§ 3. Социологическая концепция государства

Государство как социальная сила. В социологической концепции государством называется организация публичной политической власти любого типа независимо от формы и содержания. Общей чертой для всех вариантов социологической концепции государства является отрицание юридической природы государства и абсолютизация его силовой природы, рассмотрение в качестве основы государства фактических отношений властвования[381]. Это силовая концепция. Сущность государства объясняется здесь как организованное насилие, как политическая сила, которая не может быть ограничена правом и которая произвольно определяет меру свободы подвластных. Такое понимание допускает и политическую несвободу подвластных, неограниченность политической власти, а поэтому в круг объектов, описываемых здесь как “государство”, попадает и деспотия.

Общее определение государства в социологической концепции сводится к следующему: это наиболее действенная (наиболее сильная, верховная, суверенная) организация власти у населения определенной территории.

Эта концепция государства использовалась в классическом легистском позитивизме (Дж. Остин, Г. Ф. Шершеневич, Л. Гумплович) для объяснения права (при отождествлении права и закона): “Право — это приказ государства, верховной власти, суверена” При таком правопонимании получается, что государство как сила первично, а “право” (законы) вторично, что государство — это голая монополия силы, предшествующая закону. Поэтому законная форма власти, ее наличие или отсутствие, не имеет значения для социологической концепции. Верховная власть может осуществляться по закону и вопреки закону — на то она и верховная. Закон (“право”) — это то, чего желает верховная власть, волеизъявление суверенной власти. Поэтому социологическая концепция лишь допускает, что полномочия государственной власти могут быть регламентированы законом, но утверждает, что закон для государственной власти необязателен. Здесь государство — это фактические отношения повеления и подчинения, фактическая организация и деятельность власти, а не то, что формально предписывается законами о власти. Государство как социальная сила может соблюдать законную форму осуществления власти, но может и не соблюдать.

Разновидностью социологической концепции является марксистско-ленинская концепция государства. Здесь сущность государства объясняется через классовое господство и классовое насилие.

Согласно марксистско-ленинскому учению, общество со времени утверждения частной собственности разделяется на антагонистические классы, а государство является политической организацией экономически господствующего класса. Сущность государства — это диктатура, насилие господствующего класса для подавления других классов (В. И. Ленин). Государственный аппарат, опираясь на насилие, управляет обществом так, как это выгодно и угодно господствующему классу, и в принципе может не считаться с интересами других Классов. Государство есть машина в руках господствующего Класса для подавления сопротивления своих классовых противников (И. В. Сталин). По отношению к такой силе у поделанных, даже у представителей господствующего класса, не Может быть никаких естественных прав. Фактическая (экономическая) сила членов общества дает им большую или меньшую фактическую свободу произвола. Диктатура класса означает несвязанность власти какими бы то ни было законами. Диктатура есть власть, опирающаяся непосредственно на насилие, не связанная никакими законами (В. И. Ленин). Таким образом, марксизм-ленинизм объясняет государство как антиправовую организацию публичной политической власти, природа которой такова, что она не может быть ограничена даже законом.

Установленную большевиками в России “диктатуру пролетариата” (фактически — диктатуру большевистской элиты и ее вождя) марксизм-ленинизм объясняет как “полугосударство”, или “отмирающее государство” Диктатура класса пролетариата (“социалистическое государство”) уничтожает собственность на средства производства и тем самым основу антагонистических классовых противоречий. При диктатуре пролетариата уже нет эксплуататорского, экономически и политически господствующего класса, а поэтому политическое насилие постепенно исчерпает свою роль, власть перестанет быть политической, и на месте диктатуры пролетариата сформируется организация коммунистического общественного самоуправления. Правда, руководивший процессом “отмирания государства” Сталин объявил, что классовая борьба в стране будет обостряться по мере строительства социализма и диктатура пролетариата будет “отмирать” через ее усиление (чем сильнее будет диктатура, тем быстрее она решит свою историческую задачу и “отомрет”; но закономерно возникает вопрос: пожелает ли столь сильная диктатура “отмереть”, не будет ли она изобретать для себя новые “исторические задачи”, решаемые путем тотального насилия?). После смерти “вождя” в СССР было официально объявлено, что диктатура пролетариата уже завершилась, в стране сложился монолитный советский народ, состоящий из дружественных классов (рабочий класс, колхозное крестьянство и социальная “прослойка” — трудовая интеллигенция); но государство еще не “умерло”, а превратилось в “общенародное социалистическое государство”, в котором установится режим “социалистической законности” (имелось в виду, что при сталинском режиме допускались “нарушения социалистической законности”, связанные с трудностями строительства социализма во враждебном империалистическом окружении).

С последовательной марксистско-ленинской точки зрения “общенародное государство” — это нонсенс: если власть принадлежит всему народу, то эта власть не государственная, не политическая. Политическая власть в марксистско-ленинском понимании должна осуществляться в интересах класса, части народа. Если такого класса нет, подвластные составляют однородную массу, а власть тем не менее остается политической, принудительной, то получается, что она действует в интересах самого аппарата политической власти, в интересах господствующей в обществе бюрократии. Значит, это не “общенародное”, а бюрократическое государство. (Конечно, такой вывод для официальной советской идеологии был неприемлем.)

Поскольку марксистско-ленинское понимание государства было единственным официально допускавшимся в СССР, его влияние сохранилось в преподавании учебных дисциплин. Определение государства, данное в одном из последних учебников, гласит: “Государство — это особая организация публичной, политической власти господствующего класса (социальной группы, блока классовых сил, всего народа), располагающая специальным аппаратом управления и принуждения, которая, представляя общество, осуществляет руководство этим обществом и обеспечивает его интеграцию”[382]. Никакая “особость” государства из данного определения не вытекает. Любая организация публичной политической власти, в частности деспотическая, подпадает под признаки, приведенные в этом определении. С позиции такого понимания государства, чем сильнее власть, чем она деспотичнее, тем она “государственнее”, тем больше она выражает природу государства вообще.

Сторонники социологической концепции государства не обязательно выпячивают политическое насилие. Со времен древности политическая мысль различала две наиболее яркие стороны политической власти: (1) организованное насилие как средство достижения цели и (2) решение общих дел, достижение общественного благополучия как цель власти. Если хотят подчеркнуть силовой момент, говорят: государство — это организация принудительного управления обществом (диктатура, аппарат насилия и т. д.). Если же хотят подчеркнуть социальную цель политической власти, то говорят: государство — это власть, призванная решать общие дела.

Вообще политическое общение — это вовсе не обязательно организованное насилие, произвольное силовое регулирование отношений. У древних греков, т. е. в первоначальном значении слова, политика — это искусство управления сообществом людей с целью достижения общего блага. Современная политология видит социальный смысл политики, политической власти не в том, что одни социальные группы силой навязывают свою волю другим, а в том, что политическая власть умеряет столкновения социальных сил, создает стабильный порядок в обществе. При этом стабильность в обществе может достигаться и за счет организованного насилия, предотвращающего распад общества, и за счет достижения согласия социальных групп ради прекращения конфликтов, ослабляющих общество в целом. Политика как организованное насилие есть признак исторической неразвитости цивилизации.

По мере исторического прогресса организованное насилие в интересах одного класса, одной группы все дальше-отходит на задний план политической жизни, а на передний выдвигается общесоциальная деятельность политической власти. В постиндустриальном обществе, в наиболее развитых странах социальные противоречия утрачивают остроту, умеряются до такой степени, что и политическое насилие в отношении больших социальных групп становится ненужным. Здесь просто нет классов в марксистском понимании. Политическая власть устанавливает цивилизованные рамки разрешения конфликтов между социальными группами и, выражая стремление большинства членов этого благополучного общества к гражданскому миру, не только гарантирует интересы социально сильных, но и защищает интересы социально слабых. Государство занимается перераспределением национального дохода, в частности, для того, чтобы примирить интересы социально сильных и социально слабых. Главной целью его политики являются социальный мир и гражданское согласие. Средство достижения этой цели — не организованное насилие, а нахождение компромисса, согласование интересов разных социальных групп.

Итак, теория насилия непригодна для объяснения публичной политической власти в постиндустриальном обществе. Сегодня сторонники социологической концепции государства полагают, что классовый, диктаторский, деспотический xapaктер власти присущ лишь частным историческим формам государства, а именно решение общих дел населения преимущественно силовым путем характерно для исторически неразвитого государства, а для современного государства более характерно стремление власти к социальным компромиссам.

“Деспотическое государство”. В любом варианте социологическая концепция государства не позволяет различать государство и деспотию. Здесь сущность явлений, определяемых как государственные, усматривается в организованном принуждении вплоть до насилия (пусть даже для решения общих дел населения страны) и поэтому допускается “государственная” власть, не ограниченная свободой подвластных. Тем самым безосновательно расширяется сфера политических явлений и отношений, обозначаемая термином “государство” Государство может быть демократическим, либеральным, диктаторским, деспотическим, тоталитарным и т. д. Во всех случаях это будет государство. Власть можно оценивать как хорошую или плохую, справедливую или несправедливую и т. д., но все эти оценки не имеют отношения к понятию государства в социологической концепции. Получается, что любая организация произвольного насилия называется государством только потому, что она оказывается наиболее сильной на определенной территории у определенного народа.

В таком случае, чем, в сущности, отличается понимаемое таким образом “государство” от большой разбойничьей шайки? Этот вопрос задавал еще в V в. один из “отцов церкви”, Блаженный Августин, стремясь доказать, что государственно-организованное сообщество (civitas) основывается на справедливости, а деспотические царства (regnum) язычников нельзя называть государствами. “Что суть царства, лишенные справедливости, — риторически вопрошал Августин, — как не большие разбойничьи шайки?” В представлении христианского мыслителя, в языческих царствах нет государственноправового общения, но в них, как в разбойничьих шайках, есть власть одного предводителя, которому никто не смеет прекословить, а “право” сводится к тому, что захваченная на войне добыча делится по установившемуся обычаю.

Через полторы тысячи лет Августину возразил Г. Кельзен, возразил именно с позиции социологической концепции государства: разбойничью шайку нельзя считать государством Лишь потому, что на той же территории, на которой действует разбойники, есть другая социальная сила, власть, более Могущественная, чем власть разбойничьей шайки. Она-то и Называется государством. Поэтому приказы уличных грабителей нельзя отождествлять с велениями государства, правовыми актами государственных органов. Но уж если порядок, навязываемый бандой грабителей, будет на определенной территории наиболее действенным, то его следует считать правопорядком, а социум, организованный в рамках такого правопорядка, — государством. В качестве примера Г. Кельзен ссылался на так называемые пиратские государства, существовавшие в XVI—XIX вв. на северном побережье Африки (Алжир, Тунис, Триполи), а также на тоталитарный режим большевиков, отменивших в России частную собственность на средства производства. Сначала, писал Г. Кельзен, суды США не признавали акты большевистского режима государственно-правовыми актами, так как считали, что власть большевиков — это преступная власть банды гангстеров, и она скоро кончится; но когда стало очевидным, что этот режим устойчив и более эффективен, чем любая другая власть на территории СССР, признали его в качестве государственно-правового порядка. Интересно, что Г. Кельзен несколько изменил свои взгляды после того, как он пострадал от преследований нацистов.

Правовое государство и государство законности. Социологическая концепция государства отрицает естественные права человека и понятие правового государства. Все субъективные права считаются октроированными, производными от воли законодателя.

В социологической концепции понятие суверенной власти означает политическую власть, которая по своей природе не может быть связана какими-то дозаконотворческими правами подвластных или международным правом. “Право” здесь объясняется как приказы верховной власти, а основные права и свободы человека — как продукт властного законотворчества. Получается, что не государство связано правом, а наоборот: право -— это то, что находится в полном распоряжении государства. Следовательно, в социологической концепции “правовое государство” — это нонсенс: государство может быть деспотическим, но не может быть правовым в смысле связанности власти свободой подвластных; никакая сила не может ограничивать государство, поскольку, по определению, это наиболее сильная организация власти. Если другая социально- политическая сила способна ограничить политическую власть неким “правом”, то в такой ситуации государством следует считать не ту власть, которую можно ограничить, а ту силу, которая ограничивает других, но сама остается полновластной, неограничиваемой. Поэтому, в частности, в рамках социологической концепции невозможно объяснить природу конституционного права и международного права, ограничивающих политическую власть.

Понятие правового государства невозможно гносеологически и логически, если объяснять природу государства вообще как организацию власти силового типа. Вот типичные рассуждения, показывающие отношение к теории правового государства с такой позиции: “В научном отношении эта теория несостоятельна потому, что право по своей природе таково, что не может стоять над государством. К тому же совершенно необъяснимы по природе и неопределенны по содержанию те “абсолютные правовые принципы и начала... которые якобы должны стоять над государством, связывать его... Буржуазная теория “правового государства’’ — лживая и фальшивая теория”[383].

Но после того как в современной России понятие правового государства стало, по меньшей мере, модным, сторонники социологической концепции государства вынуждены объяснять это понятие, несмотря на то что эта концепция и понятие правового государства несовместимы. Правда, возникает проблема: как в рамках силового понимания государства объяснить подчинение власти праву, или господство права? И поскольку при таком понимании право отождествляется с законом, то господство права, требование правового содержания законодательства, подменяется формальным требованием верховенства закона. В лучшем случае сторонники силовой трактовки государства признают, что верховенство закона не тождественно господству права, так как законы могут быть и неправовыми; но и в этом случае остается неразрешимый для них вопрос: что такое “право”, если право не тождественно закону, приказу государства? Поэтому и понятие правового государства остается для них необъяснимым: “...основной недостаток теории правового государства конца XIX — начала XX в. — неясность в вопросах о том, какое конкретно право Должно связывать государство, кто является источником такого права, каков механизм связанности государства правом, — остается неустраненным и по настоящее время”[384].

Социологическая концепция государства допускает лишь Понятие “государство законности” Последнее означает государство, “самоограничивающееся” своими законами, т. е. такое, в котором власть “связана” законами, но в то же время может произвольно изменять законы. Получается конструкция государства, в котором власть связана собственным произволом: “Тот факт, что нормы права исходят от государства... не противоречит положению о связанности органов государства этими нормами. Речь идет не о подчинении органов государства каким-то абсолютным правовым принципам, а о связанности государственных органов нормами действующего права (т. е. законами. — В. Ч.)... Конечно, высшие органы государственной власти вправе издавать любые юридические акты. Никакой ранее изданный закон не связывает органы государственной власти в том смысле, что любой закон, включая конституционный, в установленном порядке может быть отменен или исправлен”[385]. Такая конструкция государства законности в принципе не опровергает тезис Ленина о том, что государство есть диктатура, не связанная никакими законами.