5.1. Культурально-криминологический аспект ненасильственных сексуальных действий в отношении детей

Чтобы понять сложные исторические и правовые особенности сексуальных взаимоотношений взрослых и детей, необходимо кратко остановиться на культурно-историческом понятии «мир детства», введенном американским антропологом М. Мидом. В зависимости от отношения к понятию «мир детства» М. Мид выделяет три типа культур – постфигуративные, конфигуративные и префигуративные,[535] которые схематично можно представить следующим образом (см. рис. 26).

Рис. 26. Историко-культурологическая типология «мира детства»

В первом типе культур «мир детства» как таковой не выделяется, он характерен для традиционного общества, с низкой продолжительностью жизни, высоким уровнем смертности, общности традиций и ритуалов для всех его членов. Такая ситуация существует вплоть до европейского Средневековья. Как отмечал Ф. Арьес, проблем социологии и психологии детства тогда не было: дети носили ту же одежду, что и взрослые, играли в те же игры.[536]

В 1880 г., говоря о внутрисемейном насилии в отношении детей, лорд Шефтсбери отмечал: «Злоупотребления ужасны, и это не подлежит сомнению, но они носят частный, внутрисемейный, домашний характер, что виновник оказывается за пределами действия закона, и предмет этот, я думаю, не примет к обсуждению никакая Палата Общин».[537] В Великобритании первая хартия о детях была принята в 1887 г. – на 67 лет позднее закона о защите животных. Особенностью отношения к детям в культуре постфигуративного типа является отсутствие восприятия детей как членов общества.

Чтобы обрести полноправное членство в таком обществе, необходимо выполнить ряд условий, которые варьируются у различных народов: достижение определенного возраста, способность носить оружие, участвовать в охоте, иметь семью ит.д., после чего индивид проходит обряд посвящения, «инициации». До этого момента ребенок находится полностью в зависимом (нередко и сексуально зависимом) положении от полноправных членов общества. Р. Карсон, Дж. Батчер, С. Минека как пример культуральных различий сексуальных взаимоотношений взрослых и детей приводят данные о распространенности гомосексуального отношения детей со взрослыми неженатыми мужчинами в племени самбийцев, проживающих в Папуа – Новой Гвинее. Дети клана, мужского пола, достигнув семилетнего возраста, отделялись от своих матерей для того, чтобы жить исключительно вместе со взрослыми мужчинами и другими мальчиками, полагая, что половая зрелость не наступит до тех пор, пока дети не будут находиться в постоянных гомосексуальных контактах со взрослыми. Такая практика являлась частью ритуала посвящения, пока дети не вырастали и им не присваивался статус полноправных охотников. Однако оценивать антропологические факты сексуальных отношений с детьми ни с точки зрения психопатологии, т. е. называть это педофилией, ни с правовой позиции нельзя, так как они принадлежат к совершенно иному типу культуры. Такая оценка будет равносильна тому, чтобы с позиции современного права оценивать поступки людей, живших в другие исторические эпохи. Оценивать с позиции моральности или аморальности современного западного мира такое сексуальное поведение тоже нельзя – оно интегрировано в их мировоззрение и мифологию, создавая общественный порядок (у них нет изнасилований и насильственного сексуального поведения). Внедряя в их общество стандарты нашего мира, мы уничтожаем культуру этого народа.

Культуры конфигуративного типа выделяют «мир детства» как отдельную, обособленную категорию. J. R. Kincaid, рассматривая культуру викторианской эпохи, отмечает, что изменение отношения к ребенку связано, прежде всего, с представлениями о детской сексуальности.[538] Он пишет, что термин «ребенок» как определенный этап биологического развития был определен первоначально в третьем издании книги У. Эктона «Функции и расстройства репродуктивных органов в детстве, юности, взрослом возрасте и преклонных годах». Соответственно представления о сущности ребенка носили крайне противоречивый характер, от примитивного, нецивилизованного дикаря, «пустого сосуда», который должен быть наполнен культурой в процессе воспитания и образования, до «крайне испорченного с самого рождения существа» и пансексуальности детей З. Фрейда.

Этот небольшой исторический экскурс представляет значительный научный интерес в том плане, что отмеченные противоречия относительно сексуальности детей остаются нерешенными до настоящего времени. В качестве примера приведем мнение профессора психиатрии Нью-Йоркского и Колумбийского университетов А. Брилла. В своей книге «Лекции по психоаналитической психиатрии» А. Брилл пишет, что ни в одном из случаев, когда он давал заключение о мужчинах, втягивающих 6–11-летних девочек в сексуальные отношения, потерпевшие сами не сообщали о случившемся: «В каждом случае поведение пострадавших почти не отличалось… Установка на отсутствие сексуального опыта у девушек, вплоть до наступления социальной зрелости, представляется явно искусственной».[539]

В конфигуративных типах культур возможно рассмотрение трех аспектов взаимосвязи между детьми и взрослыми (см. рис. 27).

Рис. 27. Взаимосвязь взрослых и детей в культуре конфигуративного типа

Во-первых, правовой аспект направлен в сторону взрослых и регламентирует нормы, в том числе уголовно-правовые, направленные на защиту интересов детей. Во-вторых, социальный аспект направлен на детей и включает различные социальные легитимные и институционализированные меры контроля взрослых над детьми, как-то: воспитание, образование и т. д. Третий аспект взаимосвязи детей и взрослых – психологический, он единственный является взаимосвязанным, одновременно направлен как на детей, так и на взрослых, взаимообусловливает поведение детей от поведения взрослого и поведение взрослого от поведения ребенка. В криминологическом аспекте он представляет наибольший интерес. Ллойд де Моз, рассматривая психологическую взаимосвязь детей и взрослых, отмечает, что взрослые имеют возможность реагировать тремя способами:

1) использовать ребенка как объект, на который направлено содержание его собственного бессознательного (проективная реакция);

2) использовать ребенка как заместителя фигуры взрослого, значимого для него в его собственном детстве (возвратная реакция);

3) сопереживать потребностям ребенка и находить возможности для их удовлетворения (реакция сопереживания).[540]

Выделенные психологические механизмы реагирования представляются достаточно интересными в плане анализа механизмов криминального сексуального поведения в отношении детей. Многочисленные исследования лиц, совершивших противоправные сексуальные действия в отношении детей, показывают, что виновные сами в детстве подвергались сексуальному насилию, т. е. обнаруживается преемственность поведения (возвратная реакция). A. Glasser et al. в своем исследовании 747 лиц, совершивших сексуальные преступления, выявил, что 76 % из них в детстве сами подвергались сексуальному насилию, и таким образом образуется криминальный порочный круг, или цикл «victim-to-victimizer».[541]

D. Tingle et al., проведя исследования педофилов, указывает, что 56 % из них в детстве сами подвергались сексуальному насилию.[542] При этом следует отметить важную особенность, согласно которой выбираемый возраст объекта в большинстве случаев релевантен возрасту, когда сам преступник испытал сексуальное насилие или развратные действия. В связи с этим И. С. Кон отмечает: «Некоторые сексуально травмированные дети, став взрослыми, отличаются пониженным самоуважением, гипертрофированным чувством вины и стыда, чувством отчуждения от других, склонностью к пьянству и наркомании».[543]

3. Старович приводит данные исследования взрослых лиц с девиантным поведением, при этом сексуальное насилие в детстве отмечено у 3,4 % мужчин-алкоголиков, 5 % мужчин-наркоманов и 3,4 % женщин-наркоманок.[544] Значительную роль сексуального насилия, пережитого в детстве, в формировании отклоняющихся и криминальных форм сексуального поведения во взрослом состоянии отмечают многие отечественные исследователи.[545] Некоторые авторы полагают, что склонность к сексуальным посягательствам передается главным образом путем личного опыта, так что обиженный ребенок, вырастая, сам становится обидчиком (abused/abuser hypothesis), но этот вывод представляется слишком упрощенным и не до конца подтверждается статистическими данными.[546]

В большинстве литературных источников рассматриваются два механизма abused/abuser hypothesis: 1) идентификация с агрессором и вымещение своей обиды на другом, и 2) подвергающийся насилию ребенок, несмотря на страх и боль, испытывает при этом сексуальное возбуждение, обстоятельства которого закрепляются в его воображении, делая для него привлекательным аналогичный сексуальный контакт с мальчиками.[547] Однако, на наш взгляд, действия сексуальной психотравмы как причины криминального поведения необходимо рассматривать исходя как из совокупности действовавшей вредности, так и из ситуационных особенностей реализации криминального поведения. Тогда как в формировании девиантного сексуального поведения и парафильных форм поведения такое влияние может быть значительным.

Культура постфигуративного типа характеризуется стиранием жестких границ «мира детства» и «мира взрослых», что происходит во всех трех рассмотренных аспектах: психологическом, социальном и правовом. В психологическом плане это инфантилизация взрослых и акселерация детей, в социальном плане – процессы ранней социализации, эмансипации и, соответственно, снижение социального контроля.

Правовые нормы, прежде всего в области уголовного законодательства, остаются определяющими демаркационную линию, поэтому от того, насколько четко будут определены критерии и какими они будут по своему содержанию, будут зависеть социальные, культурные и психологические аспекты взаимосвязи мира детства и взрослых.

Относительно сексуальных взаимоотношений нормы, их регулирующие, в том числе уголовно-правовые, должны не только опираться на критерии сексуальной зрелости личности, но и содержать в себе интегрированный междисциплинарный научный подход.