§ 3. Особенности правового регулирования применения боевого ручного стрелкового оружия

§ 3. Особенности правового регулирования применения боевого ручного стрелкового оружия

В настоящее время специальные законодательные акты (статутные федеральные законы), регламентирующие деятельность государственных военизированных организаций, наделяют сотрудников указанных организаций также и полномочиями на применение и использование огнестрельного оружия. Так, например, в ч. 1 ст. 12 Закона Российской Федерации «О милиции», устанавливающей пределы применения оружия, указывается, что «милиция имеет право применять… огнестрельное оружие только в случаях и порядке, предусмотренных настоящим Законом». Строгое соблюдение закрепленных в данных статутных федеральных законах правил применения огнестрельного оружия обязательно при любых обстоятельствах, в том числе и в условиях режима чрезвычайного положения. Так, в соответствии со ст. 30 Федерального конституционного закона от 30 мая 2001 г. «О чрезвычайном положении» «установленные федеральными законами и иными нормативными правовыми актами Российской Федерации порядок и условия применения… оружия… изменению в условиях чрезвычайного положения не подлежат»[91].

Кроме того, поскольку применение оружия, как правило, влечет причинение вреда посягающему (задерживаемому) и сопряжено с высоким риском наступления тяжких последствий, действия сотрудников затрагивают также сферу, которая регулируется нормами уголовного законодательства, посвященными обстоятельствам, исключающим общественную опасность и противоправность деяния.

Согласно ст. 37 Уголовного кодекса Российской Федерации «1. Не является преступлением причинение вреда посягающему лицу в состоянии необходимой обороны, то есть при защите личности и прав обороняющегося или других лиц, охраняемых законом интересов общества или государства от общественно опасного посягательства, если это посягательство было сопряжено с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица, либо с непосредственной угрозой применения такого насилия.

2. Защита от посягательства, не сопряженного с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица, либо с непосредственной угрозой применения такого насилия, является правомерной, если при этом не было допущено превышения пределов необходимой обороны, то есть умышленных действий, явно не соответствующих характеру и опасности посягательства.

3. Право на необходимую оборону имеют в равной мере все лица независимо от их профессиональной или иной специальной подготовки и служебного положения. Это право принадлежит лицу независимо от возможности избежать общественно опасного посягательства или обратиться за помощью к другим лицам или органам власти».

В соответствии со ст. 38 УК РФ, «1. Не является преступлением причинение вреда лицу, совершившему преступление, при его задержании для доставления органам власти и пресечения возможности совершения им новых преступлений, если иными средствами задержать такое лицо не представлялось возможным и при этом не было допущено превышения необходимых для этого мер.

2. Превышением мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление, признается их явное несоответствие характеру и степени общественной опасности совершенного задерживаемым лицом преступления и обстоятельствам задержания, когда лицу без необходимости причиняется явно чрезмерный, не вызываемый обстановкой вред. Такое превышение влечет за собой уголовную ответственность только в случаях умышленного причинения вреда».

И, наконец, в соответствии со ст. 39 УК РФ, «1.Не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам в состоянии крайней необходимости, то есть для устранения опасности, непосредственно угрожающей личности и правам данного лица или иных лиц, охраняемым законом интересам общества или государства, если эта опасность не могла быть устранена иными средствами и при этом не было допущено превышения пределов крайней необходимости.

2. Превышением пределов крайней необходимости признается причинение вреда, явно не соответствующего характеру и степени угрожавшей опасности и обстоятельствам, при которых опасность устранялась, когда указанным интересам был причинен вред, равный или более значительный, чем предотвращенный. Такое превышение влечет за собой уголовную ответственность только в случаях умышленного причинения вреда».

Положения законодательства о необходимой обороне, причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление, крайней необходимости, как записано в ст. 24 Закона «О милиции» в редакции, введенной Федеральным законом от 31 марта 1999 г. № 68-ФЗ[92], распространяются на деятельность сотрудников данной военизированной организации, когда они для выполнения своих служебных обязанностей вынуждены причинять кому-либо имущественный или физический вред[93].

Отсюда следует, что применение огнестрельного оружия сотрудниками государственных военизированных организаций регламентируется как специальными нормами, устанавливающими основания, условия[94] и порядок его применения, так и нормами уголовного законодательства, закрепляющими обстоятельства, исключающие преступность данного деяния. Иначе говоря, нормативно-правовая регламентация применения сотрудниками государственных военизированных организаций огнестрельного оружия имеет системный характер и включает в себя взаимосвязанные правовые предписания, которые отражают все юридически значимые стороны фактической ситуации применения данной меры принуждения. Совокупность указанных норм образует определенную целостность, в которой отраслевая принадлежность этих норм не имеет принципиального значения.

В нормах первой группы (административно-правовых) прежде всего определяются основания, условия и способ принудительного воздействия (например, ст. 12, 15–16 Закона Российской Федерации «О милиции»). Основания применения огнестрельного оружия, т. е. юридические факты, с которыми законодатель связывает возможность его применения, заключают в себе признаки наиболее опасных и достаточно часто встречающихся на практике ситуаций, которые одновременно могут выступать в качестве элементов, характеризующих объективную сторону тяжких и особо тяжких преступлений либо иных опасных действий, влекущих нарушение субъективных прав граждан и (или) интересов государства.

В свою очередь, диспозиция ст. 15 Закона «О милиции» конкретизирует способ принудительного воздействия. Она несет в себе, прежде всего, положительное содержание, так как совершение указанных в ней действий позволяет защитить охраняемые законом субъективные интересы и права конкретного лица, ставшего объектом противоправного посягательства, а также законные интересы государства. Административно-правовые нормы предусматривают также порядок (процедуру) применения огнестрельного оружия.

Перечисленные нормы, к сожалению, имеют самостоятельное значение только до тех пор, пока указанные в них действия не влекут за собой причинение вреда. Например, сотрудник в установленных законом случаях обнажает табельное оружие, приводит его в готовность, производит предупредительные выстрелы в воздух, стреляет на поражение, но промахивается. Эти действия совершаются на основе административно-правовых норм, регламентирующих правила применения оружия, а уголовно-правовые нормы, устанавливающие общественную опасность и противоправность деяния, к ним не применяются, поскольку вред не причинен.

Нормы уголовного законодательства, посвященные обстоятельствам, исключающим преступность деяния, а именно нормы о необходимой обороне (ст. 37 УК РФ), причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление (ст. 38 УК РФ), и крайней необходимости (ст. 39 УК РФ) устанавливают прежде всего условия правомерности, относящиеся к общественно опасному посягательству или событию. Это такие общие условия, как наличность и действительность посягательства (о них уже шла речь выше), без которых «само основание вообще не может иметь места»[95]. Причем характер общественной опасности посягательства конкретизируется в основаниях применения огнестрельного оружия, закрепленных, к примеру, в ч. 1 ст. 15 Закона «О милиции».

Кроме того, указанные нормы уголовного законодательства устанавливают условия правомерности, относящиеся к защите от общественно опасного посягательства, т. е. устанавливают пределы правовой активности лица, применяющего данную меру воздействия в конкретной ситуации. Их действие определяется реальным причинением вреда в результате применения огнестрельного оружия[96]. Поэтому законодательство о необходимой обороне, крайней необходимости и причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление, позволяет конкретизировать пределы принудительного воздействия применительно к особенностям той или иной ситуации, т. е. определить пределы достаточного причинения вреда при применении оружия, исходя из конкретных обстоятельств инцидента.

Таким образом, в соответствии с ныне действующим законодательством при применении огнестрельного оружия сотрудники государственных военизированных организаций должны строго соблюдать прежде всего специальные (административно-правовые) нормы, устанавливающие основания, условия и порядок его применения, а также неукоснительно руководствоваться положениями уголовного законодательства о необходимой обороне, крайней необходимости и причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление, определяющими условия правомерного причинения вреда объектам уголовно-правовой охраны при возникшем состоянии.

Взятые в единстве и взаимодействии перечисленные нормативные предписания составляют правовую основу[97] применения и использования сотрудниками государственных военизированных организаций огнестрельного оружия[98]. Они «направляют» правоприменителя на совершение действий, которые наиболее адекватны не только угрожающей опасности, но и обстоятельствам конкретной ситуации. В результате урегулированным в нормативном порядке оказывается общее и особенное применительно к каждой ситуации применения огнестрельного оружия. Если же между этими группами норм возникают противоречия, приоритет сохраняется за предписаниями уголовного закона[99].

Рассматриваемая модель правового регулирования применения огнестрельного оружия преследует цель обеспечить при защите охраняемых законом общественных отношений наиболее приемлемый баланс между защищаемым благом и благом, которое приносится для этого в жертву. Однако такая модель, на наш взгляд, ориентирована скорее на стадию предварительного расследования и судебного разбирательства, нежели на момент непосредственного пресечения противоправных действий. Она ставит сотрудников государственных военизированных организаций в довольно жесткие рамки, выход за которые расценивается нередко как превышение должностных полномочий[100].

С точки зрения требований законодательства правомерность причинения вреда в результате применения сотрудниками огнестрельного оружия будет определяться следующим образом. К примеру, когда огнестрельное оружие применяется сотрудниками государственных военизированных организаций в состоянии необходимой обороны для отражения нападения, не сопряженного с насилием, опасным для жизни, то в соответствии с ч. 2 ст. 37 УК РФ причинение вреда будет признано правомерным, если при этом не было допущено превышения пределов необходимой обороны, т. е. действий, явно не соответствующих характеру и степени общественной опасности посягательства.

В свою очередь, в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 16 августа 1984 г. «О применении судами законодательства, обеспечивающего право на необходимую оборону от общественно опасных посягательств», разъясняется, что при решении вопроса о наличии или отсутствии признаков превышения пределов необходимой обороны «суды должны учитывать не только соответствие или несоответствие средств защиты и нападения, но и характер опасности, угрожавшей оборонявшемуся, его силы и возможности по отражению посягательства, а также все иные обстоятельства, которые могли повлиять на реальное соотношение сил посягавшего и защищавшегося (количество посягавших и оборонявшихся, их возраст, физическое развитие, наличие оружия, место и время посягательства и т. д.)»[101]. Незадолго до принятия данного постановления в Обзоре по делам о необходимой обороне также указывалось, что «правильный вывод о соблюдении пределов необходимой обороны в конечном счете зависит от ответа на вопрос, имел ли обвиняемый реальную возможность эффективно отразить общественно опасное посягательство иным способом, с причинением посягающему меньшего вреда, чем причинил, а если имел, то почему не воспользовался такой возможностью»[102].

В приведенных разъяснениях внимание правоприменителей, на наш взгляд, акцентируется прежде всего на соответствии средств, способов защиты и посягательства. Между тем правомерность (или неправомерность) обороны зависит не от того, чем и как защищается человек, а прежде всего от соотношения вреда причиненного и вреда предотвращенного. Сотрудник милиции может превысить пределы необходимой обороны, действуя, что называется, «голыми» руками и наоборот, остаться в ее рамках, произведя несколько десятков выстрелов.

По сути дела в разъяснениях, приведенных в обзоре, речь идет о необходимости оценки судом действий сотрудника не только с позиции законности, но и с точки зрения целесообразности этих действий в конкретной ситуации. Как справедливо заметил Ю. Н. Юшков, здесь усматривается скорее забота о преступнике, чем об объекте его посягательства[103].

С сожалением следует констатировать, что именно указанный подход зачастую реализуется в практике деятельности следственных и судебных органов.

Примером тому служит дело в отношении оперуполномоченного уголовного розыска Поворова, который 20 мая 1994 г. Мещанским межмуниципальным районным судом Центрального административного округа г. Москвы был осужден по ст. 105, ст. 15, 105 УК РСФСР[104].

Поворов признан виновным в совершении убийства при превышении пределов необходимой обороны.

Как видно из материалов дела, 30 сентября 1992 г. в вечернее время Сухарев, Шилов, Зерекидзе, Иванов и Тарасенков – члены кооператива – распивали спиртное, примерно в 22 часа вышли на улицу.

Около 22 ч 30 мин. после окончания дежурства оперуполномоченный уголовного розыска Поворов по дороге домой увидел группу людей в составе 5–6 человек, один из которых, как впоследствии оказалось, Иванов, пытался его остановить, затем к нему подошел ранее незнакомый Зерекидзе и также предложил поговорить. Иванов и Зерекидзе были в состоянии алкогольного опьянения. Поворов сказал им, что является сотрудником милиции. В ответ они оскорбили его, предложили пойти «разобраться». Вместе с Зерекидзе он направился к арке дома, где его кто-то сзади ударил по голове, отчего он упал. Его стали избивать ногами по голове и телу. Тогда он достал пистолет и трижды выстрелил. В результате Сухарев был убит, а Шилов тяжело ранен. По мнению Поворова, оружие он применил правильно, так как его жизни угрожала реальная опасность.

Однако Судебная коллегия по уголовным делам Московского городского суда приговор оставила без изменений.

Признав Поворова виновным в убийстве и покушении на убийство при превышении пределов необходимой обороны, суд первой и кассационной инстанции в обоснование своего вывода сослался на показания осужденного, потерпевших Шилова и Сухаревой, свидетелей Иванова, Зерекидзе и других, заключения экспертов.

Заместитель Председателя Верховного Суда Российской Федерации в протесте поставил вопрос об отмене судебных решений и прекращении дела за отсутствием в действиях Поворова состава преступления.

Президиум Московского городского суда протест удовлетворил 29 мая 1997 г., указав следующее. Оценивая приведенные доказательства[105] и давая квалификацию действиям Поворова, суд ошибочно пришел к выводу, что Поворов неправомерно применил оружие и превысил пределы необходимой обороны, не уточнив, в чем конкретно выразилось превышение.

В основу обвинения положены выводы судебно-медицинской и медико-криминалистической экспертиз, опровергающих показания Поворова о производстве выстрелов из положения полулежа. В то же время суд не дал оценки характеру опасности, угрожавшей Поворову, обстановке, при которой было совершено нападение: ночное время, численное превосходство находившихся в пьяном виде нападавших, их агрессивность. Поворов предупредил о применении оружия, однако пистолетом пытались завладеть. Табельное оружие было похищено, а затем подброшено к месту, где было совершено нападение на сотрудника милиции Поворова.

При таких обстоятельствах следует признать действия Поворова как совершенные в условиях необходимой обороны без превышения ее пределов, поэтому дело в отношении него подлежит прекращению за отсутствием состава преступления.

Следует заметить, что ни одна из названных судебных инстанций, решая вопрос о правомерности применения сотрудником милиции табельного огнестрельного оружия, ссылок на соответствующие статьи Закона «О милиции» не сделала.

Немаловажным при оценке правомерности применения огнестрельного оружия в состоянии необходимой обороны является и то, что по факту необходимой обороны сначала возбуждается уголовное дело и лишь в дальнейшем оно прекращается. Оборонявшийся фактически выступает в роли подозреваемого, а затем доказывает свою невиновность. Нападавший, напротив, подчас выглядит жертвой, а его общественно опасное деяние, послужившее поводом для защиты, лишь в редких случаях получает соответствующую уголовно-правовую оценку[106].

На наш взгляд, именно указанными обстоятельствами можно объяснить нежелание и боязнь сотрудников милиции применять огнестрельное оружие, когда для этого имеются законные основания. Не случайно экспертный опрос слушателей Академии МВД СССР (лиц, имеющих достаточный опыт практической работы) показал, что подавляющее большинство будущих руководителей органов внутренних дел (более 90 %) в качестве одного из существенных мотивов недостаточно эффективного использования сотрудниками органов внутренних дел института необходимой обороны указали на боязнь уголовной ответственности за применение огнестрельного оружия[107].

По мнению А. В. Мингеса, причиной таких опасений является недостаточно четкое и конкретное определение оснований применения оружия[108]. После принятия нового законодательства, в котором закреплен уточненный и расширенный перечень оснований применения огнестрельного оружия, ситуация стала меняться в лучшую сторону. Однако, как показывают результаты проведенного нами опроса сотрудников милиции, «синдром страха» преодолеть пока не удается.

Среди причин, которые удерживают сотрудников милиции от применения огнестрельного оружия при наличии законных оснований, названы:

1) недостаток времени для правильной оценки складывающейся обстановки;

2) невозможность полностью контролировать пределы поражающего действия огнестрельного оружия и предугадать последствия его применения или использования;

3) отсутствие достаточного опыта и тренировок по применению и использованию оружия в сложных ситуациях;

4) боязнь предвзятой оценки со стороны прокуратуры;

5) психологическая неподготовленность к применению оружия;

6) соображения гуманности.

Четвертый из указанных факторов – боязнь предвзятой оценки со стороны прокуратуры – оказался для опрошенных сотрудников милиции наиболее значимым. На первое место среди прочих его поставили 33,3 % респондентов, на второе – 19,8, на третье – 12,4, на четвертое– 10,6, на пятое– 10,6, на шестое– 13,3 %. Генезис указанной предвзятости видится нами в явно недостаточном уровне правовой подготовки сотрудников прокуратуры, которые по этой причине при анализе конфликтных ситуаций в основу принимаемого решения кладут не обстоятельно осмысленные положения закона, а выработанный за долгие годы шаблон (прецедент), суть которого в презумпции виновности сотрудника милиции, причинившего вред при применении оружия. Справедливости ради следует признать, что на таких же позициях стоят и многие руководители силовых структур, в том числе милиции, которые, как уже указывалось, под разными предлогами стремятся ограничить доступ подчиненных к табельному оружию[109].

Результаты опроса сотрудников милиции также показали, что 62,3 % респондентов считают самыми сложными при изучении правовых основ применения огнестрельного оружия нормы, устанавливающие пределы допустимого при этом вреда[110].

По нашему мнению, причина сложившегося отношения соответствующих должностных лиц к данной проблеме состоит в том, что действующее законодательство при определении правомерности причинения вреда в результате применения сотрудниками государственных военизированных организаций огнестрельного оружия требует учитывать не только специальные нормы, устанавливающие основания, условия и порядок его применения, но и нормы о необходимой обороне, причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление, крайней необходимости, устанавливающие общие условия правомерности, относящиеся к защите от общественно опасного посягательства. Что же касается специальных норм, то они, закрепляя перечень случаев применения и использования оружия, не исключают тем не менее ответственности за возможные последствия, которые могут наступить в результате точного соблюдения их положений.

В этой связи следует более подробно проанализировать роль и характер взаимосвязи норм административного и уголовного права, а также определить иерархию данных норм в правовом регулировании применения сотрудниками государственных военизированных организаций огнестрельного оружия.

Большинство авторов правомерность применения сотрудниками милиции огнестрельного оружия связывают прежде всего с законодательством о необходимой обороне. При этом они игнорируют имевшиеся и имеющиеся различия в правовом регулировании общих начал необходимой обороны и правил применения огнестрельного оружия. Так, по мнению М. И. Якубовича, применение оружия допускается на основании законодательства о необходимой обороне. Нормативные акты, регламентирующие основания и порядок применения оружия, «издаются в полном соответствии с законодательством о необходимой обороне»[111]. Нормы, устанавливающие основания и порядок применения оружия, считают другие ученые, «лишь конкретизируют пределы необходимой обороны применительно к определенным ситуациям»[112], устанавливают «процедурный порядок реализации предписаний уголовного закона»[113]. Важно отметить, что законодательство о необходимой обороне признается правовой основой применения огнестрельного оружия специалистами как уголовного[114], так и административного права[115]. Кроме того, отдельные основания его применения, как справедливо отмечают Э. Ф. Побегайло и В. П. Ревин, «опираются на нормы, регламентирующие институты задержания преступника и крайней необходимости»[116].

Таким образом, по преобладающему мнению, правовой основой применения огнестрельного оружия следует считать нормы уголовного законодательства о необходимой обороне, крайней необходимости и задержании лица, совершившего преступление[117]. В свою очередь, специальные нормативные акты, как указывают В. А. Владимиров и Ю. И. Ляпунов, «учитывая степень общественной опасности посягательства, в обобщенном виде устанавливают точно определенный перечень обстоятельств и условий, при наличии которых работники милиции для устранения опасности, грозящей правоохраняемым интересам, вправе в качестве крайней меры применять оружие»[118]. В целом приведенные положения не вызывают сомнения.

Вместе с тем суть рассматриваемого подхода сводится к тому, что эта исключительная мера, по словам Н. Т. Куца, может использоваться при любом из перечисленных трех оснований, «лишь бы она соответствовала условиям правомерности причинения вреда при возникшем состоянии»[119]. Иными словами, в конечном счете определение правомерности применения огнестрельного оружия сотрудниками государственных военизированных организаций сторонники анализируемой точки зрения сводят к решению вопроса о правомерности причинения вреда в результате его применения. Причем за основу при этом, по их мнению, следует брать не специальные нормы, устанавливающие основания и порядок применения оружия, а нормы уголовного законодательства, исключающие ответственность за вред, причиненный в результате этих действий.

Таким образом, приоритет при определении правомерности причинения вреда в результате применения огнестрельного оружия сотрудниками государственных военизированных организаций здесь отдается законодательству о необходимой обороне, крайней необходимости и задержании лица, совершившего преступление, а специальные нормы, устанавливающие основания и порядок применения огнестрельного оружия, рассматриваются лишь как дополнительные условия правомерности действий сотрудников государственных военизированных организаций в рамках конкретного обстоятельства, исключающего общественную опасность и противоправность деяния, предусмотренного уголовным законодательством[120].

Очевидно, что при таком подходе специальные административно-правовые нормы, закрепляющие основания, условия и порядок применения огнестрельного оружия, с одной стороны, теряют самостоятельное юридическое значение при определении правомерности причиненого вреда, поскольку им отводится всего лишь вспомогательная (дублирующая) роль, а с другой– рассматриваются как нормы, ограничивающие право сотрудников на необходимую оборону[121] и причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление, с помощью огнестрельного оружия.

Другая точка зрения наиболее четко сформулирована Ю. В. Баулиным. Он исходит из того, что прерогативой уголовного законодательства является прежде всего определение правовых последствий преступного причинения вреда охраняемым законом общественным отношениям, поскольку лишь уголовный закон устанавливает, какие общественно опасные деяния являются преступлениями. Однако, если же речь идет о правовых последствиях правомерного причинения вреда объектам уголовно-правовой охраны, правомерность совершенного устанавливается не только и не столько с помощью уголовного, сколько иного законодательства, закрепляющего нормы, которые предоставляют право на совершение рассматриваемых поступков[122].

По мнению Ю. В. Баулина, большинство криминалистов все случаи правомерного причинения вреда, подпадающего под признаки преступления, пытаются «втиснуть» в рамки лишь тех обстоятельств, которые предусмотрены уголовным законом, хотя в реальной действительности имеют место другие поступки, характеризующиеся совокупностью своих специфических признаков, в целом отличающихся от необходимой обороны, крайней необходимости и задержания преступника[123]. К таким поступкам он относит, в частности, применение огнестрельного оружия сотрудниками милиции, выделяя его как самостоятельное обстоятельство, исключающее общественную опасность и противоправность деяния, и предлагает считать применение уполномоченным лицом огнестрельного оружия правомерным, если оно соответствовало основаниям и порядку, предусмотренным законодательными актами[124]. Схожую позицию занимает А. С. Князьков, предлагая закрепить в числе обстоятельств, исключающих преступность деяния, такое, как «действие, совершенное должностным лицом во исполнение закона»[125].

Считая целесообразным рассматривать применение огнестрельного оружия в рамках самостоятельного, закрепленного в УК РФ обстоятельства, исключающего преступность деяния, данные авторы не связывают действия сотрудников милиции по применению огнестрельного оружия с реализацией институтов необходимой обороны и причинения вреда при задержании лица, совершившего преступление, регламентированных уголовным законом[126].

Таким образом, если в первом случае приоритет отдается нормам уголовного законодательства о необходимой обороне, причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление, крайней необходимости, то во втором случае за основу при оценке правомерности применения огнестрельного оружия предлагается брать нормы административного законодательства, устанавливающие правила его применения, которые рассматриваются в качестве самостоятельного обстоятельства, исключающего общественную опасность и противоправность данного деяния, закрепленного в Уголовном кодексе.

Появление и существование указанных двух различных подходов к решению вопроса о правомерности причинения вреда при применении оружия, уполномоченными на то должностными лицами, обусловлено еще и тем, что по мере совершенствования законодательства, регламентирующего правила применения сотрудниками государственных военизированных организаций огнестрельного оружия, четкой позиции официальных государственных органов по данному вопросу не прослеживается.

История нормативно-правового регулирования применения милицией огнестрельного оружия в советский период такова, что поначалу нормы, устанавливающие полномочия сотрудников милиции по применению оружия, закреплялись в ведомственных нормативных актах (инструкциях, положениях, уставах), т. е. в подзаконных нормативных актах, и не могли конкурировать с нормами о необходимой обороне и крайней необходимости, установленных законом.

Затем, указанные полномочия получили закрепление в Положении о советской милиции, утвержденном постановлением Совета Министров СССР от 17 августа 1962 г., в котором прямо указывалось, что сотрудникам милиции предоставляется право «в соответствии с законодательством о необходимой обороне принимать решительные меры для защиты от посягательств преступных элементов», а в качестве крайней меры допускается применение оружия[127]. Правовой основой применения оружия здесь прямо указывалось законодательство о необходимой обороне.

После этого, в принятом 8 июня 1973 г. Указе Президиума Верховного Совета СССР «Об основных обязанностях и правах советской милиции по охране общественного порядка и борьбе с преступностью»[128], закрепившем основания и пределы применения работниками милиции силы и огнестрельного оружия, ссылки на нормы уголовного законодательства о необходимой обороне, крайней необходимости и задержании преступника не сделано. Равным образом отсутствовали какие-либо ссылки на это законодательство и в ст. 39 Основ исправительно-трудового законодательства Союза СССР и союзных республик[129], предусматривающей основания применения оружия к лицам, лишенным свободы, а также в ст. 17 Положения о предварительном заключении под стражу[130] и ст. 15 Положения о порядке кратковременного задержания лиц, подозреваемых в совершении преступления[131]. Необходимо отметить, что все перечисленные нормативные акты, имеющие силу закона, были формально равноценны с уголовным законодательством в части определения правомерности применения огнестрельного оружия.

В ныне действующем Законе «О милиции», наряду с тем, что на деятельность сотрудника милиции распространяются положения законодательства о необходимой обороне и крайней необходимости, установленные законодательством, в ч. 3 ст. 23 закреплено положение, в соответствии с которым «сотрудники милиции не несут ответственности за вред, причиненный правонарушителю применением в предусмотренных настоящим Законом случаях… огнестрельного оружия, если причиненный вред соразмерен силе оказываемого противодействия». Однако критериев соразмерности между «вредом, причиненным правонарушителю» и «силой оказываемого противодействия» закон о милиции не раскрывает.

Более четкие правовые рамки соразмерности установлены в п. 3 ч. 2 ст. 24 Федерального закона от 27 мая 1996 г. «О государственной охране» (с изменениями от 18 июля 1997 г.), в котором подобное положение изложено следующим образом: «сотрудники федеральных органов государственной охраны не несут ответственности за моральный вред, убытки и вред охраняемым уголовным законом интересам, причиненные ими в связи с применением в предусмотренных настоящим Федеральным законом случаях физической силы, специальных средств или оружия, если при этом не было допущено превышение пределов необходимой обороны либо крайней необходимости, или превышение мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление, или совершение умышленного преступления во исполнение заведомо незаконного приказа или распоряжения, а также в условиях обоснованного риска. В иных случаях ответственность наступает в порядке, установленном федеральным законодательством»[132].

Отсюда следует, что правомерность применения огнестрельного оружия сотрудниками государственных военизированных организаций законодатель связывает не только со строгим соблюдением специальных норм, устанавливающих основания, условия и порядок его применения (т. е. норм, которые регламентируют сами действия сотрудника по применению оружия), но и со степенью тяжести наступившего при этом вреда (т. е. нормами, исключающими ответственность за последствия совершенных в соответствии с законом действий), не указывая, какие из них должны играть решающую роль.

Однако решение вопроса о роли и взаимосвязи норм административного и уголовного права при определении правомерности применения сотрудниками государственных военизированных организаций огнестрельного оружия имеет принципиальное значение для выбора наиболее оптимальной модели правового регулирования данной меры принуждения, характера и содержания корректировки административно-правовых норм, устанавливающих правила применения огнестрельного оружия.

Как уже отмечалось, огнестрельное оружие, как мера административного принуждения (защиты), применяется сотрудниками государственных военизированных организаций непосредственно на месте и в момент совершения наиболее опасных противоправных действий в качестве первичной охранительной реакции на противоправное поведение.

В связи с этим применение оружия сотрудниками в установленных законом случаях происходит, как правило, в сложных психологических условиях конфликтной ситуации, вызывающих эмоциональные состояния, которые резко сужают деятельность интеллекта и поражают волю[133]. В таких условиях довольно сложно с самого начала точно определить, представляет ли общественно опасное деяние и в какой степени угрозу для жизни или здоровья, т. е. предугадать, какие последствия наступят– смерть или тяжкие телесные повреждения[134]. Трудно, далее, предугадать последствия, которые могут наступить от выстрела из табельного оружия в момент его производства сотрудником и сопоставить их с угрожающим вредом. Вполне очевидно, на наш взгляд, что сделать все это легче стороннему наблюдателю, нежели человеку, обязанному активно действовать в той или иной экстремальной ситуации, сопряженной с большими физическими и психологическими нагрузками. На сложность применения норм, определяющих правомерность применения огнестрельного оружия, в условиях реального инцидента не раз указывалось на страницах ведомственной периодической печати[135]. Поэтому очень важно, как справедливо отметил С. Донцов, «чтобы соблюдение условий правомерности применения оружия было реально достижимо в экстремальной ситуации»[136].

Думается, не случайно Пленум Верховного Суда СССР в и. 4 постановления от 16 августа 1984 г. «О применении судами законодательства, обеспечивающего право на необходимую оборону от общественно опасных посягательств», указал, что «судам следует строго соблюдать требования закона, направленные на защиту представителей власти… в связи с исполнением ими служебных обязанностей по пресечению общественно опасных посягательств и задержанию правонарушителей»; указанные лица «не подлежат уголовной ответственности за вред, причиненный посягавшему или задерживаемому, если они действовали в соответствии с требованиями уставов, положений и иных нормативных актов, предусматривающих основания и порядок применения силы и оружия»[137]. Эта позиция была конкретизирована в и. 4 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 22 сентября 1989 г. № 9 «О применении судами законодательства об ответственности за посягательство на жизнь, здоровье и достоинство работников милиции, народных дружинников и военнослужащих в связи с выполнением ими обязанностей по охране общественного порядка», где разъяснялось, что «действия работников милиции… выразившиеся в причинении вреда лицу, посягающему на их жизнь, здоровье и достоинство… являются правомерными и не влекут ответственности, если они отвечали требованиям уставов и других нормативных актов, предусматривающих основания применения силы, специальных средств и оружия»[138].

Таким образом, Верховный Суд СССР ориентировал суды при определении правомерности причинения вреда в результате применения оружия брать за основу специальные нормы, устанавливающие основания (случаи) и порядок применения оружия. Но поскольку в указанных постановлениях высшей судебной инстанции речь шла о подзаконных в то время нормативных актах, эти разъяснения расцениваются в качестве правовых предписаний, ограничивающих право сотрудников милиции на необходимую оборону правилами применения огнестрельного оружия[139] и в этой связи подлежащих отмене[140].

Однако суть проблемы заключается именно в критериях правовой оценки вреда, причиняемого в результате применения огнестрельного оружия в установленных законом случаях. По нашему мнению, нельзя делить правомерность применения оружия на два самостоятельных элемента: а) правомерность производства выстрела (в том числе на поражение) из огнестрельного оружия, которая определяется на основе специальных норм, устанавливающих основания и порядок применения оружия, и б) правомерность причинения вреда, возникшего в результате применения оружия, определяемую в соответствии с положениями о необходимой обороне и крайней необходимости, установленными законодательством. Не следует рассматривать каждый из этих элементов в отдельности, поскольку они неразрывно связаны между собой.

Ограничивая возможность применения огнестрельного оружия в состоянии необходимой обороны, крайней необходимости и при задержании лица, совершившего преступление, строго определенными случаями и установленной процедурой применения, законодатель исходит прежде всего из принципа соответствия мер защиты либо задержания характеру и степени общественной опасности противоправных действий. Поэтому если выстрел из огнестрельного оружия на поражение произведен сотрудником милиции в предусмотренных законом случаях и порядке (т. е. правомерно), то и любой вред, причиненный посягавшему или задерживаемому, вплоть до лишения его жизни, надо считать правомерным.

Сходная точка зрения уже была высказана в литературе в отношении применения приемов самбо. По мнению А. В. Мингеса, «если проведение приема было начато правомерно, то нельзя вменять в вину вред, причиненный в результате его исполнения», поскольку «правомерно начатый прием в силу сложности физических действий, его составляющих, может привести к нежелательным последствиям, которые нельзя ни предусмотреть, ни предотвратить»[141]. В еще большей степени приведенный автором довод справедлив по отношению к применению огнестрельного оружия, которое, обладая большой поражающей способностью, влечет, как правило, наступление необратимых последствий. Возможность сотрудника милиции управлять поражающей силой огнестрельного оружия ограничена только выбором точки прицеливания, остальное зависит не от него, а от боевых характеристик самого огнестрельного оружия, его конструктивных особенностей, перемещения цели, ее экипировки, и других, зачастую случайных обстоятельств. Поскольку в соответствии с ч. 3 ст. 37 УК РФ превышением пределов необходимой обороны могут быть только умышленные действия, причинение в таких случаях даже тяжкого вреда посягающему не может быть поставлено в вину сотруднику милиции.

Аналогичный подход просматривается в постановлении Верховного Суда СССР по конкретному делу, в котором указывается, что «при установлении факта совершения… действий, соразмерных интенсивности произведенного нападения… причинение телесных повреждений, явившихся результатом только применения мер по необходимой обороне, не может быть вменено в вину»[142].

Таким образом, правомерность применения[143] огнестрельного оружия, предназначенного для решения боевых и оперативно-служебных задач, как меры административного принуждения, должна устанавливаться в соответствии со специальными нормами, определяющими основания и порядок применения огнестрельного оружия сотрудниками государственных военизированных организаций. Если сотрудник, применяя огнестрельное оружие, не выходит за рамки ограничений, предусмотренных специальными нормами, регламентирующими основания и порядок его применения, то он не должен нести ответственность за вред, который причиняет при этом, каким бы этот вред ни был. Специальные нормы, закрепляющие основания (например, ст. 12, ч. 1 ст. 15 Закона «О милиции»), порядок и пределы применения огнестрельного оружия должны реально обеспечивать правовую защищенность сотрудников государственных военизированных организаций, а не выступать в качестве вспомогательного средства при толковании и применении законодательства о необходимой обороне, причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление, и крайней необходимости.

Учитывая сказанное, а также то, что пределы применения огнестрельного оружия различных видов необходимо установить в самом Федеральном законе «Об оружии», представляется целесообразным закрепить в нем следующие положения:

«Сотрудники государственных военизированных организаций не несут ответственности за моральный вред, убытки и вред охраняемым уголовным законом интересам, причиненные ими в связи с применением или использованием огнестрельного оружия, если при этом не было допущено превышение пределов необходимой обороны либо крайней необходимости, или превышение мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление.

Сотрудники государственных военизированных организаций не несут ответственности за любой моральный, материальный и физический вред, причиненный ими правонарушителю в связи с применением огнестрельного оружия в предусмотренных федеральным законом случаях, если они действовали в соответствии с положениями данного закона, устанавливающими порядок их применения».

При этом основания (случаи) применения огнестрельного оружия, закрепленные в статутных федеральных законах, должны быть скорректированы на основе принципа соразмерности с учетом допустимости причинения посягающему любого вреда при их возникновении (другими словами, производства «смертельного» выстрела).

Аналогичные положения следует продублировать, по нашему мнению, также в статутных федеральных законах, регламентирующих полномочия по применению огнестрельного оружия военнослужащими и сотрудниками различных военизированных организаций. Необходимо также иметь в виду, что в случаях, предусмотренных, например, ч. 1 ст. 15 Закона «О милиции», кроме того, могут применяться все виды специальных средств, о чем прямо сказано в ч. 3 ст. 14 данного Закона, и, тем более, физическая сила. Поэтому, применяя физическую силу и специальные средства в случаях, когда допустимо применение огнестрельного оружия, сотрудник не должен нести ответственность за любой вред, который причиняет при этом, каким бы этот вред ни был.

Учитывая данное обстоятельство, предлагаемое в Федеральный закон «Об оружии» положение, в Законе «О милиции» может быть продублировано следующим образом:

«Сотрудники милиции не несут ответственности за моральный вред, убытки и вред охраняемым уголовным законом интересам, причиненные ими в связи с применением физической силы или специальных средств, применением или использованием огнестрельного оружия, если при этом не было допущено превышение пределов необходимой обороны либо крайней необходимости, или превышение мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление.

Сотрудники милиции не несут ответственности за любой моральный, материальный и физический вред, причиненный ими правонарушителю в связи с применением физической силы, специальных средств и огнестрельного оружия в предусмотренных федеральным законом случаях для применения огнестрельного оружия, если они действовали в соответствии с положениями настоящего Закона, устанавливающими порядок их применения».

Следует признать, что положение ч. 1 предложенных вариантов статей[144] не согласуется с ч. 1 ст. 1067 Гражданского кодекса Российской Федерации, в отношении ответственности за вред, причиненный в состоянии крайней необходимости. В данной норме говорится, что «вред, причиненный в состоянии крайней необходимости, то есть для устранения опасности, угрожающей самому причинителю вреда или другим лицам, если эта опасность при данных обстоятельствах не могла быть устранена иными средствами, должен быть возмещен лицом, причинившим вред». Представляется, что с учетом позиции законодателя, закрепленной в ч. 3 ст. 24 Федерального закона от 27 мая 1996 г. «О государственной охране», необходимо внести соответствующие коррективы в ст. 1067 Гражданского кодекса Российской Федерации.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.