там смертная казнь не отменена. В частности, 25 июня 2001 г. Парламентской Ассамблеей Совета Европы была принята Резолюция 1253 (2001) «Отмена смертной казни в государствах-наблюдателях Совета Европы»[535]. Было подтверждено, что участие в организации предполагает объявление незамедлительного моратория на смертные казни. Отмечается, что практика вынесения приговоров в США и Японии свидетельствует о сохранении данного уголовного наказания и применения его к несовершеннолетним и душевнобольным, что послужило основанием для выдвижения требования о безотлагательном введении моратория. В Резолюции указывается: «Ассамблея глубоко сожалеет о коренном расхождении в ценностях относительно отмены смертной казни между Советом Европы, с одной стороны, и Соединенными Штатами Америки и Японией, с другой стороны. Она настоятельно призывает эти государства-наблюдатели предпринять серьезные усилия для решения этой острой проблемы. Ассамблея постановляет, что если к 1 января 2003 г. не произойдет существенных сдвигов в деле выполнения ее требований, то ею будет поставлен вопрос относительно сохранения статуса наблюдателя Соединенных Штатов Америки и Японии в организации в целом».
Приведенные доводы убедительно доказывают взаимоисключающие выводы. Нельзя упрекнуть ни ту, ни другую сторону в нелогичности или в ненаучности. Позиция обеих сторон тщательно обоснована. Это обусловило формирование общего мнения, что отношение к смертной казни – вопрос нравственного выбора каждого лица. Однако не надо путать, что одновременно тот или иной выбор становится нравственным, а второй соответственно – безнравственным. Несомненно, следует выделить несколько моментов по проблеме применения смертной казни. Во-первых, смертная казнь может эффективно выполнять функции по профилактике преступности. Но для этого она должна быть массовой. Если подвергать казни каждого, кто совершил убийство или причинение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего, можно представить, что через некоторое время такой вид преступлений станет достаточно редким, по крайней мере, произойдет его резкое снижение. При этом должен быть небольшой временной разрыв между вынесением приговора и его исполнением. Почему диктаторские режимы были достаточны живучими, потому что с помощью смертной казни достигался необходимый профилактический эффект. С точки зрения тиранического режима, самым опасным преступлением считалось то, которое направлено на основы существующего государственного устройства, поэтому уничтожение таких преступников влекло через некоторое время искоренение самой оппозиции, а значит, и фундамента самого вида преступлений. Иными словами, смертная казнь совершенно достигала такой цели наказания, как недопущение его повторения другими лицами. Единственное, на что обращали внимание древние философы, нельзя переусердствовать, поскольку неумеренная жестокость перевешивала бы шкалу ценностей у живущего в данном государстве гражданина. Он перестал бы ценить жизнь больше, чем условия среды его обитания. Это показывает, что нередко бунты созревают в той среде, в которой ценность свободы несколько выше, чем просто существование; что многие предводители восстаний – выходцы не из бедных слоев. Они сознательно идут на риск для своей жизни, так как ее условия для них кажутся невыносимыми, хотя большинство людей не видело бы для себя в этом какого-то психологического дискомфорта. Смертная казнь не выполняет криминологические функции профилактики преступности в силу редкости ее применения. Это происходит оттого, что человечество понимает: если казнь поставить на поток, увеличится число погрешностей, что приведет к убиению большого количества невинных людей. Невозможно и сократить срок между вынесением приговора и приведением его в исполнение, поскольку такой разрыв обусловлен созданием комплекса процессуальных гарантий от недопущения вынесения неправосудного решения. Если ранее, как писал Монтень, судьи, чтобы не посягнуть на авторитет своей власти, обрекли на смерть заранее невиновных людей (при этом, как представляется, у очень немногих граждан зародились сомнения о несправедливости такого исхода), то в настоящее время шкала нравственных ценностей изменилась. Соответственно меняется и отношение к смертной казни.
Также очень сложна проблема индивидуализации наказания и объективной оценки содеянного. Думается, никто не будет подвергать сомнению, что убийство убийству рознь. Не даром суды присяжных нередко обвиняли в том, что они оправдывали убийц, исходя не из достижения задач правосудия, а из нравственной оценки поступка. Примером может послужить оправдание убийцы Батьки Махно. Основанием послужили свидетельские показания зверств преступника и история жизни подсудимого. Известна история великого русского адвоката А. Ф. Кони, который добился оправдания мужеубийцы весьма своеобразным способом. В течение всего судебного следствия он не задал практически ни одного вопроса, получив обвинения в нежелании защищать преступницу. Когда же ему было предоставлено слово, он методически стал постукивать по кафедре, чем вызвал возмущение со стороны обвинителя и суда. После этого он заметил, что присутствующие в зале не вытерпели и минуты издевательств со стороны адвоката, а теперь представьте, какой мужественной должна быть женщина, которая десятки лет терпела издевательства со стороны мужа, пока, в конце концов, чаша терпения не переполнилась. Оппоненты наверняка бы отметили, что это не должно умалять оценку поступка, поскольку женщина совершила убийство. Как представляется, в условиях российской судебной системы такому приговору не было бы места и в помине. Но советские юристы нередко забывают о том, что судебная машина – не бездушная гильотина, обрушивающая меч правосудия на голову правонарушителя. В деятельности правоохранительных органов должен обязательно присутствовать принцип справедливости.
Очень сложно говорить об установлении истины по делу. В некоторых случаях этому способствуют, например, действия обвиняемого, когда он не заинтересован в установлении некоторых фактов. Одни и те же события в устах обвинителя и защитника выглядят порой крайне противоположно. Особо это отмечается, когда дается психологическое объяснение внешнего поступка. В других случаях на вынесение приговора влияют субъективные установки судьи. Нельзя отрицать тот факт, что на формирование мнения у судьи, у присяжных будут влиять и внешний вид обвиняемого, и его поведение. Кому поверят, прежде всего, когда будут давать показания добропорядочный гражданин и рецидивист, совершивший тяжкие преступления? Поверят ли человеку, который придет в суд в рваной одежде, грязный, без определенного места жительства и без работы, на теле которого будут видны следы инфекционных заболеваний? Своим отношением таких людей нередко изначально лишают права быть выслушанными. Им отказывают в доверии. Еще в Древней Греции суд рассматривал дела в темное время суток, чтобы внешний вид обвиняемого не мог повлиять на выносимое решение. В Средневековой Европе врожденное уродство считалось печатью дьявола. Лица с рыжими волосами считались поклонниками сатаны. Женщины, имеющие большие родимые пятна, сжигались как ведьмы на кострах инквизиции.
Обобщая изложенные предпосылки, следует сформулировать общий вывод, что при учете всех обстоятельств смертная казнь превращается в лотерею, билет которой обрекает одних на жизнь, других – на эшафот. Скорее всего, невозможность выработать грань, справедливую и понятную для всех (которая была бы применима по отношению ко всем), определяющую черту, за пределами которой общество ставит одного из своих членов вне человеческих законов, превращает смертную казнь в самую дискриминационную норму уголовного наказания. В этом контексте нельзя забывать об имущественном расслоении нашего социума. Сколько говорилось в средствах массовой информации о злоупотреблениях, совершенных одним из очень высоких федеральных чиновников! Газеты указывали на причастность к преступным группировкам, подразумевая связь с заказными убийствами. В итоге – приговор, согласно которому было вынесено 9 лет условно. Более яркого примера современной картины правосудия нельзя и придумать.
Смертная казнь в дискуссиях слишком часто становится выжимкой общественного лицемерия. В Древнем Риме Нерон, который своей жестокостью снискал мировую славу, при утверждении смертного приговора сетовал: как жаль, что я умею писать. Фашисты, умерщвлявшие сотни людей в день в концлагерях, характеризовались как добропорядочные семьянины, любящие своих детей. В то же время сейчас представители современной Европы, ратуя за отмену смертной казни, равнодушно смотрели на то, как бомбили Югославию и Ирак. Ошибочно выпущенная ракета по бомбоубежищу в Ираке унесла сотни жизней, большинство из которых – женщины и дети. Политики говорят, что иракский народ должен осознать, что их бедственное положение – следствие существования режима Саддама Хуссейна. Но разве для того, чтобы это осознание быстрее пришло, нужно убивать женщин и детей? Благодаря одной крылатой ракете можно убить столько человек, сколько было всего казнено за последние 20 лет в США. В отличие от казненных, у погибших в Ираке не было судебного слушания, им не разрешалось подать апелляцию, они не ждали ответа на просьбу о помиловании. Они не совершали преступлений, они стали издержкой операции по поддержанию мира и безопасности. Именно поэтому профессор С. В. Черниченко на конференции, посвященной проблемам применения смертной казни, высказался следующим образом: «Считаю, что требовать от нас отмены навечно смертной казни и одновременно не осуждать натовские бомбардировки Югославии – а Совет Европы в основном состоит из государств – членов НАТО – это не просто лицемерно, это аморально. Это двойной стандарт»[536].
В конечном счете всегда стоит всего лишь один вопрос – можно ли убивать человека? Знаменитый вопрос Достоевского: человек – я или тварь дрожащая? По-видимому, государство не имеет права следовать такой логике. Нельзя государству самоутверждаться за счет жизней собственных граждан. Государство сильно не количеством смертных приговоров, приведенных в исполнение. Слова о том, что каждая жизнь ценна для государства, должны быть наполнены тем, что каждый раз, когда совершается убийство, должен быть задан совершенно логичный вопрос: что было сделано для того, чтобы этого убийства не произошло. Легче всего отреагировать на уже свершившийся поступок – объявить виноватым одного убийцу. Убивая его, государство тем самым снимает с себя ответственность за собственное бессилие перед лицом потерпевшего. Тому, кто стал жертвой преступного посягательства, уже абсолютно все равно – будет ли его убийца казнен или нет. Реальной деятельностью государства по защите права на жизнь будет не расширение количества смертных приговоров, а положительные действия, направленные на то, чтобы убийства становились как можно реже, чтобы каждый человек смог осознать ценность каждой человеческой жизни. Многим это покажется несбыточной мечтой, но, наверно, нужно хотя бы попытаться, чтобы приблизиться к ней. Легче признать ее фантомом и не стремиться к ней никогда.