§ 2. Основные направления исследования института лишения свободы

Попытки включить в нормативно-доктринальное определение уголовного наказания его свойства, проявляющиеся, главным образом, во взаимодействии с личностью преступника в процессе уголовно-исполнительной деятельности, не являются случайными. Они отражают стремление выйти за пределы узко нормативно-доктринального определения уголовного наказания, охватить механизм взаимодействия с личностью преступника, отразить связанные с его применением и исполнением сложные правовые и социально-психологические явления. Но решение этой важной научно-практической задачи возможно при условии действительного выхода за пределы нормативно-доктринального определения уголовного наказания, а не путем расширения его предмета за счет охвата явлений, лежащих за пределами такого понятия наказания.

В целом, уголовное наказание представляет собой динамическое явление – процесс, развивающийся во времени. В начале нынешнего столетия в Германии получила довольно широкое распространение так называемая «динамическая» теория уголовного наказания[142].

В советской юридической литературе на это свойство уголовного наказания одним из первых обратил внимание М. И. Ковалев, предлагающий различать наказание как понятие и как процесс наказывания[143].

Несколько позже к такому же выводу пришел А. И. Марцев[144]. Несмотря на то, что указанные авторы не раскрыли более широко своего понимания процесса наказывания, несомненным является то обстоятельство, что они пытались выйти за пределы нормативно-доктринального определения уголовного наказания.

Процесс наказывания, видимо, нельзя сводить только к применению и исполнению уголовного наказания. Его необходимо рассматривать как развитие уголовного наказания на стадии его законодательного определения и до окончания исполнения. В последнее время, когда идея системного исследования социально-правовых явлений заявила о себе как настоятельная необходимость, авторы отдельных публикаций именно так стали подходить к характеристике уголовного наказания как динамического явления. А. И. Коробеев, А. В. Усс и Ю. В. Голик, исходя из динамической концепции уголовного наказания, делают вывод, что оно вначале «работает» как безличная угроза, затем назначается конкретному человеку и, наконец, исполняется. На каждом из этих этапов механизм его воздействия на социальную материю имеет свои оттенки, что, в свою очередь, требует обозначения тех специфических акцентов в отношении ближайших целей (задач), которые на том или ином отрезке данного процесса могут ставиться и к достижению которых соответствующие субъекты уголовно-правового контроля должны стремиться[145].

С предложенным пониманием уголовного наказания как динамического процесса можно было бы полностью согласиться, если бы из сферы внимания этих авторов не выпала статическая его стадия, на которой оно существует как понятие.

Ведь существованию наказания как безликой угрозе должно предшествовать провозглашение уголовным законом право на применение наказания, определение его понятия, содержания, субъекта, объекта наказания.

Действующий УК России 1996 года (ч. 1 ст. 43) провозглашает, что наказание есть мера государственного принуждения, назначаемая по приговору суда. Наказание применяется к лицу, признанному виновным в совершении преступления, и заключается в предусмотренных законом лишении или ограничении прав и свобод этого лица.

Отвлекаясь пока от достоинств и недостатков приведенного определения понятия уголовного наказания, подчеркнем, что именно с такого рода нормативных дефиниций и начинается процесс наказывания. Затем законодатель определяет виды уголовного наказания, выделяя их в зависимости от объема и глубины лишаемых или ограничиваемых прав и свобод осужденного, и лишь после этого он конструирует составы преступления с учетом охраняемого уголовным законом юридического блага, устанавливая уголовно-правовые санкции за общественно опасные посягательства на них. Более того, содержание конкретных видов наказания (главным образом, лишения свободы) выступает в качестве оценочного критерия тяжести совершенного преступления (критерий законодательной классификации тяжести преступлений).

Представляется поэтому более обоснованным вывод о том, что наказание как динамический процесс наказывания проходит в своем развитии не три, а четыре стадии развития:

1. Нормативное определение понятия уголовного наказания, установления содержания его видов. Именно на этой стадии своего динамического развития, а не на второй, как полагают А. И. Коробеев, А. В. Усс и Ю. В. Голик, уголовное наказание оказывает влияние на поведение людей посредством ориентирующего информирования о том, что государство берет на себя своего рода гарантию-обязательство перед всеми членами общества выполнить функцию по защите соответствующих социальных благ. Это обстоятельство ликвидирует неопределенность в отношениях между людьми, делает более зримой и конкретной нормативную структуру общества, нейтрализует предрасположенность отдельных индивидов к обеспечению безопасности только своими силами, в той или иной мере снимает чувство беззащитности или, наоборот, ощущение вседозволенности, упорядочивает и стабилизирует структуру социального взаимодействия[146].

2. Криминализация и пенализация конкретного деяния, то есть провозглашение того, что определенные социальные блага взяты под особую охрану государства, и поэтому посягательство на них повлечет отрицательные последствия уголовно-правового характера. Именно с этого момента уголовное наказание начинает «работать» как безликая угроза, обращенная к неопределенному кругу правосубъектных лиц. Особенности механизма действия уголовно-правового запрета более подробно будут раскрыты ниже. Здесь же только заметим, что влияние уголовно-правового запрета на данной стадии процесса наказывания становится более жестким и определенным, сопряжено с возникновением своеобразных правовых отношений, в рамках которых реализуется ответственное поведение правосубъектных лиц без применения предусмотренных законом санкций.

3. Назначение наказания лицу, признанному виновным в совершении преступления. На этой, как и на последующей стадии процесса наказывания уголовное наказание вступает в непосредственное взаимодействие с личностью человека, лишая или ограничивая его в обладании принадлежащих ему прав и свобод. На этой стадии, как будет показано далее, меняется субъект наказания, появляются новые правовые отношения, конкретизируется объект воздействия уголовного наказания, возникает ответная реакция человека на применение к нему принуждения за совершенное преступление.

4. Исполнение уголовного наказания. Заключительная стадия процесса наказывания в самом общем виде характеризуется опять-таки сменой субъекта наказания и правовых отношений, принудительным лишением или ограничением принадлежащих ему прав и свобод, появлением у него устойчивого отношения к уголовному наказанию. Именно на данной стадии процесса наказывания наиболее полно появляются такие последствия применения уголовного наказания, как страдание лица, вызываемое принудительным лишением или ограничением принадлежащих ему прав и свобод. Применительно к другим стадиям процесса наказывания о страдании можно говорить лишь только как о потенциальной возможности его применения посредством принудительного воздействия. Как реальное психическое состояние человека, страдание появляется, главным образом, на стадии исполнения уголовного наказания.

Таким в целом представляется процесс наказывания, понимаемый в широком социально-правовом смысле. Как видим, нормативно-доктринальное определение уголовного наказания является лишь первоначальной стадией процесса наказывания и оно не может охватить всех его сторон. Динамический процесс наказывания

не укладывается в рамки нормативно-доктринального определения уголовного наказания, которое рассматривается как понятие, находящееся в статическом состоянии. Не обратив внимания на это весьма существенное обстоятельство, авторы рассмотренных выше определений уголовного наказания впали в серьезное противоречие, неразрешимое в рамках нормативно-доктринального подхода к исследованию этого социально-правового института.

Нормативно-доктринальное (догматическое) определение уголовного наказания рассматривает последнее, как отмечалось, в качестве категории права, правового явления. Процесс же наказывания как динамически развивающееся во времени и пространстве явление свойствами категории права не обладает. Он представляет собой качественно новое образование, а именно – юридическое явление.

На первый взгляд может показаться, что в данном случае происходит простая смена терминологии. Ведь до сих пор наука уголовного права не проводила четкой грани между правовыми и юридическими явлениями, рассматривая их как нечто тождественное, но обозначенное разными терминами. Сказанное, по-видимому, относится и к другим отраслям правоведения. Однако один из основателей современной юридической социологии – французский ученый Ж. Карбонье – справедливо, на наш взгляд, связывает с понятием «юридическое явление» переход на качественно новую стадию исследования правовых проблем. По его мнению, юридическое явление уже не входит в предмет догматической юриспруденции. Оно составляет предмет юридической социологии[147], и именно это обстоятельство предопределяет необходимость перехода к другому аспекту исследования проблемы. «Социология права, – подчеркивает Ж. Карбонье, – должна пользоваться лишь понятием «юридическое явление», ибо понятие «юридический факт» получило в юриспруденции совсем иное, причем достаточно четкое значение»[148]. В общем виде юридическим фактом в правоведении принято считать те жизненные обстоятельства объективного или субъективного свойства, с которыми законодатель связывает возникновение, изменение или прекращение правовых отношений. По своей природе эти «жизненные обстоятельства» не являются правовой категорией, поскольку лежат за пределами права и составляют социальный фактор правовых отношений.

Иными словами, «жизненные обстоятельства», которые составляют элемент содержания понятия «юридический факт», являются категорией, находящейся в ряду социальных факторов.

В. Н. Кудрявцев и В. П. Казимирчук по этому поводу пишут: «социальные факторы, взаимодействующие с правовыми явлениями, а также механизм и закономерности такого взаимодействия и составляют, на наш взгляд, предмет социологии права»[149].

Следовательно, юридический факт – это та реальная действительность социальной жизни, которая признается правом в качестве фактического материала.

Следует согласиться в этой связи с еще одним тезисом Ж. Карбонье, имеющим непосредственное и очень важное методологическое значение для темы настоящего исследования: «…в изолированном виде юридическое явление еще не есть подлинная реальность. Таковой является только юридическое явление, находящееся в определенной пространственной и временной среде. В этой среде данное юридическое явление встречается с другими, между ними возникают связи, и образуется то, что мы предлагаем называть юридической системой»[150].

Таким образом, и догматическая юриспруденция, и юридическая социология имеют своим предметом право, но рассматривают они его под разными углами зрения. Юридическая социология обращает первостепенное внимание на взаимодействие правовых категорий между собой и другими явлениями действительности, что и имеет своим следствием появление юридических систем.

Различие между догмой и социологией права, по-видимому, следует искать не в исследуемом объекте, а в методологическом подходе.

«Тот самый объект, – отмечает Ж. Карбонье, – который догматическая юриспруденция изучает изнутри, социология права рассматривает с внешней стороны. И именно потому, что она рассматривает объект с внешней стороны, она видит его как явление, не пытаясь проникнуть в его сущность, в его онтологическую глубину»[151].

С приведенным тезисом Ж. Карбонье можно было бы согласиться, если бы не его утверждение, что социологический аспект в исследовании проблемы права не пытается проникнуть в сущность последнего. Представляется, что, напротив, отмеченный аспект исследования, в первую очередь, направлен на выяснение социальной сущности права, его социальных возможностей и пределов.

Догматическая юриспруденция занимается выяснением, уточнением, описанием юридической природы, например, наказания, его внутренних связей, совершенствованием законодательной техники, юридического закрепления и другими важными сторонами рассматриваемой категории.

В. Н. Кудрявцев и В. П. Казимирчук совершенно справедливо утверждают в оригинальном учебнике по современной социологии права: «Предмет социологии и предмет правоведения не только соприкасаются, но и часто совпадают. Вместе с тем каждый имеет свою специфику. В результате и те общественные отношения, которые входят в предмет социологии, одновременно (поскольку они урегулированы правом) входят и в предмет юридических дисциплин». И далее: «Правовую науку в первую очередь интересует правовая форма соответствующего общественного отношения, содержание прав и обязанностей его субъектов»[152].

Юридическая социология рассматривает правовые категории во взаимодействии с другими явлениями социального, психофизического, политического и другого характера.

В философском понимании такое взаимодействие представляет собой процесс воздействия различных объектов друг на друга, их взаимную обусловленность, изменение состояния, взаимопереход, а также порождение одним явлением другого, непосредственные или опосредованные, внутренние или внешние их отношения и связи. Свойства того или иного явления могут проявляться и быть познанными только во взаимодействии с другими явлениями[153]. Взаимодействие, таким образом, характеризует движение, развитие категорий права, их влияние на общественные отношения, сознание, психологию и поведение людей.

Вопрос о наличии в уголовном праве юридических систем в изложенном их понимании в российской литературе еще не ставился, хотя для этого уже имеются веские теоретические предпосылки. Классической, на наш взгляд, юридической системой является уголовное правоотношение. Уголовному законодательству понятие «правоотношение» неизвестно, стало быть, оно не может быть отнесено к категории права. Видимо, поэтому правоотношение в течение длительного времени находилось вне сферы внимания уголовно-правовой науки. Однако проведенные в последнее время фундаментальные исследования этой проблемы показали, что и в уголовном праве правоотношение является движущей силой юридической жизни, как определил роль любых правоотношений Ж. Карбонье[154]. Согласно концепции Н. А. Огурцова, правоотношение в уголовном праве представляет собой отношение между государством в лице органов правосудия и преступником по поводу совершения последним общественно опасного деяния – преступления и уголовной ответственности виновного за содеянное[155]. При таком взгляде на правоотношение становится совершенно очевидно, что оно представляет собой не статическую (догматическую), а динамическую (социологическую) категорию, то есть юридическую систему, которая, помимо правовых аспектов, включает в свое содержание и другие аспекты, например, политический (государство), что является движущей силой жизни уголовного закона. Поскольку уголовное правоотношение представляет собой разновидность правовых отношений, оно может рассматриваться именно как юридическая система, исследование которой должно осуществляться на основе методологии анализа такого рода явлений[156].

Всеми свойствами важнейшей юридической системы в уголовном праве обладает и состав преступления. Учение о составе преступления занимает одно из центральных мест в науке уголовного права, несмотря на то, что до недавнего времени в законе это понятие упоминалось лишь косвенно (ст. 16 УК РСФСР 1960 г.). Впервые в истории нашего уголовного законодательства о составе преступления говорится в Основах уголовного законодательства Союза ССР и республик, принятых в июле 1991 года.

Ныне действующее российское уголовное законодательство (УК РФ 1996 г.) использует термин «состав преступления» в своем содержании, например, при описании оснований уголовной ответственности (ст. 8) или применительно к основаниям освобождения от уголовной ответственности в силу примечания к ст. 275 «Государственная измена».

Уголовный закон не приводит понятия «состав преступления» и не выделяет его элементов (объект, субъект, объективную и субъективную стороны), которые в результате этого также не обладают свойствами категории права. Их понятие выработано наукой в целях создания теоретической основы для квалификации преступления, то есть деятельности по установлению соответствия (тождества) конкретного деяния человека признакам состава преступления, описанного в норме Особенной части Уголовного кодекса[157].

Иными словами, состав преступления, как и правоотношение характеризуют взаимодействие категорий уголовного права с явлениями действительности, их движение, развитие, применение и исполнение. Следовательно, и правоотношение, и состав преступления являются юридическими системами, и в этом качестве они входят в сферу юридической социологии, являются социологическими категориями.

Несомненно, что свойствами юридической системы обладает и описанный выше процесс наказывания, который можно рассматривать как уголовное наказание в социологическом его понимании, как категорию социологии уголовного права. Касаясь данной проблемы, Ж. Карбонье высказал следующее очень важное соображение: «Деяние квалифицируется как преступление потому, что это следует из закона, оно правовое явление. Уголовный закон и наказание также правовые явления, а наука, которая предполагает изучать их в непосредственной связи с социальными условиями и следствиями, также может претендовать на ранг социологии права. Вот почему ныне на стадии конструирования находится автономная дисциплина – социология уголовного права (которую также называют уголовной социологией). В центре внимания ее исследования лежит проблема наказания»[158].

Ж. Карбонье различает, таким образом, уголовное наказание как правовое и как юридическое явление. Последнее, развиваясь во времени и пространственной среде, неизбежно приобретает признаки юридической системы. Рассматриваемое именно в таком аспекте уголовное наказание является предметом системного исследования.

Поскольку уголовное наказание как юридическая система является социологической категорией, оно не может входить в предмет уголовно-правовой догматики и связанной с ним нормативной доктрины. Оно входит в предмет уголовной социологии, где, как отмечалось, ему отводится центральное место. Если догматическое направление изучает нормы права как таковые, то юридическая социология, в том числе и уголовно-правовая, стремится открыть как социальные причины, порождающие эти нормы, так и социальный эффект этих норм[159].

Социология права, как справедливо отмечают В. Н. Кудрявцев и В. П. Казимирчук, представляет собой определенным образом структурированную систему социальных знаний о праве как особом социально-юридическом феномене в его генезисе, а также в действии, то есть как социально детерминированном и социально действующем (социально направленном) явлении, процессе[160].

Таким образом, объект исследования, как видим, остается одним и тем же, однако существенно меняется его аспект, центр тяжести которого в уголовно-правовой социологии переносится на взаимодействие элементов наказания между собой и другими явлениями действительности.

Поскольку уголовное наказание может рассматриваться в нормативно-доктринальном и социологическом аспектах, теория уголовного права должна допускать возможность двух самостоятельных его определений. Этот вывод с методологической точки зрения представляется очень важным прежде всего потому, что он ведет к расширению предмета уголовного права за счет включения в него научного анализа новой уголовно-правовой юридической системы. Такое расширение предмета уголовного права может изменить представление о нем как о догматической науке, но это неизбежно до тех пор, пока от нее не отпочковалась и не оформилась в качестве автономной дисциплины уголовно-правовая социология. В сфере уголовно-правовых дисциплин, отмечает Ж. Карбонье, в связи с наличием криминологии (а точнее, социологии преступности) создание социологии уголовного права может показаться излишним. Однако это мнение ошибочно, поскольку социология уголовного права, изучающая репрессию и реакцию общества на преступление, существенно отлична от социологии преступности, которая изучает саму преступность, процесс, завершающий совершение преступного деяния[161].

Приведенный тезис профессора Ж. Карбонье, по-видимому, нуждается в уточнении. Все дело в том, что использованный им термин «социология преступности» может выдавать неверное представление в целом о социологии уголовного права. Скорее всего, на наш взгляд, автор хотел таким образом провести грань различия между социологией уголовного права и криминологией. При всей их схожести в плане методологических подходов они все же имеют весьма существенные различия.

В советской криминологической литературе при определении криминологии утверждалось, что основным элементом ее предмета является преступность как массовое явление, а предметом уголовного права выступает отдельное преступление и установленная законом уголовная ответственность[162].

Представляется, что приведенное определение предмета криминологии носит наиболее общий характер и не дает достаточных признаков, позволяющих разграничить одно явление от другого, для этого и существует в науке такое понятие, как ее предмет.

Криминология и уголовное право хотя и изучают одну область явления (преступную деятельность людей), отмечают В. Н. Кудрявцев и В. П. Казимирчук, но на разных этапах ее осуществления; криминологические исследования направлены на раскрытие причин преступности и разработку системы предупредительных мер. Задача уголовного права более специфична: как правовая система оно имеет целью установление и реализацию уголовной ответственности в отношении тех, кто совершает преступления[163].

Известный немецкий криминолог профессор Г. Й. Шнайдер по этому поводу пишет: «… криминология – это самостоятельная междисциплинарная наука со своей историей, характеризующаяся оригинальными методами исследования и своеобразными институтами и организациями, имеющимися во всех странах мира»[164].

В этой связи следует согласиться с позицией профессора А. И. Долговой, которая совершенно резонно ставит под сомнение справедливость приведенного утверждения относительно «криминологии как междисциплинарной науки». А. И. Долгова, в частности, отмечает: «И что такое междисциплинарная наука? Между какими дисциплинами? Но важно еще понимать, что междисциплинарное исследование – это одно, а междисциплинарная наука – это нечто иное»[165].

Думается, что справедливость позиции А. И. Долговой вытекает из общенаучных положений: междисциплинарных наук, по всей видимости, не бывает, потому что самостоятельность науки определяется ее предметом и, в известной мере, методом. Если встать на позицию профессора Г. Й. Шнайдера, то неминуемо пришлось бы признать, что значительное число самостоятельных отраслей юридической науки являются междисциплинарными (юридическая социология, юридическая психология, судебная медицина и др.), где они функционируют, например, с одной стороны, в юриспруденции, а с другой стороны, в социологии. Такое совершенно абсурдное положение неминуемо привело бы к раздвоению предмета науки, и в этом смысле трудно было бы ожидать получение положительных результатов от такой научной деятельности. Другое дело, что при исследовании «своего» объекта, например, юридическая психология опирается на потенциал общей психологии как фундаментальной науки. В литературе высказывались суждения, что юридическая психология является частной теорией по отношению к фундаментальным ее отраслям[166].

Профессор Г. М. Миньковский в предисловии к книге О. Д. Ситковской «Психология уголовной ответственности» в целом правильно отмечает, что юридическая психология развивается на базе использования данных общей психологии, исследуемых ею глобальных закономерностей личности и поведения. Но это не значит, по мнению Г. М. Миньковского, что данная отрасль психологической науки, как и любая другая отрасль, не имеет собственного достаточно обширного теоретического поля[167].

Криминология как самостоятельная отрасль юридической науки, на наш взгляд, включает в свой предмет все те проблемы, которые связаны с исследованием социологических аспектов преступности: причины, динамика, структура преступности, классификация преступности, криминальная субкультура, личность преступника, мотивация преступной деятельности и преступного образа жизни, влияние инкорпоративных норм на механизм правового регулирования и ряд других важнейших вопросов, не входящих в предмет нормативно-доктринальных и социологических аспектов уголовного права.

Сходство криминологии и социологии уголовного права, на наш взгляд, заключается исключительно в методе исследования, что касается ее предмета, то он имеет свою грань в общем объекте уголовно-правовых исследований.

Изучение в пределах единого объекта уголовного права и криминологии наказания в нормативно-доктринальном и социологическом аспектах требует четкого разграничения не только методов, но и их предмета (своей грани). Несоблюдение этого требования может привести к тем противоречиям в определении наказания, о которых говорилось выше, явившимся результатом смешивания различных самостоятельных подходов к его исследованию.

Стремление авторов, изучающих проблему наказания в нормативно-доктринальном аспекте, включить в его содержание социологические и криминологические аспекты, будет иметь своим неизбежным следствием длительные и бесплодные дискуссии, взгляды участников которых будут верными, но отражающими разные аспекты научного анализа рассматриваемого явления. Как бы упорно ни отстаивались, например, в юридической литературе мнения о том, что в содержание уголовного наказания должны включаться страдание, его цели, что главным в исследовании вопросов наказания является личность преступника, ее социальная опасность, проблема не будет решена до тех пор, пока четко не обозначится, в каком аспекте – нормативно-доктринальном, социологическом или криминологическом – она подвергается научному анализу.

Таким образом, уголовное наказание, рассматриваемое как сложная юридическая система, включает в свой объект исследования нормативно-доктринальные, социологические, криминологические и другие аспекты, каждый из которых имеет свою собственную роль и не сводится к значению других аспектов.

Вместе с тем необходимо отметить и то важное обстоятельство, что в рамках рассматриваемой юридической системы остался неотмеченным и еще один важнейший аспект исследования наказания – психологический. В литературе психологический аспект права принято называть субъективной (внутренней) стороной.

На данное обстоятельство можно было бы не обращать столь пристального внимания лишь в том случае, если рассматривать психологический аспект в русле единства предмета социологического исследования наказания как сложной юридической системы.

Именно такой методологический подход был предложен профессором Ж. Карбонье: «Было бы ненаучным расчленять единое правовое явление между двумя дисциплинами, отдавая тело социологии, а душу – психологии. Таким образом, юридическая социология с достаточным основанием и без дальнейших объяснений берет на себя исследования, которые могут быть отнесены к социальной правовой психологии – правовой социопсихологии или правовой психосоциологии»[168].

Несомненно, что психическое – одна из сторон социального[169]. Но это вовсе не означает, что психологические аспекты исследования проблем правоведения должны вестись в русле юридической социологии.

В отечественной юридической науке психологический аспект всегда рассматривался в качестве самостоятельного предмета исследования проблем правоведения[170].

В этой связи, видимо, уместно будет обратиться к той дискуссии, которая велась в начале 80-х годов в советской юридической литературе по поводу субъективных и объективных аспектов в праве. Авторы, принимавшие участие в дискуссии, справедливо, на наш взгляд, поднимали вопрос о том, что право не исчерпывается только догматическими рамками его исследования, оно включает в свое содержание и иные явления действительности. Профессор П. Е. Недбайло по данному вопросу, в частности, отметил: «Право зависит от общественного бытия в своем генезисе и в силу этого относится к субъективным факторам общественной жизни. Будучи, однако, зависимым генетически от общественного сознания, право практически функционирует не в виде общественного сознания, а как специфическая нормативная система, известным образом определяющая деятельность адресатов нормы»[171].

Субъективный аспект в праве выделяли и многие другие правоведы[172].

Применительно к рассматриваемой проблеме ряд авторов указывают на субъективную сторону уголовного наказания[173], включающую в свое содержание, главным образом, психологические аспекты исследования.

Более того, субъективная сторона уголовного наказания получила основательную социально-психологическую и пенитенциарную разработку в литературе. В частности, профессор В. А. Елеонский посвятил этой важнейшей проблеме специальное монографическое исследование[174].

Субъективная сторона уголовного наказания возникает под воздействием правового принуждения, состоящего из ограничений и лишений осужденного юридических благ. По форме своего проявления она представляет собой личностное отношение осужденного к наказанию. Не вдаваясь в более глубокое рассуждение на этот счет, отметим лишь, что ее содержание составляют переживания, лишения, страдания, сопряженные с уголовно-правовым принуждением.

Стало быть, психологический аспект является важнейшим предметом исследования и, на наш взгляд, должен быть выделен в самостоятельный объект научного познания.

Суммируя изложенное, можно сделать следующие предварительные выводы.

Во-первых, нормативно-доктринальное определение уголовного наказания не дает возможности показать его взаимодействие с другими социальными явлениями. Оно определяет понятие наказания, находящееся в статическом состоянии, и в этом качестве имеет первостепенное значение для уголовно-правовой догматики.

Такое определение наказания является источником понятийного аппарата, как бы шлифует категории права и тем самым создает предпосылки для устранения разнобоя в их исполнении, в каком бы аспекте ни исследовался этот уголовно-правовой институт.

Во-вторых, анализ взаимодействия уголовного наказания возможен при условии, если оно рассматривается не как правовое, а как юридическое явление. Выделение этой категории является новым для науки уголовного права и может вызвать сомнение, если будет воспринято как простая смена терминологии. Однако приведенные выше аргументы подтверждают необходимость такой постановки вопроса, потому что понятие «правовое явление» в конечном счете генетически связано с нормативно-доктринальным анализом наказания и препятствует переходу к другому аспекту его исследования.

В-третьих, уголовное наказание как юридическое явление представляет собой юридическую систему. Несомненно, что уголовное наказание как нормативно-доктринальное понятие и уголовное наказание как юридическая система существенно отличаются между собой, и потому требует разных методов его исследования.

В-четвертых, будучи юридической системой, наказание выходит за пределы предмета нормативно-доктринального изучения и включается в предмет уголовной социологии, которая, в силу своей неразработанности, пока остается в русле науки уголовного права. Стало быть, исследование наказания как юридической системы относится к уголовно-правовой проблематике, которая в настоящее время охватывает изучение и других юридических систем, возникающих в связи со взаимодействием категорий этой отрасли права.

В-пятых, наряду с нормативно-доктринальным определением уголовного наказания, возможно и необходимо его социологическое определение. Опыт определения категорий права в различных аспектах уже накоплен наукой уголовного права. После надлежащей разработки теоретических предпосылок он может быть перенесен и на определение наказания, в результате чего появится возможность для его дальнейшего более углубленного изучения.

В-шестых, более глубокая разработка уголовного наказания не представляется возможной без тщательного изучения криминологических его аспектов, непосредственно относящихся к данной проблематике. В первую очередь, это относится к криминологическим категориям: личность преступника, опасное состояние личности, обстоятельства, которые уголовный закон относит к смягчающим и отягчающим наказание, а также действия корпоративных норм, криминальных законов, оказывающих негативное влияние на предупредительное значение наказания. При этом следует заметить, что криминологический аспект является самостоятельным и важнейшим предметом исследования, не зависящим от предмета уголовно-правовой социологии.