4.4. Состояние острого алкогольного опьянения на момент совершения сексуального насилия и его комплексная экспертная и правовая оценка

Состояние алкогольного, наркотического и токсикоманического опьянения на момент совершения преступления в соответствии со ст. 23 УК РФ (Уголовная ответственность лиц, совершивших преступление в состоянии опьянения) относится к общей характеристике лиц, подлежащих уголовной ответственности (глава 4 УК). Состояние алкогольного опьянения не относится к обстоятельствам, отягчающим наказание (ст. 63 УК), в отличие от ст. 35 УК РСФСР, однако, как и ранее, простое алкогольное, наркотическое или вызванное другими одурманивающими средствами опьянение не входят в медицинский критерий невменяемости (ст. 21 УК).

Однако не вызывает сомнения тот факт, что «лица, находящиеся в состоянии алкогольного опьянения, не в полной мере обладают возможностью оценивать противоправность своего поведения и руководствоваться этой оценкой».[493] В состоянии острого алкогольного опьянения, в первую очередь, нарушаются процессы в эмоционально-волевой сфере, выраженность которых варьирует в широких пределах, а реализация в поведении зависит от особенностей личности, ее воспитания, привычек, морально-нравственных установок, усвоенных социальных норм. Поэтому сами по себе эмоционально-волевые нарушения не являются юридическим критерием невменяемости. Однако в большинстве случаев состояние острой алкогольной интоксикации развивается у лиц, имеющих аномалии психической деятельности, когда происходит взаимное влияние нарушений психики на протекание состояния опьянения и влияние алкоголя как провоцирующего фактора имеющихся нарушений. Речь идет о влиянии психического расстройства на возможность лица в момент совершения преступления в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими и о применении в данном случае нормы ограниченной вменяемости, предусмотренной ч. 1 ст. 22 УК, а в некоторых случаях и о полном лишении преступника способности осознавать значение своих действий и руководить ими (ч. 1 ст. 21 УК). Данные состояния получили в судебной психиатрии наименование острой алкогольной интоксикации с атипичной клинической картиной.[494]

Состояние алкогольного опьянения тесно связано с насильственными преступлениями, однако непосредственная связь острой интоксикации алкоголем с криминальной активностью далеко неоднозначна.[495] По данным Б. А. Спасенникова, каждое третье преступление совершается в состоянии алкогольного опьянения.[496] Ряд исследователей на основании проведенных исследований приходят к выводу о том, что острое алкогольное опьянение способствует реализации насилия и коррелирует с тяжестью последствий и жестокостью совершения преступлений.[497] Для рассмотрения проблемы сексуального насилия в состоянии алкогольного опьянения интересна работа L. Zhang et al., (1997) в которой отмечается роль наличия девиантной личностной мотивации, которая реализуется в состоянии алкогольного опьянения.[498] Важность влияния психопатологических факторов на поведение индивида в состоянии алкогольного опьянения отмечена в исследовании D. Murdoch et al. (1990), показавшего, что психопатологические факторы являются в данном случае основными в реализации агрессии и насилия.[499] Низкая роль ситуационных факторов и преобладание внутренних психопатологических механизмов в формировании поведения в состоянии острой алкогольной интоксикации выявлена также в работе В. Bergman (1997).[500]

Таким образом, обзор многочисленных зарубежных исследований последних лет показывает, что острое алкогольное опьянение как фактор криминального поведения не только имеет значение само по себе, но и в первую очередь выполняет роль «связывающего звена» между аномалиями субъекта преступления и его психопатологическими особенностями и собственно криминальным поведением, т. е. выступает как пусковой механизм последнего. В отношении сексуальных преступлений такая связь приобретает первоочередное значение как в силу огромного числа лиц, находившихся в состоянии алкогольного опьянения (около 82 %) в момент совершения преступлений, так и значительных показателей имеющихся у них психических и, прежде всего, психосексуальных аномалий, влияющих на поведение. Соответственно и подход к правовой оценке и наказанию лиц, совершивших преступления в состоянии опьянения, носит неоднозначный и дискуссионный характер. Для примера приведем УК ФРГ, в котором для лиц, находившихся в момент совершения преступления в состоянии опьянения, действуют два правила.

Во-первых, если лицо сознательно привело себя в состояние невменяемости путем опьянения для совершения преступления, то тогда действует разработанное еще обычным правом правило “actio libera in causa” (изначально свободное действие), т. е. действие, свободное относительно его причины. В этом случае невменяемое состояние не учитывается, и наказание имеет место по совершенному преступлению.

Во-вторых, если лицо оказалось в состоянии опьянения умышленно или неосторожно, но без умысла на совершение преступления, то оно наказывается в соответствии с § 323-а, предусматривающим наказание до 5 лет или штраф за приведение себя в состояние опьянения, что повлекло за собой совершение в этом состоянии преступления, но при этом наказания за совершенное преступление не происходит. Если же преступление совершено в состоянии опьянения, но при наличии вменяемости, то ответственность наступает на общих основаниях. Наказание за преступление по § 323-а в любом случае не может превышать наказание за основное преступление.[501]

В отечественном законодательстве до 1997 г., традиционно со времен Петра I, состояние алкогольного опьянения на момент совершения преступления относилось к обстоятельствам, отягчающим вину за совершенное преступление. Воинский Устав в артикуле 43 указывал: «Когда кто пьян напьется, и в пьянстве своем, чего злого учинит, тогда тот не токмо, чтоб в том извинением прощения получил, но по вине вящего жестокостью наказан имеет быть».[502] Уложение о наказаниях уголовных и исправительных от 1845 г. дифференцированно подходит к оценке состояния опьянения преступника и рассматривает его как отягчающее вину только при условии умышленного приведения себя в опьянение для совершения преступления.[503] Редакция Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. сохраняла дифференцированность подхода. Так, ст. 106 определяла: «За преступления, учиненные в пьянстве, когда доказано, что виновный привел себя в сие состояние именно с намерением совершить сие преступление, определяется также высшей мерой наказания, за то преступление в законах изложенного. Когда же, напротив, доказано, что подсудимый не имел сего намерения, то мерой его наказания назначается по другим, сопровождающим преступления обстоятельствам».[504] Таким образом, русское дореволюционное законодательство в отношении ответственности лиц, совершивших преступления в состоянии опьянения, эволюционировало от его рассмотрения как фактора, отягчающего преступления, до индивидуализации на основании субъективных причин алкогольного опьянения. Такой подход и его эволюция, как справедливо отмечает Б. А. Спасенников, обусловлен целым рядом выделенных им социально-правовых причин, таких как: 1) попытки использовать любой повод для гуманизации и смягчения уголовного наказания; 2) отсутствие должного уровня знаний в судебной психиатрии относительно механизмов опьянения и его влияние на поведение и самоконтроль, и 3) широкое законодательное поле для индивидуализации наказаний.[505]

Руководящие начала по уголовному праву РСФСР 1919 г., так же как Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1924 г., не решали вопроса об ответственности лиц за совершение преступления в состоянии опьянения. Статья 11 УК РСФСР 1926 г. предусматривала освобождение лиц от уголовной ответственности в состоянии невменяемости, и в примечаниях к указанной статье отмечалось, что действие этой нормы не распространяется на лиц в состоянии алкогольного опьянения.[506] УК РСФСР 1960 г. в ст. 12 отмечал, что лица, совершившие преступления в состоянии опьянения, не освобождаются от уголовной ответственности, а в п. 10 ст. 39 указывал, что совершение преступления лицом, находящимся в состоянии опьянения, с учетом всех обстоятельств дела и характера преступного деяния может быть по усмотрению суда признано как отягчающее обстоятельство.[507] Статья 23 УК РФ (Уголовная ответственность лиц, совершивших преступление в состоянии опьянения) говорит, что данное лицо подлежит уголовной ответственности.

Уголовная ответственность лиц, совершивших преступление в состоянии алкогольного опьянения, должна основываться на общих принципах виновности, поэтому заранее определить алкогольное опьянение как отягчающее или смягчающее вину обстоятельство невозможно, нужен индивидуальный подход к каждому преступлению и каждой личности преступника. Еще в начале XX в. В. В. Чехов, рассматривая условия вменяемости при алкогольной интоксикации, писал: «…имеем ли мы вообще право карать человека, за то, что он пьянеет, когда пьет, а пьянея, то есть когда его душевное состояние изменяется под влиянием отравы, совершает преступление».[508] Вопрос о соотношении вменяемости и алкогольного опьянения А. Ф. Кистяковский относил «к разряду наиболее спорных» и выделял в зависимости от его причины три вида опьянения: «а) опьянение недобровольное, произошедшее или совершенно случайно, или вследствие действий постороннего лица; б) опьянение хотя и добровольное, но такое, в которое субъект привел себя без всякой мысли и без всякого отношения к тому преступлению, которое в этом состоянии было совершено; в) опьянение намеренное, в которое субъект привел себя с той целью, чтобы заглушить совесть или почерпнуть бодрость в таком состоянии на совершение преступления».[509]

Г. В. Назаренко, рассматривая уголовную ответственность лиц, совершивших преступления в состоянии опьянения, предлагает единообразный подход к ст. 23 УК, основанный на трех положениях.

1. Лицо, совершившее преступление в состоянии любой степени опьянения, вызванного употреблением алкоголя, наркотических средств или других одурманивающих веществ, подлежит уголовной ответственности на общих основаниях.

2. Лицо, совершившее общественно опасное деяние в состоянии патологического опьянения, исключающего возможность осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими (вариант – контролировать их), уголовной ответственности не подлежит.

3. Совершение преступления в состоянии опьянения является основанием для установления нуждаемости лица в принудительном лечении от алкоголизма и наркомании наряду с отбыванием наказания.[510]

С приведенной единой схемой нельзя полностью согласиться, так как в п. 1 критерием опьянения выступает его степень, т. е. количественная мера, но не учитываются качественные атипичные психопатологические особенности алкогольного опьянения, его провоцирующего влияния на имеющиеся психические аномалии субъекта преступления. Кроме того, в п. 3 основанием «нуждаемости» применения принудительных мер медицинского характера является не состояние опьянения на момент совершения преступления, а установление факта, что лицо страдает хроническим алкоголизмом, наркоманией или токсикоманией и не имеет противопоказаний для проведения соответствующего принудительного лечения или проведение последнего должно быть четко регламентировано.

Другой подход к правовой оценке состояния острого алкогольного опьянения на момент совершения преступления основан не на субъективных предпосылках добровольности или неосторожности возникновения опьянения, а на объективных клинических проявлениях картины алкогольного опьянения и ее комплексной судебной наркологической и психиатрической оценке способности лица в полной мере осознавать фактический характер и общественную значимость совершаемых им действий и способности руководить ими. Подобный подход характерен для современного уголовного права РФ, но возможность его применения рассматривалась еще H. С. Таганцевым. Он ввел градацию по степени острого алкогольного опьянения на полное и неполное – «к опьянению полному нужно отнести не только наступление полной бессознательности и сна, но и ту стадию, когда опьяневший утрачивает способность распознавать (здесь и ниже выделено нами. – Н. И.) зависимость и причинную связь явлений, когда под влиянием ненормального состояния органов чувств сфера его представлений получает субъективную окраску, и рассудок утрачивает способность управлять действиями. Такое психическое состояние, несомненно, устраняет вменяемость. Опьянение неполное будет обнимать все предшествующие первичные стадии; причем вменяемость, несомненно, существует при возбужденном состоянии, вызванном алкогольным опьянением, определяющим ответственность, объем которой можно дифференцировать. Установление степени опьянения и притом именно в момент учинения преступного деяния может быть, конечно, сделано только ввиду обстоятельств каждого отдельного дела, и в этом отношении может иногда встретиться весьма большое затруднение, особенно тогда, когда опьянение прогрессирует и притом без нового принятия спиртных напитков».[511] Как видно из приведенной цитаты, основными критериями, положенными в качестве оценки состояния опьянения, являются способность распознавать окружающие явления и способность управлять действиями, что в современной интерпретации соответствует способности осознавать фактическое значение и общественную опасность (интеллектуальный компонент юридического критерия) и способности руководить своими действиями (волевой компонент юридического критерия). Кроме того, интересно описание «прогрессирующего опьянения» без дополнительного принятия спиртных напитков. Отмеченная особенность характерна именно для атипичных форм алкогольного опьянения подлежащих экспертной оценке по ст. 22 УК. При экспертизе алкогольное опьянение само по себе не оценивается на предмет отнесенности к медицинскому критерию невменяемости, за исключением состояния патологического опьянения и психотических форм алкогольного опьянения, однозначно относимых к ст. 21 УК. Предмет медицинского критерия применения ст. 22 УК (ограниченная вменяемость) в отношении лиц, совершивших преступление в алкогольном опьянении, составляют психические аномалии, имевшие место у лица до криминального события, а алкогольное опьянение выступает «промежуточным звеном», с «многообразными расстройствами аффективной сферы, восприятия, самосознания, мышления»[512], составляющих психологический (юридический) критерий ограниченной вменяемости.

Как с криминологической, так и экспертной точек зрения наиболее важными являются выявление атипичных форм острого алкогольного опьянения и выяснение их роли в реализации сексуального насилия. Для этой цели на основе изучения экспертных психиатрических данных, специальной литературы по данной проблеме и собственных исследований предлагается следующий алгоритм дифференциального подхода к оценке острого алкогольного опьянения на момент совершения преступлений (см. рис. 24). Криминологический анализ влияния острой алкогольной интоксикации на насильственное поведение проводился на основании предложенного алгоритма.

Рис. 24. Алгоритм диагностики состояния острого алкогольного опьянения на момент инкриминируемого деяния

Выделение четырех атипичных форм алкогольного опьянения основано на дифференцированном клинико-психопатологическом подходе к рассмотрению опьянения и предполагает градацию от менее патологических форм к более патологически выраженным, где осью, вокруг которой выстраивается анализ, выступает нарушение личности.[513] Таким образом, в процессе экспертного исследования оцениваются не только конкретные психофизиологические особенности субъекта, но и нарушения, отражающие функционирование личности в целом в конкретной криминальной ситуации.

Специфика и роль состояний алкогольного опьянения при совершении различных сексуальных правонарушений рассматривается разными авторами неоднозначно. Б. Н. Маньковский считал, что алкоголизация при изнасилованиях играет незначительную роль (19 % от общего количества, по его данным).[514] Однако исследования последних лет свидетельствуют об обратном соотношении (Юлдашев В. Л., 1986; Green F., 1988 и др.). Более раннее исследование роли алкогольной интоксикации при изнасилованиях было проведено R. Rada (1975). По его данным, 35 % насильников страдали алкоголизмом, 50 % – находились в состоянии опьянения на момент совершения преступления, из них 4 % – находились в состоянии тяжелого опьянения; сочетания с приемом наркотиков и лекарственных средств редки. В литературе приводились противоречивые данные. Так, М. Н. Красильникова и соавт. (1986) отмечают, что 86,3 % сексуальных преступлений совершаются в состоянии алкогольного опьянения, а по данным Р. Weiss et al. (1988), – 37 %. R. Langevin et al. (1988) отмечали, что треть сексуальных правонарушителей страдают хроническим алкоголизмом. J. Wortis (1990) считал, что большая часть преступлений, независимо от их структуры, совершается в состоянии алкогольного опьянения. 53 % пациентов английской больницы со строгим наблюдением, совершивших изнасилования, сообщали об употреблении алкоголя перед правонарушением (McMurran М., Bellfield Н., 1993). Т. И Зоренко (1994) отмечала, что из обследованных ею сексуальных преступников у 5,09 % обнаруживались признаки хронического алкоголизма, однако на момент противоправного деяния состояние алкогольного опьянения имело место у 56,25 % испытуемых.[515] В последних исследованиях роль алкогольного опьянения также признается значительной. Так, указывается, что приблизительно половина из всех сексуальных нападений совершена мужчинами в состоянии алкогольного опьянения (Crowell, Burgess, 1996). При сексуальных нападениях в состоянии алкогольного опьянения насильник и жертва в большинстве случаев незнакомы или случайно знакомы, и происходит это чаще на вечеринках или в барах (Abbey et al., 1996).[516]

Механизмы воздействия алкогольной интоксикации на сексуальное поведение. Описан эксперимент, когда добровольцы употребляли напиток, не содержащий алкоголя, но им сообщалось, что это спиртосодержащая жидкость. Обследуемые отмечали возникновение сексуального возбуждения не только в ответ на эротические, но и на насильственные и «насильственно-эротические» визуальные стимулы (George W., Marlatt G., 1986). И. Г. Гринберг говорил об активирующем влиянии алкоголя на поведенческие реакции.[517] Кроме того, в лабораторных исследованиях было показано, что у мужчин в состоянии алкогольного опьянения выше вероятность оценки ситуации как угрожающей, соответственно, возрастает вероятность агрессии, которая может быть остановлена с большим трудом. Соответственно, если мужчина в таком состоянии чувствует, что женщина якобы уже согласна на секс, он может воспринять любое сопротивление как угрозу и реагировать агрессией (Taylor S., Chermack S., 1993).[518]

Abbey et al. (1994, 1996) разработали модель объяснения роли алкоголя в сексуальных нападениях, совершенных знакомыми. Модель постулирует две временные точки в течение взаимодействия между виновником и жертвой, приложение действия алкоголя в которых увеличивает вероятность сексуального нападения. Первая точка – в течение ранних этапов взаимодействия, когда человек оценивает вероятность того, что женщина хочет иметь секс с ним. Эта оценка является длительным процессом, в течение которого человек оценивает потенциальное сексуальное значение женщины по вербальным и невербальным признакам. Алкоголь может содействовать ошибочному восприятию женщины таким образом, что эти признаки воспринимаются как поощрительные более, чем она думает, вследствие воздействия алкоголя на когнитивную сферу. Вторая точка – принуждение женщины к сексу против ее желания. У некоторых мужчин и без алкоголя появляется желание принудить женщину к сексу, если они почувствовали, что с ними кокетничали или поддразнивали. Когнитивный дефицит, связанный с алкоголем, тем не менее, может повысить вероятность агрессивного поведения, поскольку в этом случае затрудняется выбор неагрессивных решений, ведущих к получению сексуального удовлетворения. Таким образом, в состоянии опьянения субъект может более легко сфокусироваться на непосредственном сексуальном удовлетворении и/или гневе, а не на его социальном значении или будущем сожалении о нем, страдании жертвы или возможности, что он будет наказан за свои действия.

Соответственно можно говорить о двух механизмах воздействия алкоголя на межличностную коммуникацию: 1) через нарушения невербальной коммуникации, когда поведение женщины интерпретируется как сексуальная заинтересованность – модель «миопии» (Abbey et al., 1996); 2) через когнитивный дефицит в состоянии опьянения, проявляющийся в нарушениях абстрагирования, планирования, облегчении агрессии – модель «ожиданий» (Taylor S., Chermack S., 1993).[519] Модель «миопии» хорошо описывает сексуальные реакции и изменение восприятия после употребления алкоголя, а модель «ожиданий» наиболее убедительно объясняет сексуально-рискующие разговоры и сексуальное нападение (George W., Stoner S., 2000).[520]

Однако имеет значение и уровень общей агрессивности. Так, изучение влияния психологического и фармакологического эффектов алкоголя на способности склонных к насильственному сексу мужчин различать ситуации, когда женщина хочет, чтобы партнер остановил «сексуальные авансы» путем предъявления аудиозаписи случая изнасилования, показало, что, независимо от того, пил испытуемый алкоголь или только думал, что пил, ему требовалось больше времени, чтобы правильно оценить реакцию женщины, чем тому, кто не употреблял алкоголь. В то же время такой же эффект в той же ситуации отмечался у лиц, склонных к несексуальному насилию, проявляясь в несексуальных аналогах (Marx В., Gross М., Adams Е., 1999).[521] L. Zhang, W. Wieczorek, J. Welte (1997, 2000) также большое значение придают преморбидным личностным качествам и особенностям, в частности, девиантным мотивам и наклонностям, агрессии и враждебности, импульсивности и способности к разрешению проблем. По их мнению, действие алкоголя проявляется в усилении роли первых двух факторов.

Таким образом, объективное влияние алкоголя на сексуальное поведение осуществляется через фармакологические процессы и психологические ожидания, причем: 1) высокие дозы уменьшают физиологический сексуальный ответ, хотя субъективно это может не оцениваться; 2) ожидания уменьшают ингибиторный эффект алкоголя на сексуальную сферу (Abbey A., Zawacki Т., Buck Р., Clinton A., McAuslan Р., 2001).

Субъективно же смысл употребления алкоголя может быть различен: 1) для «смелости» в осуществлении желаний; 2) для «извинения» своего поведения (George W., Stoner S., 2000).

В психологическом аспекте влияние алкоголя на общее психическое состояние субъекта, как считает И. А. Кудрявцев (1999), проявляется в повышении субъективности познавательных процессов, снижении способности к самоконтролю, осознанию причин эмоциональных воздействий и собственных затруднений; генерализации агрессивного смысла на большее, чем у трезвых лиц, число поведенческих ситуаций, возрастании субъективности оценки ситуаций как более конфликтогенных, повышении субъективности и ригидности мотивации.

Однако при экспертной оценке влияния простого алкогольного опьянения необходимо учитывать не только преморбидные особенности личности, но и сексологическую характеристику, отражающую, прежде всего, особенности полового самосознания. У лиц с парафилиями отмечается актуализация аномального сексуального влечения с усилением компульсивного компонента, в психологическом же аспекте актуализация базового внутриличностного конфликта ведет к еще более выраженной дезинтеграции тормозящего влияния социальных норм, и в первую очередь полоролевых стереотипов, на регуляцию сексуального поведения, которая начинает определяться в основном «сценарием» парафилии. У лиц без расстройств сексуального влечения в этой ситуации происходит усугубление уже имеющегося когнитивного дефицита, что также еще более ослабляет влияние плохо усвоенных норм секстипического поведения.

Атипичное алкогольное опьянение и его судебно-психиатрическая оценка. Критериями атипичности алкогольного опьянения, по мнению И. А. Кудрявцева (1999), являются: 1) отклонение от стереотипа эмоционального реагирования данной личности; 2) нетипичность опьянения для фармакологии этанола; 3) отклонение от обычной картины опьянения у данного лица.[522]

Для удобства оценки психопатологических расстройств в структуре алкогольного опьянения у лиц с органическим психическим расстройством, в том числе не исключающим вменяемости, было произведено разделение атипичных форм острой алкогольной интоксикации с точки зрения патогенетических механизмов их формирования на следующие типы (Олифиренко Н. Ю., 2002):

1. Измененное алкогольное опьянение. «Измененность» клинической картины была обусловлена наличием органической почвы и(или) хронического алкоголизма (облигатные признаки). Возникающие практически при каждом алкогольном эксцессе психические расстройства являлись характерной реакцией на алкоголь для подобного контингента лиц и не достигали психотического уровня.

2. Осложненное алкогольное опьянение. Данный вариант также являлся «привычным» для субъекта, возникал при употреблении субъективно повышенных доз алкоголя, базировался на тех же облигатных признаках, что и измененное алкогольное опьянение, но включал расстройства психотического и двигательного уровней.

3. Атипичное алкогольное опьянение. Этот вариант опьянения развивался при добавлении факторов временной почвы: психогении, бессонницы, физического истощения, переутомления и т. п. и не являлся типичным для субъекта.[523]

Рис. 25

В зависимости от клинической картины и с целью дифференцированного экспертного подхода атипичное алкогольное опьянение также подразделено на формы, представленные на рисунке 25:

В проведенном исследовании 840 лиц, совершивших сексуальные преступления, алкогольное опьянение отмечено у 81,5 %, при этом при насильственных формах, предусмотренных ст. 131 и 132 УК, – в 74 % случаев, и зафиксировано 89 % случаев ненасильственных сексуальных действий по ст. 134 и 135 УК РФ. По данным судебно-психиатрической экспертизы, анализа клинической картины и поведения подсудимых, на момент совершения преступления в 24 % случаев отмечались атипичные формы острого алкогольного опьянения.

Психопатоподобный вариант острого алкогольного опьянения (48 %) в целом характеризовался незначительными нарушениями в когнитивной сфере: замедление темпа мышления, его обстоятельность, возможность сверхценных образований. Эмоционально-волевые и психомоторные расстройства более выражены и проявляются нарушениями координации движений, возникновением импульсивных и автоматизированных действий, шаткостью походки, дизартрией. Однако указанные психопатологические особенности отражают вовлеченность в патологический процесс только характерологических нарушений. Патологической «почвой» отмеченных нарушений выступает наследственная отягощенность алкоголизмом или личностными расстройствами, преморбидные акцентуации характера по возбудимому типу, различные формы органической неполноценности головного мозга. Факторами, непосредственно предшествовавшими совершению преступления, являются психогенные декомпенсации органического поражения головного мозга. Наиболее характерной данная форма атипичного алкогольного опьянения является для совершения насильственных действий сексуального характера.

Эксплозивный вариант атипичного алкогольного опьянения выделяется на основе преобладания на момент опьянения раздражительно-злобного аффекта в ответ на незначительные внешние поводы и в дальнейшем сопровождается выраженной агрессивностью поведения. В ряде случаев развитие данного варианта отмечается без участия ситуационного фактора только на основе субъективной интерпретации происходящих событий. На фоне указанного аффекта отмечается выраженное психомоторное возбуждение. В плане экспертной оценки данного варианта на первый план выступает степень нарушения сознания, которое, как правило, носит невыраженный характер в форме легкого оглушения, элементов аффективного сужения. Агрессия, в начале направленная на личность, в дальнейшем генерализуется, отмечается ее отрыв от причинных факторов.

Дисфорический вариант, впервые выделенный в работе Г. В. Морозова и соавт. (1973), характеризовался авторами как псевдоэпилептоидное алкогольное опьянение.[524] Данный вариант клинически выделяется в силу преобладания характерного тоскливо-злобного, внешне немотивированного аффекта, который усиливается по мере нарастания тяжести алкогольного опьянения. Часто сопровождается агрессивными и разрушительными действиями, возникновение которых происходит по механизму «последней капли».

Истероидный вариант алкогольного опьянения протекает на фоне эмоционально-неустойчивого состояния, характеризуется демонстративностью поведения, стремлением быть в центре внимания, показать окружающим свою значимость, эпизодическими вспышками раздражительности. Агрессивные действия встречаются наряду с аутоагрессией, наиболее типичны для опьянения в группе, чаще малознакомых лиц.

Паранойяльный вариант является относительно редкой формой острого алкогольного опьянения. В плане насильственных сексуальных преступлений он представляет интерес в связи с возможностью реализации в данном состоянии сверхценных идей ревности, неверности в отношении супруга, небредовой патологической любви (НПЛ) и изолированных идей любовного содержания. Подобные состояния, как правило, возникают после предшествовавшей опьянению психогенной травмы в ответ на разрыв взаимоотношений с объектом любви. Развивающиеся состояния некоторые авторы рассматривали в рамках «психоза любви»[525] или паранойяльного развития личности. Преморбидными характерологическими особенностями лиц являются истерический, шизоидный и шизоидно-ананкастный радикалы. Данный вариант часто сочетается с атипичным алкогольным опьянением с бредоподобным фантазированием. В криминологическом плане особенностью выступает тот факт, что сексуальное насилие совершается в отношении знакомой жертвы.

Н. Ю. Олифиренко (2002) выделяет среди психопатоподобной формы алкогольного опьянения вариант с расстройством влечений, аналогичный описанному Э. С. Фельдманом (1963) у больных с сосудистыми заболеваниями, лиц, интолерантных к алкоголю, психопатических личностей, больных хроническим алкоголизмом, сочетающих алкоголь с наркотическими средствами.[526] Ведущим клиническим расстройством в этих случаях была сексуальная расторможенность, что проявлялось в возникновении сексуального возбуждения, которое реализовывалось в половых эксцессах с применением угроз и насилия, нередко в форме перверзий. Каких-либо психопатологических расстройств в других сферах психики не отмечалось. Такое поведение в трезвом виде у этих лиц не проявлялось. В исследовании Н. Ю. Олифиренко указанный вариант наблюдался преимущественно у лиц с органическим психическим расстройством вследствие патологии раннего периода развития.[527]

Острое атипичное алкогольное опьянение с бредоподобным фантазированием и элементами эйдетизма характеризуется рядом особенностей, среди которых на первом месте декомпенсация истероидных характерологических особенностей личности, которые как бы «входят в роль» воображаемых ими героев и поведение и поступки соотносятся с принятой ролью.

Аффективная форма острого атипичного алкогольного опьянения выделяется на основании преобладания нарушений в аффективной сфере и аффективного сужения сознания. Различаются дистимический, маниакальноподобный варианты и вариант с преобладанием аффекта страха. Криминогенное значение данного варианта атипичного алкогольного опьянения значительно ниже, чем психопатоподобного варианта.

При атипичной форме алкогольного опьянения речь идет об измененном типе экзогенного реагирования, связанного с наличием патологической почвы (чаще органического поражения головного мозга) и/или с наличием особо токсических суррогатов алкогольных напитков. По мнению И. А. Кудрявцева (1999), это позволяет рассматривать такие смешанные экзогенно-токсические типы реакций как болезненные, как своего рода транзиторные состояния измененной почвы, в их генезе алкоголь играет преимущественно преципитирующую роль, проявляя психические расстройства, находившиеся на субклиническом уровне.[528] На этом основании, как считает автор, атипичные формы алкогольного опьянения могут быть отнесены к медицинскому критерию ст. 22 УК РФ. Вместе с тем при атипичном опьянении остается, хотя и с различными ограничениями, способность ориентироваться в происходящем. Однако при этом совершаются недостаточно мотивированные, странные, необъяснимые поступки, зачастую противоречащие личности пациента (Клименко Т. В., Игонин А. Л., 1998), что определяет ограничение способности прогнозировать свои действия (интеллектуальный признак юридического критерия) и руководить ими (волевой признак юридического критерия).

Приведем пример экспертного исследования лица с атипичным вариантом алкогольного опьянения.

П., 1969 г. р., обвиняется по ст. 119, 213, ч. 1, ст. 131, ч. 2, п. «в», УК РФ. На разрешение экспертной комиссии поставлены следующие вопросы: 1) Не страдал ли П. в момент совершения инкриминируемых ему деяний, не страдает ли в настоящее время каким-либо временным или хроническим психическим расстройством, слабоумием или иным болезненным состоянием психики, если да, то каким именно? 2) Не находился ли он в момент совершения инкриминируемых ему деяний в состоянии патологического опьянения? 3) Могли он в связи с этим осознавать фактический характер своих действий, отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими? 4) Не страдал ли П. хроническим алкоголизмом, не нуждается ли в принудительном лечении?

По данному делу испытуемый амбулаторно освидетельствован не был. Из материалов уголовного дела, медицинской документации, со слов испытуемого известно следующее. Родился первым ребенком в семье. Наследственность психическими заболеваниями не отягощена. Беременность матери и роды протекали без патологии. В детском возрасте перенес корь, краснуху, ветряную оспу. По характеру формировался общительным, активным, увлекающимся ребенком. С детства интересовался техникой, помогал отцу заниматься машиной. В школу пошел с 6 лет, учился хорошо, любимыми предметами были химия, рисование, черчение, посещал различные кружки и секции: имел 3-й взрослый разряд по плаванию, увлекался киномеханикой, занимался общественной работой, играл на мандолине в ансамбле. Согласно характеристике из ансамбля, П. отличался дисциплинированностью, ответственностью, проявил способность и настойчивость в овладении музыкальным инструментом. Участвовал в многочисленных концертах, выступал на радио и телевидении, неоднократно поощрялся командованием гарнизона и Дома офицеров. В общении с товарищами был вежлив, в поведении скромен. Окончил 8 классов с хорошими результатами и в 1984 г. поступил в автомеханический техникум, где учился с большим увлечением, по-прежнему занимался общественной работой. В свободное время помогал отцу чинить машины. С 13.11 по 27.12.84 г. испытуемый находился на лечении в нейрохирургическом отделении МСЧ. При поступлении жаловался на головную боль в лобно-височной области, тошноту. В результате обследования был установлен диагноз: «Церебральный арахноидит». После лечения состояние улучшилось, и он был выписан в удовлетворительном состоянии. В течение последующих трех лет П. находился под диспансерным наблюдением невропатолога с диагнозом: «Последствия церебрального арахноидита. Астено-вегетативный синдром». В 1988 г. был призван в армию. Службу проходил в ракетных войсках особого назначения. Легко адаптировался к новым условиям, установил хорошие отношения с командирами и сослуживцами. Вернувшись из армии, устроился на завод легких сплавов, где проработал год. В 1991 г. перенес сотрясение головного мозга без потери сознания, обращался за медицинской помощью, однако госпитализирован не был, лечился амбулаторно. В 1992 г. вновь перенес сотрясение головного мозга с кратковременной потерей сознания. По этому поводу с 13.02 по 25.02.92 г. находился на стационарном лечении в ЦВКГ. В 1992 г. поступил на службу в ОВД, работал в должности инспектора ГАИ. С 1992 г. неоднократно обращался в поликлинику по месту жительства с жалобами на головные боли. Отмечалось повышение артериального давления от 130/100 до 155/105 на фоне стрессов и переутомления. Ему был установлен диагноз: «Нейроциркуляторная дистония по гипертоническому типу». С 06.01 по 20.01.95 г. по этому поводу находился на стационарном лечении в ЦВКГ. В 1993 г. женился, от брака имеет дочь 3 лет. Жена характеризует его как человека уравновешенного, любящего дочь. В своих отношениях с ним отмечает полное взаимопонимание. В последнее время работал оперативным дежурным. Характеризуется как ответственный, исполнительный сотрудник, умеющий ориентироваться в сложной обстановке и принимать правильные решения. В общении с коллегами по работе и гражданами тактичен. Контакты устанавливает без затруднений. В употреблении спиртных напитков в служебное время не замечен.

Как следует из материалов уголовного дела, П. обвиняется в том, что 28.10.97 г. он, находясь в состоянии алкогольного опьянения, совершил изнасилование, сопряженное с угрозой убийством, гр. С. Он же обвиняется в том, что угрожал убийством и совершил хулиганство, сопровождающееся применением насилия к С. и повреждением чужого имущества. Уголовное дело возбуждено на основании заявления гр. С. (1977 г. р.), в котором она просит привлечь к уголовной ответственности сотрудника милиции по имени Александр, впоследствии оказавшегося П., который 28.10.97 г. около 19 часов подверг ее избиению и изнасилованию.

При допросе 28.10.97 г. потерпевшая С. сообщала, что в этот день впервые познакомилась с П., который пришел к ним в гости вместе с сожителем ее сестры К. В этот день они отмечали день рождения П., пили водку. Около 18 часов К. ушел за Д., а П. остался в квартире. Он стал рассказывать, что развелся с женой. Через некоторое время она сказала П., что «напилась таблеток и сейчас ласты склеит», на что он закричал, что надо сделать промывание желудка. На замечание о том, что она пошутила, он не обращал внимания, схватил ее за волосы и потащил в ванную, где пытался сделать промывание желудка. Затем он потащил ее в спальную комнату и начал бить по лицу, на просьбу отпустить ее отвечал: «Хочешь жить, молчи», разбил телевизор и трельяж. Через некоторое время он раздел ее и заставил раздеть его, после чего несколько раз ударил ее по лицу, а затем совершил половой акт в естественной форме, который закончил семяизвержением. Около 20 часов 30 минут вернулась сестра потерпевшей Д. с К. и застала их в постели, так как П. не разрешал ей выйти из комнаты. Потерпевшая также добавляла, что боялась сопротивляться, потому что он все время угрожал убить ее и «свернуть шею ее собаке». При допросе 29.10.97 г. С. подтвердила данные ранее показания, добавив, что в этот день К. и П. принесли с собой бутылку водки емкостью 0,75 л, которую они выпили на троих, через некоторое время они купили двухлитровую бутылку пива, 200 г из которой выпила она, а остальное – К. и П. Затем П. ушел домой, для того чтобы переодеться, и около 17 часов вернулся с бутылкой водки емкостью 0,75 л, половину которой они выпили вместе с К. Также С. добавляла, что после того, как он притащил ее в спальную комнату, он принес сковороду и велел ей спровоцировать рвоту, при отказе обхватил ее сзади и стал давить на живот. В это время в комнату вошла собака, тогда П. велел убрать ее, угрожая «свернуть» ей шею. При этом выглядел он очень агрессивно, выражение лица было «диким». Затем он стал снимать зеркала с трельяжа и бить их о пол, столкнул телевизор на пол, после чего схватил ее, положил на живот, потянул назад голову за волосы и сказал на ухо, что если она будет кричать, то убьет ее. Она попыталась сопротивляться, но он продолжал избивать ее. На вопрос потерпевшей, зачем он это делает, П. ответил, что очень сильно любит ее. Затем он раздел ее, велел раздеть его, после чего лег на нее сверху и стал целовать, потом совершил половой акт в естественной форме. Закончил ли он его семяизвержением, потерпевшая сказать затруднялась. Она уточняла, что все это происходило примерно в 20 часов. При проведении СМЭ у потерпевшей С. были обнаружены телесные повреждения в виде кровоподтеков и ссадин, которые не квалифицировались как вред здоровью. Повреждений в области половых органов у потерпевшей не выявлялось. При проведении судебно-биологической экспертизы в мазках с содержимым влагалища потерпевшей и на ее трусах была обнаружена сперма, ее принадлежность П. не исключается.

Сестра потерпевшей Д. при допросе 28.10.97 г. сообщала, что в тот день вернулась с работы около 20 часов 20 мин. вместе с К., дверь квартиры была открыта настежь. В квартире она увидела беспорядок, а в спальной комнате на кровати – сестру и П. Она стала кричать на них и попросила объяснить, что произошло. В ответ на это П. назвал ее «сукой» и велел замолчать. Встав с постели, П. начал одеваться, при этом одел спортивные брюки К. Она потребовала, чтобы он снял их, тогда П. зашел в детскую комнату, из которой затем вышел в детских брюках. Затем он переоделся в свои брюки и водолазку, которую надел наизнанку. При допросе 31.10.97 г. Д. подтвердила данные ранее показания и добавила, что, одев брюки ее сына, он стал утверждать, что это его брюки. Затем он начал отрицать избиение и изнасилование, при этом С. продолжала утверждать, что это сделал он, на что П. ответил, что если она не замолчит, то он ей «еще добавит». Во время задержания он заявлял: «Вы еще не знаете, с кем связались, за меня приедут, будет разговор, ты мне еще должна будешь. Вас всех на ремни перережут». Затем он «кинулся» на К. с угрозой: «Подумай, у тебя жена и ребенок».

К. при допросе 30.10.97 г. подтвердил показания Д. На вопрос следователя о том, в каком состоянии был П. в тот момент, когда он уходил из квартиры, К. ответил, что он был в достаточно сильной степени опьянения, однако мог контролировать свои действия, речь его была связная, рассуждал он логично, последовательно, никакой агрессии с его стороны не было.

Свидетель З., участковый инспектор, при допросе 28.11.97 г. сообщал, что 28.10.97 г. он участвовал в задержании П. В квартире он увидел беспорядок: на полу лежали осколки стекла, разбитый телевизор, разбросанные вещи. На полке он увидел пустую пачку от таблеток. П. сидел в зале на диване, одет он был в пуховик, брюки были расстегнуты, на нем не было нижнего белья. Он был в достаточно сильной степени опьянения. Кричал в адрес К.: «Ты что, хочешь деньги с меня содрать? Дам я тебе денег. Сколько тебе нужно?» По прибытии в отдел милиции он все время пытался объяснить, что «они» хотят его наказать за разбитую мебель. Потом он сказал, что С. попала под горячую руку, говорил, что он «честный», просил отвезти его на экспертизу, затем заявил, что полового акта между ними не было. Свидетель С. при допросе 10.12.97 г. подтвердил показания 3. и добавил, что при задержании П. находился в состоянии алкогольного опьянения: речь его была замедленная, он шатался. Одет был в детские брюки темно-серого цвета, белую водолазку наизнанку. Свидетель М., соседка потерпевшей, при допросе 11.11.97 г. сообщала, что 28.10.97 г. около 18 часов 15 минут в квартиру позвонили. На пороге стоял П., который находился в состоянии сильного алкогольного опьянения и еле держался на ногах. Из его слов она поняла, что кто-то отравился таблетками, он просил вызвать «скорую помощь». Слова он произносил нечетко, путался. Около 19 часов он вновь позвонил в ее квартиру, сказал, что «она отравилась», и просил спуститься с ним в квартиру Д. Дверь открыла С. По ее внешнему виду она решила, что С. не нуждается в медицинской помощи и решила уйти, П. крикнул ей вдогонку, чтобы она набрала «095» и вызвала «скорую помощь».

При проведении медицинского освидетельствования 29.10.97 г. в 1 час 25 мин. у П. были обнаружены признаки алкогольного опьянения: субъективные признаки (запах алкоголя изо рта) и положительная проба Шинкаренко. При допросе 29.10.97 г. П. сообщал, что 28.10.97 г. находился в гостях у К. и отмечал свой день рождения. С потерпевшей он ранее знаком не был. После того как К. ушел, С. стало плохо, она пошла в туалет и попросила его принести воды. На кухне он увидел 4 упаковки таблеток, которые были вскрыты, и он подумал, что потерпевшая их выпила. Тогда он решил сделать ей промывание желудка. Когда он приводил ее в чувство, то несколько раз ударил ладонью по щеке. Далее он сообщал, что последующие события помнит «фрагментарно». Допускал, что «крушил» мебель, но почему это делал, сказать затруднялся. Вспоминал, что когда С. успокоилась, он подсел к ней, погладил ее по голове. Далее между ними произошел половой акт по обоюдному согласию, но не помнил – закончил ли его семяизвержением, так как уснул. При допросе 10.11.97 г. П. заявил, что предыдущие показания давал в болезненном состоянии и помнит их плохо. Также он сообщал, что после того как увидел пустые пачки от таблеток, решил сделать потерпевшей промывание желудка. Так как С. сопротивлялась, ему пришлось применить силу, при этом он задел трельяж и телевизор, которые упали на пол и разбились. Когда С. успокоилась, он обнял ее за плечи и стал гладить по голове. Затем она неожиданно предложила вступить с ней в половую связь, велела ему раздеваться, а сама ушла в ванную. Он разделся, лег и уснул. Разбудили его сотрудники милиции. П. также заявлял, что абсолютно уверен в том, что полового акта между ними не было.

При настоящем обследовании выявлено следующее. Соматическое состояние. Жалоб не предъявляет. Телосложение нормостеническое. Кожные покровы и видимые слизистые обычной окраски. В легких дыхание везикулярное, хрипов нет. Тоны сердца ясные, ритмичные. Частота сердечных сокращений 74 удара в минуту. Артериальное давление 110/70 мм рт. ст. Живот при пальпации мягкий, безболезненный. Поколачивания с обеих сторон безболезненны.

Неврологическое состояние. Менингеальных симптомов нет. Выявляются гидроцефальная форма черепа и асимметрия лицевого черепа. Левая глазная щель шире правой. Обнаруживается недостаточность конвергенции за счет правого глаза. Сухожильные рефлексы более выражены слева, оживлены, рефлексогенные зоны слегка расширены. Брюшные рефлексы живые. Обнаруживаются слабоположительные симптомы Маринеску-Радовичи (больше слева), симптом Россолимо (кистевой) с обеих сторон. В позе Ромберга устойчив. Выявляются диспластичность и кифосколиоз. При электроэнцефалографическом исследовании выявляются умеренные диффузные изменения биоэлектрической активности головного мозга органического характера с признаками некоторого повышения лабильности корковых структур. Заключение невропатолога: «Органические изменения центральной нервной системы, возможно, последствия перенесенной нейроинфекции и повторных черепно-мозговых травм».

Сексологическое обследование. Со слов испытуемого: в детстве играл в машинки, с мальчиками. Воспитывался в основном матерью и бабушкой. Отец «выпивал», однако к испытуемому относился хорошо. Мать по характеру властная, всегда ее слушался. В школе близких друзей не было, «только приятели». Предпочитает общение с мужчинами. Нравится готовить, шил себе разные вещи. Любит детей. Периоды любопытства к женским половым органам и межполовой агрессии отрицает. Девочки стали нравиться в 7–8 лет, однако из-за стеснительности никак это не проявлял. Впервые поцеловался в 14 лет, половая жизнь с 15 лет. Обстоятельства и возраст первой эякуляции точно не помнит, «возможно, лет в 14». Онанизм в подростковом возрасте отрицает, ночные поллюции «вероятно, были», частоту указать не может. Сны сексуального характера были, снились половые акты с женщинами, возраст и частоту не помнит. Снились чаще всего женщины на 8—10 лет старше. Первый половой акт в 15 лет с 23-летней женщиной по ее инициативе оценивает как успешный. В 16 лет влюбленность в девушку, которую знал со школы, встречались больше года, хотел жениться, но мать была против, поссорился с ней. Девушка вышла замуж за его друга. Были эпизодические половые контакты. Неудачи в половой жизни отрицает. Максимальный эксцесс – 3. Женился в 24 года на женщине на 6 лет старше, имеет дочь. Частота половой жизни в браке в первый год 2–3 раза в неделю, затем по разу в неделю. Соматически: бреется с 16 лет, возраста оволосения лобка не помнит. Оволосение лобка по мужскому типу. Наружные половые органы развиты правильно. От пальцевого исследования простаты отказался. Половая конституция средней степени выраженности (ТИ=1,99; ИТ=83,5 – мезоморфия; РЕ=105,46 – астеник).

Заключение по результатам направленного экспериментально-психологического исследования. В ходе исследования испытуемый контакту доступен, контакт неформальный. Смысл обследования понимает. Эмоциональных реакций на успешность выполнения не обнаруживает. Инструкцию понимает с первого предъявления. Темп работоспособности ровный сниженный. Признаков психического истощения не обнаружено. Полоролевая идентичность характеризуется выраженностью фемининных черт (фемининный тип «Я-реальное» в методике МиФ). По данным методики ЦТО, выявляется идентификация с образом «женщины», что выражается в цветоассоциативной связи «Я», «женщина». Полоролевые предпочтения характеризуются выраженностью как маскулинных, так и фемининных черт (андрогинный тип «Я-идеального»). Представления о мужской половой роли также характеризуются наличием как маскулинных, так и фемининных черт (андрогинный тип «Мужчина должен быть…» по методике МиФ), нейтральным эмоциональным отношением (по данным методики ЦТО, характерна цветоассоциативная связь: «люди», «жизнь», «мужчина»). По данным методики «Кодирование», образ «мужчины» также характеризуется нейтральным эмоциональным отношением («мужчина – труба, так как оратор, способен на высказывания!). Можно говорить о нарушении эмоциональной и смысловой интериоризации мужской половой роли при относительной сохранности когнитивной. Представления о женской половой роли характеризуются выраженностью фемининных черт (фемининный тип «Женщина должна быть» по методике МиФ), положительным эмоциональным отношением (по данным методики ЦТО, связь: «удовольствие», «доверие», «женщина»). По данным методики «Кодирование», также проявляется положительное эмоциональное отношение к образу женщины (женщина ассоциируется с «подорожником, так как можно найти себе подходящую, т. е. нормальную, порядочную»). Сексуальные предпочтения испытуемого характеризуются выраженностью фемининных черт (фемининный тип «Идеальный сексуальный партнер» по методике МиФ) и согласуются с выраженностью полоролевых черт в структуре собственной идентичности (близость «Я-реального» и «идеальный сексуальный партнер»), что подтверждается результатами методики ЦТО (связь «реальный сексуальный партнер» и «Я») и свидетельствует об аутоэротических тенденциях. По данным методики ЦТО, для испытуемого также характерна цветоассоциативная связь: «Идеальный сексуальный партнер», «Мальчик», «Мужчина», что может свидетельствовать о гомосексуальных тенденциях. Таким образом, по результатам проведенного исследования обнаружено: фемининный тип полоролевой идентичности, отсутствие эмоциональной и смысловой интериоризации мужской половой роли при относительной сохранности когнитивной, недостаточная дифференцированность представлений о половых ролях, снижение участия мужского полоролевого стереотипа в регуляции поведения, положительное отношение к образу женщины, аутоэротические и гомосексуальные тенденции. Заключение сексолога: «Задержка психосексуального развития».

Психическое состояние. Входит в кабинет быстрой походкой с улыбкой на лице, поза в начале беседы несколько напряжена: сидит, положив ногу на ногу, сцепив руки в замок, однако в процессе беседы становится более раскованным, активно жестикулирует, настроение несколько приподнятое, шутит. Речь правильная, темп ее ускорен. Цель экспертизы понимает правильно, однако отмечает, что считает себя психически здоровым человеком и согласился на экспертизу, так как доверяет своему адвокату. Улыбаясь, с легкостью говорит, что не придает результатам экспертизы решающее значение. Оптимистично заявляет, что на 95 % уверен в оправдательном приговоре. Допускает, что осудить его могут «по беспределу», но тут же отмечает, что для этого есть Верховный Суд, и в результате все закончится его оправданием. При разговоре о правонарушении становится взволнованным, часто меняет позу, придвигается ближе к собеседнику, темп речи ускоряется, во время рассказа изредка сбивается. Сразу же приводит ряд доказательств, свидетельствующих о его невиновности, при этом обнаруживает хорошую осведомленность в материалах уголовного дела. Рассказывает, что после задержания находился в подавленном состоянии, постоянно размышлял над сложившейся ситуацией, не мог понять, как могло с ним такое произойти. С готовностью пускается в рассуждения о происшедшем, становится многословным. Предлагает свое видение сложившейся ситуации, которую считает созданной преднамеренно. С ироничной улыбкой говорит, что знал о том, как «делают дела», а сам «попал в эти сети». Уточняет, что уже по виду следователя понял, что «происходит что-то неладное – в его высказываниях звучали фальшь и высокомерие, он старался направить беседу в выгодное для него русло». Затем возникла мысль о том, что его «подставили». Говорит, что долго размышлял над причинами возникшей ситуации, но, когда узнал, что потерпевшая предъявила иск о возмещении морального ущерба, сразу стало ясно, что таким образом они вымогают у него деньги. Вспоминает, что незадолго до происшедшего К. отвозил их с женой на рынок, где они приобрели дорогие вещи. Предполагает, что это послужило поводом для зависти с его стороны. Убежден, что не случайно в тот день он отказался пойти к нему в гости, а пригласил к себе домой, где в это время находилась потерпевшая. Уверенно заявляет, что им все было продумано заранее. С некоторым недоумением отмечает, что ему не совсем понятно, зачем они подали заявление в милицию, однако, не смущаясь данным противоречием, тут же говорит, что «видимо, у них такая тактика». Рассказывает, что знал о подобных случаях, которые происходят не в первый раз. Убежден, что этим занимаются одни и те же люди, а он стал их очередной жертвой. С готовностью приводит ряд доказательств своей правоты. Так, рассказывает, что в тех случаях также фигурировали две сестры и сотрудник милиции в должности сержанта, при этом отмечает, что К. сразу после происшедшего уволился с работы, а потерпевшая с сестрой куда-то уехали. Считает, что потерпевшая не случайно часто меняет цвет волос – в день правонарушения у нее были рыжие волосы, а на суд она пришла с черными. Высказывает сожаление по поводу того, что пострадавшие от их афер не смогли прийти на суд. Предполагает, что потерпевшая на самом деле могла выпить таблетки, так как ей надоело принимать участие «в этих делах». Рассказывает, что когда потерпевшая сказала ему о том, что выпила таблетки, он очень забеспокоился и решил, несмотря на ее сопротивление, сделать промывание желудка. Говорит, что считал своим долгом помочь ей, при этом замечает, что никогда не проходил мимо человека, нуждающегося в помощи. Не отрицает, что в тот день находился в состоянии алкогольного опьянения. Однако утверждает, что ему не свойственна агрессивность, в состоянии алкогольного опьянения он становится вялым, сонным, сразу ложится спать. При целенаправленном расспросе категорически отрицает наличие каких бы то ни было жалоб, считает себя «абсолютно здоровым человеком». При напоминании о перенесенных им черепно-мозговых травмах и церебральном арахноидите уверяет, что они никак не повлияли на его здоровье. В беседе стремится представить себя с наилучшей стороны. С гордостью рассказывает о карьерном росте, заявляет, что в будущем может добиться многого в профессиональной деятельности. Заявляет, что никогда не испытывал трудностей в общении с людьми, при этом не считает зазорным «подстраиваться» под существующие условия. С улыбкой говорит, что ему пришлось выучить «блатной жаргон», чтобы найти общий язык с другими заключенными в тюрьме, хотя отмечает, что в последнее время тяготится этим, «хочется быть самим собой». Мышление последовательное. Нарушений памяти не обнаруживается. Критика к своему состоянию и сложившейся ситуации сохранена. При экспериментально-психологическом исследовании выявляется способность испытуемого к выполнению основных мыслительных операций, уровень обобщения соответствует полученному образованию. Отмечается тенденция к обстоятельности мышления. Ассоциативные связи адекватны, конкретны, эмоционально окрашены. Существенных изменений со стороны памяти и внимания не отмечается. Обнаруживаются некоторые признаки повышенной утомляемости. Для испытуемого характерны широкие поверхностные социальные контакты, просоциальный характер установок со стремлением следовать общепринятым нормам поведения в сочетании с ригидностью установок, настойчивость в отстаивании своих позиций. При достаточной способности к интеллектуально-волевому контролю поведения в субъективно сложных ситуациях у испытуемого выявляется эмоциональная неустойчивость с тенденцией к внешнеобвиняющим формам поведения.

На основании изложенного комиссия приходит к заключению, что П. не страдает в настоящее время каким-либо психическим расстройством и не страдал им в период, относящийся к инкриминируемому ему деянию. Как следует из материалов уголовного дела и данных настоящего обследования, в момент совершения инкриминируемых ему деяний П. не обнаруживал и признаков какого-либо временного болезненного психического расстройства, в том числе и признаков патологического опьянения, которое лишало бы его возможности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими, а находился в состоянии простого алкогольного опьянения. Он правильно ориентировался в окружающей обстановке, его действия носили целенаправленный характер, не сопровождались амнезией, в его поведении отсутствовали признаки расстройства сознания, бреда, галлюцинаций и другой психотической симптоматики. Поэтому он мог осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. В связи с отсутствием у П. признаков хронического алкоголизма применение к нему ст. 97, 99 УК РФ не рекомендуется.

Представляется, что в этом случае состояние на момент правонарушения правильнее было бы оценить как атипичное опьянение, о чем говорит не характерное для испытуемого действие алкоголя в виде проявлений неадекватной, немотивированной агрессии по отношению к потерпевшей, противоречащей его обычно просоциальному поведению, которая в течении деликта приобретала все более недифференцированный, брутальный характер (ломал мебель, угрожал убить собаку), избиение чередовалось с сексуальными ласками, проявлениями заботы о состоянии потерпевшей, одел чужую одежду, высказывал нелепые угрозы, отмечался выход в сон с последующей парциальной амнезией явно диссоциативного характера (на сексуальные агрессивные действия).

Выпадение периодов любопытства к женским половым органам и межполовой агрессии указывает на задержку психосексуального развития. Клинические проявления нарушений половой идентичности небогаты и исчерпываются предпочтением женских полоролевых занятий (готовка, шитье, уход за детьми). Однако в анамнезе отмечаются характерные факторы: воспитание бабушкой и властной по характеру матерью, нарушение коммуникации со сверстниками, «плохая память» на такие проявления биологического пола, как эякуляции, эталон сексуального объекта в виде старших по возрасту женщин. Выявляемые при направленном психологическом исследовании нарушения более четкие: фемининный тип полоролевой идентичности, идентификация с образом «женщины» наряду с андрогинностью полоролевых предпочтений и представлений о мужской половой роли, нейтральное эмоциональное отношение к образу «мужчины» и мужской половой роли, т. е. отсутствие эмоциональной и смысловой интериоризации мужской половой роли при относительной сохранности когнитивной, снижение участия мужского полоролевого стереотипа в регуляции поведения при положительном отношении к образу женщины, аутоэротические и гомосексуальные тенденции.

При преобладании искажения сознания (нарушение интеллектуального компонента юридического критерия за счет снижения осознанности фактического характера своих действий) можно говорить и о снижении уровня осознанности регуляции за счет определенной нестабильности самосознания (нарушение осознания последствий своих действий – их общественной опасности).