Φ. С. Сафуанов, Ε. В. Макушкин, В. В. Вандыш-Бубко, Г.В. Тарасова Проблемы экспертной методологии при диагностике кумулятивного аффекта[20]

Одной из центральных проблем судебной экспертизы с участием психолога является методология психодиагностического исследования особенностей и нарушений психической деятельности человека. Психологическая экспертиза включает в себя не только экспериментальные процедуры и валидизированные тесты, но и идиографический анализ данных, полученных на основе изучения конкретных жизненных проявлений человека. Центральным методом судебной психолого-психиатрической экспертизы является ретроспективный психологический анализ поведения подэкспертного, с учетом его психического состояния, индивидуально-психологических особенностей в той или иной юридически значимой ситуации, по материалам уголовного дела. Такой анализ, особенно при диагностике уголовно релевантного аффекта у обвиняемого, требует учитывать не только субъективные переживания подэкспертного, которые он раскрывает в клинико-психологической беседе, но и все объективные сведения, содержащиеся в уголовном деле, – в первую очередь показания свидетелей-очевидцев (в тех случаях, когда они имеются), заключения других судебных экспертиз. Только при сопоставлении и верификации анализа материалов уголовного дела с результатами очного клинико-психологического обследования можно обоснованно формулировать экспертные выводы.

Игнорирование этого важного методологического принципа, опора при решении вопроса о наличии или отсутствии аффекта у подэкспертного в момент совершения правонарушения только на данные тестирования, беседы и наблюдения при недостаточном учете сведений, полученных в суде от очевидцев преступления, могут привести к неверному пониманию феноменологии эмоционального состояния обвиняемого в юридически значимой ситуации, психологического механизма криминальной агрессии и в конечном счете – к ошибочной судебно-психологической экспертной оценке.

Вышесказанное иллюстрирует приведенный в статье пример КСППЭ (третьей по счету, назначенной судом по одному делу), квалифицировавшей эмоциональное состояние обвиняемого в момент убийства как кумулятивный аффект (в отличие от двух предыдущих экспертиз).

На разрешение экспертной комиссии были поставлены следующие вопросы:

1. Не страдал ли в период совершения инкриминируемого деяния и не страдает ли в данное время К. каким-либо психическим расстройством?

2. Если К. страдает таковым, то нуждается ли он в применении принудительных мер медицинского характера?

3. Осознавал ли он в период совершения инкриминируемого деяния и осознает ли в данное время фактический характер и общественную опасность своих действий и мог ли руководить ими?

4. Не носило ли поведение К. в период совершения инкриминируемого деяния и не носит оно в данное время установочный характер?

5. Находился ли К. в период совершения инкриминируемого деяния в состоянии аффекта?

6. Каковы основные психологические особенности личности К.?

По данному делу подэкспертный первоначально был освидетельствован амбулаторной судебной комплексной психолого-психиатрической экспертизой в одном из областных центров России. Комиссия пришла к заключению, что К. «психически здоров». В период инкриминируемого деяния он мог осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. Психологами было дано заключение о том, что он находился в состоянии эмоционального напряжения, которое оказало существенное влияние на его сознание, поведение и ограничило его способность сознательно контролировать свои действия. Адвокат подэкспертного ходатайствовал о проведении повторной судебной комплексной психолого-психиатрической экспертизы, так как «предыдущей экспертизой были учтены не все обстоятельства дела». Подэкспертный был повторно освидетельствован в региональном центре судебной психиатрии другого города, уже в стационарных условиях. Комиссия пришла к заключению, что К. «психически здоров». В период инкриминируемого деяния он мог осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. Психологами было дано заключение о том, что он находился в состоянии физиологического аффекта, протекающего в форме одной из его разновидностей – по механизму кумуляции эмоционального напряжения с последующим его отреагированием, которое оказало существенное влияние на сознание и поведение К. и ограничило возможность осознания им значения своих действий, их контроля и регуляции. Из-за противоречивости выводов экспертиз была назначена настоящая повторная стационарная судебная комплексная психолого-психиатрическая экспертиза.

Из материалов уголовного дела в пяти томах, личного дела, медицинской документации и со слов испытуемого известно следующее. Наследственность психопатологически не отягощена. Беременность и роды у матери подэкспертным протекали без патологии. Родился старшим из двух детей в полной семье. Рос и развивался соответственно возрасту. Посещал детские дошкольные учреждения. Со слов подэкспертного, по характеру он формировался общительным, спокойным, у него было много друзей. Обучение в школе начал с 7 лет, учился хорошо, увлекался спортом (футболом, волейболом), окончил 10 классов. Поступил в высшее авиационное инженерное училище. Зарекомендовал себя с положительной стороны – исполнительным, дисциплинированным, добросовестным, инициативным. Пользовался в коллективе уважением. В 19 лет женился, от брака есть двое детей. После окончания училища проходил военную службу, дослужился до должности заместителя начальника дивизии и звания подполковника. С места службы характеризовался положительно. Зарекомендовал себя дисциплинированным, исполнительным, морально устойчивым. К выполнению своих обязанностей он относился добросовестно, имел удовлетворительные организаторские способности.

Как следует из материалов уголовного дела, в 2004 г. за женой под экспертного ухаживал ее сослуживец П., он дарил ей дорогие подарки, познакомился с К., стал проводить время с их семьей, помогал в строительстве загородного дома, решении бытовых и материальных вопросов, став «другом семьи», часто приходил к ним, несмотря на возражения К. С 2006 г. жена К. и П. состояли в интимных отношениях. Подэкспертный подозревал жену в измене, неоднократно просил П. оставить жену в покое и не появляться в их доме, но последний продолжал отношения. В декабре 2007 г. К. установил у себя в квартире видеокамеру. Уличив свою жену в измене, он избил П., а жена пообещала ему порвать отношения с любовником. Однако П. продолжал приходить, подарил крупную сумму на ремонт квартиры и автомобиль, которую К. ему вернул. С 2008 г. К., согласно служебной характеристике, стал тяготиться службой, перестал проявлять разумную инициативу, стал требовать периодического контроля.

Согласно служебной характеристике, руководством войсковой части было вынесено решение об увольнении К. с военной службы в запас «по окончанию контракта». На учете у психиатра и невролога К. не состоит. С места жительства характеризуется положительно, жалоб на него не поступало. Ранее к уголовной ответственности не привлекался. Ф., сослуживец, охарактеризовал подэкспертного спокойным, уравновешенным, общительным человеком, ответственным офицером, хорошим семьянином и товарищем. Отметил, что после рождественских каникул вопросы служебного плана у него отошли на второй план, появились мысли об увольнении. На вопросы К. пояснял, что «хочет быть больше дома, с женой». Странностей за ним в поведении не отмечал. Ш., сослуживец, охарактеризовал подэкспертного также уравновешенным, спокойным, общительным человеком, ответственным офицером, хорошим семьянином, товарищем. Отметил, что в декабре 2007 г. подэкспертный рассказал ему, что застал свою жену с П., простил ее, но сильно переживал из-за измены последней, сказал, что будет контролировать жену. Уточнил, что К. в последнее время изменился по характеру. Стал вспыльчивым, нервным, более замкнутым, настороженным, напряженным, с ним стало трудно общаться. И., сослуживец, показал, что подэкспертный – ответственный офицер, хороший семьянин, товарищ. По характеру он уравновешенный человек. Мать подэкспертного охарактеризовала его «хорошим» сыном и отцом, отметила, что «отклонений в психике» у него не замечала. Старшая дочь подэкспертного показала, что знакома с П. уже 4 года. Подробностей отношений между ним и матерью она не знает. Отметила, что отцу не нравилось, когда матери не было долго дома. В последнее время отец стал несколько раздраженным, родители часто ссорились, причиной ссор были отношения матери с П. Сообщила, что отец просил, чтобы мать перестала с ним встречаться. Она охарактеризовала отца спокойным человеком, отметила, что он очень любил их (ее, сестру и мать), «каких-либо психических отклонений» у него она не замечала.

В июле 2008 г. жена К. с младшей дочерью уехали отдыхать в Крым. На следующий день после отъезда подэкспертный обратился к оператору с заявлением о распечатке телефонных звонков жены, после их просмотра поехал к дому, где проживал П., чтобы проверить, не уехал ли тот вместе с его женой. Как следует из материалов уголовного дела, К. на своем автомобиле приехал к дому П. Достав из автомобиля отвертку, он пошел к П., но того дома не оказалось. Он стал ждать его на лестничной площадке около квартиры. Через некоторое время П. приехал домой. К. во время словесной ссоры подошел к нему и нанес отверткой множество ударов в различные части тела, в том числе в область головы и грудной клетки. В ходе борьбы П. удалось вырваться, он попытался скрыться, но под экспертный догнал его на лестничной площадке, расположенной между 1-ым и 2-ым этажами подъезда, повалил на живот, сел сверху, схватил руками за шею и стал душить. Поняв, что П. мертв, К. скрылся с места происшествия, забрав с собой полиэтиленовый пакет с вещами П. Смерть потерпевшего наступила в результате асфиксии, сдавления органов шеи. На трупе также были обнаружены два проникающих ранения на задней поверхности грудной клетки с повреждением легких и множественные колотые раны головы и груди. Жена подэкспертного на допросе не отрицала, что у нее была половая связь с П., отметила, что о том, что у нее есть любовник, муж узнал из записи на видеокамере. И., сослуживец, показал, что перед происшедшим к нему приезжал подэкспертный на автомобиле, он находился в возбужденном состоянии, куда-то торопился.

К. написал явку с повинной. На допросах подэкспертный последовательно излагал ситуацию конфликта, давал последовательные признательные показания, отметил, что намеревался поговорить с П., но тот с ходу стал оскорблять его, обозвал «рогоносцем». Отметил, что «пришел в ярость, дальше все как в пелене», происходившие события помнил «обрывками». Пояснил, что удары наносил «беспорядочно», куда именно и сколько – не помнил. Помнил, что сидел сверху на П., чувствовал огромную слабость, опустошение, с трудом встал на ноги и пошел. Вину свою не отрицал.

Во время проведения первой экспертизы К. был всесторонне правильно ориентирован. Верно понимал цель настоящего обследования и сущность предъявленного ему обвинения. Был доступен контакту. На вопросы отвечал по существу. Заметно волновался. Речь его была последовательная. Сведения о себе сообщал в хронологической последовательности. Жалоб на здоровье не предъявлял. Психически больным себя не считал. При расспросах о правонарушении пояснял:

«В 2003 г. помог своей жене устроиться на работу, в мае 2004 г. познакомился с П. – он работал вместе с женой, мы стали дружить семьями, в это время у меня возникло непонятное чувство, что жена стала от меня "отдаляться", я разговаривал на эту тему с женой, спрашивал ее: "Нет ли у тебя отношений с П.?", жена ответила, что нет; в 2005 г. П. стал вмешиваться в нашу семейную жизнь, а в апреле 2005 г. у меня с ним состоялся серьезный разговор, в ходе которого П. вел себя очень нагло, я не сдержался и дал ему по морде; потом я поговорил с женой. Она меня успокоила, но в душе у меня все равно оставалось впечатление, что моя семья разваливается. П. продолжал вмешиваться в нашу семейную жизнь, по поводу текущих бытовых проблем моя жена обращалась к нему; с 2007 г. я стал подрабатывать – хотел подзаработать денег для своей семьи – я пригонял машины с Дальнего Востока; к концу 2007 г. у меня появилась мысль "подловить" жену и П. В это время П. вел себя очень нагло – дарил моей жене дорогие подарки. В декабре я установил в своей квартире видеокамеру. Просмотрев видеозапись, увидел, что моя жена и П. занимаются сексом. Я поговорил с женой и простил ее. Когда пришел П., я "набил ему морду" и в очередной раз сказал, чтобы он оставил нас в покое. После Нового года отношения с женой вроде стали налаживаться, но все равно тревога оставалась; в апреле 2008 г. я приехал из командировки, жена мне сказала, что П. передал ей большую сумму денег, мы с ней поскандалили, жена приняла мою сторону, и я П. эти деньги вернул, а жену опять простил. В марте – мае 2008 г. у меня были проблемы на работе, я поругался с командиром. Я написал рапорт об увольнении, боялся, что моя семья разрушится, хотел постоянно быть рядом с женой, я не мыслил себе жизни без семьи. В начале июня 2008 г. я вернулся домой, рядом с домом увидел машину П. Жена пояснила, что «П. дает нам машину в долг». Я был возмущен, состоялся серьезный разговор с женой, машину мы, конечно, не взяли. В середине июля 2008 г. я разрешил жене с младшей дочерью поехать отдыхать в Крым. На следующий день после их отъезда я пришел в штаб, там я увидел сослуживца и спросил его, можно ли проверить звонки с сотового телефона, думал убедиться в последний раз, что жена с П. больше не общается. Когда я увидел распечатку и на ней "все было", у меня появился ком в горле, вокруг как будто все стало "быстро", я не помню, как доехал домой, у меня была мысль: жена с П. хочет встретиться в Крыму. В моей памяти всплыло все, что было у них раньше, я думал: "Опять вранье… сколько же можно…" Думал, что мне надо узнать, уехал П. в Крым или нет. Сел в свою автомашину, в голове роились мысли: "Опять измена, опять они вместе".

Я приехал к П. домой, узнал его подъезд, поднялся, машинально взял с собой отвертку из машины, позвонил в несколько квартир, спрашивал, где живет такой-то, нашел его квартиру и позвонил в дверь, дверь никто не открыл, я стал его ждать, времени не ощущал, потом подъехала машина. Посмотрел в окно, у меня была пелена перед глазами, смотрю, из лифта П. выходит, пошел к нему, в голове были "как искры", он увидел меня, я начал с ним разговаривать, он меня оскорбил, дальше я уже ничего не слышал. Достал из кармана отвертку и тыкал П. отверткой, сколько раз и как – я не помню, потом П. меня оттолкнул и побежал, я побежал за ним, догнал его, стал душить. Свое спасение видел в том, чтобы его убить; душил я его до тех пор, пока он не перестал сопротивляться. Когда я его душил, в стороне слышал голос, который говорил: "Не души", видел, что на меня смотрела женщина, но видел лишь ее силуэт. Когда П. перестал сопротивляться, я убрал свои руки, посмотрел вниз и увидел, что все в крови, увидел, что в кармане нет документов. Пошел наверх, увидел пакет П., взял его, бросил туда отвертку и документы, пошел к своей машине. Меня шатало, руки тряслись, была ужасная слабость, я снял рубашку, бросил ее в пакет. Я приехал домой, встал под холодный душ, но я не чувствовал прохлады, такая усталость была, будто вагон разгрузил. Я достал свои документы из пакета, взял пакет, поехал на своей машине к другу, по пути я увидел мусорку, выбросил пакет. Потом подумал: "Все чехлы в крови", остановился, сорвал их с сидений и выбросил их в мусорку. Потом я пошел в штаб, из штаба я приехал домой. Всю ночь не спал, всего трясло, ждал милицию. Дома находился со старшей дочерью. На следующий день побыл на даче, ночью вновь не спал, были мысли покончить с собой, сдерживало только то, что никогда больше не увижу жену и детей. В понедельник я поехал на службу, пытался работать, но не мог, потом позвонил следователь. Сам поехал в прокуратуру».

Комиссия пришла к заключению, что К. «психически здоров». В период инкриминируемого деяния он мог осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. Психологами было дано заключение о том, что он находился в состоянии эмоционального напряжения, которое оказало существенное влияние на его сознание и поведение и ограничило его способность сознательно контролировать свои действия.

При повторном освидетельствован в региональном центре судебной психиатрии стационарной комплексной психолого-психиатрической экспертной комиссией К. был несколько напряжен, заметно волновался. В ходе собеседования руками нервно теребил край одежды, периодически вздыхал. В беседе участвовал пассивно, но на вопросы отвечал достаточно подробно. Речь была хорошо развита, эмоционально модулирована, свои мысли излагал легко и понятно. Был всесторонне правильно ориентирован. Цель проведения экспертизы понимал. Сообщал анамнестические сведения, припоминал даты событий своей жизни. Рассуждал последовательно, делал логичные выводы. Осмысливал отвлеченные понятия. Был достаточно хорошо эрудирован. Нарушений восприятия, бредовых переживаний не обнаруживал. В психическом отношении считал себя здоровым. Но при целенаправленном расспросе отмечал у себя сниженное настроение, переживания в связи с содеянным и привлечением его к уголовной ответственности. Кроме того, указывал, что за несколько лет до криминальной ситуации у него были переживания по поводу того, что жена имеет любовную связь. После того как в декабре 2007 года уличил жену (тайно установленная им видеокамера зафиксировала, как его жена с П. вступали в сексуальную связь) и жена ему созналась, что уже продолжительное время изменяет ему, он, несмотря на заверения жены, что подобное больше не повторится, «совершенно потерял покой», постоянно находился в состоянии напряжения, волнения, его «терзали мысли» о том, что жена продолжает встречаться с П. Стал нервным, несдержанным, у него нарушился сон. Особенно переживал, когда долго отсутствовал дома, в то время «ни о чем другом думать не мог». Подэкспертный очень обстоятельно, в деталях описывал события, предшествовавшие криминальной ситуации, обстоятельства содеянного, в динамике описывал свое эмоциональное и физическое состояние, свои чувства и переживания. Говорил, что после того как пришел в себя и осознал, что натворил, находился в угнетенном состоянии, были мысли «окончить жизнь самоубийством». После этих слов голос подэкспертного начал срываться, он стал плакать. Успокоившись, сообщил, что «в милицию сам пришел в понедельник с повинной».

Комиссия пришла к заключению, что К. «психически здоров». В период инкриминируемого деяния он мог осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. Психологами было дано заключение о том, что он находился в состоянии аффекта, протекающего в форме одной из его разновидностей – по механизму кумуляции эмоционального напряжения с последующим его отреагированием, оказавшего существенное влияние на его сознание и поведение и ограничившего возможность осознания им значения своих действий, их контроля и регуляции.

В судебном заседании свидетели Г., Л., Я. пояснили, что когда подэкспертный душил П., на их крики, шум, удары по перилам он поднял голову, увидел их, но не отреагировал. Вызвали милицию, когда вернулись, его уже не было. Жена подсудимого в этом же судебном заседании не отрицала интимной связи с П. Отметила, что когда муж показал ей запись, то у них состоялся «серьезный разговор», подэкспертный был возмущен, возбужден, требовал, чтобы она порвала отношения с П. Сообщила, что после этого он постоянно «дергался, нервничал», спешил домой, у него было «тяжелое состояние». Сам К. в этом же судебном заседании по обстоятельствам дела давал аналогичные предыдущим показания, вину свою не отрицал. Из-за противоречивости выводов экспертиз была назначена повторная стационарная судебная психолого-психиатрическая экспертиза в ГНЦ им. В.П. Сербского.

На экспертизе анамнестические сведения сообщает в хронологической последовательности. Характеризует себя «общительным, добрым, неконфликтным, спокойным, имеющим много друзей и знакомых». Отмечает, что очень любит своих детей, жену; в семье за ним «решающего голоса не было, все старались решать обоюдно», «руку на жену никогда не поднимал». Рассказывает, что в 2003 г. его жена устроилась в организацию, где работал П. Последний стал ухаживать за ней. Отмечает, что когда он в первый раз увидел этого человека в мае 2004 г., тот ему сразу не понравился, «был неприятен». П. старался много времени проводить с их семьей, пытался «подружиться» с ним, «влезал» в их бытовые вопросы, несмотря на возражения подэкспертного. На уточняющий вопрос отвечает, что подозревать жену в измене начал позднее, когда у жены стали появляться дорогие подарки. Спрашивал ее, но «она все отшучивалась». Просил сменить работу, прекратить отношения с П., она обещала, но все равно отношения не прекращала. Добавляет, что в 2004 г. жена уволилась с работы сразу вслед за П. Поясняет, что сначала не придал этому значения, а в последующем жена рассказала, что П. обещал устроить ее на лучшую работу. Говорит, что П. ходил за женой «как тень», дарил «непонятные» подарки, «вклинивался» в их жизнь. Приводя пример, рассказывает, что пока он находился в госпитале, П. с женой за него все решили, стали строить дачный дом, хотя он был категорически против. Поясняет, что все их отношения «четко вскрылись», когда он установил у себя в квартире камеру. Отмечает, что до этого дня «все держал в себе». После того как «припер ее к стенке», он предлагал жене разойтись, но она на коленях просила сохранить семью, обещала прекратить все отношения с П., но не сдержала своих слов. На дополнительные вопросы поясняет, что ничего у нее не проверял, старался доверять. Но при более целенаправленном расспросе уточнил: он заметил, что «жена стала более молодежно одеваться», иногда в голове возникали картины измены жены, старался их от себя отгонять. П. продолжал приходить, подарил крупную сумму на ремонт квартиры и автомобиль. Все было возвращено. Не скрывает, что «ревновал жену, боялся ее потерять». Отмечает, что когда он отправил жену с младшей дочерью на отдых, у него появилась мысль о том, что П. уехал с ней. На следующий день с утра поехал сначала в поликлинику, потом зашел на службу, взял распечатку телефонных разговоров. Когда увидел номер телефона П., «все как-то расплылось перед глазами», четко ничего не помнит, как добрался домой, «ну представляю, что ехал на троллейбусе, но четких воспоминаний нет». Дома в голове «крутилась мысль», что надо ехать, что надо с собой взять, но когда вышел во двор и не увидел машины, понял, что добрался пешком, а машина осталась у поликлиники. Вернулся к поликлинике, из багажника достал отвертку, чтобы подкрутить задние фары, кинул ее в карман. Но, сев в машину, решил поехать к П. и выяснить, уехал ли он в Крым. Отмечает, что точно не знал, в какой квартире тот живет, сначала позвонил в одну из квартир, где сказали, что П. живет этажом ниже. Дома у него никого не оказалось. Стал ждать на лестничной клетке. Переживал, в руках крутил отвертку. Когда увидел, что к дому подъехал П. на автомобиле, «как пелена появилась перед глазами». Хотел с ним поговорить. Не заметил, как приехал лифт, из него вышел П. и сразу стал оскорблять, обращался как «с третьим лицом, скотиной, пустым местом». После того как услышал в свой адрес: «А этому рогоносцу что тут надо?», не мог ничего сказать, перестал слышать; видел, как тот открывал рот, в глазах потемнело – «словно сумерки опустились, стало темно». Тут же на дополнительные вопросы поясняет, что перед глазами были «как слайды – лицо, колени»; «было ощущение, что в подъезде находятся люди, видел только какие-то силуэты и слышал тихий голос – не души». Считает, что скорее всего это кричали окружающие его люди. Пришел в себя, сидя на П. «Сообразил, что произошло – испугался»; чувствовал «сильную усталость, внутреннюю опустошенность, ноги были как ватные». Некоторое время не мог встать. В голову пришла мысль: «Где документы?» Пошел наверх искать их. Нашел белый пакет, в который положил свои документы. Спустился, сел в машину, долго не мог ее завести.

Был «как пьяный», пытался успокоиться, «внутри ощущал пустоту». Как ехал, не помнит; то, что в пакете не только его вещи, понял после того, как зазвонил телефон П. Приехал домой, долго сидел в ванне под холодной водой. Потом переоделся в спортивный костюм и поехал на службу, по дороге выкинул пакет, коврики. Отмечает, что «чувствовал безразличие к себе, были плохие мысли». На второй день поехал со старшей дочерью на дачу. А на следующий день вышел на службу, вечером был допрошен милиционерами, где и дал явку с повинной. Отмечает, что сейчас у него состояние «неплохое». Говорит, что «очень хочет вернуться домой, в семью, сохранить ее». Подэкспертный хорошо ориентируется в материалах уголовного дела. Обеспокоен сложившейся судебно-следственной ситуацией, исходом уголовного дела. Говорит, что очень переживает за детей, как сложится его дальнейшая семейная жизнь. Поясняет, что семья и родители в данной ситуации его поддерживают, жена приходит на свидания, а у отца хоть и произошел инсульт, но он «вошел в его ситуацию». При экспериментально-психологическом исследовании выявляется способность к выполнению основных мыслительных операций с использованием практически значимых признаков объектов. Интеллектуальный уровень соответствует полученному образованию и образу жизни. Ассоциативные образы в целом отражают содержание и эмоциональный подтекст понятий, малопроективные. Память в пределах невысокой нормы. Темп выполнения умственных действий достаточный. Для подэкспертного характерны просоциальность установок и поведения, стремление соответствовать высоким социальным стандартам и ожиданиям значимых окружающих, потребность в признании, уважении и внимании, избирательная общительность, доброжелательность, а также чувство ответственности за близких. Ему свойственна в целом устойчивая самооценка при повышенной впечатлительности и чувствительности к негативным оценкам собственной личности в субъективно сложных ситуациях. Его отличает склонность к накоплению отрицательных переживаний при стремлении не раскрывать их содержание окружающим. При достаточной гибкости поведенческих тактик в сочетании с некоторым игнорированием отрицательной информации извне отмечается тенденция к откладыванию решения субъективно сложных ситуаций с ожиданием их естественного разрешения. Характерно некоторое вытеснение отрицательных переживаний с соматизацией тревоги.

На основании изложенного комиссия пришла к заключению, что К. каким-либо хроническим психическим расстройством, слабоумием или иным болезненным состоянием психики не страдает. Как следует из материалов уголовного дела и результатов настоящего обследования, он не страдал таковыми и в период, относящийся к инкриминируемому ему деянию. В тот период у подэкспертного не было также признаков какого-либо временного психического расстройства. Поэтому в период инкриминируемого ему деяния К. мог осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. В настоящее время К. также может осознавать фактический характер своих действий и руководить ими, правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, давать показания; в применении принудительных мер медицинского характера он не нуждается. Поведение К. в период совершения инкриминируемого ему деяния и на момент судебно-психиатрического освидетельствования не носило установочный характер, т. е. не было нацелено на сознательное предъявление какого-либо необычного психического состояния в виде психического расстройства или аффекта. К. во время совершения инкриминируемого ему деяния находился в состоянии аффекта (кумулятивного аффекта).

Психологический анализ материалов уголовного дела и данных настоящего клинико-психологического обследования показывает, что на протяжении длительного периода в условиях психотравмирующей ситуации, связанной со взаимоотношениями потерпевшего П. с женой К. и с поведением потерпевшего по отношению к подэкспертному, у К. происходило накопление эмоционального напряжения с нарастанием тревоги, подозрительности, чувством унижения, субъективного ощущения разрушения семьи, со снижением фона настроения. Индивидуально-психологические особенности К. в виде повышенной чувствительности к фрустрациям, высокой субъективной значимости для него семейных взаимоотношений, склонности следовать конвенциональным формам поведения, стремления избегать открытых конфликтов, невыраженности агрессивности и импульсивности, тенденции к накоплению отрицательных переживаний, высокого самоконтроля способствовали в условиях длительной психотравмирующей ситуации кумуляции эмоционального напряжения (в структуре стресса и внутриличностного конфликта) без его отреагирования вовне. Попытки К. найти решение субъективно значимой проблемы, выход из сложившейся ситуации путем выяснения отношений с потерпевшим и со своей женой завершались некоторым снижением эмоционального напряжения, чувством успокоенности, которое, однако, проходило после очередного свидетельства возобновления отношений между потерпевшим и его женой. После просмотра видеозаписи К. убедился в интимных отношениях своей жены с потерпевшим, его эмоциональное напряжение резко усилилось, и, несмотря на то что жена обещала больше не встречаться с П., его эмоциональное состояние изменилось – стали проявляться признаки профессиональной дезадаптации, у него, по показаниям свидетелей, «в поведении появилась какая-то настороженность, напряженность, он стал более замкнутым», стал «как-то сосредоточен в себе, думал о чем-то», не сразу отвечал на вопросы, «сильно переживал», «стал тяготиться службой», «вопросы служебного характера у него отошли на второй план». Затем, когда К. после отъезда своей жены в Крым узнал через распечатку ее телефонных переговоров о том, что она вопреки своему обещанию продолжала общаться с потерпевшим П., его эмоциональное напряжение резко усилилось, сознание заполнилось переживаниями, непосредственно связанными с психотравмирующей ситуацией, появилось субъективное представление, что П. с его женой договорились встретиться в Крыму. При настоящем клинико-психологическом обследовании выявились такие нарушения эмоциональной сферы в тот период, как некоторое сужение поля восприятия («в глазах пелена, туман, по улице иду – впереди вижу, а сбоку как шторки»), ощущение безысходности, изменения чувства времени («время как будто ускорилось»), вегетативные проявления («все сжалось внутри», «стало тяжело дышать»). В то же время у К. происходила борьба мотивов, оставались сомнения в том, что П. уехал в Крым, он решил убедиться в этом и поехать домой к потерпевшему. После встречи с П. и его высказываний, воспринятых К. как оскорбительные, издевательские, унижающие его честь и достоинство, у него на фоне ощущения безвыходности из сложившейся ситуации и собственной беспомощности субъективно внезапно произошла разрядка накопленного эмоционального напряжения в виде аффективного взрыва с появлением выраженного чувства гнева и ярости (по типу «последней капли»). Аффективный взрыв характеризовался частичным сужением сознания с фрагментарностью и неполнотой восприятия своих действий (не помнит точного количества ударов и момента удушения), окружающей обстановки (по показаниям свидетелей, «на наши замечания мужчина не реагировал и продолжал душить»; «на наши возбужденные крики К. никак не реагировал. Он поднял голову, потом снова опустил голову так, как будто вообще нас не видел… Он не видел, что люди смотрят, не воспринимал криков»; «создалось впечатление, что К. не воспринимает окружающего». Аффективный взрыв сопровождался также нарушениями произвольной регуляции деятельности с импульсивностью действий, нарушениями контроля и прогноза их последствий, что подтверждается «Заключением эксперта (экспертиза трупа)», согласно которой потерпевшему нанесены множественные и широко локализованные ранения, образованные при колюще-рубящем воздействии с помощью твердого тупого предмета. Кроме того, фаза аффективного взрыва сопровождалась нарушениями коммуникативных функций, речевой деятельности К. и резким изменением вегетативных и мимических проявлений (по показаниям свидетелей, «у него были остекленевшие глаза, лицо как застывшая маска – полное отсутствие выражения на лице»; «каких-либо членораздельных звуков я не слышал… Были какие-то хриплые, сиплые звуки»; «был какой-то звук, шипение, хрипение… этот звук был слышен еще тогда, когда они бежали». Постаффективное состояние К. характеризовалось физической и психической астенией с ощущением слабости, опустошения (из материалов дела: «такая усталость была, будто вагон разгрузил»; «слабость, опустошение»; «внутри была пустота, я был весь как выпотрошенный»; «трясло, знобило»; из клинико-психологической беседы: «слабость, опустошенность, страх одновременно, ноги и руки ватные», «не смог сразу встать, руки и ноги не шевелятся»), элементами дезорганизации психической деятельности.

Таким образом, К. во время совершения инкриминируемого ему деяния находился в состоянии аффекта, развившегося по механизму разрядки эмоциональной напряженности, возникшей в длительной психотравмирующей ситуации (кумулятивного аффекта). Об этом свидетельствует типичная для аффекта трехфазная динамика возникновения и развития эмоциональной реакции: длительная кумуляция эмоционального напряжения (первая фаза); выраженный и внезапно возникший аффективный взрыв с частичным сужением сознания, расстройствами произвольной регуляции деятельности, нарушениями речевой деятельности, резкими изменениями вегетативных и мимических проявлений (вторая фаза); физическая и психическая астения, элементы дезорганизации психической деятельности (третья фаза).