§ 3. Социалистическое правосознание

В советской юридической науке социалистическое правосознание определялось как высший тип правового сознания, имеющий самую широкую социальную базу. Утверждалось, что впервые в истории в обществе сформировалась единая система правосознания, ведущими принципами которой становятся идеи законности, равноправия, справедливости, выступающие основой ценностно-нормативной ориентации общества в правовой сфере[316].

При этом под социалистическим правосознанием имелись в виду взгляды, представления, настроения, чувства рабочего класса (всего народа) относительно характера, сущности, принципов права и законности. В духе морально-политического единства советского общества утверждалось, что в обществе сформировалось единое социалистическое правосознание.

Коллективистский подход к проблеме формирования сущности, роли правосознания складывался как идеологическая основа тоталитарного режима, нивелирующая человеческую личность, полностью подчинившая частные интересы общественным.

Идея общественного сознания имеет глубокие исторические корни. В немецкой философии, и прежде всего у Канта, прослеживается рационалистическое определение личности в ее общей и отвлеченной основе. Отсюда определение личности признаками не индивидуальными, а родовыми. Когда французские мыслители XVIII столетия говорили о человеке, они также имели в виду человека абстрактного, обладающего одной и той же природой, а следовательно, одними и теми же потребностями, желаниями и возможностями. Например, в теории Руссо приоритетное значение приобретает общественная воля. Будучи источником справедливости, общим разумом граждан, она представляет собой определенный и постоянный элемент, присущий воле отдельных лиц, обеспечивающий их равенство и свободу. Из такого понимания личности складывалось убеждение, что правильно найденная общая воля будет приемлемой для всех как общий закон каждого разумного существа.

Развивая теорию общей родовой сущности человека, материалисты и атеистические гуманисты (Фейербах, Маркс, Лассаль) рассматривали отдельную личность как общественное существо. “Если человек по природе своей общественное существо, то он, стало быть, только в обществе может развить свою истинную природу, и о силе его природы надо судить не по силе отдельных индивидуумов, а по силе всего общества”[317]. Лассаль утверждал, что личность не есть нечто единственное, незаменимое, не повторяющееся в других, “узел особенностей”, а представляет собой единичное в ряде прочих таких же единиц в их общей сущности.

Таким образом, роль личности, по существу, сводилась к нулю. Все частное, своеобразное, особенное признавалось досадным противоречием общему разумному закону, источником общественного беспокойства и несовершенства.

Но в XIX в. получил развитие и другой подход к личности, рассматривавший ее во всем богатстве и разнообразии духовных и творческих проявлений.

Так, В. С. Соловьев, раскрывая роль личности, писал, что каждый единичный человек обладает возможностью совершенства, или положительной бесконечности, именно способностью все понимать своим разумом и все обнимать сердцем, входить в Живое единство со всем. “Эта двойная бесконечность — силы Представления и силы стремления... есть непременная принадлежность каждого лица. В этом, собственно, состоит безусловное значение, достоинство и ценность человеческой личности и основание ее неотъемлемых прав. В этом смысле можно сказать, что общество есть дополненная или расширенная личность, а личность — сжатое или сосредоточенное общество”[318].

Личность при этом понималась как единая сущность, не общая субстанция, разлитая во многих особях, а сосредоточенная в себе и отдельная от других, одаренная разумом и волей.

Предупреждая об опасностях отрицания автономии личности, известный русский юрист П. И. Новгородцев задолго до революции писал: “Если между этой общностью лиц и условиями их общественного и политического существования предполагается возможным полное и гармоничное слияние, то неудивительно, что при таком понимании личности индивидуализм легко переходит в социализм и государственный абсолютизм”[319].

Формирование правосознания при социализме происходило на базе марксистско-ленинской идеологии, рассматривающей общество как целостное коллективное единство, в котором все составляющие его группы (социальные общности, трудовые коллективы, различного рода объединения и т. д.) имели единое связующее начало — общность интересов, детерминированную материальными условиями социалистического развития.

На коллективную субстанцию “среднего человека” было ориентировано правосознание народных масс. Отсюда общность взглядов, оценок, представлений о действующем праве. Большую роль в этом сыграла правовая пропаганда — процесс целенаправленного систематического внедрения в сознание людей идеи о справедливом, гуманистическом характере социалистического права. А между тем законы и практика их применения оборачивались либо полным беззаконием (период сталинских репрессий), либо весьма “усеченной законностью” в более позднее время.

Так уж получается, что каждая отдельная личность застает в определенном виде исторически сложившуюся политическую, правовую, экономическую среду, которую она должна осознать и активно усвоить. При социализме реализовывалась модель “Я — МЫ”, когда интересы и цели личности под влиянием идеологических, политических, материальных факторов естественно совпадают с интересами господствующих в обществе социальных сил. Отсюда действительно в основном единое правосознание. Особую группу составляли лица, пассивно наблюдавшие за происходящим в обществе, приспосабливавшиеся к жизненным обстоятельствам. Их правосознание отличалось некоторым своеобразием. Они оценивали политические и правовые явления со значительной долей скептицизма, но, боясь репрессий или в силу собственной инертности, пассивно наблюдали за событиями, происходившими в стране, и все равно подпали под общую схему “один — как все”

В общую схему не вписывались отдельные личности, которые для достижения своих целей, реализации собственного “Я” вступали в открытый конфликт с властью. Они видели опасность социалистических идей и тоталитарного режима. Действия и решения государственных органов и должностных лиц в их сознании не просто воспринимались, но и интерпретировались, соотносились с содержанием личностного “Я” и часто отторгались как чуждые.

Н. Бердяев, раскрывая онтологические основы тоталитаризма, пришел к выводу, что именно претензии частичного и раздельного на всеобщность порождают тоталитаризм, объективным признаком которого являются всепоглощающие структуры властвования, принимающие самые причудливые формы — от жесткой тирании до “демократического” камуфляжа.

В широком смысле тоталитаризм есть власть техники, механизация социальных отношений, технизация стиля мышления, “механизация” человека, особый способ управления людьми. Утрачивается духовность и религиозность. Им на смену приходит особая форма сознания — консервативная утопия. Господствующая идея стремится изменить все реально существующие жизненные и социальные ситуации, придавая им черты утопичности или мифа[320].

Присущая социалистическому тоталитарному режиму материальная “уравниловка”, утвердившаяся в результате обобществления средств производства и образования социалистической собственности, также тормозила развитие человеческой индивидуальности, препятствовала самовыражению личности. Труд на общество, государство с мизерной оплатой превращался в добровольно-принудительное занятие, которое не могло удовлетворить естественное желание каждого человека улучшить свое экономическое положение.

А. Токвиль видел опасность в такой уравниловке, неизбежно приводящей к деспотизму, не похожему на деспотизм Прошлых веков, но не менее страшному. Он представлял его в виде бесчисленной толпы людей, подобных и равных, которые стремятся к тому, чтобы доставить себе мелкие и посредственные удовольствия, способные согреть их душу. Над этими людьми возвышается огромная опекающая власть. С каждым днем она делает менее полезным и более редким применение их свободной воли, заключает ее во все более тесные рамки и вскоре отнимает у гражданина саму возможность располагать самим собой. Взяв таким образом в свои руки каждого человека и переделав его по-своему, верховная власть распространяет свое влияние на все общество. Она обволакивает общество сетью законов и мелких правил, сложных, подробных и однообразных, сквозь которые самые оригинальные умы и самые сильные характеры не могут пробиться, чтобы возвыситься над толпой. Такой вид рабства может сочетаться с некоторыми внешними формами свободы и устанавливаться даже под видом народного суверенитета[321].

Действительно, в социалистическом государстве лжепередовые принципы в экономике сочетались с жестким произволом партийно-чиновничьего аппарата. Права человека, свобода личности, благоприятные материальные условия, возможность творческого и духовного развития — критерии, позволяющие оценить государство с точки зрения “человеческого измерения”, были забыты.

Правовая система тоталитарного государства обеспечивала незыблемость социалистического строя, жестко контролировала и ограничивала социальную активность граждан, что в конечном счете привело к образованию усредненных групп, ранжированных по уровню и объему потребления в зависимости от занимаемой должности, социального происхождения, национальной принадлежности, партийности и т. д. Причем все это сопровождалось риторикой по поводу всеобщего равенства, верховенства закона, укрепления социалистической законности и правопорядка, повышения уровня правосознания и т. д.