M. В. Зейгер, Φ. С. Сафуанов Прерванный аффект: проблемы судебно-психологической экспертной оценки[21]

Проблема судебно-психологической диагностики уголовно релевантного аффекта широко освещена в научной литературе, и в настоящее время в системе судебно-экспертных учреждений Минздрава и Минюста России применяются унифицированные критерии экспертной оценки эмоциональных состояний обвиняемого (Сафуанов, Дозорцева, Печерникова и др., 2007). Проанализированы особенности диагностики аффекта у лиц с психическими расстройствами, не исключающими вменяемости; у обвиняемых, находившихся в период совершения преступления в состоянии алкогольного опьянения; у несовершеннолетних обвиняемых. Вместе с тем в работах, посвященных судебно-психологической экспертизе эмоциональных состояний, практически не отражены случаи, когда развертывающееся по определенным психологическим механизмам эмоциональное состояние, достигающее аффективной глубины, было прервано внешним воздействием.

Одна из проблем экспертной диагностики аффекта заключается в том, что в момент деликта в подавляющем большинстве случаев отсутствуют непосредственные свидетели правонарушения (свидетели-очевидцы), способные объективизировать динамику юридически значимой ситуации, описать поведение сторон конфликта, в частности, дать характеристику действий, речи, внешнего вида обвиняемого в период, непосредственно относящийся к совершению правонарушения. При рассмотрении понятия «прерванный аффект» становится очевидной и другая проблема: в случае, когда имеются непосредственные свидетели правонарушения, они же могут явиться и факторами, нарушающими саму закономерность протекания аффективной реакции. В таких ситуациях можно говорить о прерывании не доаффективной фазы и непосредственно момента аффективного взрыва, а о постаффективном периоде. Тем самым слепое и механическое следование критериям судебно-экспертного установления «классического» аффекта (Сафуанов, Дозорцева, Печерникова и др., 2007), без должного учета динамики ситуативных переменных может невольно препятствовать правильной диагностике эмоционального состояния обвиняемого. Конкретный пример из практики комплексной судебной психолого-психиатрической экспертизы иллюстрирует одно из возможных решений.

Из постановления о назначении экспертизы известно следующее. Обвиняемая Е. во время конфликта со своим мужем С. нанесла ему ножевое ранение в спину, от которого тот скончался. В ходе предварительного расследования было установлено, что Е. состояла на учете у психиатра с диагнозом «Олигофрения», в своих показаниях ссылалась на запамятование эпизода правонарушения. Указанные обстоятельства послужили основанием для назначения в отношении Е. комплексной судебной психолого-психиатрической экспертизы. На разрешение экспертов поставлены стандартные психиатрические вопросы, а также вопрос: «Не находилась ли обвиняемая Е. в момент совершения преступления в состоянии аффекта?»

Из материалов уголовного дела, медицинской документации и со слов под экспертной известно следующее. Мать испытуемой злоупотребляла алкоголем, сестра закончила вспомогательную школу. Родилась четвертой из шести детей от нормальной беременности и родов. Раннее развитие – без особенностей. Воспитывалась матерью, а впоследствии бабушкой по линии матери. В 1989 г. перенесла черепно-мозговую травму в виде сотрясения головного мозга (ударили камнем по голове), лечилась стационарно (из амбулаторной карты). В общеобразовательную школу пошла с 7 лет. С программой обучения за 1-й класс не справлялась. В связи с плохой успеваемостью во 2-м классе была впервые осмотрена психиатром. В психическом статусе отмечено: «…обобщает слабо, сравнивать предметы не может…словарный запас не соответствует возрасту». Обвиняемая в 3-й класс не пошла, ухаживала за младшими детьми. Психиатром было рекомендовано обследование для оформления во вспомогательную школу, но мать испытуемой этим не занималась. Была снята с учета в связи с тем, что не посещала диспансер (из амбулаторной карты). Через два года психиатром сделана запись: «Способность к познавательной деятельности практически отсутствует. Больная необучаема». Поставлен диагноз: «Олигофрения в степени имбецильности неясного генеза». В дальнейшем обучалась на дому до 6-го класса в частном порядке. Официально испытуемая не работала, подрабатывала торговлей вещами. В течение 9 лет состояла в браке с потерпевшим С, сначала проживали в гражданском браке, через несколько лет оформили отношения официально, от брака имеет 3-летнюю дочь.

Объективно установлено. Среднего роста, правильного телосложения. На шее – линейный шрам. Соматически состояние удовлетворительное. Нервная система без знаков очаговой неврологической симптоматики. Психическое состояние. Внешний вид аккуратный, на лице – макияж. Ориентирована всесторонне правильно. Предъявляет жалобы на бессонницу, пониженное настроение. Отмечает, что эти симптомы беспокоят ее уже длительное время, со дня совершения правонарушения. Охотно беседует. На вопросы отвечает по существу. Речь грамматически правильная, обнаруживает достаточный словарный запас. Последовательно излагает автобиографические сведения. Так, сообщила, что закончила 6 классов «на домашнем обучении», научилась читать и писать. Правильно называет цены на основные продукты питания, размер оплаты за детский сад дочери. Верно трактует переносный смысл пословиц и поговорок. Например, «золотые руки» – «хозяйственный, все умеет делать»; «не в свои сани не садись» – «не суйся, куда не следует»; «готовь сани летом, а телегу зимой» – «все надо делать вовремя». При описании отношений с мужем – на глазах слезы. Сообщает, что он на протяжении 9 лет избивал ее, сломал челюсть, порезал шею и руку ножом, гасил об нее сигареты. Знает, в чем ее обвиняют. Вину свою признает. Последовательно описывает обстоятельства, предшествующие правонарушению. При рассказе об обстоятельствах убийства начинает плакать, сожалеет о содеянном. Затрудняется прогнозировать дальнейшее развитие юридической ситуации.

Экспериментально-психологическое исследование. Испытуемая упорядочена, контактирует свободно, на обследование согласна. Цель экспертизы понимает правильно. Отношение к обследованию адекватное, мотив экспертизы формируется легко, устойчив на протяжении обследования. Вину в инкриминируемом деянии пассивно признает, но отмечает: «Не понимаю, как это произошло, я не могла такого сделать!» Об обстоятельствах правонарушения рассказывает, отвечая на вопросы, достаточно последовательно излагает ситуацию, предшествовавшую правонарушению, момент нанесения удара потерпевшему вспомнить не может, поясняет, что после того как потерпевший ударил ее по лицу, она ничего не помнит, дальнейшие события описывает с момента, когда свидетели правонарушения сказали ей: «Ты убила своего мужа». Прогнозировать исход юридически значимой ситуации подэкспертная затрудняется, к собственной дальнейшей судьбе безразлична, отмечает, что ей жалко своего ребенка: «Как она будет без меня?», при этом плачет.

Эмоциональный фон в ситуации обследования неравномерный, преимущественно снижен, стабилизируется при беседе на отвлеченные темы. Эмоциональные реакции неустойчивые, непосредственные, в целом адекватны ситуации. Аффективный контроль снижен. Жесты и мимика несколько жеманные. Голос пониженной громкости, интонации достаточно выразительные, периодически с пуэрильным оттенком. Речь грамматически правильная, по существу, с достаточным смысловым наполнением. Внешний вид аккуратный. Критика к собственной личности, ситуации, результатам деятельности достаточная. Дистанцию в общении соблюдает. Себя испытуемая характеризует как мягкую по характеру, доверчивую, безотказную. Отмечает, что легко устанавливает отношения с людьми, любит общаться. Поясняет, что в основном она человек жизнерадостный, но ее настроение «сильно зависит от окружающей обстановки». В людях ценит «мягкость, общительность, чтобы были не вредные». Не терпит «ругани, скандалов». О себе сообщает, что родилась четвертым ребенком, в семье шесть детей, воспитывалась матерью, а в последующем – бабушкой по линии матери. В массовой школе обучалась в течение 2 лет, программный материал усваивала слабо, как поясняет подэкспертная, «мать пила, не занималась нами, раскидала нас по разным местам, я жила у бабушки». В дальнейшем обучалась на дому, частным образом.

Со слов подэкспертной, около 9 лет назад познакомилась с потерпевшим, жили гражданским браком, затем зарегистрировали брак. Официально испытуемая не работала, подрабатывала мелкой торговлей вещами, пользовалась финансовой поддержкой со стороны своей бабушки и родителей мужа. От брака имеет трехлетнюю дочь. Отношения с мужем (потерпевшим) характеризует как неровные, конфликтные, сообщает, что в течение последних 6 лет отношения ухудшились, так как муж злоупотреблял спиртными напитками, «баловался наркотиками», не работал, регулярно бил подэкспертную, «тушил сигареты о лицо», «выгонял раздетую на мороз зимой», «сломал челюсть». Сообщает, что дочь рождена от третьей беременности, что до этого дважды была беременна, но беременности прерывались на поздних сроках по причине гибели плода в результате избиений испытуемой мужем. Об отношениях с мужем, физической агрессии с его стороны рассказывала матери, бабушке, показывала следы побоев, жаловалась соседке по поводу перелома челюсти. В милицию не обращалась, не может четко объяснить, почему терпела такое отношение: «Сама не знаю, почему терпела, он обещал исправиться, свекровь уговаривала: "я терпела, и ты потерпи", запугивали, что заберут у меня ребенка». Отмечает, что в период совместной жизни с потерпевшим «он все решал сам, отбирал деньги, не разрешал общаться с друзьями, не пускал в гости к сестрам».

Относительно юридически значимой ситуации сообщает в соответствии с показаниями, данными в ходе следствия, поясняет, что отмечали День Победы, выпили пива с родственниками мужа, затем пошли гулять в парк, где познакомились с семейной парой, пригласили их в гости, дома выпили еще немного спиртного, потерпевший в грубой форме сделал замечание подэкспертной, после чего ударил ее по лицу в присутствии гостей. После этого испытуемая ничего не помнит, дальнейшие события описывает с момента, когда «кто-то из гостей сказал, что я убила мужа». Со слов подэкспертной, она сразу побежала к свекрови, вдвоем вернулись в дом, подэкспертная увидела лежащего на полу мужа, перевернула его, «думала, что он живой, старалась ему как-то помочь, у него были открыты глаза, я испачкала кровью юбку…». Сообщает, что смутно помнит, как кричала свекровь, в дом пришли люди, приехали сотрудники милиции и забрали подэкспертную. Испытуемая отмечает, что в тот момент чувствовала «сильный страх от того, что такое произошло», поясняет, что не собиралась убивать мужа: «…Я бы девять лет назад могла это сделать». Сожалеет о случившемся, испытывает жалость к потерпевшему.

В эксперименте с применением набора стандартных патопсихологических методик испытуемая обнаруживает нормативный темп психических реакций, достаточно высокую стабильную работоспособность, колебания активности внимания, сниженную устойчивость внимания, негрубое снижение эффективности механического и опосредованного запоминания. Категориальный строй мышления сформирован удовлетворительно, уровень обобщения преимущественно конкретный, отмечаются недостаточное развитие процессов абстрагирования и опосредования, неустойчивость когнитивного стиля, аффективная обусловленность суждений.

Результаты проективных личностных методик: испытуемой свойственны такие индивидуально-психологические особенности, как дружелюбие, конформность установок, тенденция к избеганию конфликтов, потребность в эмоциональном комфорте и защите от внешних воздействий. Выражены тормозимые черты, характерны замкнутость, избирательность в контактах, инертность в принятии решений. В деятельности доминирует мотивация избегания неуспеха при достаточно ригидных установках и упорстве в своих начинаниях. Отмечаются черты повышенной аккуратности и внимания к деталям. Имеют место обостренная чувствительность к критическим замечаниям в свой адрес, склонность преувеличивать враждебность отношения к себе других. Вместе с тем отмечаются деликатность в сфере межличностных контактов, сочетающаяся с упрямством в отстаивании своей позиции, направленность на справедливость, терпимость, добро и совестливость в отношениях, добродушие, кротость, мягкость характера. Уровень агрессивности невысокий, однако выявляется вероятность открытого проявления агрессии в отношении ближайшего окружения в субъективно значимых ситуациях, затрагивающих чувство собственного достоинства испытуемой, выражена тенденция к вытеснению деструктивных (разрушительных) побуждений. Испытуемой свойственно повышенное чувство собственного достоинства, актуальными являются потребность в самоуважении и сохранении своего авторитета в глазах значимых окружающих, стремление защищать от посягательств свою социальную позицию. Неудовлетворенная потребность в признании, повышенный уровень личностной тревожности, комплекс собственного несовершенства маскируются демонстративностью поведения. Аффилиативная потребность является главной и наиболее травмируемой мишенью. Состояние испытуемой на момент обследования характеризуется сниженным фоном настроения, переживанием чувства одиночества и неуверенности, маскируемых напускным безразличием.

Психологический анализ материалов уголовного дела. Личность подэкспертной характеризуется в материалах дела следующим образом: «…Пассивная, внимание переключается легко, устойчивости нет… На вопросы отмалчивается или улыбается… с трудом осмысливает, что делает, и не понимает главного в воспринимаемом… Дисциплину не нарушает, но на уроках не успевает писать вместе с ребятами… часто жалуется на головную боль, результат травмы головы… На переменах подвижна, может без причины улыбаться». С 1991 г. подэкспертная школу не посещала, нянчила младших детей. В 1993 г. она была снята с учета, так как не посещала диспансер, не прошла рекомендованного обследования, матери было «некогда» заниматься здоровьем подэкспертной (из амбулаторной медицинской карты). Мать потерпевшего характеризует испытуемую: «…в трезвом состоянии ее поведение было положительным. Будучи в состоянии алкогольного опьянения, Е. вела себя агрессивно… В состоянии алкогольного опьянения были факты, когда сын С. дрался со снохой Е.». Сестра потерпевшего показала: «…в трезвом состоянии Е. вела себя адекватно. Она вела хозяйство по дому, ухаживала за ребенком… В состоянии алкогольного опьянения Е. была агрессивной. Чтобы привести ее в нормальное состояние, мой брат С. мог ударить ее по лицу либо толкнуть. Были случаи, когда Е. пользовалась ножом. В 2006 г. после ссоры с мужем Е. взяла нож и нанесла им себе повреждение в переднюю часть бедра. Она совершила это, как бы находясь в «ненормальном» состоянии. Она практически не реагировала на боль. Примерно через 10–15 мин. она как бы пришла в себя, стала плакать, жаловаться на боль, обрабатывать рану. Весной 2007 г., будучи в состоянии алкогольного опьянения, после того как С. стукнул Е. по щеке, она достала кухонный нож и им ударила своего мужа в переднюю часть бедра. Примерно также через 15 мин Е. как бы пришла в себя и стала просить у С. прощения и обрабатывать рану». Бабушка подэкспертной: «Про Е. я не могу ничего сказать плохого. По характеру она доверчива, не конфликтна, спокойная». Характеристика из ОВД: «…Соседями характеризуется удовлетворительно. Общительная, может быть конфликтной… Общественными нормами и моралью не пренебрегает. Правила общежития не нарушает». В психонаркологическом кабинете на учете испытуемая не состоит.

Характеристика отношений подэкспертной и потерпевшего в докриминальный период. Подэкспертная Е.: «…С мужем я проживала в течение 9 лет. У нас имеется совместный ребенок. Все это время он издевался надо мной: бил, ножом порезал шею, тушил сигареты о мое лицо, ломал мне челюсть, выгонял зимой на мороз в раздетом состоянии, унижал меня. В последнее время мой муж нигде не работал, употреблял спиртное. На этой почве у нас возникали постоянные скандалы. С. периодически избивал меня… Он бил меня беспричинно. За все время я обращалась за медицинской помощью только один раз, когда он сломал мне челюсть». Мать подэкспертной: «…Неоднократно Е. жаловалась мне, что С. бьет ее. Она показывала мне синяки. Последний раз такое было в марте 2008 г. С. бил дочь с момента проживания с ней. Что было причиной конфликта, дочь мне не рассказывала». Свидетель П.: «…В моем присутствии были случаи, когда С. и Е. ссорились, однако в моем присутствии у них эти ссоры в драку не переходили. Один раз ко мне обратилась Е. по поводу обращения в больницу, она говорила, что у нее сломана челюсть. При каких обстоятельствах она получила травму, Е. не распространялась. Один раз Е. показывала на щеке ожог и говорила, что это ей причинил ее муж – С». Бабушка подэкспертной: «…За все время С. нигде не работал, постоянно употреблял спиртное, водил друзей. С. в моем присутствии ударил Е. кулаком по голове… За все время проживания внучки Е. с С. я постоянно помогала им финансово. Бывали случаи, когда С. приносил мне заранее подготовленные расписки и просил для Е. денег. Впоследствии Е. говорила мне, что данные расписки она писала под диктовку С. За время проживания Е. с С. она постоянно жаловалась, что С. ее бьет. Со слов Е., муж бил ее за то, что она отказывалась выполнять какие-либо его требования. В подтверждение Е. показывала синяки на теле и лице. Один раз у нее синяки были на бедрах, животе и спине, в области поясницы. Е. говорила, что ее избивал ногами С. В 2007 г. Е. пришла ко мне с переломанной челюстью. Вначале она скрывала и говорила, что упала с крыльца, однако впоследствии призналась, что челюсть ей сломал муж – С. Со слов Е., С. отбирал у нее деньги».

Характеристика ситуации правонарушения. Подэкспертная Е.: «…09.05.08…в ходе распития алкогольных напитков С. ударил меня рукой по лицу. Что было причиной этому, я не помню. Затем я пошла в кухню, взяла там нож. Данный нож я описать не могу, но помню, что он был больших размеров. После этого я подошла к мужу и ударила его ножом в спину. Я помню, что после удара вынула нож из тела мужа. Кто где располагался из присутствующих и в каком положении находился С, я не помню. Куда я дела нож, я также не помню. У меня произошел провал в памяти. Я помню, что побежала к матери мужа. Что я ей говорила, я сейчас не помню. Я ударила С. ножом, чтобы он бросил издеваться и унижать меня. Я убивать С. не хотела, просто чтобы он не бил меня в присутствии посторонних»; «…Я помню, что мне стало обидно, что С. в очередной раз в присутствии посторонних унизил меня. Что происходило впоследствии, я не помню, у меня образовался провал в памяти. Я пришла в себя, когда С. лежал на полу в столовой комнате, без движения. Кто-то из присутствующих говорил, что я убила С. Я сразу же побежала к матери С. и сказала ей, что я убила С. О чем я еще говорила, я не помню… Он лежал без движения, под ним, под спиной была кровь. Я думала, что муж еще жив и ему можно помочь. Я пыталась его приподнять от пола»; «…Я смутно помню, что после того как С. ударил меня, я оказалась в кухне. Для какой-то цели я открывала ящик стола. Для чего я это делала, не помню».

Свидетель Д. показал: «…придя в гости к С. и Е., мы совместно стали распивать спиртное. В ходе распития спиртного…у С. с Е. произошла ссора. Как я понял, ссора произошла из-за того, что Е. не приготовила нам «закусить». С. в ходе словесной перепалки ударил Е. по лицу. Е. зашла в дальнюю часть кухни. Через несколько секунд она вышла и подошла к С. В это время я увидел, как Е. ударила С. ножом в спину. В это время я вскочил и, заломив руку Е., выбил из ее рук нож. Моя жена закричала, чтобы я не брал нож, и я ногой пнул нож под холодильник». Далее Д. уточняет: «…У них дома не было воды… когда уходили, С. велел Е. разогреть что-либо закусить. С. сказал это в повелительном тоне… после того как мы принесли воду, в какой-то момент между С. и Е. возник конфликт… С. один раз ударил Е., как мне показалось, ладонью по лицу… она сразу же из-за стола ушла в сторону входной двери. Она сразу же вернулась. Как подходила Е., я не видел. Я увидел только взмах руки Е. и момент удара. Я даже не обратил внимания, что было у нее в руке. Жена закричала: «Ножик!» Е. нанесла удар сверху вниз. В этот момент у нее в руке я увидел нож. Я успел схватить Е. за кисть и выбить у нее нож. Е. вырвала руку и выбежала на улицу. Я побежал за ней, но она босиком убежала от меня по улице в сторону центра города… Е. ударила С. ножом молча, без слов, и так же, ничего не сказав, убежала. Указанные события произошли очень быстро… Через некоторое время после указанных событий в дом вбежала Е., она опустилась к мужу на колени и стала плакать. Затем прибежали еще несколько женщин. Одна из женщин, как я понял, мать С, стала обзывать Е. и обвинять в случившемся. Я слышал, как Е. говорила, что это не она виновна в смерти мужа…»

Свидетель О. дополняет: «…Между супругами произошел вначале словесный конфликт. Причиной послужило то, что С. обвинил жену, что она не в состоянии приготовить покушать. Затем С. один раз ударил Е. ладонью по лицу. На удар она практически не прореагировала. Она не заплакала, не стала возмущаться. У нее было невозмутимое выражение лица. После удара Е. не торопясь, спокойно ушла в сторону расположения кухни, прошло менее одной минуты после того, как Е. после удара отошла от стола. Она так же спокойно, не торопясь, подошла к столу. У нее было невозмутимое лицо. Я увидела у нее в руках нож, крикнула мужу: «У нее нож!» Дальше произошло все очень быстро. Е. сверху вниз нанесла С. удар ножом в спину. Она также после удара вынула из тела мужа нож. К этому времени мой муж вскочил из-за стола и, ухватив руку Е., выбил у нее нож из руки… После нанесения ножом удара Е. еще около 5 минут находилась в таком же спокойном, невозмутимом состоянии. Она к мужу не подходила. Затем Е. также не торопясь вышла из дома. За ней вышел мой муж, а следом и я. На улице я увидела, что Е. побежала… Через некоторое время пришел мужчина, затем стали подходить женщины, и пришла Е. Она опускалась около С. на колени и плакала…

Утром 10.05.08 я разговаривала с Е. Она помнила, что происходило на улице, как мы находились дома до момента конфликта. Затем, как она поясняла, она ничего не помнила и вновь помнила, как убежала из дома к матери. Я общалась с ней, и мне казалось, что она не понимает, что произошло… У Е. имелось бессмысленное выражение лица. Она как бы не понимала, что произошло, была спокойной».

Судебно-психиатрические эксперты пришли к выводу, что Е. хроническим, а равно временным или иным психическим расстройством, слабоумием не страдает и не страдала таковым в момент совершения инкриминируемого ей деяния. При совершении инкриминируемого ей деяния Е. могла понимать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. В принудительных мерах медицинского характера она не нуждается.

Психологический анализ материалов уголовного дела, данных экспериментально-психологического исследования позволяет сделать следующие выводы. Подэкспертная обнаруживает в эксперименте негрубые изменения познавательной деятельности (колебания активности внимания, сниженную устойчивость внимания, негрубое снижение эффективности запоминания, недостаточное развитие процессов абстрагирования и опосредования, неустойчивость когнитивного стиля). Среди индивидуально-психологических особенностей подэкспертной следует отметить просоциальную направленность личности, психологическую ригидность, дружелюбие, конформность установок, достаточно высокую стрессоустойчивость, значимость внешних оценок, установку на избегание конфликтов. Вместе с тем у испытуемой отмечаются такие личностные особенности, как тенденция к вытеснению травмирующих воздействий, обостренная чувствительность к ситуациям, затрагивающим собственное достоинство.

Рассматриваемая юридически значимая ситуация характеризуется следующими особенностями.

1) Доаффективная фаза: отмечается кумуляция (накопление) эмоциональной напряженности (на протяжении последних 6 лет потерпевший бил и унижал под экспертную).

2) Фаза «аффективного взрыва» у подэкспертной характеризовалась частичным сужением сознания, неполнотой восприятия окружающего, заполненностью сознания переживаниями, связанными с психотравмирующим воздействием («Я помню, что мне стало обидно, что С. в очередной раз в присутствии посторонних унизил меня. Что происходило впоследствии, я не помню, у меня образовался провал в памяти. Я пришла в себя, когда С. лежал на полу в столовой комнате, без движения. Кто-то из присутствующих говорили, что я убила С»; «Я смутно помню, что после того как С. ударил меня, я оказалась в кухне. Для какой-то цели я открывала ящик стола. Для чего я это делала, не помню»), а также снижением способности к прогнозу непосредственных результатов своих действий, отсутствием прогноза отдаленных последствий собственных действий. Свидетели отмечают изменения речевой деятельности и моторных реакций подэкспертной в момент правонарушения.

3) Постаффективная фаза не прослеживается в связи с тем, что прерывание агрессивного действия испытуемой свидетелем правонарушения исключило возможность полной разрядки накопившегося эмоционального напряжения, однако следует отметить своеобразие поведения испытуемой, которое описано свидетелями: «…она босиком убежала по улице в сторону центра города»; «…после нанесения ножом удара Е. еще около 5 минут находилась в таком же спокойном, невозмутимом состоянии. Она к мужу не подходила. Затем Е. также не торопясь вышла из дома…»; «…она не понимала, что произошло, была спокойной». Описанные свидетелями особенности поведения подэкспертной непосредственно после прерванного агрессивного действия свидетельствуют о неполном осознании (недопонимании) испытуемой случившегося, элементах дезорганизации психической деятельности. Такие индивидуально-психологические особенности подэкспертной, как просоциальные установки, гуманистическая направленность, ориентированность на конвенциональные морально-этические и правовые нормы, потребность в социальном одобрении, совестливость, мягкосердечие, доверчивость, способность к сопереживанию, свидетельствуют о сформированности личностных структур, тормозящих прямое и непосредственное проявление агрессии. В условиях длительной психотравмирующей ситуации, связанной с поведением потерпевшего, у подэкспертной развился психологический стресс, ведущей характеристикой которого являлось эмоциональное напряжение, сопровождающееся личностной дезадаптацией, нарушением функционирования защитных психологических механизмов и стратегий совладающего поведения личности, что привело в рассматриваемой юридически значимой ситуации к эмоционально обусловленному выбору агрессивного действия, возникшего в ответ на очередную психогению по типу «последней капли». Описанные выше особенности личности подэкспертной, а также особенности рассматриваемой юридически значимой ситуации в совокупности позволяют говорить о том, что в момент совершения инкриминируемого деяния Е. находилась в состоянии кумулятивного аффекта.

Суд вызвал эксперта-психолога на допрос по поводу заключения о наличии состояния аффекта у Е. в момент совершения инкриминируемого ей деяния. Основные вопросы касались как раз оценки признаков третьей – постаффективной – фазы аффекта. Психолог дал подробное разъяснение того обстоятельства, что вследствие действий свидетелей на первый план вместо психической и физической астении в данном случае вышли иные, но тоже диагностически информативные свойства в виде дезорганизации психической деятельности и неполного осознания случившегося.

Суд квалифицировал правонарушение Е. как «убийство, совершенное в состоянии аффекта» (ст. 107 УК РФ), и вынес наказание в виде лишения свободы на срок 2,5 года.

В свете вышеизложенного видится правомерным в подобных случаях квалифицировать эмоциональное состояние обвиняемого как достигающее аффективной глубины, несмотря на отсутствие четко очерченной постаффективной фазы, что в данном случае обусловлено наличием внешнего воздействия, не давшего возможности полной аффективной разрядки, которая приводит в итоге к постаффективному истощению. Экспертное решение в пользу наличия у обвиняемого в подобных случаях состояния аффекта будет способствовать более гуманному отношению к субъекту правонарушения, более эффективной защите его прав и, возможно, более полной реализации презумпции невиновности, являющейся одним из основных принципов российского судопроизводства.

Литература

Сафуанов Ф.С., Дозорцева Е.Г., Печерникова Т.П. и др. Судебно-психологические критерии диагностики аффекта у обвиняемого: Пособие для врачей. Методические рекомендации / Под ред. Т.Б. Дмитриевой, Е.В. Макушкина. – М., 2007.