Д. С. Ошевский, М.В. Булатова, Д.Ю. Кузьмин, ЕМ. Курбанова Экспертная квалификация эмоционального состояния несовершеннолетнего, обвиняемого в убийстве матери[25]

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Вопросы, касающиеся квалификации уголовно релевантных эмоциональных состояний, достаточно полно представлены в экспертной литературе. Несмотря на некоторые различия во взглядах на трактовку аффекта, разработана типология аффективных реакций, описаны их механизмы, выработаны критерии психологической оценки различных видов аффекта (Коченов, 1980; Сафуанов, 1997, 2005; Кудрявцев, 1999; Шипшин, 2000; Ситковская, 2001), выделены его особенности у несовершеннолетних (Дозорцева, Сулимовская, 2004, Андреева, Голуб, Дозорцева, Макушкин, Ошевский, 2005; Яблокова, 2005). В судебно-психиатрических исследованиях представлены модели и последовательность экспертной диагностики эмоциональных состояний, значимых для квалификации «ограниченной вменяемости» (Вандыш-Бубко, 1996, 2005; Кондратьев, 1996; Андреева, 2000), раскрыта феноменология острых кратковременных психотических реакций (Калашнш, 1941; Печерникова, Гульдан, Остришко, 1983; Дмитриева, Ткаченко, Харитонова, Шишков, 2008). Тем не менее экспертная оценка эмоциональных состояний у несовершеннолетних с пограничной психической патологией нередко вызывает существенные трудности. Следует отметить, что в подростковом возрасте в силу естественных физиологических и психологических процессов, даже при нормативном развитии, личностная сфера остается не до конца сформированной. Характерны эмоциональная реактивность, частые резкие смены настроения, недостаточная гибкость поведения, его зависимость от непосредственных внутренних побуждений и внешних обстоятельств, сензитивность и повышенная ранимость в сфере социальных отношений. Стремление к сепарации, потребность в самостоятельности, следование внешним атрибутам взрослости нередко приводят к конфликтам с родителями. Достаточно часто в подростковом периоде предиспозицией к развитию уголовно релевантных эмоциональных состояний выступают затяжные семейные проблемы, которые не находят адекватного разрешения. Отмеченные возрастные аспекты могут выступать в качестве факторов, ограничивающих способность к произвольной регуляции социально значимого поведения. Оценка эмоционального состояния несовершеннолетнего становится еще более сложной при наличии пограничной психической патологии, когда за схожими между собой психологически обусловленными аффективными реакциями маскируются психопатологические механизмы совершения криминальных агрессивных действий.

Примером такого случая является следующее клиническое наблюдение.

Подэкспертный С, 17 лет, обвиняется в убийстве матери. Объективных данных о психопатологически отягощенной наследственности нет. Подэкспертный – единственный ребенок в полной семье. Мать подэкспертного работала уборщицей, отец – каменщиком. Беременность у матери протекала с анемией, осложненной тазовым пред лежанием плода, его внутриутробным инфицированием и маловодием. С. родился в срочных родах путем кесарева сечения. <…> На 6-е сутки подэкспертный в состоянии средней тяжести был осмотрен неврологом, который дал заключение: «Перинатальное поражение ЦНС в форме гипертензионно-гидроцефального синдрома». Через два месяца С. был выписан в удовлетворительном состоянии с диагнозом «Внутриутробное инфицирование. Задержка внутриутробного развития по типу гипотрофии II степени. Гидроцефальный синдром». В дальнейшем мать подэкспертного обращалась к неврологу, специалистом отмечалась легкая пирамидная недостаточность. В раннем психофизическом развитии от сверстников не отставал. В последующем у профильных специалистов С. не наблюдался. Детские дошкольные учреждения начал посещать с 3 лет, трудностей адаптации не отмечалось. В дошкольный период часто болел простудными заболеваниями, перенес вирусный гепатит типа А. До 8 лет сохранялся энурез. В общеобразовательную школу с углубленным изучением иностранного языка С. был определен в 7 лет. В 1-м классе занимался с логопедом. До 7-го класса учился хорошо, но затем успеваемость снизилась. Девятый класс окончил удовлетворительно. Из школьной характеристики известно, что С. «много времени уделял подготовке к будущей профессии, посещал подготовительные курсы в Российской академии правосудия, был дисциплинирован, активно участвовал в жизни класса и школы, пропусков не имел, по характеру – открытый, дружелюбный, имел много друзей, пользовался у них авторитетом», «с одноклассниками он вел себя ровно, спокойно, с чувством юмора, не проявлял никакой агрессии, с преподавателями был всегда вежлив». <…> За три дня до правонарушения подэкспертный пришел на прием к участковому терапевту с жалобами на повышение температуры до 39 °C, боль в горле, головную боль, общую слабость, ему был постановлен диагноз: «ОРВИ».

Из показаний отца подэкспертного известно, что между С. и его матерью (потерпевшей) возникали конфликты, ссоры были не частые, в основном из-за неуспеваемости в школе; после ссоры подэкспертный «обычно делал вид, что все хорошо, обещал исправиться, но в дальнейшем все оставалось так же плохо»; в последнее время из квартиры стали пропадать деньги, но С. свою вину не признавал, говорил, что ничего не брал; после одного из подобных инцидентов он ушел из дома на один день. На учете в НД, ПНД, ОДН подэкспертный не состоял, приводов в милицию не имел, жалоб и замечаний на него не поступало, ранее к уголовной ответственности не привлекался. Как следует из материалов уголовного дела, С. обвиняется в том, что во время ссоры со своей матерью нанес ей множественные удары топором в область головы, после чего с места происшествия скрылся. При СМЭ трупа были обнаружены следующие повреждения: 15 рубленых ран головы с повреждением костей свода черепа и головного мозга; рубленая рана на правом плечевом суставе; рубленая рана и ссадина на тыльной поверхности левой кисти. Через 2 дня С. был задержан сотрудниками милиции, допрошен в качестве подозреваемого. Сообщил, что с матерью у них часто возникали конфликты, ссоры из-за учебы, из-за личных отношений с девушкой; иногда мать его избивала, в результате чего у него появлялись синяки, ссадины.

15.03.2008 г. он находился дома, так как были проблемы со здоровьем; примерно в полдень мать пришла с работы. Через некоторое время она позвала его и указала на пыль, которая была на шкафу, упрекнув, что он «плохо убрался». Он сказал ей, что у друга день рождения, попросил 100 рублей, на что она ответила отказом и заявила, что он никуда не пойдет, и «начала кричать». Когда он сел делать домашнее задание, она кричала и говорила, что он плохо учится, после чего подошла и дала «подзатыльник»; он попросил, чтобы она успокоилась; она взяла его за волосы и несильно ударила лицом об стол; начала плакать и сказала: «Зачем я тебя рожала?» Затем она села на диван и включила телевизор, громко продолжая оскорблять его; после подошла, оттолкнула к стене и сказала: «Надо было тебя убить, когда ты был маленьким». Отметил, что затем он прошел в прихожую, открыл шкаф и взял топор, положил его обратно в шкаф, пошел на кухню, попил воды, вернулся обратно, взял со шкафа топор, прошел в комнату и сел на кровать, сидел примерно 10 минут, после чего встал, подошел к матери, размахнулся и ударил ее по голове. Мать вскочила и попятилась к выходу из комнаты, пытаясь прикрыться подушкой; он сорвал подушку с ее головы и нанес примерно 10 ударов топором в область головы, после оставил топор возле тела матери. Сообщил, что затем пошел на кухню, взял полиэтиленовый пакет черного цвета и надел на голову матери. После присел на диван, «началась истерика». Затем оделся, вышел на балкон, взял мешок и положил туда топор; после этого зашел в комнату, взял сумку матери, вытащил кошелек и забрал оттуда деньги и мобильный телефон. После надел куртку, засунул под куртку мешок, в котором находился топор, и вышел из квартиры. Было примерно 3 часа дня. После поехал на автобусе к девушке, по дороге выбросил топор в мусорный контейнер. 01.04.2008 г. в качестве свидетеля была допрошена девушка подэкспертного, которая показала, что когда между С. и родителями возникали конфликты, он обычно приезжал к ней домой и все рассказывал, при этом он находился «в состоянии нервозности»; 15.03.2008 г., примерно в 18 часов, С. пришел к ней, «он молчал, был весь потерянный»; подошел, обнял ее и заплакал. Затем сказал: «Я это сделал. Ты догадываешься, о чем я говорю?» Рассказал, что поругался с матерью из-за того, что он дома «плохо убрался», через некоторое время мать легла на кровать, он подошел к ней и ударил ее топором и «долго с ней мучился». Перед тем как уйти, он сказал, что если в течение двух дней он не сдастся, то «пускай ищут его труп».

При допросе в качестве обвиняемого С. полностью подтвердил данные ранее показания. 07.05.2008 г. при освидетельствовании амбулаторной судебно-психиатрической экспертной комиссией контакту подэкспертный был доступен, говорил монотонным, приглушенным голосом, фон настроения был ситуационно снижен; не отрицал суицидальные мысли (ранее пытался нанести себе самопорезы). Сообщил, что после убийства матери его каждый день «мучают кошмары», «видит, как его съедают собаки, возникают приступы истерики» («то плачу, то смеюсь без всякой причины», «как будто кто-то заставляет»); в период пребывания в СИЗО появилось ощущение, что «кто-то стоит рядом», перед засыпанием слышал «голос» матери, зовущей его по имени, при этом возникали тревога и страх. Экспертами указывалось, что мышление С. было чуть замедлено по темпу, он был последователен в изложении сведений о себе; эмоционально – снижен; холодно отзывался о матери; с безразличным видом излагал обстоятельства совершенного им деяния, считал, что мать сама его спровоцировала, в ответ на обидные слова матери возникли «злоба, гнев, гул в голове, всего затрясло, не понимал ничего». Экспертные вопросы в связи с неясностью клинической картины решены не были, рекомендовано проведение стационарной комплексной психолого-психиатрической экспертизы. Находясь на стационарном освидетельствовании, подэкспертный проявлял спокойствие, уравновешенность, при этом признавался, что старается не думать о содеянном, к тому же приходящие к нему друзья и родственники не напоминают ему об убийстве матери, все прощают и стараются помочь. Легко поддерживал разговоры на любые предложенные темы, в том числе и по создавшейся судебной ситуации. Отмечал, что с матерью были натянутые отношения, она высказывала недовольство по малейшему поводу (общение с товарищами по школе, с девушкой и т. д.), была очень строгой; он старался не реагировать на ее замечания, уходил, «но так получилось, что не сдержался». Заявлял: «Представления о своем будущем уже оформились, готов отсидеть срок в 10 лет, начну искупать свой грех, заслужу прощение». Себя характеризовал уравновешенным, с некоторой легкостью, оптимистичностью говорил о будущем, мышление было не нарушено; умственная работоспособность, внимание, память сохранны, создавшуюся судебную ситуацию и содеянное оценивал критично. При психологическом исследовании умственной работоспособности признаков истощаемости не отмечалось, мышление в обычном темпе, внимание и сосредоточение в плане заданного, мнестические возможности в пределах нормы. Данные личного дела из СИЗО не содержат сведений об осмотре его психиатром, режимных нарушениях.

При настоящем стационарном обследовании было выявлено следующее. Заключение терапевта: «Вегетососудистая дистония». Заключение эндокринолога: «Гинекомастия правосторонняя. Соматоэндокринное развитие соответствует возрасту». На глазном дне выраженное расширение вен. На эхоэнцефалограмме определялось значительное количество дополнительных эхо-сигналов в области срединных структур и боковых желудочков. На реоэнцефалограмме сонных и позвоночных артерий выявлялись признаки асимметрии кровенаполнения, сосудистой дистонии, затруднения венозного оттока. На электроэнцефалограмме определялись умеренно выраженные диффузные изменения биоэлектрической активности мозга резидуально-органического характера, усиливающиеся на фоне гипервентиляции, стандартные пробы выявляли признаки снижения функциональной активности коры головного мозга. Заключение невролога: «Органические изменения ЦНС смешанного генеза – последствия патологии раннего периода развития, повторных травм головы и перенесенных заболеваний».

Психическое состояние. Подэкспертный выглядит соответственно своему возрасту. Во время беседы несколько напряжен, волнуется, перебирает пальцы рук. Мимические проявления несколько однообразны. Отмечается снижение настроения, плаксивость при обсуждении субъективно значимых тем (о правонарушении, об отношениях с родителями). Речь дизартричная, тихая, с пуэрильными интонациями. Часто использует жаргонные выражения, принятые в тюремной субкультуре. На вопросы отвечает в плане заданного, после некоторой паузы, иногда с трудом подбирая слова, поясняет, что после пребывания в СИЗО «трудно разговаривать на нормальном языке». Анамнестические сведения сообщает в целом последовательно, изредка ссылается на запамятование тех или иных событий. Предъявляет жалобы на периодические головные боли, головокружения при резкой перемене положения тела; единичные обморочные состояния; непереносимость душных, замкнутых помещений, езды в транспорте; повышенную утомляемость, нарушения сна («снятся кошмары», затруднено засыпание, поверхностный сон). Сообщает про явления «уже виденного» (как будто ранее уже был в этом месте) и то, что в детстве были страхи темноты, одиночества. Утверждает, что «однажды попал под машину», «ударился головой, потерял сознание», но за медицинской помощью не обращался. Себя характеризует «добрым», «честным». Говорит, что в начальных классах учился хорошо, но в 7-м классе «начал лениться» и 9-й класс «окончил с тройками». В 11-м классе стал посещать подготовительные курсы при Российской академии правосудия, уставал, домой приходил поздно, сразу ложился спать. Отмечает, что усталость «как бы накапливалась», беспокоили головные боли, в связи с чем снижалась успеваемость в школе. Сообщает, что примерно с 16 лет периодически пил «пиво и коктейли». С этого же возраста с периодичностью 1–2 раза в неделю употреблял гашиш, зависимость категорически отрицает. О родителях рассказывает неохотно, говорит, что, начиная с 11-го класса, с матерью «возникали постоянные конфликты», часто по незначительному поводу, «она все время раздувала из мухи слона». Вспоминает, что в 10-м классе она «вдруг почему-то» сообщила, что отец ему «не родной». Стал переживать по этому поводу, 2–3 раза уходил из дома, «так как уже было невыносимо». Говорит, что не хотелось идти домой («противно было»), так как знал, что мать опять его будет ругать. Сравнивая отношения к нему родителей в своей семье с другими семьями, «видел, что родители с теплотой относились к своим детям, а я этого не чувствовал». Утверждает, что «в последнее время научился пропускать ругань матери мимо ушей» и тогда «стало чуть-чуть легче».

При расспросе об инкриминируемом ему деянии вначале замыкается, заявляет, что не хочет вспоминать, что произошло, пытается забыть это. По мере установления доверительного контакта с врачом рассказывает об обстоятельствах содеянного подробно. Эмоционально переживает, иногда плачет. Рассказывает, что в течение 5 дней до содеянного болел простудой, из дома выходил только в поликлинику. 15.03.2008 г. утром мать ушла на работу, попросила его убрать квартиру. В середине дня она пришла, прошла на кухню, позвала его и, показав на пыль, оставленную на шкафу, «начала ругать». Он стал оправдываться, но «это не помогало». Вспоминает, что мать «обзывала, кричала все больше и больше; ругала за то, что я плохо учусь, встречаюсь с девушкой, которая ей не нравилась, общаюсь с плохими друзьями, которые вымогают у меня деньги». Сообщает, что «пытался ее успокоить, а сам ходил и злился, накручивался». Так продолжалось около двух с половиной часов. Уточняет, что «никогда мать так долго не кричала; в конце она начала оскорблять мою девушку разными нехорошими словами, я просил ее прекратить, но она никак не успокаивалась». Отмечает, что стал «очень зол» на мать. Хотел, «чтобы она успокоилась», поэтому «отошел, сел читать учебник по истории и перестал обращать на нее внимание». Через некоторое время она подошла и дала ему «подзатыльник», затем «взяла за волосы и ударила головой об стол», при этом сказала: «Лучше бы я тебя не рожала». Вспоминает, как встал, хотел уйти, но мать прижала его к стене, при этом «глаза у нее были красными, какими-то бешеными», «никогда ее такой не видел». Она прокричала: «Надо было убить тебя, когда ты был маленьким! Ты мне всю жизнь испортил!». После этих слов он оттолкнул ее, мать начала плакать, лежа на диване, его «всего затрясло», «на автомате пошел на кухню, попил воды, вернулся в коридор». Помнит, как «взял топор из коробки под шкафом». В дальнейшем предъявляет ссылки на запамятование, уточняет: «все происходило как будто кадрами из фильма, как в тумане, затем картинка пропала, слышал лишь крик матери; очнулся над ней с топором в руках», вспоминает, что «почему-то закричал» и «не мог поверить, что это я сделал». Отмечает, что «резко заболела голова, был сильный звон в ушах», «затрясло еще сильнее», сел на диван, через какое-то время «вдруг возникла мысль – бежать». Затрудняется объяснить, зачем надел матери пакет на голову. Не может сказать, сколько времени все это длилось, помнит, что взял из дома деньги и мобильный телефон матери. Поясняет, что «полностью осознал, что произошло, только на улице», «голова перестала болеть», «думал, что же дальше делать». Поехал к своей девушке, все ей рассказал, но «она не поверила». Сообщает, что скрывался от сотрудников милиции, так как был «напуган», не хотел возвращаться домой.

В целом ориентируется в создавшейся судебно-следственной ситуации. Рассказывает, что в СИЗО сразу после заключения под стражу у него было «ощущение», что мать находится рядом с ним, боялся находиться в камере, «слышал голос матери», зовущей его по имени. Это состояние продолжалось в течение месяца, снились кошмары, в которых мать бегала за ним с топором, «очень плохо» спал. К происходящему в отделении особого интереса не проявлял, с другими подэкспертными общался изредка и избирательно, режимных нарушений не отмечалось. Случались периодические перепады настроения, при этом плохое настроение старался скрыть от окружающих, вел себя нарочито весело, шутил, смеялся. Мышление с тенденцией к конкретности, некоторые суждения носят поверхностный характер. О своих планах на будущее заявлял, что после того, как «отсидит», выйдет и окончит «какой-нибудь институт», «но в этом не уверен». Эмоциональные проявления неустойчивые, дифференцированные. Истощаем при длительных беседах. Острой психотической симптоматики (бреда, галлюцинаций) не выявлялось. Критические и прогностические способности не нарушены.

При психологическом исследовании на фоне некоторой незрелости, проявляющейся в легковесности и поверхностности суждений, их категоричности, склонности к переоценке собственных возможностей, слабой дифференцированности самооценки, обнаруживаются признаки формирующейся личностной дисгармонии и асоциальные тенденции подэкспертного. Для подэкспертного свойственны сочетание эмоциональной неустойчивости, невысокого волевого контроля собственного поведения, конфликтности, склонности к агрессивным реакциям с неуверенностью в себе, повышенной чувствительностью к внешним воздействиям, негибкостью и инертностью стратегий разрешения проблемных ситуаций, а также легкость дезорганизации поведения в эмоционально насыщенных ситуациях. В настоящее время характерны ситуационно обусловленные депрессивные тенденции, повышенное психическое напряжение, тревога, обеспокоенность собственным будущим, стремление к вытеснению неприятных переживаний путем ухода от их интеллектуальной переработки и интерпретации в сочетании с тенденцией к непосредственной реализации не до конца продуманных действий. При исследовании интеллектуальной сферы выявляется тенденция к конкретности мышления в виде актуализации поверхностных, наглядных, второстепенных признаков предметов, а также трудностей вербализации. Отмечаются элементы эмоциональной логики. Вместе с тем подэкспертный способен проводить мыслительные операции на функциональном и понятийном уровне, устанавливать логические зависимости, передавать условный смысл. Отмечаются существенные колебания внимания и умственной работоспособности, признаки утомляемости к концу работы. Мнестические процессы без нарушений.

Психологический анализ результатов экспериментально-психологического исследования, материалов уголовного дела, направленной беседы относительно динамики ситуации, предшествующей правонарушению, во время и после его совершения позволил сделать вывод об отсутствии у подэкспертного в период инкриминируемого ему деяния состояния аффекта. Однако было констатировано существенное влияние его индивидуально-психологических особенностей на способность к произвольной регуляции своего поведения.

Примерно за полгода до совершенного правонарушения у подэкспертного участились конфликты с матерью, которая, по его мнению, была очень строгой, «придирчивой», «цеплялась по поводу и без повода», «пилила», раздражалась, ругала, допускала физические наказания. Она была не удовлетворена успеваемостью сына, не одобряла его отношений с девушкой, которые были значимы для подэкспертного. Отец в конфликтах «всегда» принимал сторону матери. По словам С, он «несильно переживал» конфликты, «обиду не копил», что свидетельствует о склонности к вытеснению, отрицанию негативных переживаний, уходу от интеллектуальной переработки имеющихся проблем. В то же время, по объективным данным, возникающие ссоры все же способствовали накоплению психического напряжения, которое С. снимал с помощью слабоалкогольных напитков (2–3 литра пива), посредством общения с девушкой. Свидетель А. указывала, что после семейных конфликтов подэкспертный приезжал к ней в «состоянии нервозности», «все рассказывал» и ему становилось немного легче. После того как мать «зачем-то» сообщила, что отец ему неродной, переживал, собирался уйти из дома. Несмотря на достаточно узкий репертуар стратегий совладания с проблемами, подэкспертный в целом адаптировался к сложившейся ситуации – «научился пропускать слова мамы мимо ушей». Незадолго до правонарушения подэкспертный простудился, у него повысилась температура, и в течение пяти дней он почти не выходил из дома.

В день правонарушения по незначительному поводу возникла очередная ссора с матерью, которая переросла в длительный конфликт. Потерпевшая стала «во всем» обвинять С, при этом обращалась к наиболее значимым темам: общение с «плохими друзьями», в уничижительных выражениях отзывалась о девушке и т. п. Подэкспертный пытался разрешить ситуацию с помощью привычных способов – стал оправдываться, однако это не привело к желаемым результатам. В течение двух с половиной часов, пока развивался конфликт и подэкспертный успокаивал мать, он самовзвинчивался: «заводился», «было все больше раздражения», «злость». В сознании доминировала мысль: «Когда же она заткнется?» Оскорбительные высказывания матери, которая говорила, что ей на него «наплевать», «лучше бы меня не рожала», «лучше бы меня убила, когда я родился», и удар по лицу вызвали у подэкспертного обиду: «ощутил душевную боль», сочетающуюся с «бешенством», «злобностью», затем «пропали» мысли, «ничего не чувствовал», «зачем-то пошел за топором», пришел в себя с топором в руке около матери, которая лежала в крови, «проснулся как от кошмара». Следует отметить, что сразу после совершения криминальных действий подэкспертный находился в состоянии остаточного возбуждения («трясло всего», «звенело»), которое сменилось растерянностью и страхом. Несмотря на то что при проведении последней экспертизы С. описывал состояние выраженной физической астении («очень хотелось прилечь, к земле тянуло»), в это время он совершал достаточно упорядоченную целенаправленную деятельность, что не характерно для аффекта. Так, он взял из квартиры деньги и мобильный телефон матери, поехал на транспорте к девушке, проделав достаточно длительный путь, избавился около ее дома от орудия убийства, в дальнейшем скрывался от сотрудников милиции. Присущие С. индивидуально-психологические особенности в виде эмоциональной неустойчивости, невысокого волевого контроля собственного поведения, конфликтности, склонности к агрессивным реакциям в сочетании с нерезко выраженной тенденцией к накоплению напряжения, неуверенностью в себе, повышенной чувствительностью к внешним воздействиям, негибкостью и инертностью стратегий разрешения проблемных ситуаций, легкостью дезорганизации поведения в эмоционально насыщенных ситуациях способствовали возникновению эмоционального возбуждения. Выявленное состояние подэкспертного в совокупности с индивидуально-психологическими особенностями, способствовавшими его возникновению, в ситуации правонарушения оказали существенное влияние на его поведение, ограничив возможность сознательно руководить своими действиями. Это проявилось в слабой целенаправленности его поступков, нанесении множественных ударов матери, частичном запамятовании их количества.

Анализ материалов уголовного дела в сопоставлении с результатами клинико-психопатологического исследования, данными соматоневрологического состояния, параклинических методов позволил психиатрам-экспертам прийти к заключению, что в период совершения инкриминируемого деяния у С. на фоне органически неполноценной почвы, после субъективно значимых для него оскорблений и конфликтного, в том числе агрессивного, поведения со стороны потерпевшей (матери), развилась дисфорическая реакция непсихотического уровня, сопровождавшаяся раздражением, злобностью, застойностью аффекта, самовзвинчиванием с переживанием субъективно значимых оскорблений, частичным (аффективным) сужением сознания и агрессивным поведением. Данная дисфорическая реакция рассматривалась в рамках органического расстройства личности в связи со смешанными заболеваниями, о чем свидетельствовали данные анамнеза, указывающие на то, что у подэкспертного, перенесшего ряд экзогенно– органических вредностей (внутриутробная инфекция, перинатальная патология, соматическая ослабленность, гипотрофия, травма головы), в последующем наряду с относительно гармоничным психофизическим развитием отмечались появление неврозоподобных (страх темноты, одиночества, энурез) и церебрастенических (головные боли, ортостатические головокружения, непереносимость душных помещений, метеолабильность, повышенная утомляемость) нарушений, а в пубертатном периоде – формирование оппозиционных поведенческих реакций (употребление алкоголя, производных марихуаны, уходы из дома), пароксизмальных нарушений. О наличии органического поражения головного мозга, кроме того, свидетельствовали данные параклинических исследований, выявивших у С. наряду с органической неврологической симптоматикой диффузные изменения биоэлектрической активности мозга резидуально-органического характера с признаками снижения функциональной активности коры головного мозга, «органические» изменения на эхо– и реоэнцефалограммах. Данная дисфорическая реакция не сопровождалась бредом, галлюцинациями, выраженной дезорганизацией психической деятельности, глубоким помрачением сознания и не достигала характера временного психического расстройства, однако ограничивала способность С. в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими (ч. 1 ст. 22 УК РФ).

Литература

Андреева Е.С. Судебно-психиатрическая оценка органического психического расстройства в соответствии со ст. 22 УК РФ: Автореф. дис… канд. мед. наук. – М., 2000.

Вандыш-Бубко В.В. Ограниченная вменяемость: принципы судебно-психиатрической оценки // Медицинская и судебная психология. Курс лекций / Под ред. Т.Б. Дмитриевой, Ф.С. Сафуанова. – М.: Генезис, 2005. – С. 141–161.

Дозорцева Е.Г., Сулимовская Е.И. Особенности судебно-психологической экспертной диагностики аффекта у несовершеннолетних обвиняемых (16–18 лет) // Судебно-психологические критерии диагностики аффекта у обвиняемых. Пособие для врачей / Под ред. Дмитриевой Т.Б., Макушкина Е.В. – М., 2004.

Калашник Я.М. Патологический эффект// Проблемы судебной психиатрии. – М., 1941. – Вып. 3. – С. 241–280.

Кондратьев Ф.В. Методологические аспекты проблемы ограниченной вменяемости // Ограниченная вменяемость. – М., 1996. – С. 18–28.

Коченов М.М. Введение в судебно-психологическую экспертизу. – М., 1980.

Кудрявцев И.А. Комплексная судебная психолого-психиатрическая экспертиза. – М.: Издательство Московского государственного университета, 1999. – 495 с.

Печерникова Т.П., Гульдан В.В., Остришко В.В. Особенности экспертной оценки у психически здоровых и психопатических личностей: Методические рекомендации – М., 1983.

Сафуанов Ф.С. Аффект: судебно-психологический экспертологический анализ // Психологический журнал. – 2001. – № 3. – С. 11–17.

Ситковская О.Д. Аффект: криминально-психологическое исследование. – М., 2001.

Шипшин C.C. Ретроспективная диагностика психического состояния в судебно-психологической практике: Методическое пособие. – Ростов-на-Дону, 2000.

Яблокова Л.Н. Особенность оценки эмоциональных состояний несовершеннолетних обвиняемых при проведении комплексных судебных психолого-психиатрических экспертиз: Дис… канд. психол. наук. – СПб., 2005.