2.2. Угроза или насильственные действия в связи с осуществлением правосудия или производством предварительного расследования (ст. 296 УК)

Уголовная ответственность за угрозу или насильственные действия в связи с осуществлением правосудия или производством предварительного расследования предусмотрена в ст. 296 УК. Данная статья содержит четыре части, выделяя которые законодатель дифференцирует типовые пределы наказания в зависимости от того, во-первых, в отношении каких субъектов процессуальной или постпроцессуальной деятельности осуществляется психическое насилие; во-вторых, в зависимости от того, дополняется ли психическое насилие физическим и каким по характеру это насилие является.

Опасения за свою жизнь, здоровье, сохранность имущества, а также беспокойство за безопасное существование своих близких способны не только повлиять на позицию субъекта в конкретном деле, на принятие по этому делу решения, но и выработать у него такую линию поведения, при котором его действия и решения по другим делам будут полностью зависеть от обстоятельств.

В юридической литературе в качестве объекта данного преступления иногда называется законная деятельность судебных, прокурорских и следственных органов[275] либо нормальная деятельность по отправлению правосудия, а также жизнь, здоровье либо имущественные интересы потерпевшего[276].

Как нам представляется, подобные определения объекта рассматриваемого вида преступления недостаточно конкретны. К тому же имущественные отношения вряд ли вообще нарушаются в процессе данного преступления[277].

Думается, что не совсем соответствует действительности и определение объекта преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 296 УК, предложенное К. Ф. Амировым, Б. В. Сидоровым и К. Н. Харисовым. Указанные авторы признают таковым независимость судей[278]. При этом подвергается критике позиция С. Э. Асликяна, утверждающего, что защищаемым указанной статьей благом является принцип неприкосновенности судей[279]. С учетом формулировок положений ст. 296 УК эта критика представляется не вполне справедливой. Содержащиеся здесь составы преступления сконструированы не как составы посягательств на деятельность по осуществлению задач правосудия и не как составы преступлений, нарушающих одно из условий этой деятельности — независимость судебной власти, а как модель преступления, нарушающего другое не менее важное условие функционирования органов правосудия и содействующих правосудию органов — безопасность лиц, чья будущая, настоящая или прошлая деятельность связаны с отправлением правосудия (ч. 1), с производством предварительного расследования или исполнением судебного акта (ч. 2). Причем применительно к простым составам преступления речь идет о психической безопасности указанных в законе лиц.

Таким образом, основной объект преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 296 УК, можно определить следующим образом. Это общественные отношения, обеспечивающие психическую безопасность (состояние психической защищенности) лиц, участвующих в отправлении правосудия, а также их близких как условие надлежащего осуществления этой деятельности. Объектом преступления, предусмотренного ч. 2 данной статьи, соответственно выступают общественные отношения, обеспечивающие психическую безопасность указанных в данной части статьи лиц как условие надлежащего осуществления предварительного расследования, законного и обоснованного рассмотрения дел или материалов в суде, беспрепятственного исполнения судебных актов.

Нынешняя редакция ст. 296 УК, так же как и редакция ее предшественницы (ст. 176² УК РСФСР), не исключает квалификацию по данной статье угроз, адресованных определенным лицам, в частности, и в том случае, когда мотивом совершаемого деяния выступает мотив расплаты за причиненную соответствующей деятельностью обиду. Случаи подобной квалификации имели место в сравнительно недавней практике применения ст. 176² УК РСФСР. В этом отношении примером может послужить определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 18 октября 1994 г. по делу гр. Ю.

Ю. признан виновным в том, что 24 февраля 1994 г. он по телефону угрожал убийством судьям Петрозаводского городского народного суда Глушковой Г. Н. и Гашкиеву М. А., а также жене последнего — Гашкиевой З. А. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ, рассмотрев дело по кассационным жалобам Ю. и его адвоката, приговор оставила без изменения, согласившись с квалификацией действий осужденного по ст. 176² и 207 УК РСФСР.

Коллегия обратила внимание на следующее.

Из имеющихся в деле материалов выясняется, что за совершение ряда преступлений Ю. 30 мая 1986 г. Ленинским районным народным судом г. Петрозаводска под председательством Глушковой Г. Н. был осужден к лишению свободы. Обвинение поддерживал прокурор Гашкиев М. А., впоследствии (и в тот момент, когда Ю. угрожал ему убийством) работавший народным судьей.

24 февраля 1994 г. Ю. неоднократно звонил по телефону Глушковой и Гашкиеву, высказывал обиду за несправедливое, по его мнению, осуждение в 1986 г. Он называл себя и разговаривал по телефону не только с судьями, но и с женой Гашкиева (Гашкиевой З. А.), также угрожая ей убийством.

Коллегия указала, что доводы осужденного и его адвоката о неправильной квалификации действий осужденного по ст.176² УК несостоятельны, так как народному судье Глушковой Ю. угрожал убийством в связи с постановленным под ее председательством приговором, т.е. в связи с осуществлением ею правосудия.

Действия Ю. в отношении Гашкиева и Гашкиевой обоснованно квалифицированы судом по ст. 207 УК[280]. Учитывая, что Ю. угрожал убийством неоднократно (ему был известен адрес Гашкиевых и другие сведения о них), суд пришел к правильному выводу о том, что они имели основания опасаться осуществления этих угроз.

Необоснованными признаны доводы, изложенные в кассационных жалобах, о недоказанности вины Ю[281].

Деятельность, направленную на решение задач правосудия, независимость судебной власти можно было бы рассматривать в качестве основного объекта рассматриваемого преступления, если бы состав последнего был сконструирован как модель принуждения к прекращению либо изменению соответствующей деятельности. Таким образом сформулирована, например, норма ст. 434-8 УК Франции, предусматривающая ответственность за угрозу и запугивание в отношении магистрата, присяжного либо другого лица, заседающего в судебных подразделениях, арбитра, переводчика, эксперта или адвоката одной из сторон с целью оказать влияние на их поведение при исполнении ими своих обязанностей[282]. То же можно сказать и о положениях, содержащихся в ч. 2-4 ст. 309 УК РФ, устанавливающих запрет принуждать свидетеля, потерпевшего, эксперта, специалиста и переводчика к нарушению обязанности содействовать правосудию в решении его задач. В статье же 296 УК нет указания как на обязательный признак состава преступления ни на содержание требований, предъявляемых угрожающим потерпевшему, ни на цель принудить последнего изменить свою деятельность[283].

Как и в преступлении, предусмотренном ст. 119 УК, механизм совершения рассматриваемого посягательства состоит в том, что виновный дает обещания, заверения совершить в отношении потерпевшего деяние определенного характера и эти обещания, заверения вызывают у потерпевшего беспокойство, тревогу за свою жизнь, здоровье, сохранность имущества. И здесь спокойствие выступает тем защищаемым благом, для охраны которого сконструирована уголовно-правовая норма, с той лишь разницей, что охраняемыми, во-первых, оказываются лишь определенные лица, а во-вторых, их безопасность выступает непременным условием выполнения ими своих служебных обязанностей или процессуальных функций. Сама же деятельность по выполнению задач правосудия является факультативным объектом преступления, несмотря на наличие связи между этой деятельностью и рассматриваемым посягательством.

Формулировка ст. 296 УК не исключает, к сожалению, применения названной статьи и в том случае, когда угроза вызвана неудовлетворенностью качеством выполняемой потерпевшим работы, поскольку законодатель даже не предъявляет к упоминаемой здесь деятельности требований законности (в отличие от ст. 295 УК). Такой законодательный подход представляется недостаточно продуманным и уже подвергался критике в юридической печати[284].

Он не оправдан, во-первых, потому, что таит в себе опасность ситуации, при которой непосредственный объект преступления, предусмотренного ст. 296 УК, будет восприниматься вне плоскости объекта преступлений, включенных в гл. 31 Уголовного кодекса. Ведь незаконная деятельность не имеет с правосудием ничего общего.

Во-вторых, при подобном правотворческом решении не в должной мере используются дифференцирующие свойства уголовного закона в том случае, когда дифференциация ответственности являлась бы вполне обоснованной. Вряд ли можно игнорировать тот факт, что уровень общественной опасности преступных деяний, продиктованных сознанием несправедливости осуществленных по отношению к субъекту действий и принятых в отношении него решений, значительно ниже, чем степень общественной опасности преступлений, мотивированных недовольством тем, что субъекты процесса действовали в отношении виновного в соответствии со своими функциями. В то же время можно увидеть существенную разницу между уровнем общественной опасности обоих этих деяний, с одной стороны, и уровнем общественной опасности угроз, продиктованных стремлением воспрепятствовать осуществлению соответствующих функций и обязанностей, с другой.

На наш взгляд, было бы гораздо логичнее, если бы в гл. 31 УК предусматривалась ответственность не за всякую угрозу по отношению к субъектам процессуальной деятельности в связи с осуществлением последней, а лишь за угрозу, сопровождающуюся требованиями прекратить или изменить подобную деятельность с целью придать ей незаконный характер. Что же касается угрозы в отношении соответствующих лиц, осуществленной по мотивам мести за законно выполненную деятельность по осуществлению процессуальных функций или обязанностей по исполнению судебного акта, то она должна преследоваться в рамках главы о преступлениях против жизни и здоровья. Не исключено, что подобное решение предполагает конструирование квалифицированного состава угрозы, в котором в качестве квалифицирующего признака выступало бы совершение преступления по мотивам мести за осуществление деятельности по выполнению служебных, иных юридических обязанностей или общественного долга.

Но уж если сохранять состав угрозы в рамках главы о преступлениях против правосудия в качестве модели посягательства на безопасность участников процессуальной деятельности, лиц, выполняющих обязанности по исполнению судебных актов, а равно их близких, то делать это надо, избегая упреков в нарушении принципа равенства граждан перед законом и судом.

Безопасность — важнейшая предпосылка осуществления любой процессуальной функции. По этой причине она может выступать объектом уголовно-правовой охраны не только для гл. 16 УК, но и для гл. 31 Уголовного кодекса. Л. В. Брусницын, на наш взгляд, верно подчеркивает: «Если государство возлагает на индивида исполнение уголовно-процессуальных обязанностей, сопряженных с возникновением для него опасности, то оно в свою очередь обязано усилить правовые средства обеспечения его безопасности»[285]. Автор пишет лишь об участниках уголовного судопроизводства, но то же самое можно сказать обо всех лицах, вовлеченных в сферу правосудия и связанной с ним деятельности. С этих позиций вряд ли можно получить резонные, убедительные ответы на следующие вопросы:

1. Почему безопасность потерпевших, указанных в ч. 1 ст. 296 УК, охраняется строже, чем безопасность лиц, перечисленных в ч. 2 той же статьи? Почему, например, закон охраняет равным образом жизнь судьи и прокурора, здоровье судьи и прокурора, но этого равенства нет, когда речь заходит об охране безопасности и спокойствия указанных лиц?

2. Почему некоторые участники процессуальной деятельности вообще не защищены нормами гл. 31 УК от угроз, осуществляемых в связи с этой деятельностью (например, представители потерпевшего, гражданского истца, гражданского ответчика, истцы, ответчики, понятые и другие), а угроза по отношению к свидетелям, потерпевшим, переводчикам образует самостоятельный состав преступления лишь тогда, когда угроза есть средство принуждения к нарушению обязанности содействовать правосудию?

3. Какими соображениями руководствовался законодатель, признавая эксперта и специалиста потерпевшими как от преступления, предусмотренного ст. 296 УК, так и от преступления, предусмотренного ст. 309 УК?

Эти вопросы, на наш взгляд, должны заставить задуматься еще раз об обоснованности уголовно-правовых запретов, закрепленных в упомянутых статьях УК, о технике их выражения в законе. Нам же необходимо вернуться к анализу состава преступления, предусмотренного ст. 296 УК, в его нынешнем виде.

В ч. 1 данной статьи в качестве потерпевших от преступления названы судья, присяжный заседатель, иное лицо, участвующее в отправлении правосудия, а равно их близкие. А в ч. 2 в качестве таковых упомянуты прокурор, следователь, лицо, производящее дознание, защитник, эксперт, специалист, судебный пристав, судебный исполнитель, а также их близкие. Необходимые пояснения, касающиеся указанных субъектов, давались применительно к ст. 295 УК.

Объективная сторона преступления, предусмотренного ч. 1 и ч. 2 ст. 296 УК, выражается в угрозе убийством, причинением вреда здоровью, уничтожением или повреждением имущества потерпевшего

В русском языке слово «угроза» определяется как запугивание, обещание причинить кому-либо вред, зло[286]. В теории уголовного права также обращается внимание на то, что «содержание угрозы заключается в передаче информации о готовности причинить тот или иной вред определенному благу»[287].

Встречается, однако, и другое понимание угрозы. Так, некоторыми авторами она рассматривается как «психологическое воздействие на потерпевшего с целью изменения его поведения в интересах угрожающего лица»[288]. По этому признаку угрозу как самостоятельный состав предлагается отграничивать от так называемого обнаружения умысла, т. е. высказывания намерения совершить преступление, при котором подобная цель не ставится[289].

На наш взгляд, угроза как самостоятельное преступление не всегда преследует цель изменения поведения потерпевшего, ее не следует смешивать с психическим принуждением. Угрожающий, руководствующийся мотивами мести, чаще всего такой цели не преследует. Ему важно породить в потерпевшем чувство страха, беспокойства, неуверенности, незащищенности. По словам Н. С. Таганцева, угроза наказывается как самостоятельное преступление «благодаря тому беспокойству, волнению, которое угроза или похвальба производит в угрожаемом лице или обществе»[290]. И именно в непосредственном воздействии на один из объектов уголовно-правовой охраны, в причинении вреда тому или иному виду безопасности заключается отличие угрозы от обнаружения умысла. Кроме того, угрожающий может в действительности и не иметь намерения привести свою угрозу в исполнение.

Как верно отмечается в литературе, информационность угрозы предопределяет ее персонифицированность[291]. Применительно к ст. 296 УК это означает, что адресатами угрозы выступают только лица, названные в данной статье в качестве потерпевших. При этом лица, которым непосредственно передается содержание угрозы, могут и не быть соответствующими адресатами. Важно, однако, чтобы у виновного была цель довести угрозу до сведения адресата[292]. В этой связи актуальным представляется и вопрос о моменте окончания данного преступления. При его решении нельзя ограничиваться только указанием на формальный характер состава преступления или на то, что данное преступление окончено с момента совершения описанных в законе действий.

Информационность и персонифицированность угрозы предполагают, что оконченным преступление, предусмотренное ч. 1 и 2 ст. 296 УК, может считаться лишь с того момента, когда содержание угрозы доведено до сведения соответствующего адресата[293].

В свете сказанного не совсем точным представляется утверждение Ю. И. Кулешова, который, рассматривая признаки состава преступления, предусмотренного ч. 1 и 2 ст. 296 УК, пишет: «Для квалификации не имеет значения то, в какой форме и кому (самому потерпевшему или окружающим) была высказана эта угроза»[294]. Автор прав в том, что форма выражения угрозы может быть различной: устной, письменной, публичной, непубличной. Но при этом угроза не может признаваться оконченным преступлением, если, будучи адресованной конкретному лицу, она не достигла его. В этом случае можно говорить лишь о покушении на преступление. А высказанная в присутствии других лиц угроза в отношении указанных в ст. 296 УК субъектов лицом, не имеющим намерения довести ее до адресата, и вовсе не может оцениваться как преступное деяние.

Содержание угрозы, адресованной указанным в ст. 296 УК лицам, конкретизировано. Виновный должен угрожать совершением одного из следующих деяний:

— убийством;

— причинением вреда здоровью;

— уничтожением или повреждением имущества.

Таким образом, по своему содержанию предусматриваемая ст. 296 УК угроза шире, чем угроза, о которой идет речь в ст. 119 УК, «ибо включает угрозу не только убийством или причинением тяжкого, но и любого другого вреда здоровью, а также повреждением или уничтожением имущества»[295]. В то же время за рамками содержания состава преступления, предусмотренного ст. 296 УК, оказалась угроза совершения целого ряда деяний, обладающих повышенной общественной опасностью, например, изнасилования, похищения человека, захвата заложника и др. Не случайно в юридической литературе поднимается проблема законодательного расширения содержания угрозы в связи с осуществлением правосудия или производством предварительного расследования. Так, Б. С. Райкес справедливо признает более удачной в этом отношении редакцию ст. 176² УК РСФСР, предусматривавшей ответственность не за угрозу причинения вреда здоровью, а за угрозу насилием, охватывавшую и угрозы указанного характера[296]. В то же время автор обращает внимание на недопустимость квалификации по ч. 1 и 2 ст. 296 УК угроз совершения действий, прямо не указанных в данной статье[297]. И в этом с ним также можно согласиться.

В юридической литературе спорным является вопрос о реальности угрозы как признаке рассматриваемого состава преступления. Одни авторы, ссылаясь на то, что в отличие от ст. 119 УК в ст. 296 УК этот признак прямо не называется, считают, что реальность угрозы не является обязательным условием для квалификации деяния по данной статье[298]. Б. С. Райкес при этом поясняет: «Думается, именно потому, что перечисленные в ст. 296 УК РФ угрозы посягают на нормальное осуществление правосудия, законодатель предусмотрел ответственность за них независимо от того, насколько они реальны»[299].

Другие ученые высказываются за то, что угроза должна быть реальной, хотя при этом реальность и понимается по-разному[300].

Мы также полагаем, что реальность — это качество, внутренне присущее угрозе как преступному деянию. Не будучи реальной, угроза не способна причинить вред ни одному объекту уголовно-правовой охраны. Что же касается содержания данного признака, то мы разделяем по данному вопросу позицию Л. В. Сердюка, полагающего, что реальность угрозы следует понимать как «объективный фактор, который воздействует на психику потерпевшего, убеждая его в возможности и неотвратимости осуществления этой угрозы и тем самым нарушает свободу волеизъявления потерпевшего и причиняет ему психическую травму»[301].

Субъект предусмотренного ст. 296 УК преступления — физическое вменяемое лицо, достигшее возраста 16 лет.

Формой вины в данном составе преступления является умысел. При этом виновный осознает, что дает потерпевшему обещания угрожающего характера, нарушая тем самым его психическую безопасность, он осознает содержание этих угроз, а также те особые свойства, которыми обладает потерпевший, а именно то, что на последнего возложено осуществление соответствующих процессуальных функций или выполнение обязанностей по принудительному исполнению судебного акта.

Особенность умысла в данном составе преступления также заключается в механизме его формирования. Его возникновение напрямую связано с рассмотрением дел или материалов в суде, производством предварительного расследования либо исполнением судебного акта.

Хотя законодатель и не называет прямо в качестве признаков рассматриваемого преступления цели и мотивы его совершения, наличие одного из этих свойств обязательно. Субъект либо преследует цель воспрепятствовать осуществлению соответствующей деятельности, либо стремится отомстить потерпевшему за участие в ней.

Ответственность за преступления, предусмотренные ч. 1 и 2 ст. 296 УК, существенно повышается, если они совершены с применением насилия. Наказание устанавливается в виде лишения свободы до пяти лет, если насилие не было опасным для жизни или здоровья (ч. 3), и в виде лишения свободы на срок от пяти до десяти лет, если насилие оказалось опасным для жизни или здоровья (ч. 4).

Уголовный закон, оперируя понятием «насилие», вкладывает в него различное содержание. При этом в отдельных случаях указанным понятием охватываются и некоторые формы психического воздействия на человека, в том числе и различного рода угрозы.

Однако из контекста ст. 296 УК ясно, что в ч. 3 и 4 речь идет лишь о сопряженном с угрозой физическом насилии. Это вытекает хотя бы из того, что ответственность за угрозу совершения наиболее опасного деяния — убийства — предусмотрена в ч. 1 и 2 названной статьи.

Физическое насилие предполагает причинение вреда физической безопасности, выступающей в качестве обязательного дополнительного объекта преступлений, предусмотренных ч. 3 и 4 ст. 296 УК. Под физической безопасностью в данном случае следует понимать общественные отношения, обеспечивающие состояние защищенности таких физических благ, как жизнь, здоровье и физическая свобода[302]. Реальное причинение вреда здоровью также охватывается ч. 4 ст. 296 УК, хотя и не является обязательным для этого преступления. Поэтому здоровье может рассматриваться в качестве факультативного объекта посягательства, предусмотренного данной частью анализируемой статьи.

Понятие насилия, не опасного для жизни и здоровья, в составе преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 296 УК, по своему содержанию такое же, что и в других составах преступления. Такое насилие, как верно замечает В. И. Ткаченко, по своему содержанию не сопряжено с причинением фактического вреда. Этим понятием охватываются побои, а также иные насильственные действия, связанные с причинением потерпевшему физической боли или ограничением его свободы[303].

Понятие насилия, опасного для жизни или здоровья, следует связывать с таким физическим воздействием на потерпевшего, которое при беспрепятственном развитии или без приостановления приведет к смертельному исходу (сдавливание руками или шнуром шеи, перекрытие дыхательных путей с помощью набрасывания мешка из пленки, запирание лица в холодную камеру, перегретое или наполненное газами помещение и т. п.) или которое может привести к расстройству здоровья (подключение к телу электрического тока среднего напряжения, приложение к нему нагревательного утюга, ущемление ткани щипцами, нанесение ударов по лицу и т. д.)[304]. Вряд ли в этом случае верно утверждение, что насилие, опасное для жизни или здоровья, — это такое насилие, которое повлекло причинение потерпевшему тяжкого или менее тяжкого вреда здоровью[305]. Оно неточно, во-первых, потому, что фактическое причинение вреда здоровью — не единственный вариант насилия, опасного для жизни или здоровья. Во-вторых, угроза указанным в ст. 296 УК потерпевшим, сопровождающаяся насилием, повлекшим кратковременное расстройство здоровья или незначительную стойкую утрату трудоспособности (т. е. причинение легкого вреда здоровью), также должна квалифицироваться по ч. 4 ст. 296 УК.

Актуален и вопрос о том, любой ли степени тяжести вред здоровью охватывается ч. 4 ст. 296 УК. Эта проблема по-разному решается в литературе. Некоторые ученые полагают, что причинение тяжкого вреда здоровью в процессе рассматриваемого преступления требует дополнительной квалификации[306]. Другие полагают, что «насилие, опасное для жизни и здоровья, включает в себя причинение тяжкого и средней тяжести и легкого вреда здоровью (ст. 111, 112, 115 УК)»[307].

Более взвешенной представляется третья позиция, занимаемая, в частности, Б. С. Райкесом. Автор пишет: «Поскольку санкция ч. 4 ст. 296 УК РФ более строгая, чем санкции ч. 1 и 2 ст. 111, ст. 112—115 и 117 УК РФ, предусматривающих ответственность за все виды насилия, не опасного и опасного для жизни или здоровья, все названные виды насилия полностью охватываются ч. 4 ст. 296 УК РФ и дополнительной квалификации не требуют.

Однако если тяжкий вред здоровью лиц, указанных в ч. 1 и 2 ст. 296 УК РФ, причиняется при обстоятельствах, указанных в ч. 3 и 4 ст. 111 УК РФ, то содеянное должно квалифицироваться по совокупности преступлений по соответствующей части ст. 111 и по. ч. 4 ст. 296 УК РФ»[308]. Приведенные рассуждения вполне соответствуют выработанным теорией уголовного права правилам разграничения идеальной совокупности преступлений и конкуренции норм. «Сложный состав охватывает включенные в него простые, — пишет, например, А. С. Горелик, — лишь в той мере, в какой характер и степень опасности последних не превышают опасности деяния, предусмотренного сложным составом, причем роль критериев опасности выполняют размеры соответствующих санкций. В зависимости от соотношения санкций простых и сложных составов следует сделать вывод о том, идет ли речь о конкуренции между ними или же об их совокупности»[309].

Как соотношение сложного и простых составов можно представить и взаимосвязь между составом преступления, предусмотренного ч. 4 ст. 296 УК, с одной стороны, и сочетанием ч. 1 (2) ст. 296 УК со ст. 111, 112 и 115 УК — с другой. Поскольку, судя по санкциям указанных статей, более тяжким, чем преступление, предусмотренное ч. 4 ст. 296 УК, является причинение тяжкого вреда здоровью, ответственность за которое установлена в ч. 3 и 4 ст. 111 УК, дополнительная квалификация требуется лишь в этом случае.

Формулировки диспозиций ч. 3 и 4 ст. 296 УК позволяют сформулировать только один вывод о целевом назначении насилия в данных квалифицированных видах угрозы. Оно (насилие) служит средством подкрепления последней, призвано убедить потерпевшего в возможности реализации таковой.

Таким образом, в объективную сторону рассматриваемых квалифицированных видов преступления включаются два деяния:

1) угроза;

2) насилие.

Конечно, в реальной действительности подобное соединение в одном преступлении двух деяний вполне возможно. Однако, существующая редакция ч. 3 и 4 ст. 296 УК не учитывает другого возможного варианта развития событий — ситуации, когда посягательство направлено непосредственно на физическую безопасность указанных в ст. 296 УК лиц, которая, так же, как и психическая неприкосновенность, выступает важным условием для осуществления правосудия, предварительного расследования или исполнения судебного акта. Насилие, таким образом, может иметь самостоятельное значение, а не только подкреплять угрозу. Более того, оно способно быть само по себе средством принуждения. Такой вариант, однако, учтен законодателем в наименовании ст. 296 УК, в котором угроза и насильственные действия представлены как альтернативные признаки, характеризующие деяние[310].

Подобное несоответствие содержания и наименования рассматриваемой статьи иначе, как недостатками законодательной техники объяснить невозможно.

Думается, что для конструирования квалифицированных составов преступлений, предусмотренных ч. 3 и ч. 4 ст. 296 УК, законодателю целесообразнее было бы избрать нетрадиционный способ построения диспозиции, предполагающий воспроизведение в тексте последней признаков основного состава, которые обязательны и для квалифицированного[311].

В то же время мы считаем нецелесообразной реализацию предложения о структурном обособлении составов насилия и угрозы его применения в отношении указанных в ч. 1 и 2 ст. 296 УК лиц в связи с осуществлением правосудия и предварительного расследования в разных статьях Уголовного кодекса[312]. Ведь основной и квалифицированный составы как разновидности одного и того же состава преступления «разумно располагать в одной статье, хотя и в разных ее частях»[313].