Некоторые вопросы общей характеристики преступлений в сфере экономической деятельности по Уголовному кодексу Российской Федерации[655]

В настоящее время уголовное законодательство Российской Федерации содержит описание сорока одного преступления в сфере экономической деятельности, составы которых изложены в тридцати пяти статьях главы 22 УК РФ. Это разные преступления, отличающиеся друг от друга и характеристикой непосредственного объекта посягательства, и признаками объективной стороны, характером общественной опасности и степенью тяжести. С учетом квалифицированных видов из числа данных преступлений (всего 76 составов) 27 относятся к числу преступлений небольшой тяжести, 25 – средней тяжести, 20 преступлений являются тяжкими, а 4 – особо тяжкими. Объединяющий эти деяния видовой объект может быть определен как охраняемая государством система общественных отношений, складывающихся в сфере экономической деятельности в обществе, ориентированном на развитие рыночной экономики. Иначе говоря, таким объектом является установленный порядок осуществления предпринимательской и иной экономической деятельности по поводу производства, распределения, обмена и потребления материальных благ и услуг. Государство устанавливает в регулятивных законах гарантии свободы предпринимательской и иной экономической деятельности, правила (порядок) этой деятельности и при помощи охранительных уголовных законов стремится обеспечить их исполнение.

В качестве критериев криминализации экономических правонарушений, их криминоообразующих признаков действующий Уголовный кодекс, отказавшись от конструирования составов с административной преюдицией, чаще всего использует: 1) характер причиненного последствия, обозначая его понятием «крупный ущерб» (ст. 171, 172, 173, 176, 178, 180, 185, 185–1, 195, 196, 197); 2) размеры (масштабы) правонарушающей экономической деятельности (ст. 171, 171–1, 172,177,180,188,192,193,198,199,199–1, 199–2); 3) способ действия – обман, подкуп, угрозы, сговор (ст. 176, 179, ч. 1 ст. 183 и др.); 4) мотивация – корыстная или иная личная заинтересованность (ст. 170, 173, 181, 196) или особая цель деятельности (ст. 173, 184, 197).

В уголовно-правовых исследованиях, проведенных после вступления в действие УК 1996 г., высказывались предложения сконструировать составы некоторых экономических преступлений по типу формальных (1). Эта идея представляется сомнительной. Прав Л. Л. Кругликов, отмечая, что конструирование без достаточных оснований ряда составов по типу формальных изначально «обрекло» их на неприменение, «ибо совершенно очевидно, что во многих случаях по степени вредности такое поведение не выходит за рамки дисциплинарного или административного правонарушения» (2). Это тем более важно, поскольку именно отсутствие предусмотренных в статьях Уголовного кодекса последствий либо меньшие размеры (масштаб) правонарушающей экономической деятельности отличают деяния, по характеру нарушений сходные с преступлениями, но квалифицируемые как административные правонарушения согласно КоАП РФ 2001 г., например: осуществление предпринимательской деятельности без государственной регистрации или без специального разрешения (лицензии) – ст. 14.1; незаконное использование товарного знака – ст. 14.10; незаконное получение кредита – ст. 14.11; фиктивное или преднамеренное банкротство – ст. 14.12; неправомерные действия при банкротстве – ст. 14.13; недобросовестная эмиссия ценных бумаг – ст. 15.17; нарушение валютного законодательства – ст. 15.25 и др. В связи с этим исключительно важное практическое значение приобретает толкование понятий «крупный размер» и «крупный ущерб».

При принятии УК РФ ни в одной статье, где в качестве криминообразующего или квалифицирующего признака того или иного преступления в сфере экономической деятельности было названо причинение деянием крупного ущерба, не содержалось никаких указаний на количественный или качественный критерий признания причиненного ущерба крупным. Напротив, понятие «крупный размер» соответствующего преступления, за редким исключением (ч. 2 ст. 186 УК), получило легальное определение.

В уголовно-правовой литературе неоднократно высказывалось мнение, что отсутствие в законе количественной характеристики ущерба, квалифицируемого как крупный, является недостатком УК, существенно затрудняющим применение норм об ответственности за экономические преступления, в связи с чем предлагались различные количественные критерии крупного ущерба (3). В то же время ряд специалистов признавал не продуктивными подобные попытки, считая целесообразным оставить это понятие оценочным (4).

Дискуссионным оказался и вопрос о содержании ущерба в экономических преступлениях. Так, Н. А. Лопашенко выдвинула и отстаивала точку зрения, согласно которой крупный ущерб, причиняемый преступлением в сфере экономической деятельности, может быть как материальным (имущественным или неимущественным), так и моральным. Крупный материальный неимущественный ущерб может выражаться, в частности, в причинении средней тяжести вреда здоровью людей, а крупный моральный ущерб – причинении ущерба авторитету органов власти и управления, деловой репутации хозяйствующих субъектов. Другими возможными последствиями экономического преступления, оцениваемыми как крупный ущерб, автор называл банкротство предприятия или индивидуального предпринимателя, сокращение большого количества рабочих мест, срыв на продолжительное время работы служб, обеспечивающих жизнедеятельность населения и т. д. (5).

Другая группа криминалистов утверждала, что поскольку рассматриваемые преступления совершаются против порядка осуществления предпринимательской или иной экономической деятельности в сфере производства, распределения, обмена и потребления материальных благ, то последствия их совершения должны носить материальный характер в виде имущественного ущерба (6). Если же данное деяние причиняет, помимо имущественного ущерба, какой-либо физический вред и иной ущерб неимущественного характера (что вполне возможно), то необходима квалификация по совокупности соответствующих преступлений.

Впервые количественная характеристика крупного ущерба, причиненного гражданам, организациям или государству, была дана Федеральным законом от 4 марта 2002 г. применительно к составам злоупотребления при эмиссии ценных бумаг (ст. 185) и злостного уклонения от предоставления инвестору или контролирующему органу информации, определенной законодательством РФ о ценных бумагах (ст. 185–1). Позднее Федеральный закон от 8 декабря 2003 г. в примечании к ст. 169 УК установил, что в статьях главы 22 УК, за исключением ст. 174, 174–1, 178, 185, 185–1, 193, 194, 198, 199 и 199–1, крупным размером, крупным ущербом, доходом или задолженностью в крупном размере признаются стоимость, ущерб, доход либо задолженность в сумме, превышающей двести пятьдесят тысяч рублей, особо крупным – один миллион рублей. В статьях, упомянутых здесь как исключение, законодатель определил крупный размер (ущерб) иными величинами.

Итак, на сегодняшний день на легальном и правоприменительном уровнях понятие крупного ущерба при совершении преступлений в сфере экономической деятельности определено, что не исключает возможности продолжения научной дискуссии по этому вопросу. «Существование в законодательстве оценочных понятий – отмечает академик В. Н. Кудрявцев, – объясняется тем, что они дают возможность хорошо учитывать социальную обстановку, специфические обстоятельства дела… Существование в законе оценочных понятий неизбежно. Они полезны, если устанавливаются для тех случаев, когда это необходимо и когда правильно применяются на практике. Вот почему важно подчеркнуть, что употребление этих понятий ни в коем случае не должно порождать произвола. Оценочные суждения должны основываться на реальных фактах, отражать требования закона, истолковываться во взаимосвязи с другими институтами и понятиями права» (7). Поэтому тезис Н. А. Лопашенко, что содержание оценочных понятий как определяющих, в конечном счете, преступное и непреступное может быть раскрыто только в самом уголовном законе (8), выглядит несколько утопическим.

Формализовав понятие крупного ущерба, законодатель лишил возможности дифференцированного подхода к его оценке в зависимости от особенностей потерпевшего (имущественное положение, финансовое состояние), каковым может оказаться гражданин, индивидуальный предприниматель, коммерческая или иная организация, государство (9). Один и тот же по своей фактической величине ущерб для одного потерпевшего может обоснованно считаться крупным, а для другого – нет. Думается, что более правильно поступил законодатель, разъясняя понятие значительного ущерба гражданину, потерпевшему от некоторых преступлений против собственности, и указав при этом лишь минимальную величину ущерба, ниже которой нельзя опускаться при решении вопроса о признании ущерба значительным. Однако само по себе причинение ущерба гражданину на эту сумму не предопределяет признание ущерба значительным, поскольку в этом случае должна даваться оценка ущербу как значительного или нет с учетом имущественного положения потерпевшего (примечание 2 к ст. 158 УК).

Дискуссионным является вопрос о предметном содержании понятия «ущерб» применительно к экономическим преступлениям. При этом все исследователи отталкиваются от понятия убытков, сформулированного в п. 2 ст. 15 Гражданского кодекса РФ, согласно которому к убыткам относятся «расходы, которые лицо, чье право нарушено произвело или должно будет произвести для восстановления нарушенного права, утрата или повреждение имущества (реальный ущерб), а также неполученные доходы, которые это лицо получило бы при обычных условиях гражданского оборота, если бы его право не было нарушено (упущенная выгода)». По мнению Л. Д. Гаухмана, «для уголовно-правовой оценки содеянного имеет значение лишь такой компонент реального ущерба, как утрата или повреждение имущества – только он учитывается при квалификации преступления. Другие компоненты общего ущерба – расходы для восстановления нарушенного права и упущенная выгода – имеют исключительно гражданско-правовое значение и могут быть взысканы с виновного в порядке гражданского иска» (10). Напротив, Б. В. Яцеленко и М. Г. Жилкин исключают из понятия «ущерб» при совершении экономических преступлений такой элемент, как реальный или положительный имущественный вред и полагают, что «ущерб от преступлений в сфере экономической деятельности состоит в неполученных доходах, на поступление которых субъект должен рассчитывать в силу закона или иного законного основания». К тому же из двух форм упущенной выгоды (неполучение должного дохода и неполучение предполагаемого (вероятного) дохода) авторы полагают возможным включать в ущерб лишь первую форму упущенной выгоды – неполучение должных доходов (11). Вместе с тем подавляющее большинство исследователей обоснованно включает в ущерб, причиняемый экономическими преступлениями, как реальный ущерб, так и упущенную выгоду (12).

Характерной особенностью диспозиций статей Уголовного кодекса о преступлениях в сфере экономической деятельности является их бланкетность. Дискуссия ведется лишь по вопросу о том, все ли статьи в этой главе имеют бланкетную диспозицию (бланкетные признаки) или только большинство из них (13). Такой прием описания составов экономических преступлений понятен и вполне допустим, поскольку данные преступления нарушают порядок осуществления предпринимательской или иной экономической деятельности, установленный различными отраслями права в соответствующих законах, регулирующих экономическую деятельность. Естественно, это вынуждает применителя норм уголовного закона систематически обращаться к действующему гражданскому, финансовому, таможенному, налоговому и т. д. законодательству.

При формулировании уголовно-правовых предписаний в бланкетных и описательно-бланкетных диспозициях, как тонко заметил А. В. Наумов, «нормы иных отраслей права включаются в диспозицию статей уголовного закона, и состав соответствующего преступления конструируется в этих случаях путем включения указанных норм в ткань уголовного закона. В связи с этим неуголовно-правовые нормы превращаются в «клеточку» уголовно-правовой материи» (14). В то же время очевидно, что в принципе любую бланкетную диспозицию можно развернуть в описательную, поскольку уголовно-правовая норма, воссозданная в ее полном объеме и содержании, включает в себя все те правила, запреты и обязанности, установленные в нормативных актах регулятивных отраслей права, ответственность за нарушение которых предусмотрена данной нормой.

Дискуссионность проблемы содержания уголовно-правовых норм о преступлениях в сфере экономической деятельности, изложенных в статьях УК с бланкетной диспозицией, заключается в различных ответах на вопрос: какие нормативные акты регулятивных отраслей права, где сформулированы определенные правила, запреты и обязанности, могут составлять содержание этих норм? И. В. Шишко аргументирует положение, что правила, обязанности и запреты, за нарушение которых предусмотрена уголовная ответственность, могут устанавливаться не только федеральными, но и региональными, и даже локальными нормативными актами (15), и что «отражение влияющих на квалификацию преступлений особенностей в федеральном, региональном, муниципальном и осуществляемом отдельными хозяйствующими субъектами регулировании экономических отношений является дополнительной функцией бланкетных норм главы 22 УК» (16).

Однако, если признать верным положение, что соответствующие правила, обязанности и запреты входят в содержание уголовно-правовой нормы, изложенной в статье с бланкетной диспозицией, то отсюда следует вывод: эти правила, обязанности и запреты могут быть установлены только на федеральном уровне, а отнюдь не региональными и локальными нормативными актами. Уголовно-правовая норма не может иметь разное содержание в зависимости от региона (субъекта Федерации) и тем более от муниципального образования. Нельзя забывать положение Конституции РФ, что уголовное законодательство находится в ведении Российской Федерации (п. «о» ст. 71).

Из того факта, что правила, обязанности и запреты, установленные регулятивным экономическим законодательством, входят в содержание уголовно-правовой нормы об ответственности за их нарушение, вытекает решение, связанного с проблемой обратной силы уголовного закона. Когда положения регулятивного закона вследствие бланкетного изложения диспозиции статьи стали частью (элементом) уголовно-правовой нормы, тогда изменения, вносимые в эту регулятивную норму, одновременно являются и изменениями уголовно-правовой нормы, влекущими расширение или сужение круга преступного, рамок и условий уголовной ответственности, частичную декриминализацию или криминализацию. В результате подобных изменений уголовный закон получает иное содержание, становится по существу новым (хотя формально текст статьи УК не изменился) и, если новое содержание уголовного закона исключает преступность какого-либо деяния, этот новый (по содержанию, а не по форме) уголовный закон имеет обратную силу (17). Именно так, судя по всему, рассуждал Пленум Верховного Суда РФ, сформулировав в п. 17 постановления № 23 от 18 ноября 2004 г. «О судебной практике по делам о незаконном предпринимательстве и легализации (отмывании) денежных средств и иного имущества, приобретенных преступным путем» следующее положение: «Если федеральным законодательством из перечня видов деятельности, осуществление которых разрешено только на основании специального разрешения (лицензии), исключен соответствующий вид деятельности, в действиях лица, которое занималось таким видом предпринимательской деятельности, отсутствует состав преступления, предусмотренный статьей 171 УК РФ».

В статьях Уголовного кодекса о преступлениях в сфере экономической деятельности широко используются понятия и термины прежде всего гражданского, а также других регулятивных отраслей права, например: предпринимательство, сделка, кредит, банкротство, банковские операции, налог, ценная бумага, таможенный платеж и др. В юридической литературе неоднократно подчеркивалось, что системность права, в принципе, должна исключать различное понимание одних и тех же терминов и понятий в разных отраслях права.

П. С. Яни, анализируя проблему бланкетности «экономических» статей Уголовного кодекса, писал, что содержание понятий, использованных в норма УК, охраняющих конкретные общественные отношения, выражено в понятиях нормативных актов, регулирующих данные отношения (18). Еще более категорична в этом вопросе И. В. Шишко, которая справедливо отметила, что законодатель нередко ограничивает значение использованных в том или ином нормативном акте понятий рамками именно этого акта и вкладывает в это же понятие в другом нормативном акте несколько иное содержание. Отсюда делается очень важный вывод, что «при толковании иноотраслевого термина (т. е. бланкетного признака) в диспозиции уголовно-правовой нормы следует исходить из его значения не во всем правовом массиве и, как правило, даже не в одной отрасли законодательства, а только в том нормативном правовом акте, который непосредственно регулирует общественные отношения, охраняемые конкретной бланкетной нормой Уголовного кодекса. Одно и то же понятие последовательно и неуклонно определяется одним термином внутри целой отрасли законодательства только при законодательном распространении его на отрасль» (19). И далее: «…разнородность общественных отношений, охраняемых нормами гл. 22 Уголовного кодекса… обусловливает, как правило, невозможность использования в ней одного иноотраслевого термина в одном значении!» (20).

Очевидно, что это обстоятельство крайне осложняет применение уголовного закона.

Не простым является вопрос о форме вины в составах преступлений в сфере экономической деятельности. Формулировка ч. 2 ст. 24 УК обязывает применительно к каждому такому составу устанавливать форму вины путем толкования уголовного закона с учетом особенностей объективной стороны преступления, включенных в число признаков состава характеристик мотива и цели деяния и иных обстоятельств.

Подобный анализ составов преступлений в сфере экономической деятельности, по мнению большинства криминалистов, позволяет утверждать, что данные составы характеризуются умышленной виной. Это относится и к материальным составам, где условием возникновения уголовной ответственности является наступление последствия в виде крупного ущерба. К этим деяниям не применима концепция двух форм вины, когда в результате умышленного преступления причиняются по неосторожности более тяжкие последствия, которые по закону влекут более строгое наказание. За двумя исключениями (ч. 2 ст. 169 УК и ч. 3 и 4 ст. 183 УК) последствия являются элементом основного состава преступления, объективная сторона которого выполняется умышленно. Совершая это действие или бездействуя, субъект предвидит, хотя бы в общем виде, вредные последствия, желает их наступления либо сознательно допускает или безразлично относится к возможности наступления таких последствий.

В то же время ряд криминалистов допускают совершение экономических преступлений и с неосторожной виной. Так, П. Н. Панченко считает, что неосторожная вина возможна при совершении преступлений, предусмотренных ст. 169, 171, 172, 173, 185, 195 УК (21); С. И. Улезько и А. А. Витвицкий – в преступлениях, предусмотренных ст. 171, 180, 185 УК (22); А. С. Коренев – в ст. 171 и 172 УК (23); И. А. Клепицкий – вст. 176 и 185 УК (24) и др. Действительно, сугубо теоретически подобные конструкции представить можно. Но нужно ли это? Справедливо считает Л. В. Иногамова-Хегай: «Стремление распространить уголовную ответственность на лиц, действующих по неосторожности, является отражением подхода тотального контроля и максимального наказания предпринимателей за любые отступления от предписаний закона (а в большей части – от различных ведомственных инструкций). Думается, неосторожная вина в экономических преступлениях не может и не должна иметь место. Ответственность за неосторожные формы деятельности вполне может быть реализована в рамках гражданско-правовых норм и (или) административного права» (25).

Во избежание ненужных дискуссий и ошибок при рассмотрении уголовных дел законодателю следует вполне определенно зафиксировать в диспозициях статей соответствующую форму вины.

Необходимо обратить внимание на содержание умысла при совершении преступлений в сфере экономической деятельности. Суть экономических преступлений заключается в том, что они нарушают порядок осуществления предпринимательской и иной экономической деятельности, закрепленный в регулятивных законах. Поэтому сознание общественной опасности совершаемого в таких случаях деяния, как обязательный элемент умысла, невозможно без осознания факта нарушения соответствующего закона правила, обязанности, а отсюда можно сделать вывод: сознание противоправности является существенным признаком умышленной вины при совершении преступлений в сфере экономической деятельности. Эта позиция находит все большую поддержку среди криминалистов. Таким образом, даже действующая на сегодняшний день законодательная трактовка умышленной вины, не требующая осознания уголовной противоправности совершаемого общественно опасного деяния, предполагает необходимость установления знания (понимания) лицом того обстоятельства, что он нарушает установленные регулятивным законодательством правила, обязанности, запреты и т. д. Заслуживающее внимания решение проблемы содержания вины при совершении преступлений в сфере экономической деятельности предлагает И. В. Шишко. Прежде всего, она согласна с тезисом, что незнание лицом установленных регулятивным законодательством запретов или обязанностей исключает осознание им общественной опасности их «нарушения», поскольку не осознается и сам факт нарушения. В то же время, отмечает автор, возможны случаи, когда лицо, осознавая сам факт нарушения, не осознает общественную опасность данного деяния. В связи с этим И. В. Шишко полагает целесообразным включить сознание противоправности в определение умысла (ст. 25 УК РФ) как элемент дизъюнкции: «Преступление признается совершенным с прямым (косвенным) умыслом, если лицо осознавало общественную опасность или противоправность своих действий (бездействия)…» Такая дефиниция умысла исключит необходимость установления осознания противоправности очевидно общественно опасных преступлений и осознание общественной опасности преступлений, в которых это осознание вторично к осознанию противоправности или вообще невозможно (26).

Первые несколько лет действия Уголовного кодекса 1996 г. показали, что правовой потенциал, заложенный в его нормах об ответственности за преступления в сфере экономической деятельности, используется далеко не полностью. Приведу данные о количестве зарегистрированных преступлений по статьям главы 22 Уголовного кодекса, выявленных лиц, совершивших такие преступления, и осужденных за их совершение за период с 1997 по 2003 г.:

Таким образом, за семь лет (1997–2003 гг.) по статьям главы 22 УК РФ было зарегистрировано 854 625 преступлений, выявлено 637 589 человек, их совершивших, из которых 284 801 человек был осужден. Цифры достаточно внушительные, однако обращает на себя внимание факт, что только 44,6 % из числа выявленных, согласно статистике МВД, лиц, совершивших преступления, были осуждены. Больше половины уголовных дел, возбужденных в отношении конкретных лиц, было прекращено за недоказанностью и иным, реабилитирующим и нереабилитирующим основаниям.

Приведенные данные свидетельствуют, что вплоть до 2001 г. шло увеличение как числа зарегистрированных преступлений, так и числа осужденных. Представляется, что эти данные отражали не столько объективный рост экономической преступности, сколько тот факт, что стала выявляться определенная часть преступлений, ранее остававшихся в секторе латентной преступности. Происходило это в связи с постепенным наведением относительного порядка в государстве, улучшением работы контролирующих и правоохранительных органов, выработкой умения и навыков в раскрытии и расследовании преступлений. Что же касается фактического уровня экономической преступности, то в принципе эти же факторы должны определять ее постепенное сокращение, поскольку более благоприятных условий для экономической преступности, чем были в России в 90-е годы, уже трудно представить. Статистические показатели экономической преступности за 2002 и 2003 гг. вроде бы подтверждают этот прогноз, хотя с окончательными выводами торопиться не следует.

Нельзя не отметить, что «львиная доля» из числа возбужденных уголовных дел и дел, по которым вынесены обвинительные приговоры, приходится на традиционные экономические преступления, уже многие десятилетия признаваемые таковыми, уяснение сути и доказывание вины по которым, как правило, не представляло особой сложности: обман потребителей (ст. 200) и приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем (ст. 175). Так, по ст. 200 УК за 1997–2000 гг. было осуждено 186 935 человек, что составляет 65,6 % от общего числа осужденных по всем статьям главы 22 УК РФ; по ст. 175 УК – 43 608 человек (15,3 %). Таким образом, более 80 % всех осужденных приходится на дела, возбужденные по двум данным статьям УК.

Еще два сравнительно «популярных» преступления – это контрабанда (ст. 188 УК) и фальшивомонетничество (ст. 186 УК), за которые в этот период было осуждено соответственно 7596 чел. (2,6 %) и 7751 чел. (2,7 %). Что же касается новых или относительно новых составов преступлений, то сравнительно распространенным в анализируемый период было осуждение по ст. 171 УК (незаконное предпринимательство) – 8005 чел. (2,8 %), ст. 191 УК (незаконный оборот драгоценных металлов, природных драгоценных камней или жемчуга) – 6021 чел. (2,1 %), ст. 198 УК (уклонение от уплаты налогов с физического лица) – 2109 чел. (0,7 %) и ст. 199 УК (уклонение от уплаты налогов с организаций) – 4596 чел. (1,6 %). По другим статьям о преступлениях в сфере экономической деятельности ежегодно осуждается в лучшем случае несколько десятков человек или данные нормы применяются судами в единичных случаях либо вообще не применяются.

Подобное положение объясняется рядом причин. Среди них можно отметить сложность законодательных определений признаков соответствующих преступлений, плохое знание регулятивного законодательства, положения которого составляют неотъемлемую часть уголовно-правовых норм с бланкетными и бланкетно-описательными диспозициями, отсутствие надлежащего опыта и навыков в расследовании и квалификации экономических преступлений. «Как показывает изучение проблем применения норм об ответственности за экономические преступления, – отмечал П. С. Яни, – наибольшую сложность представляет неясность немалого числа законодательных положений, причем как в хозяйственной, так и уголовно-правовой сферах. Следователь, прокурор и судья зачастую не понимают, что стоит за теми или иными уголовно-правовыми категориями, какие именно деяния запрещает уголовный закон» (27).

Несовершенство уголовно-правовых норм, регламентирующих ответственность за преступления в сфере экономической деятельности (а в ряде случаев отрицать это бессмысленно), порождает многочисленные предложения по их изменению, начиная от редакционных, «косметических» поправок и кончая предложениями по коренной переработке норм главы 22 УК (Н. А. Лопашенко, В. И. Тюнин, Л. В. Иногамова-Хегай, П. С. Яни и др.). Надо сказать, что, наряду с идеями, которые заслуживают внимания, нередко высказываются предложения достаточно сомнительные. Проблема внесения изменений в действующие нормы главы 22 УК РФ действительно существует, но она должна решаться продуманно и взвешенно.