4.1. Понятие и правовое значение смертной казни

Реализация субъективного права индивидом может затрагивать права и законные интересы других лиц. Некогда философы считали, что существовали времена, когда свобода каждого сталкивалась со свободой других, что приводило к войне всех против всех. Это и заставило людей создать государство, чтобы обуздать нравы человека, чтобы уже свобода каждого была совместима со свободой других лиц. Потребность в таком регулировании породила ограничения некоторых прав человека и гражданина. С помощью ограничений достигается благая цель – социальное сожительство, т. е. совместное проживание людей на одной территории для достижения общих единых задач, в первую очередь, такой, как достижение наиболее высокого уровня индивидуального развития. Государство в этом случае выступает наиболее удобным способом (но не единственным) достижения этой цели. «Государственный строй, основанный на наибольшей человеческой свободе согласно законам, благодаря которым свобода каждого совместима со свободой всех остальных (я не говорю о величайшем счастье, так как оно должно явиться само собой), есть во всяком случае необходимая идея, которую следует брать за основу при составлении не только конституции государства, но и всякого отдельного закона; при этом нужно прежде всего отвлечься от имеющихся препятствий, которые, быть может, вовсе не вытекают неизбежно из человеческой природы, а возникают скорее из-за пренебрежения к истинным идеям при составлении законов»[479]. Закрепляя комплекс прав человека, Конституция России в ст. 55 (ч. 3) допускает в определенных целях их ограничение федеральным законом. В этом контексте она не является исключением из общих правил. Поскольку ст. 55 имеет отношение ко всем правам человека, то возникает вопрос, имеет ли она отношение к праву на жизнь. Не является ли право на жизнь абсолютным правом, т. е. не подлежащим ограничению ни при каких обстоятельствах? Следует сразу отметить, что многие зарубежные конституции, закрепляя данное субъективное право, в одной статье содержат возможности ограничения данного права. Причем ограничение рассматривается как разрешение на причинение смерти другому человеку. Примером может служить ст. 27 Конституции Азербайджанской республики, которую можно привести полностью: «Статья 27. Право на жизнь.

I. Каждый обладает правом на жизнь.

II. За исключением уничтожения вражеских солдат во время вооруженного нападения на государство, применения смертной казни на основании вступившего в законную силу приговора суда и предусмотренных законом других случаев, право любого лица на жизнь неприкосновенно.

III. В качестве исключительной меры наказания смертная казнь вплоть до ее полной отмены может устанавливаться законом только за особо тяжкие преступления против государства, против жизни и здоровья человека.

IV. Исключая предусмотренные законом случаи необходимой обороны, крайней необходимости, поимки и задержания преступника, предотвращения бегства заключенного из мест заключения, предотвращения мятежа против государства или государственного переворота, исполнения приказа, отданного уполномоченным лицом во время чрезвычайного и военного положения, вооруженного нападения на страну, не допускается применение оружия против человека».

Обращает на себя внимание, что исключения из общего правила необходимости обеспечения права каждого на жизнь связаны с полным отрицанием жизни. Нельзя ограничить право на жизнь частично, не причинив смерть человеку. Если жизнь человека сохранена, нельзя говорить об ограничении права на жизнь. «Включается» целый комплекс других прав: право на личную неприкосновенность, право на достоинство, защиту от пыток, право на охрану здоровья и т. д. Отталкиваясь от данного вывода, нельзя не указать на то, что невозможность ограничения права на жизнь охватывается его полным умалением. Если человек умирает, то его право на жизнь ему уже не нужно. Смерть субъекта порождает «смерть» его права на жизнь[480]. Абсолютный характер права на жизнь признают и авторы Проблемного комментария Конституции РФ: «Оно не может быть ограничено законом соразмерно каким бы то ни было конституционно значимым целям, и в этом смысле оно является абсолютным: любое гипотетическое “ограничение” права на жизнь тождественно лишению права на жизнь. Таким образом, если в отношении всех остальных прав и свобод действует положение ч. 2 ст. 55 Конституции, запрещающее отменять права и свободы человека и гражданина, и положение ч. 3 ст. 55, позволяющее их ограничивать федеральным законом соразмерно конституционно значимым целям, то в отношении права на жизнь действует обратное: ограничить право на жизнь невозможно, но можно предусмотреть случаи, в которых человек может быть правомерно лишен жизни»[481].

Возможность ограничения прав и свобод человека и гражданина закрепляется текстуально почти во всех конституциях. Принципы ограничения могут быть несколько различными. Статья 19 Основного закона Федеративной Республики Германия предъявляет некоторые формальные требования к содержанию ограничивающего закона. Он должен носить общий характер, «а не относиться к отдельному случаю». В законе должно быть названо это основное право, подлежащее ограничению с указанием статьи. Существо содержания основного права ни в коем случае не должно быть затронуто[482]. Аналогичные требования предусмотрены и в Конституции РФ: «В Российской Федерации не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека и гражданина». Естественно сложно говорить, что при применении смертной казни, например, не затрагивается существо содержания права на жизнь. Кстати, конституции стран Восточной Европы, определяя пределы ограничений прав и свобод, также указывают на недопустимость умаления существа права. Например, ст. 11 Конституции Эстонии закрепляет – «Права и свободы могут быть ограничены только в соответствии с Конституцией. Ограничения эти должны быть необходимы в демократическом обществе и не должны искажать сущности ограничиваемых прав и свобод». Для того, чтобы ограничить различные правомочия, связанные с правом на жизнь, но подлежащие ограничению, производится их дифференциация. Так, в международно-правовых и конституционных актах провозглашается самостоятельное право – право на достойную жизнь.

Ограничения рассматриваются с общетеоретических позиций чаще всего как правовые средства мотивации поведения личности: «Именно стимулы и ограничения в конечном счете являются значимыми для поведения, связанными в буквальном смысле с ценностью, на которую ориентируется интерес субъекта»[483]. Это позволяет рассматривать смертную казнь как побудитель воздерживаться от совершения особо тяжких преступлений, за которые предусмотрена исключительная мера ответственности. Однако этот аспект будет рассмотрен чуть ниже по ходу исследования.

Итак, можно подойти к основному исключению из обязанности государства обеспечения права на жизнь – допустимости смертной казни. Следует отметить, что проблемы возможности применения смертной казни к человеку обсуждались с давних пор. Имеется большое количество работ, посвященных раскрытию содержания различных аспектов использования репрессивного аппарата к гражданам, включая исключительную меру наказания. Из современных следует отметить монографические исследования С.  В. Жильцова «Смертная казнь в истории России», А. С.  Михлина «Смертная казнь: вчера, сегодня, завтра», публикации в периодической юридической печати, авторами которых являются И. И. Карпец, В. Е. Квашис, А. В. Малько, Л. В. Сурова, З. М. Черниловский и др. Еще в 1867 г. А. Ф. Кистяковский в предисловии к своему изданию «Исследование о смертной казни» отмечал: «Такое обилие сочинений и общеизвестность этого предмета, вследствие которой даже неспециалист считает себя вправе иметь докторальное о нем мнение, дают иногда повод думать, что смертная казнь – вопрос избитый и не стоящий дальнейшей работы специалиста»[484]. Спустя 150 лет можно констатировать еще большее увеличение количества специальных работ. Однако в рамках настоящего исследования хотелось бы обратить внимание на общие тенденции в понимании института смертной казни, его месте в системе закрепления прав и свобод человека и гражданина, а также подробнее остановиться на смертной казни в евгенических целях и отграничении ее от других легальных способов реализации права на убийство человека.

Древнее законодательство знало немало случаев санкционированного убийства. Смертную казнь следует рассматривать как разновидность лишения человека жизни на основании закона. Выше уже приводились примеры об уничтожении дефектного потомства. Законодательство Спарты и Древнего Рима прямо предписывали умерщвление детей, имеющих физические изъяны. Древнее законодательство разрешало и ритуальное убийство. Известны библейские сказания о том, как долгое время израильские пророки боролись с человеческим жертвоприношением. В главе об эвтаназии шла речь о том, что граждане некоторых государств, желая уйти из жизни, обращались в специальный государственный орган, который не только давал разрешение на такой уход, но и предлагал дешевый безболезненный яд, который выпивался под присмотром служителя. Смертная казнь уже в начале своих истоков отграничивалась от этих явлений тем, что она являлась разновидностью наказания. Причиной ее применения было всегда противоправное деяние человека, вымышленное или действительное, осознаваемое или объективно вменяемое. Общими же для всех явлений выступают следующие признаки:

1) причинение смерти предусмотрено действующими правовыми нормами, закреплены его основания;

2) причинение смерти исходит от имени государства, присутствует формальная процедура вынесения решения;

3) умерщвление осуществляется специальным служителем под контролем государственных служб.

Древнее право разрешало умерщвление человека человеком, которое происходило вне воли государства. Примером может служить институт необходимой обороны. Однако законодательство шло по пути сокращения возможности ненаказуемого убийства. Достаточно вспомнить долголетнюю борьбу государства с дуэлями, которые предписывались кодексами чести дворянского сословия практически всех европейских народов.

Именно смертная казнь, как наиболее формализованная процедура умерщвления человека со стороны государства, причем сохранившаяся до настоящего времени, пытает умы людей своим неразрешимым вопросом: допустима ли она в современном государстве?

Как было сказано выше, главным отличительным признаком смертной казни выступает применение ее за совершение какого-либо поступка, что предопределяет ее как разновидность уголовного наказания. Процедура вынесения смертного приговора носила как административный характер (например, децимация в римской армии), так и судебный. Среди видов смертной казни принято различать квалифицированную, т. е. с преднамеренным причинением мучений, и растянутую во времени. Способы смертной казни разнообразны, наиболее распространенными являлись повешение, отсечение головы, колесование, сожжение, четвертование, утопление, отравление[485]. Как уголовное наказание она могла применяться практически за любое преступление. Разброс был очень большой: от убийства и государственных преступлений до кражи и бродяжничества. Отдельные уголовно-правовые акты сокращали перечень составов преступлений, за которые выносился смертный приговор, делая казнь редко применяемой. Другие, наоборот, закрепляли практически единственный вид наказания – смертную казнь (Драконовские законы, Кодекс царя Му). Допустимость применения смертной казни практически за любое деяние обосновывалась тем, что любой противоправный поступок рассматривался как государственное преступление. Отсутствовало объективное разграничение степеней общественной опасности. Любой закон, как правило, даровался народу правителем, причем источником воли считалось божественное провидение. Достаточно посмотреть первые памятники правовой культуры, в преамбуле которых указывалось, что сам закон – воля божества, сформулированная его ставленником – верховным правителем. Естественно, что любой противоправный поступок мог рассматриваться сквозь призму нарушения божественной воли. Это соответственно покушение на основы самого государства, в связи с чем степень общественной опасности оценивалась сугубо субъективными представлениями. Если царь видел большую степень общественной опасности в таких поступках, как бродяжничество, порча хлеба, порубка ценных пород деревьев, то за них устанавливалась смертная казнь. Главное заключалось в том, чтобы добиться неукоснительного соблюдения государственной воли. С этим выводом стыкуется и общепринятое мнение, что истоком смертной казни стал обычай кровной мести: «Общегосударственная власть застала уже смертную казнь как готовое и вполне выработанное учреждение, в виде кровавой мести или, точнее, в виде убийства в отмщение»[486]. Человек, осознав, что он смертен, логически пришел к выводу, что и другие смертны. Это означало, что смерть может наступить не только естественным путем, но и с помощью осуществления сознательных действий: живое существо можно убить. Одновременно существование каждого человека – определенная экспансия, то, что Ж.-Ж. Руссо называл войной всех против всех. Крайней формой победы экспансии одной жизни против другой является уничтожение. При нормировании сожительства основой выступает взаимное ограничение собственных амбиций. Каждый член социума осознавал, что, совершая проступок, он получит наказание. Разновидностью наказания была кровная месть, когда убийство несет характер справедливости и священности. Поэтому смертная казнь также несет в себе ее реликтовый отпечаток – месть за совершение преступления. Однако многие аспекты казни останутся в стороне при рассмотрении ее только через кровную месть. Как объяснить устойчивую жестокость по отношению к таким преступлениям, которые самовольно устанавливались царями без каких-либо объективных оснований: бродяжничество, карманные кражи, порубка леса, охота в частных лесах и многое другое? Это нельзя объяснять лишь стремлением защитить частную собственность, либо гипертрофированным желанием охранять интересы своего сословия. Да, в криминализации составов безусловно присутствует экономический интерес. Но история показывает, что большинство государств превосходно реализовывало такой интерес без смертной казни. Точнее, как раз избегая смертной казни, эффект достижения общегосударственных задач был более высок. Почему в течение нескольких десятилетий составы преступлений, за которые применялась казнь, а также сама практика ее применения могла изменяться диаметрально противоположно? Нельзя говорить, что в этом прослеживается политическая, экономическая, идеологическая обусловленность. Обоснование через кровную месть также не создаст единой концепции. Как представляется, природа смертной казни коренится в психологических особенностях человека, в заданности экспансии самой жизни. От степени агрессивности жизни как некой субстанции зависела и практика применения смертной казни. Л. Гумилев ввел очень емкое понятие – пассионарность. Он указал, что одной из особенностей пассионарных личностей выступало стремление подчинить своей воле, причем любой ценой. Поэтому в переломные моменты истории от деятельности пассионариев увеличивается степень насилия: по отношению к чужакам (например, евреям, цыганам), по отношению к тем членам общества, которые мешают его движению (бродягам, попрошайкам, карманным воришкам) и т. д. Экспансия закономерно порождает сопротивление, которое сламывается в том числе с помощью смертной казни. Обычай кровной мести – следствие этой экспансии. Раз не выполняешь решение верховной власти, значит, ставишь себя вне закона. В чем будет проявляться кровная месть, когда целые народы шли на завоевания соседних племен, подвергая их тотальному уничтожению, тем самым беспричинно приговорив их к смерти? В чем будет проявляться кровная месть, когда государственная власть произвольно обрушивала свою карающую руку на придуманных врагов? Пример из современности – сталинские репрессии, хотя репрессии как таковые отнюдь не явились изобретением коммунистов. Нерон приговорил к сожжению целый город, беснуясь при виде пожарища. В Китае вырезались целые деревни с целью навеять страх на подданных. Иван Грозный на месте убивал все живое, осушая даже озера, любуясь, как рыба бьется на песке. Оппоненты не согласятся, указав, что здесь нет самого явления смертной казни. Но, по-видимому, не следует оценивать явление, которое происходило много веков назад, через шкалу ценностей XXI в. Современники тех событий считали, что даже в таких параноидальных формах проявляется государственная власть. А предназначение смертной казни виделось в возможности организованной власти преднамеренно убивать.

Само понятие смертной казни в XI в. не тождественно аналогичному понятию в XXI в. Гипертрофированное желание добиться некоего результата любой ценой можно проиллюстрировать одним из первых законов Литовской Республики, принятым 4 октября 1990 г.: была введена смертная казнь за действия, связанные с созданием и участием в деятельности общественно-политических организаций. Направленность закона против коммунистов никем и не скрывалась, что породило принятие Заключения Комитетом Конституционного надзора СССР от 15 февраля 1991 г. № 15 (2-23), признавшего несоответствие закона международно-правовым актам и Конституции СССР[487]. Приведенный пример показывает, как могут совместно уживаться идеи о стремлении к демократическому правовому государству с использованием для достижения этой цели смертной казни. Кстати, следует добавить, что кардинальные революционные преобразования в обществе, начиная с XVIII в., шли под флагом борьбы со смертной казнью. В последующем, как только политическая группа добивалась успеха в борьбе за власть, смертная казнь реанимировалась как инструмент политической борьбы. Робеспьер первоначально выступал против смертной казни, однако именно с его именем ассоциируются жестокости Великой Французской революции. II Всероссийским Съездом Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов 28 октября 1917 г. был принят Декрет об отмене смертной казни: «Восстановленная Керенским смертная казнь на фронте отменяется». Однако до современников дошло письмо-рецепт киевского чекиста своему другу – ответ на жалобу, что тому снятся расстрелянные: «Попей кровушки и больше сниться не будут».

Использование смертной казни как рядового инструмента в реализации государственной политики приводило к тому, что насильственная смерть не воспринималась как исключительное явление. Скорее наоборот, распространенность насильственной смерти отчасти оправдывала казнь как кару, налагаемую государством. Никого не удивляло ее широкое применение, когда общество жило вместе с осознанием повсеместности убийства. Тридцатилетняя война на территории средневековой Германии унесла две трети всего населения. Столетняя война Франции и Англии привела к оскудению людских ресурсов. Крестовые походы, еврейские погромы, междоусобица, разбой странствующих ландскнехтов – по сравнению с этим смертная казнь была просто ничто. Соответственно такое положение вещей оправдывало не просто смертную казнь, но и ее применение по отношению к различному спектру преступлений без какой-либо дифференциации. В этом контексте трудно не согласиться с А. Ф. Кистяковским: «…общегосударственная власть не только не первая стала употреблять смертную казнь, но, взяв в свои руки выработанное обществом учреждение, мало-помалу стала ограничивать применение этого наказания; самое первое появление общегосударственной власти было вместе и некоторым ограничением смертной казни»[488]. Следует сразу, правда, отметить, что распространенность санкционированного убийства была характерна для Западной Европы в отличие от Руси. В Германии при Карле V было казнено около 100 тыс. человек. Только один судья фон Карпцов вынес около 20 тыс. смертных приговоров. В Англии при Генрихе VIII только нищих было повешено около 70 тыс. человек[489].

Уничтожение преступников государством преследовало евгенические цели. На путь преступности вступали в большинстве своем личности, имеющие внутренние агрессивные установки. С уничтожением таких людей искоренялась наиболее «непослушная» по отношению к общественной власти категория людей, не желающая мириться с наличием чьей-то иной воли и не приспособленная к социальному сожительству. В настоящее время биологи, исследуя собак, вывели закономерность, что данный вид животных стал менее агрессивным. Причина видится в том, что человек оставляет в живых именно покладистых, которые и получают право на оставление потомства. Подобный естественный отбор создал условия для сохранения только определенного вида собак, лояльно относящихся к человеку. Аналогичны последствия применения смертной казни. Хотя следует добавить, что отнюдь не одна смертная казнь привела к евгеническим последствиям. Буйные люди уничтожались, в первую очередь, благодаря постоянно свирепствующим войнам, этническому противостоянию. Возвращаясь к теории Л. Н. Гумилева о пассионариях, необходимо указать, что неуспокоенность некоторой части людей двигала на завоевания. Бесчисленные походы обескровливали население, создавая условия для сохранения личностей только с определенным психологическим типом. Выше уже говорилось, как уголовное право брало на вооружение социальную евгенику. Применение смертной казни к потомкам преступников обосновывалось порчей крови, что оправдывало коллективную ответственность. До недавнего времени в некоторых штатах США стерилизация рецидивистов и умственно отсталых как вид уголовного наказания также объяснялась недопустимостью возможности передачи негативных генетических характеристик. Судебник 1497 г. в России предусматривал смертную казнь за повторную кражу и ведомых лихих, поскольку отрицалась возможность их направления на путь истинный. Так была продолжена традиция первого нормативного закрепления казни в Двинской уставной грамоте за кражу, совершенную в третий раз. Питирим Сорокин специально подчеркивал «дрессирующее влияние кар и наград»: «Согласно архивным данным, в течение 15-го и 16-го веков в Испании инквизицией было приговорено к смертной казни и к галерам 300 000 человек за “свободомыслие и религиозные преступления”. Эта ужасная цифра дает основание полагать, что в это время (исторически – цветущий период для Испании) в Испании больше, чем где бы то ни было, существовало смелых, независимых и деятельных мыслителей. Но 300 000 жертв и страх жестоких кар, терроризировавший население и аргументируемый кострами, пытками etc., – не прошел бесследно даже для целого народа. По мере карательной расправы импульсы – “веровать и действовать иначе, чем требовала инквизиция” должны были постепенно подавляться. И достаточно продолжительная дрессировка в этом направлении сделала свое дело»[490].

Приведенная история смертной казни послужила основанием для утверждения Ч. Беккариа: «Это злоупотребление смертными приговорами, которое никогда не делало людей лучше, побудило меня исследовать вопрос о том, действительно ли смертная казнь полезна и оправдана при хорошо устроенном правлении? Что это за право, присвоенное людьми, зверски убивать себе подобных?»[491]. Беккариа опровергает главенствующую в то время точку зрения, что государство имеет право на смертную казнь, что сам гражданин передал это право, соглашаясь жить в согласии с другими людьми: «… смертная казнь не является правом и не может быть таковым. Это – война государства с гражданином в тех случаях, когда оно считает полезным и необходимым лишить его жизни». Далее он признает смертную казнь только применительно к таким гражданам, которые своей деятельностью могут подорвать основы государства, при этом убиение является единственным средством удержать других от совершения преступлений. Тем самым вводится такое свойство этого наказания, как исключительность. Ч. Беккариа не согласен и с основными доводами сохранения смертной казни: устрашение и предостережение от совершения особо опасных преступлений: «Впечатление от смертной казни при всей силе его эмоционального воздействия быстро забывается… Смертная казнь является для большинства людей зрелищем». Одновременно он указывает, что очень многие люди спокойно смотрят смерти в лицо, для них более устрашающим было бы рабское положение на каторге. Беккариа выделяет природу смертной казни, позволяющую говорить о ее недопустимости в обществе: «Смертная казнь бесполезна и потому, что дает людям пример жестокости… ибо смерть в силу закона свершается методически и с соблюдением правовых формальностей».

Гегель, рассматривая доводы Беккариа о договорной сущности государства, не согласился с ними: «Но государство вообще не есть договор, а защита и обеспечение жизни и собственности индивидов в качестве единичных не есть необходимо его субстанциональная сущность; государство есть то наивысшее, которое притязает на саму эту жизнь и собственность и требует, чтобы они были принесены в жертву»[492]. По мнению Гегеля, преступник дает свое согласие на наказание своим деянием. Это имеет распространение и на смертную казнь. Но благодаря Беккариа, «начали понимать, какие преступления заслуживают смертной казни и какие ее не заслуживают. Благодаря этому смертная казнь стала реже, как и подобает этой высшей мере наказания»[493]. С этого времени можно говорить о появлении объективных критериев разграничения преступлений по степени общественной опасности применительно к мерам ответственности, возлагаемых за их совершение. С борьбы за отмену смертной казни началось шествие нормативного закрепления права на жизнь. Уже в последующем в современных конституциях текстуальная фиксация права на жизнь практически неизменно сопровождается отношением государства к смертной казни. Как это неоднократно говорилось, не исключение из этого правила и российская Конституция.

Какими же признаками наделена смертная казнь в условиях современной правовой системы? Наиболее подробно этот вопрос рассмотрен С.  В. Жильцовым[494], который выделяет семь отличительных черт:

– смертная казнь является наказанием;

– она является принуждением и применяется, как правило, вопреки желанию осужденного и только от имени государства;

– применяется только по приговору суда;

– смертная казнь может быть назначена только за преступление, предусмотренное уголовным кодексом;

– это – временная мера;

– ей свойственна исключительность, поскольку она является самым суровым наказанием, связанным с лишением жизни преступника;

– этот признак связан с целями, которые преследует данное наказание, – карой преступника и устрашением от совершения преступлений.

Увеличение количества признаков смертной казни как уголовного наказания говорит о том, что вся ее история сводится к тому, что общество постепенно вырабатывало механизм, приводящий не просто к сокращению вынесения смертных приговоров, а к их искоренению. Это шло несколькими путями.

1. Усложнение процедуры вынесения смертного приговора. Первоначально – от возможности казни в административном порядке, до применимости ее только судом, в последующем – только судом с участием присяжных. Большинство государств предусматривает, что правом на вынесение смертного приговора обладают только суды высшего звена либо дополнительно закрепляется обязательное санкционирование судебного решения вышестоящей инстанцией.

2. Сокращение количества видов преступлений, за которые может быть вынесен смертный приговор: от полного произвола и бессистемности до ограничения государственными, военными преступлениями и преступлениями против личности. При этом традиционно те страны, которые сохраняют смертную казнь за иные преступления (в Пакистане, Тунисе, Таиланде, Сомали – за прелюбодеяние, в Сирии – за половую связь между немусульманином и мусульманкой, в Ливии – за употребление спиртных напитков[495]), осуждаются в общественном представлении. Статья 20 Конституции РФ провозглашает, что смертная казнь может устанавливаться только за особо тяжкие преступления против жизни.

3. Ограничение круга субъектов, к которым может быть применена смертная казнь. Самый первый способ – изъять некоторые сословия, по отношению к которым применение иных мер ответственности могло рассматриваться как более жестокая кара, чем их убиение. В Древней Индии – по отношению к брахманам, в Западной Европе – в некоторые периоды – по отношению к дворянам. В Уголовном кодексе РФ запрещено применение смертной казни к лицам, не достигшим совершеннолетия, женщинам, мужчинам, достигшим к моменту совершения преступления и к моменту вынесения приговора 65 лет.

4. Провозглашение временного характера. Даже революционные режимы стремились провозгласить, что казнь рассматривается ими как вынужденная мера реагирования на противодействие установлению их власти. Достаточно вспомнить первые декреты советской власти, направленные на отмену смертной казни. 25 декабря 1958 г. Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик в ст. 22 закрепили: «В виде исключительной меры наказания, впредь до ее полной отмены, допускается применение смертной казни – расстрела…»[496]. Указание на временный характер такого вида уголовного наказания присутствует в большинстве конституций государств, допускающих смертную казнь.

5. Усложнение процедуры от вступления приговора в силу до приведения его в исполнение. Если выносится приговор с иным видом наказания, то его исполнение происходит вслед за вступлением его в законную силу. Подача различных обращений не приостанавливает исполнение. По приговорам, где выносится исключительная мера ответственности, подача жалоб, причем носящих характер привилегий (такие, как обращение о помиловании), автоматически влечет приостановление исполнения приговора. Во многих странах повторные рассмотрения судебных дел различными вышестоящими инстанциями предусмотрены вне инициативы приговоренного. Все это удлиняет процесс исполнения. В Соединенных Штатах Америки возникла очередь на казнь. В Японии один осужденный так и не дождался смертного приговора, умер естественной смертью спустя 37 лет после вынесения приговора[497].

Смертная казнь в современности лишилась и многих других признаков, характерных для прежних времен, например, публичности, запрещены истязания приговоренного.